The King in Gold

– Что ты видишь там? Ну скажи хоть раз!

Настойчивость Хулюд поистине не имела равных. Игнорировать просьбы дальше смысла не было, если девчонка начинала скучать, то становилась совершенно несносна в своих порывах. Бааль нехотя оторвал взгляд от золотого марева над городом и ответил:

– Всё.

– Врёшь. Всё видит лишь Хаос, – дочь, обрадованная вниманием, ластилась, как кошка. Всё ещё сердилась, но надолго её никогда не хватало.

– Не веришь, стало быть.

– Никому не верю, а тебе – да! – Хулюд звонко поцеловала его в висок. – Но знаешь, иногда мне делается неуютно. Когда ты сидишь без сна и смотришь – молча, неподвижно, страшно…

– Пустяки. Вас это не касается. Цейя, ты как раз вовремя.

– О, неужели? – и эта не в духе с самого утра, причём безо всякого на то основания. Обе в мать.

Выбрала из вазы персик, покрутила в руках и бросила сестре. Затем мягко попросила:

– Приоденься, золотце.

Сама в министерских шелках, застёгнута на все пуговицы. Общий вид далёк от скромности, но, пожалуй, ей к лицу.

– Зачем? – недовольно прошипела Хулюд, норовя устроиться поудобнее. Слишком много времени проводила ящеркой, пусть сейчас и оставила эту забаву.

– Кыш, я сказал. Слушай сестру. Иначе не получишь свой подарок.

Покосилась обиженно, мол, тебе же нравится, когда вот так, ничего, кроме драгоценностей… Но вняла и перебралась на широкий подлокотник.

– Полагаю, пора пригласить к завтраку бойкого женишка. Не уверена, что стоило оставлять его на попечении твоего неряхи, – Цейя взяла с большого нефритового блюда пирожное и придирчиво осмотрела облитую золотой глазурью верхушку. Надкусила, прожевала и добавила брезгливо: – Смотрел бы зорче. Его фимиам разит скотомогильником.

Толковая девка, хоть и любит везде лезть вперёд всех. Пусть тешится. Заодно убедится, что вверила себя заботам того, кто не торгует дочерьми за звонкие обещания. Словно почуяв направление мыслей, устроилась на подлокотнике справа и выжидательно посмотрела на Бааля.

Что ж, и то верно.

– Таиф!

– Я здесь, Владыка, – возник мгновенно, согнув спину в почтительном поклоне.

Благоухает не сандалом, но наблюдать столь чистый образчик искренней веры исключительно приятно. Кто есть познавший и поправший смерть для некроманта, как не живое божество? Жаль, шутки о разнице меж некромантами и некромагами давно упали в цене из-за пристрастия к ним одного хромого извращенца.

– Я бы не стал отвлекать тебя от нового эксперимента. Но царицы беспокоятся, негоже медлить дальше. Подай сюда эту падаль. С прочими поступай на свой вкус.

Глаза Таифа зажглись восторгом обожания. И обладания.

Формула вассальной литании прозвучала сладчайшей музыкой. Кто-то ещё помнит древний язык. Которому суждено вскоре стать всеобщим и единственным.

Таиф не стеснялся, со всей силы швырнул скота на мраморный пол и исчез. Понёсся к законной добыче быстрей, чем голый под венец.

– Рад видеть в покамест добром здравии, князь Ситри. Располагайся.

Ситри не ответил, был слишком занят открывшимися переменами. Засыпал в объятиях дочерей Лайлы, опьянённый их покорностью и усердием, а проснулся только сейчас. Как уж там верный Таиф коротал время с пленником и что на нём пробовал – решительно безразлично, интересов державы всяко не затрагивает. Да и следов не осталось.

Когда в мутном взгляде Ситри появилась осмысленность, глаза изумлённо расширились и с губ плевком слетело неосторожное слово. Бааль рассеянно встряхнул пальцами – и Ситри рухнул на одно колено.

– Повтори, – Бааль широко улыбнулся и приобнял обеих девиц. – Что ты там сказал?

– Что слышали.

– Тц-ц. Дурное начало.

Новым мановением подломилась вторая нога мерзавца. До предложенного кресла он добрался, не издав ни звука. Рвать связки и дробить суставы – грубо, пресно, зато доходчиво. Терпи, дамский угодник, до свадьбы заживёт.

– Убогий трюк, – надменно процедил мерзавец. Не от силы характера дерзит – душок страха слышен в его браваде, слабый, но отчётливый.

– Мелкому жулику – в самую меру.

– Сказал набольший жулик и прохвост. Мы не в Адмире, а ты – не отец невесты.

