The Elder Scrolls: Похититель Мыслей

Вэйрест купался в молочном тумане, когда колокол главной площади отбил полночь. Лунный свет едва пробивался сквозь мглу, делая очертания города призрачными и нереальными. Карнавал Весенних Цветов закончился несколько часов назад, но его отголоски ещё витали в воздухе — запах восковых свечей, пряного вина и цветочных гирлянд. На площадях и в переулках лежали сброшенные маски, ленты и конфетти. Лакеи в богатых ливреях сметали мусор, в то время как городская стража сопровождала последних подвыпивших аристократов к их резиденциям.

Лизетт сидела на карнизе особняка торговца Эсторна, наблюдая за сменой стражи у парадного входа. Её тонкие пальцы поглаживали серебряные отмычки, спрятанные в специальном кожаном футляре на поясе. Каждая отмычка имела имя и характер: Жаворонок — для простых замков, Баронесса — для механизмов посложнее, а Вдова — для самых изощрённых конструкций двемерских мастеров.

«Ⰲⱑⱅⱃⱏ сегодня благоприятен», — пронеслось в её голове, наполовину на обычном языке, наполовину на древнем наречии, которое иногда приходило к ней во снах.

Она наблюдала за особняком уже несколько дней. Трёхэтажное здание в старом бретонском стиле, с высокими стрельчатыми окнами и каменными горгульями на водостоках, возвышалось над соседними домами. Фасад, облицованный светло-серым камнем, был украшен барельефами с изображением странствий Бретона-Мореплавателя — полулегендарного исследователя, переоткрывшего морской путь к затонувшей Йокуде.

За это время Лизетт изучила ритм жизни дома. Эсторн, полный мужчина с вечно влажными губами и маленькими, беспокойно бегающими глазками, в семь часов ужинал в компании своего управляющего — худого альтмера с неестественно прямой спиной. В восемь принимал гостей — сегодня это были две дамы в изысканных масках лунных бабочек с драгоценными камнями, чьи смех и жеманные восклицания доносились даже до укрытия Лизетт. В десять домоправительница, пожилая бретонка с лицом, напоминающим сморщенное яблоко, обходила комнаты, проверяя, заперты ли окна и погашены ли свечи.

Кроме домоправительницы, прислуги в доме было немного — горничная с лицом, изъеденным оспой, мрачный повар-норд, чьи руки были покрыты шрамами от ножей и ожогами, и двое лакеев-близнецов, настолько похожих, что даже Лизетт с её острым глазом с трудом различала их.

Тяжёлые бархатные шторы в западном крыле особняка наконец задвинулись — знак того, что хозяин удалился в спальню. Лизетт улыбнулась и скользнула к окну кабинета на втором этаже.

«Слава ⱀⱁⱋⰹ и её дарам», — подумала она, извлекая стеклорез с алмазным наконечником.

Через несколько минут она уже стояла в кабинете торговца. Комната, обшитая тёмными дубовыми панелями, освещалась лишь тлеющими углями в камине и лунным светом, проникающим сквозь высокие стрельчатые окна. Здесь пахло деньгами — не монетами, но самой их идеей, их духом: смесь чернил, пергамента, дорогого табака и той особой затхлости, которую источают старые счётные книги.

На стенах висели маски разных стилей и эпох — карнавальные с длинными носами, украшенные серебром и полудрагоценными камнями, хитиновые, из жуков, что водились лишь в далёком Морровинде, и древние погребальные из потемневшей бронзы. В стеклянных шкафах блестели диковинные механизмы: музыкальные шкатулки, миниатюрные двемерские устройства, часы сложной конструкции, где вместо стрелок вращались крошечные планеты.

На письменном столе из красного дерева, инкрустированном перламутром, лежали бумаги, аккуратно сложенные в стопки. На некоторых стояла печать Восточной Имперской Компании — могущественной организации, контролирующей большую часть морской торговли между Хайроком и Морровиндом. Напротив стола, в кресле с высокой спинкой, дремал механический соловей в золотой клетке — одна из редких двемерских диковинок, стоящая целое состояние. Когда Лизетт проходила мимо, птица открыла хрустальные глаза и едва слышно щёлкнула металлическим клювом.

