Тень Рождества - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Лера Виннер (самиздат)

Снег укрывает Осиное Гнездо поздно, ложится только в середине декабря, но его всегда много.

С тех пор, как Линдси начала высаживать сад, они наряжают к Рождеству две ёлки. Одну, большую, чтобы занимала едва ли не половину гостиной, Валентин приносит в дом. Вторая, пока ещё маленькая, за окном.

Эрик носится вокруг обеих по очереди, радостный, как щенок. Ему шесть, и он уже хорошо усвоил, что он особенный, но пока слишком мал, чтобы понимать, как сильно отличается от остальных.

— Тебя не смущает, что наш ребёнок растёт среди вампиров?

— Среди покойников. Говорите правильно, детектив. К тому же, Молли

жива. Никакой проблемы.

Линдси усмехается с горчинкой, качает головой.

Ей всё ещё больно слышать это слово — «детектив» — и, пользуясь собственной репутацией одомашненного маньяка, Валентин повторяет его с завидным упорством. Повышает порог боли, постепенно подсаживает ей эту мысль: ты осталась тем, кем была. Просто статус изменился.

Словно в ответ, она всякий раз бьёт этим «наш ребёнок» наотмашь.

Осознанно?

Валентин не уверен и малодушно не хочет уточнять.

Однажды, барахтаясь в чужой крови и постепенно понимая, что произошло, он очень отчётливо осознал, что детей у него не будет. Или, может быть, это произошло немногим позже, когда серость растянутых в бесконечность дней в больничной палате начало всё гуще заволакивать бурым и алым. Род Маршаллов прервался, он не единственный, он последний.

По большому счету, он даже никогда не хотел. Думать, учитывать, перестраиваться. Вскакивать и бежать, чутко улавливая каждый полузвук.

Сидеть над спящим мальчишкой ночами, отслеживая перемены.

Заострённые уши, слишком экзотичный для человека или хотя бы человекоподобного существа разрез глаз, форма пальцев... Время неумолимо скрадывало его инаковость, Эрик менялся стремительно, всё больше становясь похожим на обычного ребёнка.

Маленький монстр, которому он сам, добровольно, дал свою фамилию.

Бомба замедленного действия, с которой в первые три года мог справиться только Эдвин.

Новый Маршалл.

Валентин благополучно пропустил момент, в который оказался готов уничтожить за неправильный вздох в его сторону.

Не ради Линдси.

Не после первого невнятного «папа».

Просто потому что он незаметно стал неотъемлемой частью. Тем, в ком плещется такое же тёмное, понятное, близкое.

Валентин учит его с осторожностью. Шесть — мальчик ещё очень мал, в этом возрасте иметь дело со смертью страшно.

Батлер уравновесит. Батлер умеет, но не любит убивать.

Для них обоих смерть стала не просто частью, а самой жизнью, и с тех пор, как она справилась, выбралась из своего кокона, Валентин затягивает мальчика... сына в эту жизнь всё глубже.

Вскакивает и бежит, тревожится, отслеживает. Думает. Примеряет мысленно: понравится ли та или иная вещь, можно ли уже такие игрушки.

Среди мёртвых или среди живых...

Эми, младшей дочери Молли, одиннадцать. Идиллическая, почти смехотворная картина: девочка, которая вот-вот станет подростком, и мальчик, не успевший побыть для неё куклой, но ставший другом.

«Твой сын похож на тебя. Тоже любит женщин постарше», — бросает Тара почти без интонации.

Валентин лишь выразительно закатывает глаза, не видя смысла обсуждать подобное.

Поднимая Эрика, чтобы тот мог сам повесить последний дурацкий шар на еловую лапу, он даже не удивляется. Просто новая привычка, новая реальность, в которую завёл себя сам.

Телефонный звонок в такой момент — как привет из прошлой жизни, в которой не нужно было оглядываться ни на кого, кроме себя. Из той, в которой был фамильный дом, голоса и ледяной ветерок, признававший лишь равнодушие.

Не строить живую изгородь из деревьев, потому что он любит уединение.

Не поднимать невидимые щиты, способные обратить в прах любого, кто попробует её потревожить или напомнить лишнее.

В этой новой реальности шериф Мартин замечает вскользь: «Я не видел никого, кто был бы так помешан друг на друге, как вы, ребята».

В ней же Валентин впервые стрижётся коротко, делает скупую лаконичную мужскую стрижку.

«Ты в армию собрался?» — он чувствует себя почти голым, а Батлер гладит по затылку с каждым разом всё нежнее.

Ей нравится ощущение тёплой и беззащитно нежной кожи под коротким ёжиком.

Зная, что это лишь временный эксперимент, Валентин не мешает. И никак не комментирует тот факт, что сама она отпустила волосы почти до талии.