– Отец невесты невменяем. А после недавней маленькой ревизии аптечных запасов государь Хромая Башка и вовсе либо валяется в бреду, либо прореживает поголовье оставшихся верных. Но ты можешь навестить страдальца или попробовать призвать его сюда. Однако напомню: сделку он заключал с владетельным князем, обещавшим военную поддержку и полную лояльность в обмен на руку дочери. В своём больном воображении, разумеется.

– Кончай балаган. Или собрался распинаться о своём благородстве и воле госпожи Вавилонской? Всё гребёшь под себя, вот уж действительно, не качеством, так количеством.

Хулюд с самым невинным видом продолжала забавляться, перебирая пальцы Бааля в попытках стянуть приглянувшийся перстень.

– Ты слишком добр с ним, сердце моё.

– Крепко оседлали, далеко ехать собрались, – вновь подал голос Ситри. – Дадут шенкелей, ты и не почуешь.

Бааль недоумённо изогнул бровь и уставился на пленника. Не то вчерашний хмель никак не выветрится, не то угостили чем от избытка рвения. И вправду похож на пустынного пса – рыжий мех, тощие бока, паскудная ухватка. Всегда рад щёлкнуть пастью исподтишка и отойти к окну любоваться пейзажем. Ёрзает не зря – копит силы и забалтывает.

Цейя склонилась к уху и шепнула достаточно громко, чтобы Ситри услышал:

– Шакалы дурно приручаются.

– Желаешь попробовать?

– Избавь. Даже за самый сладкий кусок власть хозяина над собой будут лишь терпеть. В этом они хороши. Следовать за сильным и ждать – вдруг допустит промашку? Чтобы сожрать и его…

Хулюд хихикнула и прикусила Бааля за фалангу указательного пальца – тоже не уймётся, пока не увидит того, что ей по нраву. Нет, милая, не сегодня. Внесём немного разнообразия, но не потому, что таковы чаяния ничтожных. Никто не спрашивает мнения кубка – налить ли в него вина, расплавить или разбить вдребезги.

– Что сгорит – то не сгниёт… – нараспев произнесла Хулюд, примостив голову на плечо. На губах её играла мечтательная улыбка, глаза блестели озорством. – А что сгниёт – то не сгорит. Так, сердце моё?

– Ты назвал его падалью, отец, – Цейю мысль сестры зажгла нешуточно, в быстром свистящем шепоте послышались лихорадочные ноты. – И был тысячу раз прав, под этими шёлковыми кудрями нет ничего, кроме гнили и смрада мертворождённых амбиций. Мы видели, ты знаешь. Форма сосуда должна отражать содержимое. Так пусть исполнится по слову твоему.

– Больные стервы! – не выдержал Ситри. – Что ещё за шутки?

– А по мне, так идея недурна, – кивнул Бааль, вызвав у пленника приступ нервного веселья.

– Бэл, ты пьян? Или под заклятием? Приди в себя!

Бааль успел отшвырнуть девиц в стороны и принял удар.

Лицо обдало жаром, мощный разряд прошёл сквозь всё тело, оставив после себя лишь серию мелких судорог.

Когда разогнал дым и сбил пламя с волос, пришлось успокаивать девиц. Что ж, лучше один раз увидеть. Умница Цейя догадалась парализовать поганца. Но нелепая выходка привела Хулюд в такое расстройство, что она готова была сделать из Ситри факел, напрочь позабыв о прежней замечательной идее. Дёргалась в объятиях сестры и зло сверкала глазами, пытаясь вырваться или хотя бы выпростать руки, – искры с пальцев так и сыпались. Когда бы не защитный барьер и увещевания Цейи, всё вокруг уже горело бы.

– Тише, ящерка, тише. Ты же видишь – всё в порядке. Отец цел и невредим.

Хулюд упрямо мотнула головой и ответила потоком грязных ругательств в адрес Ситри. Присутствие на Советах не пошло на пользу её нервам и лексикону.

Непотребство следовало немедля прекратить. Наскоро привёл в порядок то, что так пугало дурочку, и благодушно улыбнулся.

– Цыц. В следующий раз верь мне и слушай сестру. Всего лишь старая добрая «коптильня». Жарче обычного – но и только. Отойдите подальше, вдруг наш гость ещё не всё сказал.

– Ни один волос не упал бы, – покачал головой Ситри, преодолевая действие заклинания. – Обеим прекрасно известно. А вот твоей роже как раз не хватает второго вензеля. Дотянулся ж кто-то, уважил владыку владык... Жаль, до конца котёл не раскололи, но ударили знатно. Звон до сих пор слышен. Расцеловал бы бойца, золотом осыпал и братом назвал за чашей хмельного!

