Тёмные Звёзды

Иллюстрация художника Сергея Атрошенко

Ведь нам без связи – ни вверх, ни вниз,

Будто воздушным змеям

Выше нас не пускает жизнь,

А ниже – мы не умеем

Олег Медведев

«Марш Небесных Связистов»

1628 год Эры Грома

Проклятие и смерть

– Во имя Бога Единого! Я обращаюсь к осаждённым от лица магистра-знаменосца.

Была жара. Безветрие. Море как синее стекло лежало вокруг мыса, где стоял форт с высокими стенами. В зеркальном море отражалось палящее, безжалостное солнце.

Там, на морской глади, виднелись чёрные силуэты орденских галер – недвижимые, безмолвные. Словно на них не было заряженных пушек и абордажных отрядов.

В этот знойный час, казалось, всё живое замерло, забившись в тень, и погрузилось в тягостную дрёму. Да, замерло – но в напряжении и затаив дыхание, прильнув к бойницам форта, стоя у фальшборта, прижав к глазницам горячие медные окуляры подзорных труб, сжимая пики, эфесы, мушкеты и орудийные пальники.

Сотни глаз следили за парламентёром, остановившимся у ворот форта.

– Предлагаю вам завтра, на восходе солнца, сдаться на милость Его Преосвященства, сложив оружие, знамёна и доспехи. Благородных людей ждёт справедливый суд, а если отрекутся от ереси – полное прощение вины. Людям простого звания – ни суда, ни казни, только большое покаяние! Новообращённые вообще не будут наказаны.

– Он хочет внести раскол в наши ряды, – молвил коменданту мушкетёр, стоявший рядом у бойницы. – Подстрекает сержантов открыть ворота и заслужить награду.

– Ложь, – краем рта бросил комендант. – В обители Трёх Щитов они проделали тот же трюк, и старшина впустил их. Всех наших перебили. Брат-вещатель заперся в башне и говорил с нами… пока был жив.

– Наверняка они хотели захватить его.

– Да; только он не сдался.

– «Чистый духом, с мечом в руке, с молитвой на устах и верой в сердце…», – взяв мушкет в левую руку, солдат правой осенил себя знамением Ока, а сосед закончил поминальную, повторив его движение:

– «…ты по радуге восходишь в громовое небо. Брат, прощай!»

Офицер с бледно-голубым флагом мира смотрелся как посланник царя тьмы. Воронёный шлем, скрытое чёрным платком лицо, кираса – словно из гагата. На плечах угольный плащ, похожий на перепонки нетопыря, с багровым знаком серпа.

Воины переговаривались:

– Всегда прячут лица…

– Они похитили наш цвет, а знак мечей и серебро носить не смеют.

– Братоубийцам меч запретен. Только палаческий серп.

– Подумать только – эти ночные тени заменили нас у патриаршего престола…

– Доблесть больше не нужна, – проговорил комендант, атлетически сложенный мужчина в чёрном кафтане с серебряным галуном и символом братства – Око на скрещенных клинках. – Орден меча сделал своё дело, завоевал Кивиту для первосвященника и покорил дикарей – кончено. Отец Веры избавляется от нас.

– Положим, без войны вы стали опасны для престола, – перебирая чётки, задумчиво сказала аббатиса в лиловой рясе с вышитым на груди цветком ириса. – Вы воины, а ему нужны надсмотрщики… Но мы-то чем не угодили? Мирные лекарки и сиделки…

Комендант покосился, нахмурившись:

– Давно вы перечитывали свой устав, блаженная сестра?

– Как? и вы нашли там указания на ведовство?! – Аббатиса возмутилась. – Стыдитесь, брат. Не вашими устами повторять ложь чёрных проповедников. Наш устав писан святой Увангой, ей диктовали ангелы, а патриарх…

– Орден любви благ и чист, но – верьте слову солдата, – любая из ваших девиц покорит вражеский гарнизон быстрее, чем сотня моих мушкетёров.

– Только силой любви!

– Разве я говорю о военной силе?

– Каков будет ваш ответ?! – взывал снаружи офицер в чёрном.

