Тень под горой Айно

Кэнси вышел из придорожной заправки, словно вынырнул из тусклого света неоновой вывески. В одной руке он осторожно прижимал к груди бумажный пакет, в другой — четыре стакана кофе, от которых поднимался тонкий пар, растворяясь в холодном утреннем воздухе.

Туман стелился между деревьями, будто кто-то заботливо укрывал лес тонким шерстяным пледом, а золотое солнце всё выше поднималось над кронами, прокрашивая их в медовые, янтарные и ржавые тона. Холод щипал щёки, пронизывал насквозь, но именно в такой свежести было что-то бодрящее, что-то, что подталкивало ехать дальше, не оглядываясь.

Парень сел за руль и передал пакет Каору. Тот, едва удержавшись от нетерпения, сразу зашуршал упаковкой, будто ребёнок, которому не терпится добраться до подарка. Остальное перекочевало назад — к Ёсико и Аки, которые, полусонно переглянувшись, начали перебирать завтрак, словно маленькие ритуалы утра могли задать правильное настроение.

Кэнси перехватил их отражение в зеркале заднего вида и невольно улыбнулся. Эти трое — половина его мира, шумная, непредсказуемая и невероятно родная. Он сделал глоток крепкого кофе. На вкус он был откровенно посредственным, но сейчас — идеально подходящим.

— Пара часов и будем на месте.

Когда последние крошки сендвичей исчезли, а утро окончательно заявило о себе поднявшимся солнцем, Кэнси повернул ключ зажигания. Машина дрогнула, оживая, и они снова тронулись вперёд — навстречу дороге, осени и новым приключениям.

Кэнси всегда тянуло к дороге. В его памяти хранились все места в которых он был, такие разные и такие родные по-своему. Он будто оживал, когда мир под ногами менялся. И эта поездка — такая же спонтанная, как большинство его авантюр, — родилась буквально на ходу.

Эта четвёрка встретилась однажды в походе и с тех пор будто приросли друг к другу. Так что предложение Каору поехать к его бабушке не вызвало ни сомнений, ни обсуждений. Бабушка звала его на осенний фестиваль, а так как жила она недалеко от горы Аино, ребята решили совместить приятное с привычным: проведать старушку и подняться на вершину горы, пока морозы не замели тропы.

Путь выдался на удивление лёгким. В салоне царила тёплая, домашняя атмосфера: знакомые песни время от времени подхватывали и подпевали, кто-то бросался шутками, кто-то смеялся так заразительно, что невозможно было не присоеденится. Девушки то и дело высовывали телефоны из окон, стараясь поймать осенние пейзажи. Короткие ролики тут же улетали в интернет, оставляя за кадром их собственный смех.

В такой компании время текло особенно быстро — словно само торопилось показать им что-то важное впереди. И уже после обеда, они въехали в небольшой городок у подножья горы. Вывеска на въезде была покорёжена временем: половина букв отлетела, и Кэнси не смог разобрать название. Он не обратил на это внимания и продолжил путь, даже не подозревая, что это место запомнится куда сильнее, чем многие громкие города, в которых он побывал.

Город и правда был не такой большой, как тот в котором они жили. Никаких высоток и широких дорог. Выше второго этажа ничего не поднималось. Оно и понятно. Незачем захламлять природу лишними бетонными блоками.

Улицы уже украсили фонарями и красными лентами. Никаких яркий убранств не было, но и в простоте был свой шарм. Вскоре они остановились у не высокого, но ухоженного здания. Их сразу встретила пожилая женщина с полностью седыми волосами и рыжий кот, который смотрел на них с каким-то недовольством. Не смотря на преклонный возраст бабушки, вела она себя весьма бодро.

Ребята достали из машины рюкзаки и последовали за хозяйкой дома. Их сразу усадили за стол и каждому предложили овощное карри. Так как все были голодны после дороги, все тут же накинулись на предложенную трапезу. После позднего обеда, был разлит травяной чай и вот ребята уже слушают рассказы бабушки, о том какой у неё замечательный внук и как в детстве он проказничал. Она рассказала и о том, что как раз идёт приготовление к огненному фестивалю Коген-сай и уже завтра они смогут посетить храм и выполнить ритуал очищения.