Просто такой период. Надо как-то приладить себя.

Смириться с тем, что уже так естественно — не метнуться к телефону, бросив всё, а просто взять его во вторую руку.

— Телевизор включи, — Покойник не здоровается, не прячет иронию в голосе. — Насладись лучшим реалити-шоу в прямом эфире.

Нужно либо бросить трубку, либо посадить притихшего Эрика на диван.

Валентин точно знает, что он слышит. Возможно, понимает больше, чем положено понимать в его возрасте.

Переключившись на громкую связь, он кладёт телефон на стол и берёт пульт.

Картинка пляшет, смазанная, — оператор снимает из укрытия, с большого расстояния. Возможно, держит камеру на вытянутых руках.

Автобус, заплаканное женское лицо, виднеющееся в окне, хмурые копы и закованная в броню группа захвата.

Вооружённый автоматом вампир. Насколько жалким кретином нужно быть, чтобы, превосходя силой десяток человек, хвататься за оружие?..

Рождественский захват заложников — досадно, грязно, но ничего не обычного. В праздники у многих срывает резьба.

Линдси.

Оператор пытается взять крупный план, картинка пляшет.

Бесконечно далеко. Однозначно узнаваемо.

Небрежно завязанные в узел волосы. Никакого пальто, — разумеется, она же не мёрзнет, — только толстовка, в которой она вышла утром из дома. В магазин.

Валентин никогда не спрашивает, куда она идёт, просто знает: Батлер вернётся.

Кажется, на поднятой левой руке можно даже разглядеть кольцо.

— Тино? — Эдвин окликает коротко, без яркого выражения.

Маршалл прикидывает, где ключи от машины. Детское кресло.

Пара часов езды.

Он не успеет.

— Сколько?

— Четверо. Все вампиры.

Покойник не спрашивает: «Ты знал?».

Он никогда не спрашивает лишнего.

Эрик на руках затихает окончательно, смотрит лучшее реалити-шоу вместе с ним.

Линдси стоит спиной, невозможно даже пытаться угадать, что именно она говорит.

Валентин дышит ровно и понимает, что дотянется.

Их всего четверо. Четверо разбалансированных, не ожидающих удара мертвецов.

В былые времена он соглашался на такую работу всего однажды. Брэндон бесился так отчаянно, что от него почти летели искры, парня из переговорной группы везла в больницу бригада реанимации, а ошалевший от больной крови вампир крушил торговый центр. Маршалл ликвидировал угрозу с заднего сидения полицейской машины, припаркованной у входа, и заработал за те минуты астрономическую сумму.

Грязная была работа. Не тяжёлая, но пьянящая, заставляющая почти захлебнуться собственной властью.

В торговом центре не было Батлер.

Её тогда и близко не было.

Ничего личного.

Он не замечает, как отключается Эдвин, просто смотрит вместе с Эриком шоу до конца. Видит, как дрожащие от пережитого страха перед чужим кровавым безумием заложники выходят из автобуса.

Линдси исчезает из кадра. Незаметно, будто растворяется.

Он ничего не говорит, когда вечером она возвращается домой усталая, с покупками и горящими глазами.

Её пламени хватило бы, чтобы обратить тот автобус в пепел целиком. Одно движение ладонью.

В ту ночь они занимаются любовью до хрипоты, до звона в ушах, до глубоких синяков, расцветающих на обоих к утру.

Утром Валентин просто варит ей кофе. Выбирает момент и ловит её руку, целует ладонь.

Она понимает. Считывает безошибочно и тоже молчит. Трётся щекой о его затылок.

Даже в Рождество Маршалл не верит в чудеса. Линдси как-то сказала, что он совершает их сам, но он только отмахнулся.

И всё же они празднуют Рождество. Не только потому, что Эрику, как и всякому ребёнку, нравится.

Рождество, день рождения... По договорённости — теперь тоже один на двоих, общий, перенесённый на дату, в которую они выбрали друг друга.

Валентин отмечает и то и другое не как праздник, но как достижение.

Манифест жизни, ставшей естественным продолжением смерти.

Эрик спит, а на сделанном Линдси столе ужин, который они готовили вместе.

Оба всё ещё толком не умеют, но Вэл ловит себя на том, что ему нравится для неё стараться.

— Злишься? — Батлер спрашивает между вторым и третьим бокалом.

Валентин почти улыбается:

— Нет.

— Тогда почему молчишь?

Ответить можно по-разному. Заметить, что он не вправе запретить ей или отобрать. Бросить, что это не его дело, задев тем самым очень больно.

В конце концов солгать, что ждал, пока она сама расскажет.

Маршалл отвечает правду:

— Не знаю, что сказать.

