Тень Петра

Ладан почти отбивал запах разложения плоти. Дуэт звенящего тенора и гулкого баса — протяжно звучал под фресками купола будто тысяча грозных ангелов:

— Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!..

Убранные в бархат и золотую вышивку останки церковных отцов перекрестились вместе с клиром и певчими. Движения святых мощей были то плавными и замедленными, то дёрганными, а самым древним телам только нетление не давало разваливаться.

— Прах есмь аз и пепел, Господи, — немного гнусаво тянул священник, стоя между суровыми и благостными ликами икон и ложем покойника, над которым совершалось Таинство Воскрешения, — но дыхание Твое оживило мя!..

Сослуживший этому иерею дьякон, высокий и широкий в плечах чуть ли не как двери этого собора, качнул кадилом над телом почившего, прогудев припев канона:

— Христе, животе истинный, воскреси раба твоего!

— Яко же Иисус Лазаря, яко Петр Тавифу воскресил еси, и яко все мы в Последний День восстанем из гроба, да свершится страшное и пречестное чудо Твое зде и ныне над братом нашим и сыном Церкви иеромонахом Никоном по неизреченному милосердию Твоему. Аминь, — священник наклонился над ухом трупа и произнёс шёпотом сокровенное Слово, открытое своим ученикам-апостолам самим Богом-Сыном: — Куми.

Мёртвое тело резко распахнуло глаза. Никон встал и поднялся на ноги — но не так, как встают живые, с напряжением мышц, а будто менял свою позу в воде, или его телом просто водила некая сила, не принадлежавшая этому миру.

Тех, кто присутствовал на службе, обуял страх Божий.

Из всех церковных Таинств лишь Таинство Воскрешения зримо показывало торжество Божественного над мирским, всё ничтожество знаний человека о вселенной и всё могущество её Создателя. Только вот инстинкты тела и робкая душа требовали бежать, бежать поскорее от восставшего мертвеца, будто бы его подобие жизни было чем-то противным природе.

Хотя Таинство Воскрешения совершалось отцом Ангеляром не в первый раз, он испуганно отшатнулся от возвращённого из мёртвых тела. Наблюдавшего за обрядом протоинквизитора Андрия и вовсе передёрнуло, он даже рефлекторно схватился за меч с мощевиком в яблоке, мысленно молясь. Только сознательным усилием Андрий заставил себя успокоиться. Ведь с дозволения епископа именно он повелел воскрешать убиенного, ему же придётся его допрашивать.

Братия с трепетом приступила к благодарственному молебну в честь успешного завершения Таинства — Господь не всегда соизволял возвращать умерших, и никто не мог определить, по каким критериям Он отбирал достойных. В отличие от человеческих дел пути Господни неисповедимы. Андрий ждал завершения благолепных раскланиваний с той смесью нетерпения и неприязни, с которой поражённый зубной болью ждёт цирюльника со щипцами. Спокойствие сохраняли сейчас лишь отцы-мощи и Никон, тоже отныне лишённый всех пороков живых. И раскаяния о возможных грехах — воскрешённые всё же не живы и тем более не в состоянии осознанно решать моральные дилеммы.

Наконец иерей дочитал отпуст и под тяжёлым взглядом Андрия вышел из храма, жестами прогнав и весь клир с хором. Инквизитор остался один на один с мёртвым телом и воскрешённой душой Никона. Тот стоял и не двигался, даже не дышал, не моргал, не отгонял ползущую по его щеке муху. Андрий тоже некоторое время был недвижим, его капюшон скрывал трепет в глазах, но слегка дрожащие пальцы и нервное дыхание выдавали его напряжение. В груди у Андрия свербило, и он сам не понимал, от чего. Не совсем от страха — хотя и страх был отчасти. Не от нетерпения — ведь уже можно было начать расспросы. Возможно, просто от того, что в первый раз придётся вести допрос человека, который был на том свете и вернулся по Божиему соизволению. И при этом не иметь возможности задавать ему вопросы о том, что было по другую сторону смерти. Праздное любопытство такого рода воскрешённые игнорировали по неизвестной причине.

