Тёмные тропы

Тонкий, холодный дождь оседал на крышах тесно прижатых друг к другу домов. Узкие улочки старого квартала Хвангхак-дон были пусты, лишь ветер гнал вперёд мокрые листья, будто желал скрыть следы, которые оставляли за собой двое идущих по тёмным тропам. Лампы редких фонарей мерцали, их свет выхватывал из мрака неровные, маслянистые разводы на асфальте.

Хара крепче сжала ремешок рюкзака, чувствуя, как по спине пробежала дрожь. Этот город, такой знакомый с детства, теперь казался чужим. Тьма здесь была живая, дышащая. Она будто следила за ними. Хара чувствовала это каждой клеточкой тела.

Дохён шёл впереди. Его силуэт был едва различим в полумраке, но Хара настолько хорошо знала старшего брата, что могла предугадать каждое его движение. За время, прошедшее с исчезновения их отца, Дохён изменился: стал жёстче, молчаливее, словно сам превратился в одну из тех теней, на которые они охотились.

— Ты чувствуешь? — прошептала Хара, но в тишине переулка её голос прозвучал слишком громко.

Дохён замер. На мгновение улица будто задержала дыхание вместе с ним. Хара заметила, как он медленно сжал рукоять кымганчжо [1]. Оружие блеснуло в неровном свете, металлический отблеск дрогнул, будто подчиняясь неведомой силе.

— Здесь что-то есть, — ответил он, не оборачиваясь и не отрывая взгляд от темноты впереди.

Тьма шевельнулась.

Сначала Хара подумала, что это просто игра дрожащего света или её воображения, но затем она услышала звук — хриплое, леденящее душу дыхание. Из-за угла показался силуэт. Существо было слишком высоким для человека, его конечности выгибались под неестественными углами, как у сломанной куклы, а глаза, чёрные провалы, прожигали Хару взглядом.

— Держись позади меня, — коротко бросил Дохён и перехватил кымганчжо.

Существо приближалось медленно, растекаясь по земле, как тяжёлый дым, но с каждым шагом его присутствие ощущалось сильнее. Воздух вокруг сгущался, становясь тяжёлым и затхлым, как в глубоком колодце. Хара готова была поклясться, что слышала голос — зловещий шёпот зовущий её в темноту, но глянув на брата, она поняла, что Дохён ничего не слышал.

Шагнув назад, Хара замерла. Ноги налились тяжестью, и пошевелиться больше не получалось, но что-то будто тянуло её к существу. Дохён резко обернулся. Он что-то сказал, но слова расплылись в тягучем, вязком воздухе. Хара видела его лицо, видела, как в глазах мелькнула тревога. Он тоже слышал? Нет. Нет, он просто видел, как она замерла, как не могла сдвинуться с места.

— Не поддавайся, — его голос был едва слышен, но в нём сквозила стальная уверенность.

Существо, наконец, остановилось, стоя теперь в нескольких шагах от них, и протянуло руки, будто хотело дотронуться до Хары. Неверный свет фонарей подсвечивал его туманный силуэт, и Хара ясно видела, как полупрозрачные пальцы чудовища дрожат, стремясь коснуться её. И тогда она отчётливо разобрала тот шёпот, услышанный раньше.

— Ты одна из нас…

— Нет! — выкрикнула Хара и резко открыла глаза.

Мрак рассеялся. Тусклый лунный свет из окна освещал хорошо знакомый потолок. В воздухе повисла оглушающая тишина, наполненная лишь прерывистым дыханием Хары.

Первые мгновения она просто смотрела вверх, пытаясь понять, где находится, и осознать, что произошло. Холодный пот скатывался по шее, впитываясь в наволочку подушки. Дрожащими руками Хара убрала мокрые пряди со лба и села, неловко стянув одеяло с ног. Подобные сны с недавних пор снились слишком часто, и с этим надо было что-то делать. Но что? Говорить брату об этом совершенно не хотелось. Дохён и так в последнее время был сам не свой и подозрительно косился на неё.

Задержав дыхание, она на несколько секунд зажмурилась, словно надеялась, что, открыв глаза вновь, увидит свою обычную комнату без какого-либо намёка на потустороннее. Однако холод кошмара не отпускал. Тени в углах, смазанные лунным светом, казались гуще, подвижнее и словно шевелились в такт её неровному сердцебиению. Харе казалось, что в груди у неё билась маленькая испуганная пичужка, запертая в клетке рёбер и перепуганная до смерти тем, что обычные люди считали всего лишь вымыслами.