– Вы пропустите нас – с оружием, хоругвями и барабанами, – громко заговорил комендант, – к границе имперских земель! Вы не станете чинить нам препятствий, позволите брать по пути лошадей, воду и пищу за честную плату! А магистр-знаменосец поклянётся Молотом Господним и честью рыцаря, что так и будет. Тогда мы уйдём отсюда – все! – и вы сможете занять форт, хотя он выстроен на деньги ордена. Вот наши условия!

– Нет! – Офицер сделал рукой отрицательный жест. – Только на условиях Его Преосвященства. Ваши ордена запрещены и распущены, ибо, – он вдохнул поглубже, – стали вертепами ереси, колдовства и блуда! Вы лишились права ставить святой церкви условия. Капитуляция – или штурм. Решайте!

– Твоя беда, несчастный, – появилась над парапетом аббатиса, – в том, что ты рождён после священной войны! Званием и оружием ты обязан меченосцам, которые несли сюда знамя истины. Ты смуглый – наполовину кивит… Кто учил тебя грамоте? монах! Кто наставлял в вере твою мать? монахиня! И за это ты нам угрожаешь?

– Твоё счастье, ведьма, что я веду переговоры, а не иду на приступ! – гортанно выкрикнул офицер в чёрном. – Ты бы на первом слове поперхнулась пулей!

– Так будь ты проклят, неблагодарный ублюдок! – Перегнувшись через парапет, она плюнула в его сторону. – Ты и всё ваше чёрное отродье с его ядовитой ложью! Пусть половина из вас не увидит зари, а другая – унесёт в душе ужас!

– Мы будем стрелять, пока стены не рухнут, – пообещал офицер, прежде чем уйти, – а когда войдём, сложим костёр из живых и мёртвых. Встретимся на рассвете. Серп и Молот!

– Всё равно нам не дадут дойти до владений короны. – Комендант спускался во двор, сохраняя бестрепетное выражение лица. – Семьсот миль… с ранеными, детьми… Полк латной кавалерии просто сметёт нас, развеет по ветру. Брат келарь, – обратился он к ответственному за провизию, – как с запасами воды?

– По полторы кружки на взрослых, по полкружки младшим. Если завтра не будет дождя, придётся раздавать вино.

– Насчёт дождя – как бог даст, а вот будет ли завтрашний день – ещё вопрос… Сегодня воду экономьте, утром – разводить с вином напополам. Обязательно оставить красного для молитвенного возлияния. Богослужение справим при звёздах, самое раннее.

На дворе стоял тяжкий запах множества людей, скученных в тесном пространстве. Миазмы пота, гнойных ран и испражнений смешивались с появившимся недавно трупным духом.

Проходя по форту, комендант встречал обращённые к нему взгляды – молчаливые, жалобные, молящие. Приходилось вилять между лежащими, сидящими людьми. Кроме воинов, чудом скрывшихся от чёрной облавы, в последнюю твердыню Ордена сбежались и крестьяне-колонисты, которые в новых землях старались жить ближе к меченосцам или милостивым сёстрам, и новообращённые оливковые кивиты – эти, по обычаю своей жаркой страны скудно одетые, выглядели растерянными, как заблудившиеся дети.

Им всё было странно. Отчего перессорились воинственные жрецы с холодного юга? Почему одни преследуют других? Зачем рыцари чистят клинки и мушкеты, неужели будет битва?

Туземцы целовали полы его кафтана, но что комендант мог сделать для кивитов? Только предложить выбор – смерть от меча или огня.

– Бог воздаст Его Святейшеству за клевету на нас, – твёрдо сказала аббатиса. – Будь он истинным пастырем, нашёл бы иные средства… раз уж захотел нас устранить. Скажем, послал бы со знаменем истины дальше, за море.

Комендант усмехнулся с презрением:

– Он не воитель, а скопидом. Стоит ему представить, что придётся тратить червонцы и снаряжать корабли в бой, как его начинает трясти от жадности.

– Но какая подлость с его стороны! какая низость! Объявить нас – ведьмами! Вас – заподозрить в связях с тёмным царством!.. Кстати, – аббатиса понизила голос и доверительно склонилась к коменданту, – вашему… брату-вещателю удалось вызвать кого-нибудь?

Её собеседник печально покачал головой:

– Ни звука. Все монастыри в пределах слуха молчат. Тайный орден сработал чисто – наши обители захвачены одновременно.

– Тогда пусть он призовёт ангелов. – Голос аббатисы дрогнул. – Иначе завтра мы будем в костре, живые или мёртвые.