Отчего у каждого смазливого вертопраха всегда одна шарманка? И этот не может вовремя захлопнуть пасть, на колу не сдохнет без очередной плоской остроты. Пристальность, с которой Ситри изучал его лицо, начинала раздражать. Как и перешёптывание дурёх – что ещё за совещание?

– А, если то была дама – передай ей, готов посвататься. Откажет – всё одно дарами осыплю.

Бааль презрительно фыркнул и уставился на пленника в упор. Иного ответа болтливый скот не заслуживал.

– Несговорчивых обманом или силой не беру… – Ситри отвёл взгляд, мотнул головой, сощурился, но продолжил распускать хвост перед своими несостоявшимися наложницами. – Дали от ворот поворот? Уйду с миром. Не вышло у нас любви сердечной – воля ваша…

– Ишь, как запел, – Цейя лениво поднялась с низкого диванчика под руку с сестрой. Отменное чутьё и прелестная синхронность – разделились и пошли вкруг кресла, искоса поглядывая на жертву.

– Само благородство – от любой готов отказ принять. Или согласие. Хоть от двух разом. Царицы ли несравненные, или больные стервы – да хоть кто.

– Ты с одной поди управься сначала, куда тебе двух! Или боязно в матушкин шатёр нос совать? Чего прикрылся? Правда зенки колет?

Ситри отнял ладони от глаз – чесались, должно быть, немилосердно – и попытался сфокусировать расплывающийся взгляд на Баале.

– Как…

А так. Нечего было пялиться, вот и не обессудь теперь.

Ситри набрал воздуху в грудь, желая продолжить, но бессильно упал на спинку кресла. Вцепился в подлокотники – чтобы не вырвать свои бесстыжие глаза. Держись, держись, герой, с нами дамы. А проклинать – это сколько душе угодно, проклятием больше, проклятием меньше.

– Смотри, сестрица, – Хулюд замерла, восхищённо разглядывая широко распахнутые глаза мерзавца. – Как красиво! Вместо зрачков будто молочные опалы. А красные точки и тёмные пятнышки вокруг – как искры и хлопья сажи.

Цейя усмехнулась и наклонилась поцеловать покрытый испариной лоб умирающего. И следом отвесила пощёчину, у того аж голова мотнулась.

– О, прости, милый.

Ситри что-то прохрипел – прочен, как дубовый стол, другой давно бы уж подал голос.

– Левый зрачок уплыл к носу и вот-вот лопнет. Окосел от счастья! – Хулюд нажала пальцем на глазное яблоко, причинив жертве ещё немного заслуженного неудобства. – Вот, теперь совсем хорошо. Пожалуй, я больше не стану на тебя сердиться, дуралей, – она пощекотала Ситри под подбородком, но он уже не мог оценить эту нежность.

– Хулюд, оставь его, – приказал Бааль. – Совсем скоро он будет не так красив. Иди ко мне.

Девчонка с готовностью повиновалась, повисла на шее и привычно уткнулась в грудь. Но тут же отпрянула и нахмурилась.

– Нет, я всё-таки буду на него сердиться. Испортил наш трон. Он мне так нравился! И твоё платье…

– Экая ерунда, – Бааль погладил дочь по буйным кудрям. – Нашла, о чём печалиться. Не последние, держава не обеднеет.

– Не в том дело, отец, – неожиданно поддержала сестру Цейя. – Помнится, на прошлом Совете ты обещал спустить шкуру за меньшее. Пусть все увидят силу твоего слова. И трижды подумают, стоит ли сворачивать с выбранного пути на кривую дорожку измены.

На последних словах Цейя поморщилась: гнилостный запах уже начал ощущаться в воздухе.

Бааль бросил взгляд на тело – весьма неизящная поза, на некогда безупречном лице провалами зияли две гнойные язвы с грубыми подрытыми краями.

Единым плавным мановением развеял миазмы и исполнил нехитрую задумку без особых изысков.

Цейя улыбнулась, наблюдая за превращением.

– Гниль в золото. Идеально.

Щёки её порозовели от удовольствия, когда накинула на плечи длинный халат из тонко выделанной кожи.

Хулюд при виде этой картины оживилась и поспешила принять участие в примерке. Пожалуй, давно следовало извести десяток-другой безмозглых фатов, чтобы пробудить в дочери интерес к подобающим её статусу парадным нарядам…

– А портной из тебя скверный, – пожаловалась девчонка. – Славная обновка, да не впору. Ни мне, ни сестрице.

Золотое марево над городом искрилось и переливалось. В нём по-прежнему нельзя было увидеть ответ на извечный вопрос: что порой творится в хорошеньких головках некоторых дочерей и падчериц Хаоса?

Бааль вздохнул.

– Порезвились? Тащите сюда.