Всё было слишком реальным.

Хара поёжилась и, потянувшись к тумбочке, нащупала стакан, поднесла к губам: он оказался пустым. Понимая, что уснуть снова не получится, она встала с кровати, опустив босые ступни на тёплый пол, и удивлённо посмотрела вниз: ещё вечером он был холодным. Дохён включил ондоль?

Хара шагнула к стулу, стоявшему у стола, заваленного её учебными материалами, схватила халат и вышла в коридор.

Ночью их старый дом жил своей жизнью.

Когда солнце заходило за горизонт, привычные вещи начинали казаться иными. Деревянные балки, сохранившие память множества лет, скрипели, будто переговаривались между собой на языке, понятном только им. В ветреную погоду особенно сильно создавалось ощущение, что кто-то тихо бормочет под потолком — старческий голос, глухой, усталый, словно сетовал на своих хозяев.

Тихо, почти бесшумно, Хара кралась на кухню мимо комнаты Дохёна, сжимая в руках пустой стакан, но заметив приглушённый свет, исходивший из гостиной, она остановилась. Посмотрев на холодильник в дверном проёме кухни, она обратила внимание на электронные часы на его дверце: четыре сорок четыре утра. Холодок пробежал вдоль позвоночника от такого неприятного совпадения: столько четвёрок не сулили ничего хорошего.

Когда она подошла ближе и аккуратно выглянула из-за угла, увидела, что рядом с диваном у низкого столика расположился Дохён. Он сидел на циновке, спиной к дверному проёму, склонившись над ворохом бумаг, свитков и старых книг, которые, видимо, были связаны с отцом. Дохён каждую свободную минуту посвящал изучению старых отцовских дел в поисках ответа на главный вопрос: куда пропал Кан Инсо? Но пока ничего конкретного найти не удалось.

Дохён выпрямился, потянулся и зевнул. Очевидно, он ещё не ложился.

Хара тихо вздохнула. Ещё один долгий день, в котором они оба пытались скрыть своих демонов.

Она аккуратно отступила в тень, чтобы незаметно проскочить на кухню и не мешать брату, но тот внезапно обернулся через плечо.

— Не спится? — спросил он хрипло, внимательно наблюдая, как Хара, застигнутая врасплох, качнулась с пятки на носок и шагнула в гостиную, приближаясь к нему.

Ей же только оставалось удивляться, как быстро он почувствовал её присутствие.

— Да, — тихо ответила она, виновато улыбнувшись. — Тебе тоже?

— Погода беснуется, — Дохён устало хмыкнул, глянув в окно, — решил провести ночь с пользой.

— Похоже, мы оба забыли, что такое нормальный сон, да? — проговорила Хара и аккуратно присела рядом, придерживая свой стакан обеими руками. Некоторое время они молчали. — Давно сидишь? — наконец спросила она, не сводя глаз с бумаг, разбросанных на столике.

Среди них были пожелтевшие страницы с рукописными пометками, ветхие фотографии и несколько старинных книг в потрёпанных обложках. Сверху лежала узкая тетрадь с аккуратно написанными иероглифами, которые Хара сходу не смогла разобрать.

— Почти всю ночь, — Дохён покосился на стакан в её руках и потянулся куда-то вниз, а потом поставил на стол бутылку с водой. — К нам обратились с просьбой избавиться от мульгвишин [2] у ручья Чхонгечхон [3]. Звучит, конечно, сомнительно, но проверить всё равно надо. И я сначала искал ритуал для изгнания, но наткнулся на кое-что в отцовских заметках… Пытался понять, что всё это значит.

Хара нахмурилась. В детстве отец казался ей загадочным человеком. С одной стороны, он был уважаемым историком и знатоком древних верований, много времени проводил в экспедициях по корейской глубинке и собирал старые легенды о духах, демонах и мудан [4]. С другой стороны, он редко говорил о своей работе дома. Хара помнила, когда они с Дохёном стали старше, отец запирался в своём кабинете до самого рассвета, не разрешая никому входить. Никому, кроме Дохёна. Её же в тайну семьи посвятили значительно позже.

— Нашёл что-то важное? — спросила она, украдкой вглядываясь в страницы. Большинство заметок были сделаны на корейском, но кое-где виднелись китайские иероглифы, где-то японские или нечто, напоминавшее старинные символы, которые Хара прежде видела лишь в музеях.