— Брат Никон, в миру князь Алексей Староезерский… Тебя нашли в твоей келье мёртвым. С кровью из носа и ужасом на застывшем лице. Твои родственники обеспокоили епископа, меня прислали расследовать. Что тебя убило? — Андрий наконец собрался с волей и твёрдо спросил.

— Тень проходящего Петра, — ответило еле работавшими связками воскрешённое тело.

Вернувшись с того света, души столь насыщались благодатью, что отныне могли разговаривать лишь цитатами из Священного Писания, считая все остальные слова ничтожными и доказывая этим космическую незыблемость текстов Библии. Порою это пугало куда больше, чем само существование воскрешённых. Это значило, что ни один человек не может изменить Слово Божие, даже самый влиятельный, даже глава Церкви — все мы остаёмся рабами Господа.

Но несмотря на благочестивость слов нововоскрешённого, загадочная сентенция была мало понятна внутрицерковному следователю. Тень Петра упоминалась в пятой главе «Деяний святых апостолов». Болящих клали на улицы, где проходил любимейший ученик Христа, чтобы хотя бы его тень коснулась недужного и исцелила его. Но применительно к вопросу о том, что оборвало жизнь монастырского священника… Что Никон хотел сказать этим? Протоинквизитор Андрий переспросил:

— Тебя убил человек по имени Пётр?

— Перестаньте вы надеяться на человека, которого дыхание в ноздрях его, ибо что он значит? — просипел Никон целую строку из второй главы Исайи.

— То есть, не человек, смерть была естественна? — Андрий напряжённо коснулся своих висков пальцами. Живых хотя бы на пытках разговорить можно, чтобы они отвечали ясно и то, что от них требуют.

— Не упадет на землю без воли Отца, — процитировал оживлённый труп момент из Евангелия о двух малых птицах, чья жизнь в Господней воле, так же как и каждого из нас.

— Не Божьей воле нам противиться, — Андрий протянул несколько облегчённо. Конечно, потом ещё придётся объяснять влиятельным родственникам старого князя, что, скорее всего, тот почил от скрытой болезни, и не стоит искать виновных в его смерти. Но, по крайней мере, можно успокоить игумена монастыря, архимандрита Тихона, что его обитель не осквернило убийство. А, значит, и комиссии протоинквизиторского приказа в монастыре не случится.

Андрий повернулся спиной к Никону и отправился к выходу из собора Лазаря Четырёхдневного. Никак не мог понять инквизитор, почему так сильно воняет разложением в огромном, неплохо проветриваемом зале храма. Плиты пола почти блестели чистотой, на фресках ни следа копоти, а ладан не может перебить гниющую плоть. Мощи и вовсе должны пахнуть как цветы.

Что-то в этом месте определённо прогнило…

Одежды Андрия всколыхнул промозглый порыв воздуха. Инквизитор рефлекторно обернулся и вздрогнул. Никон исчез с того места, где прежде стоял истуканом. Бывшие мертвецы были непредсказуемы почти как воля Того, Кто их поднял из могилы. И, вроде бы, они не желали зла… вообще ничего не желали… только каждый раз дела восставших напрягали живых.

Андрий с облегчением вышел на монастырский двор. Закрывая тяжёлую дверь, вдохнул свежий воздух, наполненный ароматами жизни: соком травы, свежим молоком и навозом, смолой прогретых солнцем досок. Тлен и ладан остались в соборе, будто бы запертые там.

Прикрыв глаза от лучей, Андрий сошёл с крыльца и осмотрелся. Молодой инок подметал двор, склонив голову, будто в поклоне, ещё двое у конюшни подковывали лошадь — один держал её ногу, другой вколачивал гвозди в копыто. Все при деле, радостно глядеть. А вот обязанности Андрия здесь завершены. Зайти только к Тихону и успокоить его, что расследование завершено — и то, инквизиция не обязана отчитываться перед провинциальным архимандритом. Так что… может, оно и не надо, и сразу в путь?

На полпути к коновязи протоинквизитора перехватил суматошный монах средних лет, с неряшливой бородой лопатой, лёгкой залысиной и разбитым носом. Бросив мешок посреди двора, инок схватил Андрия за рукав, торопливо и картаво произнеся:

— Отче, не надо нас покидать! Раз уж из самого приказа к нам направили… Есть ещё одно преступление.