Дом оказался скромным и немного старомодным. На стенах висели выцветшие фотографии родственников, хранящие улыбки нескольких поколений, а на полках стояли простые, но трогательные фигурки, собранные за долгие годы. Чтобы никого не стеснять и не мешать друг другу, решили расселиться по разным комнатам: мальчики — в одну, девочки — в другую.

Кэнси и Каору уже разложили футоны, забрались под одеяла, пытаясь отогреться после вечерней прохлады, и ещё пару минут вполголоса обсуждали маршрут на завтра. Когда разговоры плавно угасли, тишина мягко накрыла комнату.

Неясно, кто из них задремал первым. Но в какой-то момент Кэнси резко открыл глаза — будто кто-то выдернул его из сна. В комнате стояла полутьма, а рядом Каору свернулся клубком, поджав колени, и мирно сопел, оставляя влажный след на углу подушки. Он спал так глубоко, что, казалось, ничто на свете не могло его потревожить.

Но Кэнси услышал.

Тихий, почти неуловимый плач. Не капризный, а какой-то… тянущийся. Жалобный.

Он приподнялся, задержал дыхание и вслушался. Звук не повторился сразу — будто ждал, пока он проснётся окончательно. И спустя пару секунд тихое хныканье вновь прорезало тишину.

Юноша повернул голову к окну.

Да… без сомнений.

Звук шёл оттуда. Из тёмной полосы леса, лежащей за домом.

Кэнси сглотнул, чувствуя, как внутри поднимается неприятное, липкое беспокойство. Идти проверять источник звуков ему совсем не хотелось — он слишком хорошо знал, чем обычно заканчиваются такие ночные вылазки в фильмах. Лес ночью пахнет не приключениями, а неприятностями.

Поэтому он просто выудил из рюкзака наушники, спрятался обратно в футон и включил музыку — ту самую, что звучала у них в машине. Знакомые мелодии немного успокаивали, сглаживая тревогу, но сон всё равно был рваным, тяжёлым, как будто кто-то весь остаток ночи стоял у самого окна. Кэнси проснулся разбитым. И что хуже всего — никто, абсолютно никто больше никаких звуков не слышал. Если бы не наушники, он и сам мог бы списать всё на странный сон.

После плотного завтрака компания собралась в путь. Подъём на гору не должен был занять весь день — ребята хотели пройтись по тропам, полюбоваться природой, немного изучить местность, а к вечеру спуститься обратно, чтобы успеть на фестиваль.

Перед выходом бабушка Каору, вручила каждому по небольшому тканевому мешочку, пахнущему сушёными травами. Она назвала их оберегами на обратный путь. Ребята переглянулись, но приняли подарки с уважением. Хоть городок и лежал прямо у подножья горы, и её жители наверняка знали все тропинки лучше, но гости здесь бывали не часто. А значит — лишняя осторожность никому не помешает. Особенно после ночного плача.

Да и злить духов леса никто из них не собирался.

Амулет — так амулет.

Поначалу подъём давался слишком легко — тропа была так хорошо вытоптана, будто сама вела вперёд. Шли бодро, разговаривали, смеялись, и казалось, что гора сегодня благосклонна. Но вскоре они свернули на боковую дорожку — ту, что становилась уже с каждым шагом и постепенно впускала их в более глубокие слои леса.

Здесь всё чувствовалось иначе. Приятнее, тише.

Ветер едва касался кожи — лёгкими, почти ласковыми порывами. Солнце просачивалось сквозь полуголые ветви, как жидкое золото, складывая на земле причудливые узоры. Воздух пах свежестью и корой деревьев. Именно за таким запахом нужно ходить в лес. Даже ощущения в нём другие.

Остановились у старого каменного изваяния, с виду изображающего то ли льва, то ли медведя — будто зверь так и не решил, кем хочет быть. Ребята, разумеется, не упустили возможность устроить фотосессию. Приятно, когда рядом есть те, кто умеют остановить мгновение нажатием кнопки.

Дальше путь вверх сопровождался разговорами о будущем, о мечтах и даже о мелочах, которые всплывают только в таких походах. Несколько раз останавливались, чтобы попить воды, перекусить и просто перевести дух. И совсем скоро тропа вывела их на открытую площадку, словно приоткрыла перед ними занавес.

Перед ними раскинулся потрясающий вид: море золотых и алых деревьев, словно огромный ковёр, раскинутый у подножия неба. Небо яркое, голубое, украшенное редкими облаками, похожими на пушистые перья, зацепившиеся за высоту.