– Небо молчит. – Коменданту горько было произнести это, но он не посмел обманывать сестру ложной надеждой. – Брат Динц всё испробовал, много молился, но слышал лишь какие-то неявственные, угрожающие звуки…

– Неужели мы так грешны, что недостойны ответа? – Опытная, прожившая большую жизнь сестра была близка к отчаянию.

– …и эти звуки не с неба, – выговорил комендант самое трудное.

– Они… из тьмы?

– Брат Динц, выйдя из забытья, сказал: «Дальше, чем небо. Глубже, чем тьма».

– И с ним говорили оттуда? Кто? – Аббатису стал охватывать страх, граничащий с запретным наслаждением – страх, знакомый всякому, кто в молитвенном экстазе прикасался к небесам.

Почти шёпотом комендант отозвался:

– Нечто, одетое в лёд и железо.

– Если… если оно отвечает – пусть поможет нам. Во спасение праведных ничто не может быть нечистым!

– Брат Динц говорил: «Хуже, чем царь тьмы».

– Пусть зовёт! – Она торопливо осенилась.

– Я такой помощи не приму. Лучше пасть в бою. «С мечом в руке, с молитвой на устах…» Разве не так нас учили?

– Я тоже останусь, – гордо выпрямилась аббатиса, – хотя могу уйти. С мной семь сестёр, способных подниматься – каждая возьмёт двоих… если не слишком тяжелы.

– Значит, ваш долг – подняться с ними вместе. Ещё две спасённые души.

– А вы?

Комендант понял, что она хочет унести его. Лично его.

– Я выйду против чёрных. Надо ударить на их позиции раньше, чем начнётся канонада. Если затемно пробьёмся, сможем рассеяться в лесах. Хотя бы часть уцелеет. А в стенах форта – нам всем могила.

Леса Кивиты, густые и влажные – гибель для чужаков, родной дом для туземцев. С проводниками-кивитами здесь не пропадёшь.

– Я хочу сама говорить с братом Динцем.

– Извольте, сестра. Если только он в состоянии беседовать…

– Что, болен?

– Он испытывает на себе зелья. Настои трав помогают говорить и слышать дальше… но порой от них он бывает как помешанный.

Аббатисе повезло. Молодой брат-сержант ещё не принял своё снадобье и был в здравом рассудке. Карие глаза миндалевидные, типично кивитские, а простецкое скуластое лицо напоминало рыбаков из устья Гура – парней, которые могут поделиться с неудачником своим уловом, но могут и выставить ложный маяк, чтоб поживиться плодами кораблекрушения.

Хотя сержант держался молодцом, опыты с зельями на нём сказались – лицо унылое, осанка утомлённая, глаза запавшие и тусклые.

– Благословение грома небесного с вами, добрая сестра.

– Свет молнии между нами, – поцеловала она сержанта, как велит устав. – Что это, брат – твоя родня? – улыбнувшись, аббатиса кивком указала на пару кивитских ребятишек, похоже, брата с сестрёнкой. Те прятались за Динца.

– Просили пить, – пожал он плечами. – Как не дать?

– А что же самому останется? Ты занят важным для братии делом…

– Я пью не воду, – указал сержант на бутылку с болотно-зелёным настоем.

– Это и есть ключ от неба?.. – Она с недоверием понюхала зелье. – Ужасно. С великой жажды – и то бы не выпила. Могу ли я присутствовать, когда ты будешь… говорить?

– Если вам угодно. Предупреждаю – моя речь может быть очень грубой.

– Так водится у вещателей?

– Нет. – Сержант смущённо скосился на старшего. – Дело в том, что…

– Чёрные вышли на связь? – подался вперёд комендант.

– Да, блаженный брат. Один, по имени Раскат, пытался совращать меня.

– Много предлагал за измену?

– Кавалерское звание, пятьсот червонцев, табун коней, поместье, двух наложниц.

– Воистину, патриарх щедр! – Комендант с отвращением сплюнул.

– …и ещё я должен был зарезать вас, блаженный брат.

– Как же ты ему ответил?

– Здесь благородная дама, я не могу повторить.

– Доставь мне удовольствие, сержант. – Аббатиса ласково притронулась к его руке. – Я желаю знать, получил ли Раскат то, чего заслуживал.