— Какое? — Андрий вздохнул с мрачной усталостью. Очередной доносчик попался…

— Про это сказать не могу, устав, чтоб его — чужакам мы о делах монастыря не рассказываем. Но если на денёк останетесь, всё увидите сами… А сейчас, прошу помиловать, даже слова лишнего некогда, ждут на послушании, — суетливо подняв мешок и с кряхтением перекинув его через плечо, монах сгорбился и поспешил куда-то за собор.

Не доносчик… Во всяком случае, не из тех карьеристов, кто записывают вышестоящих по сану в сатанисты и чернокнижники и сами видели, как благочестные отцы плясали с ведьмами в полнолуние и пили похлёбку из мухоморов.

Андрий снова вспомнил письмо, где было описано, в каком состоянии нашли тело замаливавшего грехи под старость лет князя. Ушедший на покой иеромонах был найден полулежавшим на своей кровати в такой позе, будто пытался отстраниться от того, кто вошёл к нему в келью. Но никаких следов насильственной смерти не было… Но и от старости или болезни Никон умереть не мог, всё произошло слишком резко и без предпосылок. От чего же тогда? От страха? Но при произвольной остановке сердца кровь не идёт из носа… Андрий очень надеялся, что допрос потерпевшего всё прояснит, но он не прояснил ничего. Может быть, поднятый покойник вообще изрекал случайные строчки Писания, и за ними ничего не стоит кроме изначально вложенных в них Богом посылов? Столь тесного общения с вечноживущими Андрий ещё не имел и не знал их привычек. Может, им не только рассказывать о потустороннем мире запрещено, но и выдавать убийц?

— Устав, чтоб его… — задумчиво протянул протоинквизитор, медленно обводя взглядом монастырский двор, приглядываясь к нему по-новому, уже не для наслаждения взора, а стараясь взять след неведомой улики.

Мог ли Никон продолжать соблюдать этот странный устав и после смерти? И что это за устав, в чём ещё его необычности?

На этот раз в Андрии совесть и желание выяснить истину пересилили лень и жажду спокойной жизни.

* * *

Свою лошадь Андрий оставил на первой подорожной станции. Назад в монастырь возвращался уже без инквизиторского куколя и меча, спрятанных в лесу. Расчёт был на то, что никто в обители не видел лица Андрия и мало кто слышал его голос. Теперь, подходя к воротам, Андрий изображал из себя скромного монаха, пожелавшего перевестись из другого монастыря в этот, с более строгим уставом.

Перемены в том, как Андрия встретили во второй раз, оказались разительны. Трудник в замаранной рясе, который прежде услужливо повёл коня к поилке, сейчас сидел на земле прямо в проёме ворот и жалобным голосом клянчил милостыню. Сдерживая презрительную гримасу, Андрий хотел пройти мимо, но профессиональный нищий схватил его за край одежды:

— Проще верблюду пройти в угольное ушко, чем богачу в Царствие Божие! Помоги милу человеку, ноги не ходят, работать не могу! А с грехом жадности тебе в обители святой нечего делать!

— Почему не просишь у настоятеля посильное послушание? — навис над оборванцем Андрий, плохо скрывая злобу. — Руки у тебя хваткие, значит, работать за стол и кров можешь. Хочешь — свечи лей, хочешь — муку толки.

— Да я как раз по послушанию тут и сижу, — от напора трудник смутился. — Если смогу собрать пятак за день, постригут в монахи, тогда стол и кров будут. Так что будь ласков, добродей, если желаешь мне спасительного труда, пожертвуй хоть копеечку.

— Устав, значит, ещё не принимал? — Андрий вытащил из мошны полушку, но пока не отдавал её, желая разговорить свидетеля.

— Иноческий — нет ещё, а так — без устава нельзя, — побиравшийся вытянул руку вверх и ловко выцепил полкопейки из пальцев Андрия, тот даже отвести ладонь не успел.

— В острог тебе надо, а не в монастырь, — процедил не узнанный попрошайкой инквизитор и вошёл во двор. Стараясь не выглядеть слишком уверено и будто бы уже бывал здесь, Андрий остановил пробегавшего между хозяйственными постройками молодого монашка и спросил, как найти настоятеля.