— Возможно, — Дохён вздохнул и аккуратно отложил очередной свиток. — Пока я не до конца понимаю, о чём именно писал отец. Но упоминается какой-то ритуал, связанный с призывом духов, и… — Он запнулся, словно решал, стоит ли продолжать. — И что-то о людях, обладающих «проклятой кровью». Не знаю. Хочу съездить к Сонджу, может, она в курсе, о чём речь.

— Думаешь, она поможет?

— Ну, иногда же помогает.

— В том-то и дело, что иногда, — Хара повела плечами, взяла бутылку и, открутив крышку, сделала несколько жадных глотков. Она вытерла губы. — Интересно, откуда отец узнал это?

— Может, на охоте, а может, из старых летописей, которые переводил, — ответил Дохён. Он ссутулился и потер шею рукой, словно пытаясь прогнать нарастающее напряжение. — Я помню, он часто говорил о том, что официальная история — это лишь верхушка айсберга, и что в глубинах мифов кроются тайны, способные перевернуть наше представление о мире.

Последние слова прозвучали зловеще. Хара перевела взгляд на дневник, по странице которого постукивал пальцем Дохён. «Проклятая кровь»… Жуткая формулировка. Она не знала, кто мог считаться носителем такой крови, но одна мысль об этом, заставила кожу покрыться мурашками.

— Ты в порядке? — тут же спросил Дохён, заметив, как она вдруг побледнела.

— Да, просто… — Хара качнула головой, пытаясь отогнать наваждение. — От кошмара ещё не отошла.

Она не уточнила, что именно ей приснилось. С братом они и так в последнее время мало разговаривали, избегая самой болезненной темы. Потому что та самая Сонджу, потомственная мудан, на очередной вопрос Дохёна об отце несколько дней назад категорично ответила: «Он умер». Но они предпочитали придерживаться мнения, что он пропал, ведь тело обнаружено не было. Так ещё хоть какая-то надежда теплилась в их сердцах.

Всё это давило. И как же Харе хотелось сейчас выложить всё, что её тревожило: рассказать о пугающем шёпоте во тьме, о том, как странная фигура во сне протягивала к ней призрачные руки, о тенях, гуляющих по стенам её спальни с приходом ночи. Но она боялась: вдруг это лишь ухудшит состояние Дохёна, добавит ему новую порцию переживаний?

Они оба устали — это ощущалось во всём, в каждом жесте, во взгляде. Но они остались вдвоём, и теперь им нужно держаться друг за друга ещё крепче. Хара решила, что подберёт подходящее время и расскажет о своих снах. Но чуть позже.

— Раз уж нам не спится, — она потянулась к уже знакомой книге о ритуалах и обрядах, Мусок Шинсо [5], и придвинула её к себе, — давай, помогу найти информацию и ритуалы для мульгвишин. Завтра пойдём?

— Да, в полночь.

— И спасибо за ондоль, — добавила Хара, покосившись на брата.

Дохён в ответ хмыкнул. Как всегда он был немногословен. Но старался проявлять внимание, если это касалось Хары.

* * *

Шум дождя становился то яростнее, то стихал, словно город дышал. Ночной Сеул жил на грани двух реальностей: одна — сверкающий неоновыми вывесками мегаполис, где в некоторых районах кипела жизнь круглые сутки. Другая — старинная душа города, в которой скрывались духи, демоны и прочая нечисть.

Хара стояла на набережной ручья Чхонгечхон, куда они спустились по одной из многочисленных лестниц с улицы, прижимая воротник куртки к щекам, чтобы вода не затекала за него, и ощущала чьё-то присутствие. Капюшон скрывал большую часть её лица, но мелкие капли настойчиво просачивались под него, и по подбородку стекали холодные ручейки. В воздухе витал запах мокрого асфальта, гари от дешёвых уличных жаровен и чуть уловимый аромат кимчи из соседней закусочной наверху. Но сквозь все эти запахи вдруг проступил ещё один — запах воды, но не дождевой, а стоячей, прудовой, тяжёлый, чуть прелый. Он возник внезапно и исчез столь же быстро, оставив в душе Хары странное, тревожное чувство.

Мимо неё прошел Дохён, и Хара проследила за ним взглядом. Его твёрдую поступь почти не было слышно на фоне ливня.