– Цыц! – Сержант прогнал детей, откашлялся и, глядя в сторону, скучным голосом проговорил свой ответ. Сомневаться в точности не приходилось – память у вещунов превосходная. Монахиня с ирисом на груди довольно жмурилась и смеялась, не разжимая губ.

– Ах, какой слог! Какие точные слова!.. Ты достоин награды, сержант.

– Увы, брат, я лишён возможности сделать тебя кавалером – орден распущен, капитула нет, – сожалел комендант. – Но бог свидетель, – поднял он руку, как для клятвы, – на капитуле мой голос – в твою пользу! Дворянство заслужено тобой по праву чести и верности.

– Подтверждаю здесь, – наклонила голову аббатиса, – и повторю устно или письменно, что речь брата-коменданта целиком правдива. Пока же могу предложить лишь свою слабую помощь… Травы и зелья, собранные сведущими сёстрами – все в твоём распоряжении. Если они пригодятся, значит, мы трудились не зря. Я пришлю к тебе сестру-травницу… А сейчас приступай к вещанию. Если услышишь Раската – выругай его как следует.

– Премного благодарен, – поклонился сержант, румяный от волнения. – Да славится имя светлейшей Девы-Радуги…

Он взял со стола массивный стальной шлем – в таких головных уборах с ременными подшлемниками и войлочными прокладками воины-меченосцы некогда шли на штурм кивитских укреплений, когда со стен летели камни и копья.

Монахиня в лиловой рясе замерла. Наигранная, нервная весёлость покинула её; настало время таинств. Что для одних – защита от вражеских снарядов и клинков, для других – врата в мир далёких голосов… быть может, лестница в небо… или гибельный провал в тёмное царство… Куда он пошлёт свой зов? кто ему ответит?

– Слушайте… слушайте меня, – нерешительно начал он, застегнув подбородочный ремень. – Говорит сержант Динц из Ордена меча. Я в форте Скалистого мыса, на восточном берегу Кивиты. Мы осаждены войском Тайного ордена. Если кто-нибудь слышит меня, ответьте…

Ни единого голоса. Лишь далёкий, мерный шум, похожий на звук прибоя.

– Кто-нибудь слышит меня? Ответьте…

Никого. Даже соблазнитель Раскат снял шлем, вышел из сферы голосов.

«Если бы он подслушивал, я бы его почуял».

– Кто-нибудь… Вы меня слышите?

Безмолвие вокруг на сотни миль. Один шорох невидимых волн.

Все вещуны-меченосцы – молчат. Схвачены чёрными. Убиты в бою. Покончили с собой, как брат из Трёх Щитов.

За волнами шума послышалось слабое, невнятное слово – и погасло. Сержант напрягся, пытаясь его разобрать – не успел.

«Кто это?.. Чёрные? Донеслось из-за моря? из Вея прилетело? у вейских царей тоже есть вещатели…»

Вновь тишина, нарушаемая только шипением и шорохом. Он закрыл глаза.

– Вы меня слышите?

Сержант с болью ощутил себя одиноким, говорящим среди беспредельной немоты. Кивита с её посёлками, монастырями, портами, плантациями – на самом деле не населённый полуостров, а лесная пустыня, безлюдье гор и озёр, на краю которого сидит единственный человек и зовёт, безнадёжно зовёт – последний голос вымершей земли…

– Поговорите со мной, кто-нибудь. Пожалуйста. Ради бога.

Схватив бутылку, он торопливо сделал несколько глотков. Аббатиса стиснула пальцы – похоже, сержант решился расширить слух и речь куда-то далеко, за пределы дозволенного.

– Вы слышите?

В глазах начало мутиться, темнеть. Фигуры коменданта, монахини стали расплываться, словно их рассеивало ветром. Каменные стены кельи просвечивали как стекло. Затем растворились стены форта, но берега и леса за ними не было – голая земля, серое небо без солнца, пыльная буря. Ветер нёс тающие крики, длинные стоны, исступлённые вопли.

Вдали – где, сержант не мог понять, – появилась выпуклая громада, висящая посреди ветра. Лёд и железо, холодная глыба.

– Опять? – раздалось из неё удивлённо. То был не голос, а дуновение, похожее на вздох великана.

– Господи! Отец Небесный, услышь меня!!

– Что тебе? – дохнуло, едва не сдув сержанта со скамьи.