— Отец Тихон… — промямлил светловолосый монах и вдруг упал на землю: — Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй! — с каждым выкриком он стучал головой о землю, на лбу между пыльной грязью проступала кровь через поры от ударов.

— Заставь дурака Богу молиться, он себе лоб расшибёт… — идиотские порядки монастыря уже не на шутку выводили Андрия из себя. — Скажи по-нормальному, остолоп!

Что-то внятное инок смог ответить только после двенадцатого поклона. Утирая рукавом начавшийся наливаться синяк, он тихо пробормотал:

— Я проведу к нему… — и, шатаясь, последовал к келейному корпусу. На его проходной они пересеклись с отцом Ангеляром — иереем, что проводил Таинство Воскрешения в присутствии Андрия. Протоинквизитор старался ничем не выдать, что уже знает того, даже не повернулся в его сторону и не оборачивался, когда, должно быть, что-то заподозривший священник повременил выходить на улицу и вернулся в коридор. Но, по счастью, провожатый быстро довёл Андрия до нужной двери, почтительно открыл её, раскланиваясь перед главой монастыря внутри кельи, и поспешно закрыл проход за вошедшим в келью протоинквизитором.

В кабинете архимандрита Тихона не было ничего лишнего. Лампада перед суровым ликом в красном углу, сундучок для бумаг и монастырской казны, стол с пером и чернильницей — струганый, но не крашеный и уже потемневший от времени. Сам Тихон, сухой и сморщенный, абсолютно лысый и даже без ресниц, походил на воскрешённого и даже пах похоже. Жизнь в теле выдавали только дыхание и моргание. Преодолевая омерзение, изображая из себя смиренного монаха, Андрий поцеловал перстень настоятеля, серебряный и лишённый камней, только с рельефной гравировкой креста. Потом протянул ему бумаги на перевод монаха Пафнутия в Лазаревский монастырь. На этих подпись епископа пришлось подделать, пользуясь образцом с разрешения на воскрешение иеромонаха Никона. Ложь и грех, но победителей Господь не судит.

— Устав для монахов у нас строгий, афонский, — Тихон поставил и свою ровную подпись на «епископском повелении». — А кто в иерейском чине, те ежечасно творят молитвы по правилу святого Пахомия. Знать, сильно ты нагрешил, Пафнутий, что тебя отправили к нам, «лазарям», учить христианским любви и милосердию…

— Осмелюсь спросить, отче — двенадцать поклонов после вашего имени тоже входят в устав? — Андрий-«Пафнутий» уточнял вежливо, но с твёрдым выражением лица. Тихон не повёл и бровью, хотя их у него и не было:

— Это сугубое, то есть, личное послушание брата Димитрия. В епитимью, для заглаживания греха неуважения к начальству. С этого момента, Пафнутий, тебе тоже следует проявлять ко мне уважение. Такое же, какое ученики проявляли к апостолам, самим Христом над ними поставленным.

— Повинуюсь вашей воле так же, как воле Господней, — учтиво поклонился новый брат монастыря. Тихон даже не хмыкнул. Убрав приказ о зачислении в ларец, он повернулся на стуле плавно. Пронзительно взглянул на своего послушника, будто пробивал пустым взглядом. Зрачки стояли точно по центру глаза, словно на иконе:

— Первое твоё послушание, брат Пафнутий. Прочти мне по памяти пятую главу «Деяний святых апостолов».

С проверкой Андрий справился легко, без запинки огласив тринадцатое зачало:

— Некоторый же муж, именем Анания… — и далее про человека, что, желая поступить в ученики апостолу Петру, отдал тому в общину не все свои деньги от продажи дома, а только часть, и внезапно помер за этот обман по Господней воле.

— Ты вступил на службу к апостольскому преемнику, Пафнутий, — равнодушно заметил Тихон, перебивая. — Не скрываешь ли что от меня?

— Продолжать ли мне моё первое послушание или отвечать на ваш вопрос, отче? — Андрий знал эту уловку наставников, любивших искусить своих послушников. Отвлечётся монах на вопрос старшего — оборвёт послушание и получит наказание, будто не выполнил его. А если вдруг продолжит послушание, не прерываясь на ответ начальства — будет наказан уже за игнорирование.