Можно было подняться и выше, но время уже перевалило за два часа дня, и ребята понимали: продолжать подъём — значит сдвинуть весь план. А им ещё хотелось успеть на фестиваль.

Сделав ещё десятки фотографий они снова сделали привал. Полчаса пролетели незаметно, и когда солнце слегка сместилось к западу, компания неторопливо засобралась в обратный путь.

Кэнси как раз убирал бутылку воды в рюкзак, когда из кустов неподалёку донёсся странный шорох. Звук был настолько резким, что у него в груди неприятно ёкнуло — мгновенно всплыл ночной плач, будто кто-то шепнул о нём прямо в ухо. Тревога накатила короткой волной.

Но стоило за высоким кустом мелькнуть рыжему хвосту, напряжение немного спало. Юноша выдохнул, усмехнувшись своей же мнительности, и сделал пару шагов к рыжей нарушительнице спокойствия. Он осторожно раздвинул ветви, ожидая увидеть, лису… или хотя бы её тень.

Однако из блеклых зарослей выскочил рыжий кот — большой, пушистый, настолько яркий, что в первые секунды его действительно можно было принять за лесную хозяйку. Мех сиял огнём, а морда — хитрая, с прищуренными глазами — лишь подчёркивала в нём что-то плутовское. Кот внимательно оглядел Кэнси, будто решал, достоин ли он его внимания, а затем стремительно юркнул в другие кусты, растворившись среди опавших листьев.

— Неужели ты нас провожал? — Спросил Кэнси в пол голоса, не надеясь на ответ.

Парень перевёл взгляд туда, где секунду назад стоял кот, и нахмурился. На земле лежал странный предмет. Он присел, протянул руку и поднял небольшую деревянную фигурку — когтистую лапу животного, будто вырезанную с почти ювелирной аккуратностью. Она была тёплой, словно её только что, держали в руках. Размером не больше его ладони.

«Отличный сувенир», — подумал он, чувствуя, как что-то тёплое и чуть необъяснимое отзывается внутри.

Обратная дорога всегда казалась короче. Будто сама гора выталкивала путников обратно, позволяя им идти быстрее, чем поднимались. Ребята переговаривались и не заметили, как лес снова сомкнулся вокруг них привычной осенней атмосферой.

На одном из поворотов Кэнси вдруг почувствовал, как что-то цепляется за ногу. Он едва не потерял равновесие и запнулся за шнурок. Странно. Он всегда завязывал обувь намертво, особенно в походах. Откуда бы взяться такой оплошности?

Он присел, быстро перебирая пальцами, заматывая шнурок с привычной ловкостью. Никаких долгих манипуляций — лишь пара секунд. А когда он поднял голову… мир изменился.

Перед ним был ночной лес.

Не вечерний, не сумеречный — а глубокая, густая ночь, в которой всё теряло чёткость, а тени становились слишком длинными.

Кэнси резко распрямился.

Нет.

Он не мог так долго завязывать кроссовки. Это было невозможно.

Рядом никого не оказалось.

Он бросил быстрый взгляд на часы — стрелка застыла на половине четвёртого, как будто время оборвалось, оставив его где-то между вдохом и выдохом. Холод пробрался под куртку: не тот бодрящий осенний холод, к которому они привыкли за день, а более тяжёлый, сырой, будто идущий из самой земли.

Он торопливо вытащил телефон, включил фонарик. Луч света прорезал темноту, выхватывая выцветшие стволы деревьев и мокрые листья у ног. Попробовал набрать кого-то из ребят — безуспешно.

Нет сети.

Время на экране застыло такое же, что и на его часах. Будто время просто… остановилось.

Желудок болезненно сжался.

— Что за чертовщина…

Однажды, много лет назад, он уже терялся в горах — в первом своём походе, когда ещё толком не знал, как держать карту и различать следы на тропе. Но то было детской шалостью по сравнению с тем, что происходило сейчас. Сейчас всё ощущалось… неправильно. Слишком неправильно.

Кэнси начал спускаться вниз по тропе. Хоть бы что-то было знакомым. Хоть что-то. Тропа здесь должна быть одна — заблудиться на ней сложно. Он повторял это себе как заклинание.

Но чем дальше он шёл, тем сильнее это заклинание рассыпалось.