– Попроси… – осмелилась произнести аббатиса, но комендант жестом велел ей умолкнуть.

– Спаси нас!

Ветер клубился пыльными вихрями вокруг тёмной громады. То, что было заключено внутри, задумалось. Затем прилетел ответ:

– Возьми в море.

Вслед за голосом ударил знакомый звук волн.

Пыль поднималась, заволакивала горизонт; она скрыла источник голоса-дыхания, и, наконец, сгустилась до плотности камня. Сержант вновь оказался в келье – опустошённый, дрожащий.

– Тебе ответили? – нарушил молчание комендант.

– Да…

– Тот же, что прежде?

– Да…

– И что он сказал?

– Надо понять. Я… что-то в море. Я должен придти в себя.

– Отдыхай. И постарайся понять сегодня. Завтра будет поздно.

Солнце двигалось по небу, отмеряя часы молитв, отсчитывая остаток жизни. Чёрно-серебряные готовились к бою с чёрными. Комендант принимал донесения старшин, распоряжался – все пистолеты и мушкеты должны быть заряжены, ударный отряд собирается у ворот, чтобы атаковать сразу после раннего богослужения.

– Тяжелораненым дать отпущение грехов, меч в руку и вино забвения. Кивитов брать только молодых и быстроногих, прочие пусть остаются.

Кое-как избавившись от впечатления – после двух добрых стаканов от беседы среди ветра остались в памяти только слова, – сержант поднялся к парапету, смотреть на водную гладь.

«Возьми в море. Что там взять?»

Стало смеркаться. Девица в лиловой рясе подошла неслышно. Он очнулся, когда она оказалась рядом. Уставился на ирис, вышитый на груди.

– Прости, я тебе помешала?

– Нет… Да… Я размышляю.

– Матушка-аббатиса сказала – тебе нужны травы, брат-сержант. Испытаешь их? Если сделать отвар…

«Я никогда не раскрою эту загадку! – хотел закричать он. – Возьми! И шум… Шум… Легче голову разбить о камень…»

Он рад был отвлечься. Лиловая с ирисом явилась как спасение от мучительных раздумий, сержант испытывал к ней искреннюю благодарность.

В её кожаной укладке брат Динц увидел множество пакетов, склянок и горшочков, каждый с разборчивой надписью или бумажной наклейкой. Вейский дурман, «листва пророка» из земли варакиян-пустосвятов… даже «корень вдов», что избавляет жён от постылых мужей. И лекарь, и отравитель нашли бы здесь снадобье для любой цели.

– Что тут завёрнуто?

– Пьянь-трава, гигауна. Её нельзя пробовать. Она разливает в теле желчь и приводит к злой водянке. Отвешивать гигауну может лишь матушка.

– Да-а-а, слыхивал я, что среди травок лиловых сестёр есть и вредные…

– Для души – нисколько.

– А эти пилюли из красного воска?

– Если я завтра не смогу взлететь, то приму одну с молитвой «Избави, Господи» и взойду по радуге, – тихо ответила девушка.

– Мы будем сражаться. – Брат Динц невольно сжал кулак. – Дадим вам время, чтоб войти в летучий сон. Или что – для этого нет подходящих зелий?..

– Я умею взлетать без них. Это секрет, – она рассмеялась, словно мгновение назад не говорила о самоубийстве.

– Ох вы, травницы, зелейницы… Расскажи, сестра! Люблю разные хитрости. Да что ты хмуришься?.. Если выживу – секрет не выдам, если нет – тем более. Слово меченосца.

Они шептались, перебирая и откладывая подходящие растения – двое молодых, вопреки орденским правилам оказавшиеся вместе и наедине. Иногда их руки соприкасались, от этого по телу шли тёплые волны. Сержанту было легко и радостно, будто он выпил хмельного.

– Ты – Динц, я знаю. Смотри, не выболтай, что я сказала. И больше ни к кому из сестёр не подходи…

– Почему так строго?

– Сначала обещай, потом скажу, – искоса поглядывала девушка. Кареглазый сержант казался ей очень милым.

– Ты вправду ведьма?

– А ты – говоришь с дьяволами?

Её слова заставили брата Динца вспомнить о голосе из нездешней дали, о загадке – и он помрачнел.

– Но я так не считаю, – поспешила заверить монашка, испугавшись – вдруг сержант обидится?