Тихон улыбнулся — не искренне, а показывая, что догадался: «Пафнутий» ему попался «тёртый».

— Первое послушание я с тебя снимаю, ты прекрасно знаешь Евангелие и его повторение тебя ничему не научит. Отвечай на мой вопрос.

— Я прекрасно знаю Евангелие, отче, в словах и на деле. Скрывать мне от вас нечего, все тайны и все вещи в Церкви общие.

— В Церкви. Но не вовне. С этого дня любое дело монастыря принадлежит не тебе, Пафнутий, а монастырю, и разглашать наши тайны мирянам и братии не из наших стен ты права не имеешь. Это не разделяет Церковь и не делает наш монастырь особенным, это просто ещё одно обязательное для всех монахов послушание. Ты меня понял?

— Понял и исполню, отче, — поклонился Андрий. Соблюдать эту часть он, конечно, собирался лишь некоторое время, пока изображал из себя монастырского насельника. И кары Господней он не боялся. Потому что пока ещё не прояснён вопрос, кто здесь эту кару больше заслуживает.

— Второе послушание — отчисти келью брата Никона от следов крови. В ней будешь спать положенные тебе четыре часа, — позы Тихон не менял, но интонацией давал понять, что разговор пока что окончен.

— Могу ли я идти выполнять? — Андрий не был уверен, что этот сатрап не придумает ещё какое-нибудь издевательское испытание.

— Должен, — Тихон наконец вспомнил снять улыбку с губ и разгладил мышцы лица в обыкновенном для себя бесстрастии. Сущий ходячий мертвец, только Библию не цитирует, а заставляет других.

* * *

Порядки в монастыре были строгие, но не чрезмерно. Половину суток монахи проводили в молитвах, половину — в послушаниях. Работы распределялись вне зависимости от чинов, виделись монахи друг с другом редко, только на службах и трапезах. Ели один-два раза в день, зачастую только стакан воды и краюшку хлеба. Молоко и яйца собирались исключительно на продажу, о мясе и рыбе здесь и не вспоминали. Андрий экономил силы и трудился с не большим рвением, чем остальные оголодавшие иноки с выпадающими от цинги зубами, чтобы не упасть от усталости и не получить наказание за уклонение от послушаний. В том числе и поэтому сам Андрий в своё время предпочёл протоинквизиторский приказ чёрному или белому духовенству. Инквизиция должна бороться со злом, а на борьбу необходимы телесные и духовные силы.

Иногда на работах к живым присоединялись оживлённые, и Андрий не всегда мог отличить одних от других — все были иссохшие и немногословные. Но остальные подсознательно сторонились трупов с воскрешёнными душами, отличая их будто бы чутьём. Однажды на сенокосе отправленный на луг вместе с Андрием инок — брат Вадим, которому в епитимью за ночные излияния повелели склонять голову каждый раз после произнесения слов с освящёнными Господом буквами «Б», «Г», и «Х» — не сдержался и выдал, косясь на бродившего позади покойника с косой:

— Торчит тут как сама Смерть, благодать, — поклон, — свою оскверняет… Неужто и наши тела такими станут, как помрут…

— Все мы поднимемся в Последний День по обещанию Христа, — Андрий отвлёкся от мозолившего глаза воскресшего, который даже не особо помогал в работе живым. — Поэтому-то христианин не может бояться смерти, только вечных мук, что уготованы грешникам после Страшного Суда.

— Ты видел этих, — поклон, — упырей? — Вадим старался не поворачиваться грудью к возвращённому на этот свет, только спиной. — Не верится мне, что это наш покойный брат, — поклон. — Где, — поклон, — уверенность, что восстанем МЫ? А если МЫ, чем такое существование лучше адских, — поклон, — мук? Они не дышат, они не мёртвые, но и не живые…

— Зато они мертвы и для страстей своих, тебе это было бы полезно, — усмехнулся Андрий. — Надеяться на праведность и безгрешие живых людей нельзя, тебе ли не знать, — и, не обратив внимание на оскорблённый вид монаха-рукоблудца, добавил задумчиво: — Перестаньте вы надеяться на человека, которого дыхание в ноздрях его…