Если раньше дорога была ровной, предсказуемой, то теперь под ногами выступали корни, которых утром просто не существовало. Грубые, перекрученные, будто вылезшие из земли за считанные часы. Почва стала влажной, липкой — как после дождя. Но дождя не было.

С каждым шагом ему всё яснее становилось, что дорога… другая.

Не та.

Не их.

Не было ни одного ориентира: ни поваленного дерева, ни той маленькой утоптанной полянки, на которой они останавливались на привал. Всё исчезло, будто кто-то вытер пейзаж и написал новый поверх.

Сильный порыв ветра ударил ему в спину, заставив инстинктивно сильнее закутаться в куртку. Он спрятал вторую руку внутрь, прижал её к груди. Капюшон хоть как-то прикрывал голову, но холод пробирал до костей. «Надо было брать шапку», — промелькнула мысль — бессильная, почти отчаянная. Он не хотел признавать, что оказался в другом месте. Не хотел признавать, что потерял ориентир. Не хотел… паниковать.

Но холод и тьма делали своё.

Когда лес раздвинулся, открывая небольшую поляну, Кэнси остановился. Перед ним стояло тёмное деревянное здание. Низкое, словно выросшее из земли, а не построенное человеком. Он подошёл ближе, подняв фонарик. Луч света скользнул по потемневшим доскам, по покосившейся крыше, по воротам, украшенным выцветшими символами.

Это был храм.

И от него веяло чем-то тяжёлым.

Заходить туда не хотелось. Всё внутри кричало, что туда лучше не идти. Но холод усиливался с каждой секундой, как будто ночь сама выталкивала его к единственному укрытию. И где-то на дне души теплилась маленькая, слабая надежда: может, здесь он хотя бы сможет переждать до утра.

Хотя сама мысль — как он мог попасть… сюда — не укладывалась в голове.

Двери храма поддались не сразу. Будто десятки лет стояли закрытыми и не желали выпускать наружу ни единого звука прошлого. Кэнси упёрся плечом, ещё раз надавил — и наконец створки хрипло, расползлись в стороны, впуская его внутрь.

Храм был пустым… и забытым.

Настолько забытым, что казалось, время здесь тоже остановилось.

Пол покрывал мягкий слой мха. В углах громоздились обломки украшений — когда-то, возможно, ярких и священных, а теперь павших. Разбитые статуи, упавшие на бок или расколовшиеся пополам, смотрели на мир пустыми глазницами. В центре зала угадывалось место, где раньше стояла главная фигура — сейчас там лишь пустота.

Резкий порыв ветра ударил в спину, заставив Кэнси пошатнуться. Он шагнул вперёд, неуклюже, будто кто-то толкнул его с силой. Холод становился почти сковывающим, словно из трещин пола тянулись невидимые пальцы ночи.

Решение закрыть дверь пришло мгновенно. Спрятаться хотя бы от ветра — уже казалось спасением. Он захлопнул створки, и в тот же миг что-то тёмное метнулось по полу. Кэнси резко отпрянул, сердце больно ударило в грудную клетку.

Он поднял фонарик, луч скользнул по полу, по стенам… и наконец выхватил маленькое рыжее тело.

Кот.

Тот самый рыжий кот.

Кэнси ощутил, как в груди что-то сжалось от странного, необъяснимого облегчения. Он ухватился за этот факт, словно за спасение.

Кот моргнул — медленно, почти осмысленно. Будто напоминая о чём-то.

Юноша дрожащими пальцами полез во второй карман, отчего ткань тихо зашелестела. Он вытащил странный сувенир, который ещё недавно казался аккуратно вырезанной деревянной лапой. Луч фонарика скользнул по предмету — и мир внутри него хлестнул холодом.

Это была не деревянная фигурка.

Это был палец.

Чей-то высушенный, тонкий, с длинным изогнутым ногтем, будто принадлежащий не человеку.

Кэнси вскрикнул и выронил находку. Она упала… но не коснулась пола. Вместо глухого удара раздалось лишь лёгкое шипение, и палец рассыпался в воздухе, будто был сделан из пепла.

В ту же секунду двери за его спиной хлопнули так сильно, что стены храма содрогнулись.

Тишину разорвал плач.

Громкий, надрывный, до предела человеческий — и одновременно абсолютно чужой.

