Что за сила меня на рассвете взяла,
Потрясла, позвала, разбудила,
И в старинную церковь меня привела,
И на дальней скамье усадила?
Было рано и тихо; и вдруг в тишине,
Невесомой, весёлой и чистой,
Многоцветный орган обратился ко мне,
Повинуясь рукам органиста.
Тёмно-синие трубы вздохнули слегка,
Разгоняя последнюю дрёму,
И хорал побежал, как большая река,
Набирая разгон для подъёма.
Голубая труба возносила хвалы,
Океанам, ручьям и каскадам,
И зелёные трубы, восстав, как стволы,
Расцвели ослепительным садом.
И бурливых напевов цветная гурьба
Понеслась к слуховому пределу,
И воспела одна золотая труба,
Словно истина, ярко и смело.
Её пение эхом вернулось стократ,
И тогда, всемогущий и бурный,
Во все трубы взревел мировой водопад —
Золотой, изумрудный, лазурный.
Ветер, гром, камнепад и большая вода —
Вся природа открылась сознанью.
И багряные трубы вступили тогда,
Обозначив предел мирозданью.
Они пели, хрипели, взывали из тьмы,
Становясь постепенно багровей.
И сомкнулись над миром, как стены тюрьмы,
Две трубы цвета спёкшейся крови.
Но лиловая нота средь них родилась,
Нота давней и светлой печали,
И другая в творенье откликнулась связь —
Трубы белые ей отвечали.
И ужасное чувство сменилось иным —
Фиолетовым звёздным гореньем,
И рубиново-синим созвучьем двойным
Наконец завершилось творенье.
И когда я осталась одна в тишине —
Поняла я, сжав сердце в ладони:
Это вы, дорогие, вернулись ко мне
Дальним отзвуком ваших симфоний.
2012