Неужели князя Алексия убил воскрешённый? И именно это он хотел сказать? Тень… Эти едва не разваливавшиеся останки определённо тени своих живых образов, хотя церковные отцы считают иначе, что как раз состояние воскрешённого идеально, безгрешно и ближе всего к райскому блаженству. Но зачем возвращённым убивать ещё живого человека? Страсти и мотивы обычных разумных существ не движут восставшими. Хотят так «спасти» от лишнего греха живых братьев? Но в монастырь идут как раз для того, чтобы замолить грехи. Убивать монаха — лишать его дней спасительной праведной жизни, осознанного выбора добрых дел, угодных Господу.

Размышления Андрия и ответную реплику Вадима прервал одинокий колокольный звон, приглашавший к вечерней трапезе. Только с этим протяжным тревожным звуком воскресший начал жать. Андрий и Вадим, напротив, убрали инструменты в подсобку и как могли поспешили в трапезную.

В честь воскрешения для утешения братии на столе помимо свежеиспечённого хрустящего хлеба и прохладной колодезной воды имелись и сушёные яблоки. Монахам пришлось дождаться двух припозднившихся братьев, чтобы архимандрит дал благословение на молитву перед вкушением пищи. После неё монахи налегли на еду молча и торопливо. Тихон сидел во главе стола, но сам не вкушал ничего, только испил глоток воды. На иерее Ангеляре сегодня лежало послушание читать жития святых во время вечери, так что еды ему не полагалось:

— Велика обитель Лазаревская иноками, прославившимися в подвигах смирения и воздержания, но более всех иных в том преуспел преподобный святитель Петр, прозванный за строгость Побойником. Со своего рождения блюл он пост, не вкушая молока материнского по средам, пятницам и в постные дни. Отроком будучи, рос он могуч телом и крепок духом, подкрепляя себя едино молитвой и корочкой хлеба по двунадесятым праздникам. С того дня, как пострижен в монахи был, и от той отказался, взяв за правило себе лишь глоток воды на день Великого Христова Воскресения принимать внутрь, да Тело и Кровь Иисусовы на Причастии. Преисполнился святой Петр благодати неимоверно, лик его сиял будто звезда Вифлеемская, один взгляд его милостивый исцелял недуги больных, а грешники от его сурового взора падали замертво. Были ведомы прозорливому Петру Лазаревскому сокровенные мысли людские и глубины их душ. С великим смирением принял Петр настоятельский чин. Зная о немощи человеческой, телесной и куда пуще духовной, положил он за правило впредь в обители установить устав суровый, закаляя души монахов и к небесной службе будущих праведников приуготовляя. Строг был Петр, но полон любви и сострадания к братии, потому следил он, чтобы по наущению дьявольскому никто не смел в грех расстриги впадать да бежать из обители святой. По кончине Петра чудо явилось над ним: никто и не видел смерти святителя, а только его воскрешённое тело, восставшее из мёртвых по Господней воле само, без отдания Таинства Воскрешения. С тех пор присутствует святой Петр зримо среди нас, хранит от врагов веры да за порядком в обители следить продолжает. Кто трудится прилежно — тому помогает, мешок тяжёлый подсобит донести или инструмент подаст какой, а ленивого монаха от телесного сна и душевной неги пробуждает, вселяя Страх Божий. А ежели кто, прельстившись искусами мира, бежит обители святой — того настигает и милосердно полагает во гроб, дабы брат согрешить не успел и кару Суда Страшного себе не усугубил.

Ангеляр закончил читать, а Тихон прошамкал, едва раскрывая рот:

— Велики были те люди смирением, не то что в век наш развращённый… По сравнению с их праведностью нечисты вы как псы, прости Господи. Как псам вам и жить подобает.