Лизетт замерла. Соловей не был обычной игрушкой — он мог служить сигнализацией. Она вынула из потайного кармана крошечный флакон с маслом особого состава и капнула каплю на шарнир, соединяющий клюв с головой птицы. Механизм беззвучно закрылся, глаза снова погасли.

«Прости, Ⰿⰰⰾⰵⱀⱏⰽⰹⰹ», — подумала она, поглаживая металлические перья.

Лизетт не привлекали обычные драгоценности или монеты. Её целью был сейф, скрытый за картиной с изображением битвы при Гленпойнте — известного сражения Второй Эры, где войска короля Эмерика разбили орду орков. Взлом был для неё ритуалом, искусством ради искусства. В конце концов, что может быть слаще для настоящего мастера, чем совершенство ради совершенства?

Отодвинув тяжёлую раму, она увидела массивный сейф двемерской работы. Древний, несущий на себе след десятков веков, но в идеальном состоянии. Четыре диска, восемь рычагов, двенадцать возможных комбинаций в каждом цикле. По металлу вились узоры в виде древних рун и символов, смысл которых был утерян с исчезновением двемеров. Прикосновение к холодной поверхности отозвалось странным волнением где-то глубоко внутри, словно Лизетт прикоснулась к чему-то родному и одновременно запретному.

«О, ⱅⱏⰹ ⰺⰶⰵ достоин моего мастерства», — прошептала она, прикладывая ухо к холодному металлу.

Она достала Вдову — самую тонкую из своих отмычек, изготовленную из редкого серебра, добытого в шахтах Маркарта. В тусклом свете угасающего камина металл странно переливался, словно внутри серебра двигались тени.

Из коридора донёсся звук шагов — лёгкая поступь прислуги или, возможно, охранника, совершающего ночной обход. Лизетт застыла в неподвижности, превратившись в одну из теней кабинета. Шаги приблизились к двери, затем послышался тихий скрип половицы, звук отпираемого замка где-то дальше по коридору, затем шаги стали удаляться.

«Это слуга, несущий чай господину», — определила Лизетт, вновь возвращаясь к сейфу.

Пальцы Лизетт двигались с грацией опытной танцовщицы, едва касаясь механизма. Её дыхание становилось всё реже, а зрачки расширились, как у кошки, охотящейся в темноте. Время для неё замедлялось в такие моменты — звуки становились отчётливее, движения точнее. Это было похоже на транс или молитву, когда весь мир сужался до размеров замочной скважины.

За окном пролетела стая ночных птиц, их силуэты на мгновение затмили лунный свет. Лизетт почувствовала странное волнение, словно кто-то невидимый наблюдал за ней. Она бросила быстрый взгляд на окно, но увидела лишь собственное отражение на фоне ночного неба.

Первый диск поддался через минуту. Второй — ещё через две. Третий оказался упрямым, но сдался на четвёртой попытке. Последний, четвёртый диск был самым сложным — тройная пружина, ложный механизм, секретный фиксатор.

«Поддайся мне, ⱆⱂⱃⱗⰿⰵⱌⱏ», — сосредоточенно думала она, вставляя Вдову глубже.

И тут это случилось.

Сначала она подумала, что это игра теней от тлеющих углей в камине. Её правая рука, держащая отмычку, вдруг стала прозрачной, как будто сделанная из дымчатого стекла. Сквозь неё просвечивал металл сейфа, рисунок ковра под ней и даже пылинки в воздухе.

Лизетт замерла. Сердце пропустило удар, затем забилось с удвоенной силой. Она отдёрнула руку, и та снова стала материальной — бледная кожа, тонкие пальцы, сеть голубоватых вен. Обычная человеческая рука.

«Что происходит?» — выдохнула она, разглядывая свои пальцы, словно видела их впервые.