Кэнси застыл, как прикованный к полу. Инстинкт кричал: Беги. Немедленно. Хоть в холод, в ночь… куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Но ноги не слушались. Будто под ними пол превратился в ледяной капкан.

Плач резко сорвался.

И превратился в смех.

Глухой, хриплый, пробирающий до самого позвоночника.

Тот раздался совсем рядом — так близко, что он почувствовал едва уловимый холод чужого «дыхания» на шее.

Кэнси не смел обернуться.

Мог только смотреть в одну точку, не моргая. Краем глаза он видел, как за его спиной шевелится что-то тёмное — не силуэт, не тень, а что-то более вязкое, неправильное. Он хотел сделать хотя бы шаг. Хотя бы вздохнуть. Но будто сам воздух вокруг сжал его невидимыми пальцами, не позволяя даже тронуться.

Он задержал дыхание.

Словно думал, что это может спрятать его от того, что уже стояло позади.

Телефон жалобно пискнул, предупреждая о низкой батарее, и этот слабый звук вдруг стал спасительным толчком — Кэнси дёрнулся, развернувшись, направляя дрожащий луч фонаря туда, где шевелилась тьма. Свет ударил между колоннами, поднимаясь вверх… и замер — на потолке, цепляясь за балки.

На него смотрело существо с жёлтыми, немигающими глазами. Его тело было вывернуто так, будто кости внутри сломали и собрали заново, не заботясь о порядке. Руки и ноги торчали под неправильными углами, словно кто-то пытался повторить человеческую форму, но забыл, как она устроена. Лицо… оно когда-то могло принадлежать человеку, теперь было изуродовано до неузнаваемости: расползшиеся черты, кривой рот, зияющая тень вместо носа. Белые волосы свисали с вывернутой шеи, будто мокрые нити.

Мгновение — и существо сорвалось с места, ринувшись по потолку прямо к нему. Кэнси бросился к дверям, ударяя по ним плечом, ладонями, всем телом, но они не поддавались. За спиной с треском по древним балкам прошлись чужие, быстрые, слишком лёгкие шаги. Он успел рвануться в сторону как раз в тот момент, когда костлявая рука полоснула воздух там, где секунду назад была его шея.

Бежать было некуда, стены казались одинаковыми, коридоры — чужими, и он метнулся вглубь храма, лишь бы оторваться от того, что преследовало его, слыша за спиной дребезжащий звук когтей по дереву и понимая — оно охотится за ним.

Страх растворился в теле, будто его смыло ледяной волной. Больше не существовало холода — только бешеное стучание сердца в груди, заглушающее даже собственное дыхание. Кэнси мчался вслепую, чувствуя спиной, как за ним несётся нечто чужое и голодное. Он перепрыгнул через разбитые статуи, едва не поскользнулся, сделал широкий крюк и снова рванул к двери — последней точке надежды среди дрожащей тьмы храма.

Он вытянул руку вперёд, отталкиваясь ногой от пола, намереваясь выбить дверь всем телом, но в ту же секунду воздух прорезало движение — и его подбросило вверх. Чужие длинные руки сомкнулись на его теле, удерживая так крепко, что пальцы будто врастали в ребра. На теле зашевелились тонкие нити волос. Мир качнулся. Мерзкий глиносный запах ударил в нос.

Телефон упал на пол, подсвечивая выход.

Кэнси повернуть голову — и увидел, как над ним раскрывается огромная пасть. Не человеческая. Даже не звериная. Нечто созданное из вечного голода. Челюсти разошлись шире, чем это должно быть возможно, открывая ряды острых клыков. Мгновение — и морда опустилась к его лицу. Звук был влажным, мерзким: словно срывали тонкую ткань. И боль… боль вспыхнула белым пламенем и тут же исчезла вместе с криком, который он даже не успел издать. Лицо сползло с него, как чужая маска.

На полу, среди вывалившихся пучков трав, лежал разорванный амулет, что бабушка Каору выдала каждому перед входом на гору. Внутри, среди сломанных узелков и перепутанных нитей, поблёскивала медная монета. На ней было выбито одно-единственное слово:

«Жертва».

Кот бесшумно вышел из тени, будто всё это время ждал своего момента и лизнул монету, стирая с неё остатки крови.

Хитрые глаза тут же загорелись жёлтым, а не его морде появился хищный оскал.