Тихон вырвал огрызок яблока из ладони сидевшего подле Димитрия и швырнул в угол. Димитрий, задрожав, встал. Монахи перестали жевать, судорожно бегая глазами от брата к отцу. Не выдержав неподвижного взгляда Тихона, Димитрий склонил голову, пошёл в угол, упал на четвереньки и принялся доедать яблоко, откусывая от него ртом прямо с пола, перекатывая по горьким от половых тряпок доскам. Увидев это, Вадим внезапно охнул и сам швырнул своё яблоко и недогрызенную краюшку на пол, потоптался по ним и только после этого начал есть с пола, не помогая руками. По залу прокатились слабые блаженные вздохи. Монахи выливали воду из кружек на пол, швыряли туда еду и жрали грязнее и хуже собак. Лица их при том светились счастьем и блаженством.

Андрий, Ангеляр с житиями и Тихон остались единственными, кто продолжали сидеть. Протоинквизитор, более не в силах изображать из себя Пафнутия, встал рывком:

— Ты сам только тень того Петра, отче. Я ухожу, и даже на Страшном Суде мы с тобой не встретимся — по разные руки от Христа будем стоять.

Андрий знал, что это не так, и злой архимандрит ещё попытается его остановить, чтобы скрыть злодеяния — или просто наказать за гордость, как, должно быть, наказал постриженного в иеромонахи князя. Но Андрий не предполагал встречу с Тихоном столь скорой.

Уже выскочив из трапезной во двор, Андрий увидел Тихона посреди двора. Как он так быстро вылез — через окно? Андрий метнулся к конюшне и подобрал лежавший у порога молоток, которым подковывали лошадей:

— Именем святой инквизиции! Ты дашь мне пройти, иначе я сам свершу над тобой правосудие.

— Кто не со Мною, тот против Меня; — Тихон произнёс совсем не своим голосом, хрипло и натужно, — и кто не собирает со Мною, тот расточает.

На лице Тихона появилась та же неестественная улыбка, что и во время первого диалога с ним. Он вытянул обе руки вперёд, тыча указательными пальцами в глаза Андрия, и поплыл над землёй вперёд, не двигая ногами, словно был статуей, пихаемой кем-то вперёд с неумолимым усердием. Андрий вздрогнул и перекрестился молотком. Тихон не развеялся. Он, ни двигая ни мускулом, быстро приближался. Андрий перепугался уже настолько, что тело его стало действовать само. Есть тяжесть в руке — значит, оружие. Есть чудовище напротив — значит, противник.

Андрий хорошо замахнулся и метнул молоток прямо в лицо Тихона. Попал в переносицу — от мощного удара череп треснул. Молоток упал к ногам Тихона, от удара на лбу осталась ощутимая вмятина, но кровь не проступила. Пользуясь заминкой «упыря», Андрий бегом ринулся к воротам из обители. Но прямо в проёме дорогу ему заслонила тень воскрешённого, что вернулся с сенокоса. Остолбенев, Андрий застыл перед громадной фигурой живого трупа с неудобным, но остро наточенным оружием.

Жнец протянул косу Андрию. Инквизитор в замешательстве принял её и посторонился. Проходя мимо, косарь грузно и одновременно плавно прошёл мимо обернувшегося к ним Тихона и ушагал в храм. Не слышалось ни звука шагов, ни скрипа дверей.

Оцепенение спало с Тихона и Андрия одновременно.

— Не упадёт, говорите, без воли отца? — перехватывая не приспособленное для боя древко поудобнее, Андрий пошёл навстречу уже не столь страшному архимандриту, враждебно надвигавшемуся на инквизитора. — Воля Отца Небесного сильнее твоей, отче!

Лезвие пырнуло живот Тихона прежде, чем тот дотянулся до Андрия. Позвоночник с обрезанными связками завалился набок, из разреза выпала гниль. Примерившись поудачнее, Андрий обрезал протянутые к нему руки воскрешённого настоятеля, потом голову, потом подкосил ноги и со смесью омерзения и удовлетворения несколько раз колюче ткнул дрожавшие останки. Они никак не хотели прекращать двигаться.

— Затихни уже! — Андрий побежал в подсобку за лампадным маслом и огнивом. — Бог есть Бог живых, а не мертвых!

Когда из трапезной вышла смятенная братия, в их поражённых глазах заплясали отблески разожжённого во дворе костра. Дёргания кусков оживлённой мертвечины затихали, Андрий подкидывал досок для жара и большей уверенности. Увидев среди толпы монахов Ангеляра, он молча подошёл к нему, вложил в ладонь настоятельский перстень, хлопнул по руке. Не говоря ни слова, оседлал монастырскую клячу и уехал из ворот Лазаревского монастыря в сторону солнца, что садилось за лесом.