— Третий день дождь, сколько можно? — проворчал Дохён, прищурившись. Он остановился, осмотрелся и перевёл взгляд на Хару, мотнув головой и стряхивая дождевые капли с торчащих из-под капюшона волос. — В районе моста Квантонгё, — он кивнул на мост слева, — говорят, часто видят злобного духа утопленницы. А на днях она чуть не утащила школьницу.

— Но тут мелко, — Хара глянула вниз на спокойный поток воды, — и людно. Обычно.

— Тем не менее, — вздохнул Дохён, — мы с тобой прекрасно знаем, что захлебнуться можно и в стакане воды, если какой-нибудь твари это нужно будет.

Ничего не ответив, Хара оглянулась: ей показалось, что кто-то позвал её по имени. Из-за дождя на обычно оживлённой улице практически никого не было, и Хара не заметила никого живого поблизости, кто бы мог в принципе её окликнуть.

— Чувствуешь что-то? — спросил Дохён. Голос у него был хрипловатый.

Хара повернулась лицом к брату и посмотрела на замотанный в черную ткань кымганчжо в его руках. Когда-то их отец объяснял, что кымганчжо отличается от привычных катан или других восточных клинков особой ковкой и способностью удерживать на лезвии энергетические печати. Но Хара тогда не слишком вникала в подробности — она была слишком молода и не верила, что духи могут бродить по улицам реального мира.

Теперь всё изменилось.

— Чувствую дождь, твои нервы и свою усталость, — отозвалась она, пожав плечами. — А ещё — запах старых перекрытий, хотя трущобы снесли ещё до нашего с тобой рождения.

На самом деле, в груди у Хары всё холодело от напряжения. Казалось, что воздух наэлектризован, а тени под мостом живут собственной жизнью. Чутьё твердило: что-то не так.

— Ты знаешь, что здесь сохранились камни из гробницы королевы Синдок [6]? — взгляд Хары скользил по пролётам моста, а в её голове вспыхивали образы из далёкого прошлого — эти камни сохранили память о царственных династиях, о пустых дворах с угасающими фонарями, о призрачных огнях, пляшущих на мокрой мостовой.

— Ван Тхэчжон [7] не сильно жаловал мачеху, — ответил Дохён и подошёл ближе к мосту. Он остановился у края набережной и жестом показал Харе идти тише. — Покончим с обходом и вернёмся. Не хочу потратить на это всю ночь. Всё равно мне кажется странным появление мульгвишин в столь популярном и людном месте.

Свет фонарей, мерцающих наверху, на Чхонгечхон-ро, отражался в лужах, а где-то в отдалении выглядывала ярко освещённая башня Намсан. Хара лишь коротко кивнула в ответ и на мгновение зажмурилась. Её вновь накрыл тот странный запах — будто бы ил с речного дна забился в ноздри. И хоть они с братом охотились на духов уже не в первый раз, Хара не могла понять, что всё это значит.

Конечно, она старалась не думать о себе как об охотнице. Скорее она лишь шла по стопам отца, пытаясь понять, почему же он посвятил этому жизнь и к чему их с Дохёном готовил. Но, хочешь не хочешь, приходилось признавать: вокруг бродили сущности, которых нельзя списать на фантазии людей.

Они шли вверх по течению, в сторону дворца Кёнбоккун, и вскоре оказались на площади Чхонге, где тени дрожащих от ветра деревьев трепетали на асфальте. Лужи же казались здесь зеркалами, и капли дождя причудливо искривляли их поверхность. Моментами Харе мерещилось, что в отражениях виднеются не они с Дохёном, а двое незнакомцев в ханбоках. Но в следующее мгновение она снова видела их фигуры в чёрных куртках и капюшонах.

— Там что-то есть, — тихо сказал Дохён и, убрав промокшую чёрную ткань с рукояти кымганчжо, кивнул вперёд.

Хара проследила за его взглядом: в нескольких метрах от них, где инсталляция в виде огромной ракушки уходила ввысь, будто протыкая ночное небо, вдруг скользнуло нечто. Хара сделала несколько шагов в сторону, вглядываясь в, казалось, движущуюся темноту. Под ногами чавкали лужи, дождь барабанил по капюшону. Внезапно Хара увидела, как в луже, куда она почти наступила, показался женский силуэт, который не принадлежал ей. Остановившись, она затаила дыхание, всматриваясь в рябь: в отражении показалось бесконечно печальное лицо. Вода затрепетала, и видение пропало, а ближайшие лужи забурлили, словно начали кипеть. Брызги дождя кружились, формируя странные спирали. И вдруг мимо Хары пронеслась тень.