– Я должен что-то сказать в море. Взять… Это не слова, а… звук? Никак не пойму.

– Есть подсказка?

– Только шум волн.

– В море… в море… – Она задумалась. – Корабль, идущий на подмогу?

– Если бы!.. Только о нём и думаю. Но я зову – ответа нет.

– Что-то внутри моря? под водой? Разве там есть, кому слышать? Рыбы, водоросли и утопленники…

– О, гром господень! – вскинулся сержант. – Внутри!.. А я-то поверху искал! Сейчас же надо проверить…

– Подожди! мы ещё не подобрали травы!..

Он взбежал на стену уже в шлеме. Солнце опускалось за лес, окрашивая его кайму кровавым багрянцем; во дворе на очагах и кострах готовили скудную пищу, сытный дымок жареного поднимался к потемневшему небосводу. Море стало густой тёмной синью, у горизонта сливаясь с первыми робкими звёздами.

Глоток из бутылки. Горечь во рту.

«Ещё никто не говорил в глубь моря. Всегда через воздух. Почему? Разве не любопытно послать туда голос?..»

– Именем Господним, – начал сержант, протянув к морю правую руку, – призываю тебя, повелеваю тебе – явись и избавь нас от чёрных притеснителей! Ты, кто должен быть взят – сегодня ты взят мною!

Он осязал жидкую толщу вод и то, как в неё входит голос. Море молчало. После ожидания Динц понял, что сейчас его – как молния с небес, – ударит разочарование. Дьявольский обман!..

И едва он собрался сорвать с себя шлем, чтобы швырнуть бесполезное железо о камни, как море ответило – содрогнулось и молвило:

– Да.

Ваше Преосвященство, дражайший и высокочтимый брат мой!

Спешу Вас уведомить, что осада Скалистого мыса завершилась самым неожиданным и неприятным для нас образом.

Наши галеры потоплены, а из экипажей их и воинских команд спаслись от прискорбной гибели в воде лишь единицы. Пешее войско понесло меньшие потери, так как было своевременно уведено от берега в сторону леса, однако большинство пушек потеряно.

Это произошло вскоре после вечерни, когда наш командор (путь ему по радуге в громовое небо!) завершил богослужение. Руководимый царём тьмы комендант форта путём злодейского волхвования вызвал из морской пучины нечто неописуемое и бесформенное. Сия тварь походила на всплывший остров. Артиллеристы с галер, а также с суши смело обстреливали её, но не преуспели. Чудище надвинулось на берег, хватая наших людей. В этой схватке пропал командор, видимо, утащенный порождением тьмы.

Ночной мрак мешал наблюдать, что происходит в форте, однако многие слышали оттуда крики ужаса. До того, как начало светать, тварь погрузилась в море, и тогда я счёл возможным выслать отряд на разведку. Мои посланцы нашли форт опустевшим, там не осталась ни живых, ни мёртвых.

По общему суждению старшин и кавалеров, это кара Божья.

Все посвящённые, а также обычные рыцари, младшие братья и нижние чины готовы свидетельствовать о наказании, постигшем бывший Орден меча за измену вере и присягу тёмному царству.

Через двести лет

1828 год Эры Грома. Звёздная война

– Во имя Бога Единого, – благословлял бортовой священник пилотов. Затянутые в кожу и ремни, держа под левой рукой лётные шлемы, парни подходили по одному, целовали Божье Око, прикладывали ко лбу орарь с вышитым золотым зигзагом.

– На одоление сил дьявольских… Во торжество правой веры… Грядите к победе со славой, и да сопутствуют вам чистота и сила молнии!

Сурово Студёное море в начале осени! Свинцово-серые волны взметали гребни пены, на окоёме низкое хмурое небо сливалось с холмами. Здесь, на промозглой окраине империи, у берегов мрачного Южно-Полярного океана, редко бывали военные эскадры.

Мгла висела над землёй – там, на вершинах холмов, еле видимо моргали дуговые лампы, сообщая кораблям о ходе сражения. Шипя ослепительным светом, с корабельных мачт им отвечали прожекторы флотских связистов.

