Дождь стучал по закопченной соломенной кровле упругой, назойливой дробью. В низкой, пропахшей дымом и кислым квасом корчме, которая и называется "Зелёная Корчма", было всего двое: сам хозяин, плечистый детина с молчаливыми глазами, вытиравший глиняные кружки, и я - заезжий торговец, промокший до самой последней нитки и до костей.
Огонь в печи потрескивал, отбрасывая на стены беспокойные тени, которые казались куда живее нас двоих. Хозяин поставил передо мной новую кварту медовухи, густой и мутной, как болотная вода.
- Ну что, гость дорогой, - хрипло проговорил он, - рассказывай. Вести с больших дорог нынче веселы? Князья опять за мечи взялись? Церковь новый налог объявила?
Я отпил из кружки. Тепло медленно разливалось по жилам, прогоняя осенний озноб.
- Вести нынче не веселы, хозяин, - покачал я головой. - И не княжеские они, и не церковные. Иные. От людей не исходят.
Он на мгновение замер, тряпица в его мозолистой руке застыла.
- От кого же? - спросил он беззвучно, больше по движению губ.
Пламя в очаге вспыхнуло, и тень позади него рванулась к потолку, став на мгновение огромной и бесформенной.
- Леса нынче шепчутся не по-старому, - начал я, глядя в огонь. - Болота вздыхают глубже. В избах, оставленных на зиму, не только мыши хозяйничают. Старый мир, тот, что был до дорог и городов, просыпается. И он голоден.
Я откинулся на лавке, и скрип дерева прозвучал как стон.
- Люди по городам думают, что они цари природы. Они рубят леса, сушат болота, ставят часовни на старых капищах. Но земля помнит. И её древние дети не забыли дорогу к нашему порогу.
Хозяин медленно кивнул, его лицо было серьезным и понимающим. Он не просил доказательств. Он жил здесь, на краю леса, где ночь темнее, а тишина - звонче.
- Вот, к примеру, история про одного новгородского щеголя, что поехал к родне в деревню да решил старый лес срубить на продажу... - я понизил голос до шепота, в котором зашипел дождь за стенами. - Так говорят, что там Леший завёлся, что не душу запутает, а саму память из человека вытрет, оставит пустое место, что потом даже хоронить нечего будет...
Я сделал паузу, дав ему прочувствовать тяжесть этих слов.
Он лишь мотнул головой и многозначительно сплюнул в тёмный угол.
Ветер завыл в печной трубе, словно вторя ему.
- Так вот, - я снова наклонился к огню, и свет заиграл на моем лице, рисуя глубокие тени в глазницах. - Наливай ещё, хозяин, да слушай. Расскажу я тебе про тех, кто живет в шёпоте листьев и в тине омутов. Про старых богов и новых духов. Про тех, кто скрывается в самой тьме...
И пока дождь продолжал свой бесконечный стук, а огонь пожирал поленья, я начал свою первую историю.