Дохён, успевший отойти немного вперёд, оглянулся, будто почувствовав что-то, и бросился к Харе. Он выхватил кымганчжо, отбросив ткань на землю — лезвие блеснуло, отразив блеклый свет фонаря. В движениях брата чувствовались слаженность и опыт: он стремительно рванул вперёд, видимо, надеясь застать дух врасплох. Но тот извернулся. Хара наощупь расстегнула куртку и нащупала во внутреннем кармане приготовленные талисманы пуджок [8], написанные лошадиной кровью.

— Это мульгвишин! — Дохён ещё раз яростно рубанул воздух мечом.

В книге Мусок Шинсо, которую вчера читала Хара, было написано, что эти неупокоенные души выжидают удобного момента, чтобы утащить человека с собой на дно, заменив им себя в мире мёртвых. Их судьбы связаны с трагедией — предательством, несчастной любовью или случайной гибелью. Для Хары подобные истории уже давно не звучали как детская страшилка — она неоднократно видела, на что способны злые духи.

Но что-то в этом создании её не пугало, как обычно.

Когда кымганчжо Дохёна прошёл сквозь водяную плоть духа, Харе показалось, что она увидела глаза. Широко раскрытые, полные ужаса глаза. Они смотрели прямо на Хару, и в них таилась не злоба, а безмерная тоска. Тень рванулась к стене здания неподалёку, оставив за собой лишь мокрый след.

— Вернись! — скомандовал Дохён.

Он резко опустился на одно колено и с силой хлопнул ладонью по асфальту. В воздухе возникла вибрация: волна пробежала по лужам, заставив воду колыхнуться, а уличный фонарь над головой замигать. Затем Дохён встал и ударил себя по груди открытой ладонью — это был боевой призыв, которому, по всем законам ритуала, дух должен был подчиниться. Но мульгвишин и не подумала возвращаться к охотнику. Её крик, жалобный и пронзительный, вспорол ночную тишину, когда Дохён резанул ладонь и окропил кымганчжо кровью. Хара прикусила язык, словно ощутила его боль в этот момент, но лицо брата оставалось бесстрастным.

Существо металось из стороны в сторону, натыкаясь на ритуальные знаки, которые Хара успела бросить ему наперерез. Она хотела окончательно загнать мульгвишин в ловушку, но почувствовала болезненную волну в груди — словно кто-то отчаянно звал на помощь. Тихий шёпот раздался у Хары в голове:

«Помоги… Спаси меня…»

Она чуть не выронила очередной пуджок, зажатый между пальцев. Сердце ухнуло куда-то вниз. Эта мульгвишин не хотела нападать на них — она умоляла их о чём-то.

— Подожди! — закричала Хара, когда Дохён уже собирался нанести удар со словами изгнания. — Остановись! Она… не нападаёт!

Он удивлённо глянул на Хару, замедлившись, и дух не стал ждать, пока Дохён доведёт дело до конца. Мульгвишин метнулась влево, к узкой улочке, с невероятной скоростью проскользнув под металлической решёткой у тротуара между припаркованными машинами, и буквально растворилась в темноте водостока. Гулкий всплеск разнёсся эхом в ночи, а на мокром асфальте осталось несколько смазанных отпечатков босых ног. Подобное Хара видела впервые: обычно злые духи стремились навредить людям, но эта сущность, напротив, бежала без оглядки, как испуганный ребёнок.

В душе Хары бурлила чужая боль и собственный страх. Она всё ещё чувствовала отголосок просьбы о спасении.

Металлический лязг вырвал Хару из оцепенения: кольцо на пальце Дохёна звякнуло о рукоять кымганчжо. Он подошёл к ней и, тяжело дыша, осмотрел, словно проверяя, в порядке ли она. Впрочем, вместо сочувствия в его глазах горел праведный гнев.

— Ты мешаешь мне работать, — прошипел он, вытирая струйки дождевой воды и крови со своей ладони. В голосе слышались усталость и раздражение. — Ещё чуть-чуть, и я бы смог её прикончить.

Хара сжала губы, не зная, что ответить. Её волновал не только холодный тон брата, но и странное сочувствие, что она вдруг испытала к этому существу.