Метеоролог доложил:

– Облачность – сто мер над водой, гере капитан-лейтенант. Ветер южный, пятьдесят миль в час, и продолжает крепчать. По инструкции, следует отложить вылет…

– Поздно; на суше уже начался бой. Господа, – обратился старший к своей команде, – взлетаем немедленно. Набрав высоту, поворот налево в четверть круга. Сигнальщик! Передать на берег – мы идём. У них есть минута, чтобы указать нам цель. По машинам!

Авианосный рейдер «Бешеный» сильно отличался от кораблей недавнего прошлого – ни клочка парусов, дымные трубы, гребные колёса в кожухах, большая площадка на юте с наклонными стартовыми установками.

Чтобы уменьшить качку, рулевые держали «Бешеного» носом к волне.

– Покинуть пусковую палубу!

– Теперь не двадцать шестой год! – ободряя необстрелянных матросиков, подмигнул флаг-мичман, пригнувшийся за щитом укрытия. – Я гардемарином был на «Буревестнике» – ветер ловили, подходили на предельную дистанцию, под самый луч…

За годы войны изменилось многое – забылись яркие мундиры, щегольские кивера, расшитые шнурами куртки кавалеристов, яростные штыковые атаки. Армия, кроме свитских рот и авиации, оделась в тёмные цвета. Фетровые двууголки офицеров лишились плюмажей, превратились в форменные шляпы или кепи. Блестящие каски стали тусклыми шлемами. На поля битв пришла наука с новым сокрушительным оружием.

Но важнее всего – исчез панический страх перед врагом.

– Девять! Восемь! Семь! Шесть!.. – выкрикивал рупор. Молодые матросы с ужасом и любопытством выглядывали из-за щита, всматриваясь в замершие на стартовой позиции крылатые машины с армейским знаком молота на гладких бортах. Самолёт-снаряд – во как! Будто ракета, только в голове лётчик, а в брюхе – шестисотфунтовый фугас.

– …Ноль! Первый – пуск!

Будто фугас рванул на палубе! Всё озарило вспышкой; машина капитан-лейтенанта в буре пламени и вихре дыма прянула ввысь и ушла в тучи. Не успел отгудеть в ушах грохот первого старта, как снова:

– Второй – пуск!

Один за другим взвивались в небо сорвиголовы палубной эскадрильи. Наконец, рёв умолк, и матросы выскочили из укрытий, хохоча, обнимаясь и с криками: «Гром! Гром и Молот!» подбрасывая бескозырки в воздух.

Лампа на мачте замигала огненным глазом:

«Дан старт. Укажите цель».

Над тучами, на высоте двух миль, машины сверкнули в свете осеннего солнца и перестроились для ухода в пикирование. Снизу вынырнула красная ракета, вытягивая за собой полосу дыма. Ведущий качнул крыльями – «За мной», – и спикировал первым.

Тьма в тучах. Потом серый просвет. Рябь моря, пена прибоя, волнистые береговые холмы. В земле, словно язва – громадный кратер, внутри по склонам опоясанный террасами. Капитан-лейтенант с отвращением заметил – на террасах и в центре, в мокрой ямине, что-то кишит, копошится. Как жуки в навозе. Или будто муравьи в разворошенном муравейнике.

В чаше кратера мерцали вспышки, расширялись газовые облачка. Ага, батареи бомбомётов заработали!

По краям чаши ворочались, лезли на пологий вал тела, похожие на перевёрнутые миски. От них разлетались яркие жёлтые лучи – то прямые, как спицы, то прерывистые. Но батареи укрывала пелена дымовой завесы – артиллеристы били вслепую, по расчётам наводчиков.

Дольше разглядывать картину боя было некогда – командир выбрал себе мишень, наметился, сбросил фугас, а затем увёл машину в сторону от кратера. Теперь молись Ветру-Воителю, чтобы враги как можно позже заметили угрозу сверху…

Позади гулко, глухо звучали адские взрывы «шестисоток». Капитан-лейтенант улыбнулся, представив, как внизу всё превращается в клочья.

«И это лишь начало! Вас ждёт привет от крейсерского главного калибра».

Так и случилось – получив депешу от береговых сигнальщиков, командиры «Святого Эгена» и «Варвара» приказали открыть огонь из башенных орудий.

– По чужепланетным агрессорам… по отродью тьмы… – Младший офицер чуть не задыхался от боевого восторга. – Пли!!