В глубине особняка послышался странный звук — то ли смех, то ли плач. Затем последовал звон разбитого стекла и глухой удар. Через мгновение всё стихло, и в особняке вновь воцарилась тишина. Лизетт напряглась, прислушиваясь. Поместье Эсторна славилось странными звуками по ночам — шепотки слуг говорили о привидениях, древних проклятиях и тайных ритуалах, которые хозяин якобы проводил в подвале.

Она сделала глубокий вдох и снова приложила Вдову к последнему диску. Странное ощущение не возвращалось, и через минуту механизм сдался с удовлетворительным щелчком. Дверца сейфа приоткрылась на долю дюйма.

Внутри лежало несколько предметов — небольшая шкатулка из чёрного дерева, мешочек с редкими драгоценными камнями, свиток с печатью Гильдии Магов и золотой амулет в форме птицы с распростёртыми крыльями. На каждом предмете Лизетт ощущала легкую магическую ауру — не сильную, но определенно необычную.

Её внимание особенно привлек амулет. Золото тускло блестело в полумраке, словно впитывая свет, а не отражая его. В центре птицы, там, где должно быть сердце, виднелась крошечная замочная скважина. Такое странное сочетание — птица и замок — отозвалось в памяти Лизетт смутным воспоминанием, которое она не могла до конца уловить.

«Ⰲⱁⱃⱁⱀⱏ...» — пронеслось в её голове, и эта мысль показалась чужой, словно кто-то нашёптывал ей изнутри.

Лизетт протянула руку к амулету — и снова её пальцы начали терять материальность. На этот раз эффект распространился до запястья. Она могла видеть кости внутри своей руки, затем сухожилия и, наконец, пустоту, как будто часть её существа просто исчезла.

Но взломщица не отдернула руку. Профессиональное любопытство и странное, необъяснимое чувство притяжения оказались сильнее страха. Она схватила амулет, и на мгновение ей показалось, что металл стал жидким, просачиваясь сквозь её полупрозрачные пальцы. Затем всё вернулось в норму — рука снова обрела плоть, а амулет стал твердым и прохладным на ощупь.

Не задумываясь, она надела цепочку на шею. Амулет оказался тяжелее, чем выглядел, как будто был сделан из более плотного металла, чем обычное золото. Он лег прямо поверх ключа, который она всегда носила, и на мгновение Лизетт почувствовала странную вибрацию, словно два предмета тихо переговаривались между собой.

Она не стала брать остальные предметы — одного амулета было достаточно, чтобы доказать своё мастерство. Лизетт аккуратно закрыла сейф, вернула картину на место и направилась к окну.

В это время где-то в доме послышался звук открывающейся двери. Не желая рисковать, она быстро скользнула к окну и выбралась на карниз. Спуск по стене занял у неё меньше минуты — пальцы и ноги находили малейшие выступы в каменной кладке с уверенностью, которая казалась сверхъестественной даже ей самой.

Выбираясь из особняка, она не могла отделаться от ощущения, что кто-то наблюдает за ней. Не Эсторн или его слуги — нечто более древнее и терпеливое. Нечто, что знало её настоящее имя, хотя она сама его не помнила.

Туман над Вэйрестом сгустился, когда Лизетт скользила по черепичным крышам старого города. Где-то вдалеке колокол отбил три часа, словно отсчитывая время до неизбежного. Но для неё эта ночь стала началом чего-то совершенно иного. Что-то пробудилось в ней — или, может быть, она пробудилась в чём-то гораздо большем, чем могла представить.

Амулет на её груди ощущался странно тёплым, словно впитывал тепло не от её тела, а от чего-то иного. Порой ей казалось, что она слышит тихий шепот, звучащий в такт её шагам, но слова были на языке, которого она не знала — или знала когда-то давно и забыла.

Где-то вдалеке ворон прокричал трижды, приветствуя луны, которых не было видно за завесой тумана. И этот крик показался Лизетт странно знакомым, словно голос из давно забытого сна.