— Ты не слышал? Она… — начала Хара, но прикусила язык. Как объяснить, что у неё в голове звучал чей-то голос? — Она не хотела нас убивать, — закончила она наконец, отвернувшись от рассерженного Дохёна.

— Это мульгвишин, — процедил он, словно объясняя прописную истину. — Она утопленница. Утопленники всегда ищут жертву, чтобы заменить себя и обрести покой. Ты сама вчера мне читала это вслух. У них нет чувств, которые ты пытаешься в них разглядеть.

Хара снова почувствовала себя маленькой девочкой, которую отчитывали за проступок, осталось только руки сложить на груди и обиженно надуть губы. Но от этих мыслей ее отвлекло что-то, что она заметила на стене возле места, где исчез дух. Хара пригляделась: идеальный круг с восемью спицами внутри и какими-то символами по краю. Она моргнула, и рисунок поблёк, а через мгновение исчез, словно его и не было. Хара торопливо вытерла глаза: могло почудиться под ливнем. Она оглянулась на брата, но тот явно ничего не заметил. Дохён стоял с угрюмым выражением лица и разминал руку, словно старался унять дрожь в ней.

Он нагнулся и поднял тряпку, что бросил на землю раньше.

— Пошли, — буркнул он недовольно, — придётся возвращаться в другой раз.

Пока они поднимались к парковке, где оставили машину, Дохён заматывал кымганчжо в ткань, а Хара старалась не показывать, насколько сильно её беспокоило сегодняшнее происшествие. Вот только запах застоявшейся воды и ила сорвал на мгновение маску с её лица. Страх лизнул сердце. Дохён, судя по всему, снова ничего не почувствовал. Он даже бровью не повёл, хотя обычно первым замечал неладное.

Хара попыталась заговорить:

— А тебе не кажется, что что-то… происходит? Я не знаю, как объяснить. Ощущение, будто…

— Не кажется, — резко ответил он, даже не повернув головы. — Мне всё кажется нормальным. Кроме того, что ты помешала сегодня.

— Но… — Хара осеклась. Брат всегда защищал её и оберегал настолько, что правду о семье она узнала от силы года три назад. А после того как отец пропал, опека только усилилась: Дохён привык командовать и контролировать. В его глазах всё, что она сейчас скажет, будет звучать как детская блажь. — Ладно.

Она замолчала, раздражённо сопя, и просто шла следом за братом. Но когда они добрались до машины, Хара потянулась к ручке дверцы и заметила на своём запястье странное пятно, похожее на какой-то символ. Стоило ей моргнуть и потереть рукой это место, как пятно исчезло, оставив на коже лишь неприятный холодок. Видимо, она стала слишком впечатлительна.

Всю дорогу до района Сонбук-дон, где располагался их дом, они ехали в тишине. Здесь, у горы Пугаксан [9], жили многие знаменитости, располагались резиденции послов некоторых стран, и их особняки затмевали и красотой и размерами дома обычных людей. Родовое гнездо семьи Кан выделялось среди прочих и выглядело более, чем незаметно одновременно. Это был обычный ханок на отдалённой улице Тэсагван-ро. И в нём сохранилось много традиционных элементов: скатные крыши с извивающимися керамическими коньками, внутренний дворик, каменные фонари в углах сада. Когда они вошли внутрь дома, Хара ощутила знакомый запах дерева, лака и старых свитков, пропитанных дымом благовоний.

Скинув промокшую куртку, она прошла в просторную комнату — сердце дома, где вчера они с Дохёном коротали бессонную ночь. На стене висел старый меч их отца — другой, не кымганчжо Дохёна, а то ли церемониальный, то ли трофейный. Дохён молча зашёл следом, проведя рукой по волосам, чтобы стряхнуть воду.

— Что это сегодня было, Хара? — спросил он вдруг без прелюдий, повернувшись к ней лицом. — Зачем ты остановила меня?

Она сжала губы, борясь с желанием наговорить ему грубостей. Ога опять сердилась на него за жёсткость, но и понимала, что он защищает её. Как может.

— Ты сам видел: мульгвишин не напала. Она просто… Я слышала её голос. — Хара замолчала, поймав взгляд Дохёна — настороженно-холодный.

— Может, тебе показалось. — Он отвернулся, стянув мокрую футболку через голову по пути в свою комнату. — Не забывай, какая у нас работа. Эти существа коварны, они знают, как играть на эмоциях.