Он был единственным, кто видел по-настоящему, как отчаянно она старалась жить без этого. Отвыкнуть, перечеркнуть. Потом — внушить себе, что не достойна полицейского значка после всего, что было.

— Пуля бы меня не убила. Ведь не убила бы?

Слишком зыбкая почва, слишком тонкий лёд. Он долго не решался сказать ей об этом прямо: да, не убьёт. Ты не состаришься, на твоём лице не появятся новые морщины, а в волосах не пробьётся седина. Есть только два способа убить тебя: топор, который превратит тело в кровавое крошево, и я.

Он слишком боялся, что однажды она захочет иной, не слитой воедино с ним, окончательной смерти.

Линдси улыбается тонко, понимающе, откидывается на стуле.

Ей уже давно не нужно объяснять такие вещи.

С тех пор, как три года молчавшее пламя проснулось, вспыхнуло сначала крошечным огоньком на пальце, потом светильником под потолком в детской, а потом поднялось стеной... Она знает. Знает и сознательно остаётся с ним, наслаждается этой дарованной смертью жизнью, страстно ловит каждый её момент, всякую новую возможность.

Плотничает. Меняет причёску. Танцует в кухне, когда думает, что её никто не видит.

Лезет в самое пекло, туда, где её не должно быть. Куда её не имели права пускать.

Старые связи, новые знакомства.

Детектив-чертова-Батлер - боль, позор и во всех смыслах самая красивая легенда Полицейского Департамента.

Валентин лучше, чем кто бы то ни было — быть может, лучше, чем она сама, — знает: она без этого не может.

— Для этого нужно удостоверение штатного психотерапевта Департамента.

Его не дадут без профильного образования, даже с твоим опытом и медалью они не имеют права.

— Я знаю, — Линдси пожимает плечами и снова почти улыбается.

Шести лет ей оказалось недостаточно, чтобы начать спокойно пользоваться деньгами Маршаллов. Деньгами, сделанными поколениями. Деньгами, которых хватит ещё на несколько поколений вперёд.

Деньгами, которыми можно оплатить нужное ей дорогостоящее образование.

Она могла бы просто сделать это, и он бы даже не заметил.

— Тогда тебе нужно начинать готовиться. Они наверняка могут засунуть тебя на курсы повышения квалификации, но этого не хватит.

— Тино.

Уже предупреждение.

Валентин не хочет вникать и в это тоже, сознательно оставляет ей на откуп, потому что есть зажимы, которые можешь снять только сам.

— Я не хочу ссориться, — и это тоже правда.

Они ссорятся редко, но отчаянно, так, что в доме начинают звенеть все стекла.

После, лёжа после примирения в постели или прямо на полу, Батлер каждый раз лениво гадает, что случится раньше: сожжёт ли она ненароком этот дом, когда Маршалл вытянет из неё последние нервы, или он сам случайно обратит его в руины.

Ни первая, ни вторая вероятность не является нулевой, и им обоим это нравится.

Вечная жизнь с привкусом смерти, уютно устроенная на пороховой бочке. С бомбой замедленного действия в руках.

— Спасибо.

— Спасибо, что советуешься.

Он не может и не хочет лгать ей. И так легко сказать даже такое.

Мягкое, уязвимое место, иметь которое он никогда не хотел — её доверие и готовность наступить своим желаниям на горло, если он окажется категорически против. Собственное медленное дыхание и почти самовнушение: ничего страшного. К ней больше не прицепится никакая всасывающая жизнь и пламя дрянь, её не убьёт даже автоматная очередь. Сын.

Маленькая ёлка, наряженная в саду.

— Тино, — она окликает с какой-то новой интонацией. — Это получилось случайно. Мне просто нужно было в город. Так вышло.

Детектив Батлер просто оказалась в правильном месте в правильный момент.

Он ни секунды в этом не сомневается.

Просто любуется тем, как в её зрачках разгорается пламя.

Он мог сказать, что не хочет, чтобы она возвращалась к работе. Что это рискованно. Что её может отбросить назад, в три года её не-жизни, если она попытается воскресить это.

В теории мог бы.

Слишком тонкая материя, слишком деликатный вопрос.

Валентин знает, что она справится. Знал с той минуты, когда позвал её за собой. Когда ему только пришло в голову...

— Не спросишь, зачем?

Он откладывает вилку, которую, оказывается, всё это время сжимал в руке.

— Зачем ты полезла в переговорный процесс?

Кривоватое отражение её полуулыбки — его достаточно, чтобы продолжать стало не нужно.

— Зачем я ездила в город, — Линдси усмехается, оценив.

Подаётся вперёд и складывает на столе руки, чтобы быть ближе.

Шрам на левом запястье...

Без разницы, ласкать его взглядом или языком. Просто по ситуации.

Каждый такой взгляд она ощущает не хуже прикосновения.