* * *

Меч и одеяния протоинквизитора, по счастью, остались там, где лежали — в дорожном мешке под корнями дерева, прикрытые листвой и старыми хвоинками. Довольный проделанной работой, Андрий поцеловал мощевик в яблоке меча и начал повязывать на себе пояс с ножнами. Но вдруг услышал, как на дороге неподалёку от тайника остановился и спешился всадник. Почуяв неладное, Андрий обнажил меч и развернулся в сторону тракта.

Это Ангеляр решил догнать протоинквизитора, и отнюдь не для того, чтобы как следует поблагодарить. Пробираясь в лесных сумерках через валежник, он держал рогатину наперевес. Вместо подрясника иерей носил вполне удобные для драки и шатания по лесу штаны.

— Твоё преступление, книгожёг инквизиторский, горше, чем убийство. Ты лишил душу Страшного Суда и отнял правосудие у Бога. Не ты создал — не тебе огню предавать.

— Если Господь всемогущ, он и Тихона соберёт в Последний День из пепла, — Андрий немного пригнулся и начал ходить из стороны в сторону, чтобы владельцу охотничьего копья, было труднее выцелить его противника. — И тебя — по кусочкам.

— Тихон — это я, — не размыкая губ, произнёс Ангеляр знакомым шамкающим голосом настоятеля.

— Точно… Он же воскресший и не смог бы сказать что-то кроме евангельских истин. Но зачем ты это всё делал? — Андрий поднял с земли инквизиторскую мантию и швырнул её в Ангеляра. Не закроет обзор, так утяжелит рогатину. Ангеляр чуть отступил, отводя рогатину назад:

— Тихон хорошо понимал Закон Божий, но вот вряд ли его преемником назначили бы меня, равного ему в этом. Так что ему умирать не стоило!

Андрий метнулся вбок, пытаясь обойти врага. Рогатина задела дерево, пока Ангеляр поворачивался, Андрий воспользовался моментом, чтобы наброситься с мечом. Враг не попытался управиться с древковым оружием, а бросил его и вытащил засапожный нож. Отходя из-под удара меча, безумный священник метнул свой клинок в Андрия, но тот закрылся лезвием меча, отбивая неловко пущенный снаряд.

Ангеляр понял, что в честном бою инквизитора ему не одолеть. Но оставались хитрости.

— Куми, — повелел иерей. Из мощевика в рукояти меча вырвалась костяшка пальца заключённого там святого. От неожиданного прикосновения Андрий выронил меч. Ангеляр успел поднять рогатину и вонзить её наконечник в грудь Андрия. Протоинквизитор согнулся, опал от слабости, потянув своим весом застрявшую в нём рогатину вниз, заливая её древко кровью.

— Куми… — успел произнести он, прежде чем упасть бездыханно.

Ангеляр выдернул рогатину из груди Андрия, хотел уже было прицелиться для второго удара, контрольного, но инквизитор внезапно поднялся, не приседая, как ванька-встанька, попутно хватая и меч. Кровь всё ещё вытекала из его тела, но уже не так сильно, да это и не мешало Андрию теперь. Он двигался резвее и плавнее, чем при жизни. Раскрывший рот от ужаса Ангеляр снова ударил рогатиной, только воскресший Андрий охотно навалился на наконечник животом и продолжил идти вперёд, нанизываясь на древко и размазывая за собой кровь. Ангеляр от страха не мог даже отпустить оружие, Андрий замахнулся и снёс ему половину шеи первым ударом, полностью отрубая голову вторым.

Обоих нашли на следующий день там же, на месте битвы, путники, проверяя, где хозяева оставленных лошадей. Обезглавленный человек с серебряным перстнем лежал в луже высохшей крови, облепленный мухами и немного съеденный падальщиками. Над ним стоял воскресший с дырой в груди и довольно улыбался, смотря в никуда.

Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий.

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.

И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.

Первое послание апостола Павла коринфянам, 13:1-3.