— Да, но это не значит, что они все одинаковые! — Хара пошла следом и ощутила, как в ней нарастает гнев. — Мы не можем просто истреблять всех, кто нам попадается. Может, можно было помочь ей…

Дохён зло бросил футболку в сторону корзины для белья и скептично посмотрел на Хару.

— Ты ещё скажи, что подружилась с духом утопленника. Ты не понимаешь, чем это грозит. Если эти сущности узнают, что ты… — Он запнулся. — В общем, я предупреждаю, не лезь. У нас и так проблем по горло, не хватало ещё, чтобы ты попала под влияние какой-нибудь твари.

Хара почувствовала, как пальцы на руках похолодели. Он снова что-то скрывает от неё. Можно было даже к шаманке не ходить, чтобы понять: отец успел сообщить Дохёну какую-то тайну. И тайна эта, судя по всему, касалась непосредственно её, Хары.

Неужели вся её жизнь будет состоять из секретов и недомолвок?

— Я устала от твоих загадок, — тихо проговорила она, с трудом сдерживая дрожь в голосе. — Если ты знаешь что-то обо мне… или об этих существах… скажи прямо! Я не маленькая девочка.

Дохён замолчал. Он явно колебался, возможно, потому что ему тоже было нелегко скрывать правду. Но вместо ответа он лишь выдавил:

— Иди спать. Завтра я отвезу тебя в универ. И больше без моего ведома никуда не ходи.

Он закрыл дверь в свою комнату, оставив Хару на пороге в гостиной, где мягкий свет старой лампы на низеньком столике у дивана освещал меч отца. Хара стояла, прислушиваясь к стуку дождя по черепице. В этой ночной тишине дом казался одновременно крепостью и ловушкой.

Не раздеваясь, Хара ушла к себе и упала лицом в подушку. За стеной почти не слышалось звуков — либо Дохён уже уснул, либо он снова занимался, чем обычно: изучал записи, которые хранились в шкафу отцовской комнаты. Хара перевернулась на бок и, подтянув колени к груди, обхватила их руками.

Она смотрела на беснующиеся тени на стене и думала, что, наверное, было бы лучше, если она до сих пор считала отца просто историком, профессором, и не знала о существовании другого мира. Мира, до которого можно дотронуться, протянув руку. Хотя, с другой стороны, если бы все эти сны начались в блаженном неведении, ментальное здоровье точно бы помахало ручкой: какой человек в здравом уме поверит россказням о духе бабки, которая душит ночами новых жильцов квартиры? Или о демоне, заставляющем захлебнуться в стопке соджу очередного алкоголика?

Хара думала об этом всём и не заметила, как снова провалилась в жуткий, вязкий кошмар.

Тёмное пространство обволакивало, барахтающуюся в воздухе Хару. Она пыталась понять, куда попала, но ничего не получалось рассмотреть. Вокруг был непроглядный мрак. Паника резко схватила за горло и пережала трахею, но стоило открыть рот, как тьма будто попыталась заполнить его.

Вспышка. Хара дёрнулась, и вокруг неё, словно начертанные огнём, появились иероглифы. Они изгибались в сложном танце, и Хара не могла разобрать их. Откуда-то из необъятных глубин морока доносился ритмичный стук — будто удары далёких барабанов. А потом из мрака появился мужчина. Он медленно шёл к Харе, и она не могла оторвать взгляд от его янтарных глаз.

— Кто ты? — прошептала она, и голос её будто утонул в густом воздухе.

— Мы ждали тебя.

— Проснись! — приказал кто-то другой, не терпящий возражений. — Проснись!

Хара вдохнула, будто вынырнув из ледяной воды, и резко села, схватившись за горло. Она всё ещё была в своей комнате, одна. Дождя больше не было слышно, а тени на стенах успокоились. Вот только сердце Хары продолжало колотиться, сбиваясь и пропуская удары, потому что перед глазами всё ещё стоял взгляд незнакомца, а на языке крутился вопрос: кто это был?

[1] ритуальный меч

[2] призрак, дух утопленника

[3] ручей в центре Сеула

[4] шаман, шаманка

[5] "Священные тексты шаманизма" – книга о корейских ритуалах и обрядах

[6] вторая супруга короля Тхэчжо, отца короля Тхэчжона

[7] третий монарх Чосона (иначе династии Ли)

[8] защитный амулет, написанный на бумаге

[9] гора в Сеуле