Стальные хоботы изрыгнули столбы огня; гром раскатился над морским простором, дым окутал крейсера – снаряды с воем понеслись к невидимому берегу, чтобы упасть в чашу, подобную язве.

В старину медицина учила – язвы надо выжигать!

– Ну-с, друг штабс-капитан, скоро конец вашим бдениям в железном колпаке! – бодро возгласил флотский старлей, с шумом войдя в каюту и стряхнув дождевые капли с фуражки. От влаги его плащ блестел как лакированный. – Если верить звездочётам, эта яма – последняя! Они клянутся, что больше никто не летит в нашу сторону. Дай-то бог! Планеты расходятся – и надолго…

– На пятнадцать лет, – резким, отрывистым голосом уточнил офицер, сидевший за столом в шлеме.

Как только корабельные не острили по поводу его головного убора – «чугунок», «чайник», «горшок»!..

Но низкорослый коренастый штабс-капитан с круглой, рано начавшей лысеть головой (прозвище Купол было ему к лицу) реально мог связаться с «Варваром» и «Бешеным», даже когда те шли за горизонтом, в тумане. Или с береговыми частями, что важно для координации огня.

– О, это целая вечность! Я успею стать капитан-командором… И вообще чёртовы гости выдохлись, а мы стали гораздо опытнее. Пусть только попробуют явиться вновь – уж мы их встретим!

– С ними надо бороться иначе. Я намерен рапортовать по инстанции, предложить кое-какие меры.

– Вы опоздали, дружище! Через час-другой от их логова мокрое место останется…

Корабль вновь дрогнул, грохот залпа заглушил все звуки – прошлось выждать, чтобы продолжить беседу. Правда, толковать с Куполом было сложно – одновременно он вёл переговоры со своими собратьями в нескольких точках, отчего походил на сумасшедшего.

– …мокрое место, я сказал! Раньше они более метко запускали свои шары. Чтобы угодить в берег – такого пока не случалось. Разве что прямо в море, пускать пузыри…

– Да, и мне это кажется странным, гере старший лейтенант. Так. Понял. Записываю… Сколько прорвалось? Да. У меня помехи. Нет, не от корпуса корабля… что-то иное, какой-то шорох или плеск. Кто у нас в квадрате семь? Никого?.. Если есть резервные части, пусть выдвинутся в квадрат семь. Я вас уверяю – оттуда шёл сигнал. Да, шумовой, без голоса. Проверьте. Так, о чём бишь я? – обернулся Купол к старлею. – Высадка на берегу – да, удивительно. Ещё удивительнее то, что они окапываются, как ни в чём не бывало. Прежде они меняли место.

– Что-то не ладится на суше? – тихо спросил моряк.

– Увы. К фактории Еркен прорвалось два чуда-юда и десяток мелкой сволочи. Штурм-бригада их отбила… с большими потерями. Дело спас один поручик… бедовая голова. Обвязался взрывчаткой, вдоль ручья прокрался в тыл, успел к самой махине подбежать. Саблю обнажил, да с тем и подорвался.

– «С мечом в руке, с молитвой на устах и верой в сердце…» – Старлей невольно осенился. – Живы ещё меченосцы.

– Только, прошу, при бортовом попе не повторяйте.

– Да что вы, друг!

– Слушаю… Как? Громче! Я почти не слышу! Кто… Козырь! Козырь! Отвечайте!.. Срочно, – посмотрел он на старлея в крайнем волнении, – немедленно доложите вахтенному помощнику… капитану – на «Варваре» катастрофа.

– Сейчас же идём к нему, – заверил старлей, словно лично собирался повернуть штурвал.

– Нет! ни в коем случае! – Купол внезапно перешёл на крик. – От него, и как можно скорей! полным ходом! «Варвар» погиб, там спасать некого. Я вам говорю, они уже мертвы!.. Мундштук, Мундштук, – заговорил он уже для связиста на «Бешеном», – передай своим – поворот на запад и полный вперёд! «Варвар»… ты тоже слышал? А я разобрал – угроза снизу. Кто ждал? никто! надо всегда ждать!..

– Да объясните, наконец!

– Хорошо. Ещё полчаса промедления – и вы встретите на дне друзей с «Варвара». Устраивает? тогда садитесь и закуривайте.

– Но… на берегу ждут огневой поддержки!

– Без нас управятся. Обычное сражение. И не последнее, вы поняли?