Тихий сигнал

Мониторы в посту охраны мерцали ровным синим светом, дробя мир на шестнадцать безжизненных прямоугольников. Тишина на парковке «Мегаполиса» после одиннадцати не была просто отсутствием звука — отдельная, плотная субстанция, давящая на барабанные перепонки. Спасали только монотонный гул вентиляции и редкие перебранки радиоэфира. Максим отхлебнул холодного кофе, смакуя честную горечь. Бывший программист — ныне ночной сторож на самой скучной точке города. Ирония судьбы была бы смешной, если бы за неё платили хуже.

Четвёртую камеру он недолюбливал. На техническом плане было отмечено: «слепая зона на левом нижнем углу: ферма перекрытия + люминесцентная лампа с мерцанием, помехи по матрице». Камера старой партии, две мегапикселя, автофокус периодически зажимает, компрессия душит картинку. Реальность, над которой цифровой снег идёт круглый год.

В эту ночь в «мёртвой зоне» появилось нечто новое. Чёткий вертикальный штрих, темнее окружающей темноты.

Максим наклонился к монитору. Не арматура, не тень от балки. Очертания — слишком антропоморфные. Высокий, худой силуэт, стоящий спиной, ровно на границе, где у камеры заканчивалась фокусировка.

— Глюк, — сказал он себе и перезагрузил канал. Изображение мигнуло, рассыпалось цветными квадратиками и снова собрало гараж из цифрового шума.

Силуэт остался.

По спине побежал холодок. Максим потянулся к блокноту, где в столбик аккуратно записывал показания счётчика въезда, и на чистом листе вывел: «Камера 4. Объект. Расстояние ~120 пкс». Пкс — пиксели. Привычка всё измерять не проходила. Даже если речь о призраках.

На следующую ночь он искал силуэт первым делом. Нашёл. Теперь тот был развёрнут в три четверти, голова склонена под неестественным углом, будто рассматривал свои длинные пальцы, сливающиеся на плохом качестве в единую серую массу.

«~115 пкс», — подписал Максим. Сердце гулко стукнуло о рёбра. Он приблизил изображение, пока оно не рассыпалось квадратиками. Показалось на миг: смотрит не на пальцы.

Смотрит на него. Через камеру. Ждёт, когда расстояние сократится ещё на пять.

Третья ночь. Максим пришёл заранее и принёс с собой мощную USB-лампу. Воткнул в разъём на мониторе, направил слепящий поток себе в лицо. Примитивно, но работает: ты — здесь, в кресле; там — просто картинка на матрице. Цифровой сбой. Артефакт.

Он открыл канал №4. Сердце задержалось на удар — и рвануло дальше с удвоенной силой.

Силуэт стоял ближе. «~105 пкс». Спина к нему, но шея выгнута так, что макушка почти касалась лопаток. В левом нижнем углу кадра дрогнул «битый» кадр — срез, один единственный фрейм с тонкой белёсой полосой через всё изображение. Помеха? Лампа? Или… Он поймал фокус на том месте, где должна быть голова. В зерне мелькнуло что-то более чёткое, чем позволяла камера, — короткий овал, слишком живой для такого «мыла».

Максим записал: «битый кадр ×1». Потянулся к лампе, прибавил яркость. Хватит.

Четвёртая ночь. «~90 пкс».

Силуэт был во весь рост экрана. Руки подняты и раскинуты, как гигантский маятник или крест. Длинные пальцы — теперь видимые даже сквозь шум — растопырены.

Ручка выпала из пальцев и глухо ударилась о пол. Звук показался невероятно громким. Максим не стал поднимать. Он стал увеличивать. Крупнее. Ещё. Картинка поплыла, превратилась в мозаику. Он водил курсором, ловя фокус на том месте, где должна быть голова.

И поймал: среди зерна проявился один-единственный детализированный фрагмент — глаз. Не размытый. Живой. Тёмный зрачок, взгляд прямо через объектив камеры — прямо на него.

Максим резко откинулся, задев локтем кружку. Остатки холодного кофе брызнули на клавиатуру. Он не обратил внимания. Это был глаз живого существа. В нём не просто присутствие. В нём — холодный, безразличный, почти научный интерес.

Он действовал на автомате. Захватил скриншот. Отправил на печать старому принтеру в углу. Аппарат загудел. Максим не отрывал глаз от монитора: камера №4 показывала всё ту же неподвижную, искривлённую фигуру с глазом, впившимся в него из прошлого, настоящего и будущего одновременно.

Принтер выплюнул лист. Бумага была не просто чёрной — забравшей свет. Матовый бархат. В центре едва проступал чуть светлее круг — не блик, зрачок. Тот самый.

Скрежет поворотного механизма №4 вспорол тишину, как выстрел. Максим бросился к панелям. Камера медленно, с потрескиванием, уходила из своего сектора, поворачиваясь к стеклянной стене поста.

К нему.

На экране теперь была не парковка. На экране был он — сидящий в кресле, с широко распахнутыми глазами и чёрным листом в дрожащей руке. Из-за его спины, из тёмного угла комнаты, на который никогда не была направлена ни одна камера, чётко виднелась высокая, тёмная фигура. Наклонившаяся над ним.

Максим застыл. Боялся пошевелиться. Боялся дышать. Он видел только свой экран — и то, что стояло за его спиной на экране, хотя в реальности не чувствовал ничего.

Его собственное лицо на мониторе медленно пошло трещинами — будто экран был тонким льдом. Трещины расползались, из них сочился густой, чёрный экранный снег, заливая всё вокруг. А фигура за его спиной на картинке подняла руку и положила длинные, бледные пальцы ему на плечо.

В наушниках треснул белый шум, и в его визге проступил шёпот:

…Следующий… пиксель… твой…

Максим не закричал. Он не мог. Он смотрел, как его цифровое «я» растворяется в черноте, оставляя бледную маску лица, тонущую в шуме.

Он не чувствовал прикосновения — ни холода, ни тяжести. Только леденящую пустоту в том месте, где на экране лежала чужая рука. Плечо онемело, будто после укола мощной анестезии. Онемение поползло к шее. Сердце забилось учащённо, пытаясь протолкнуть кровь через внезапно сузившиеся сосуды.

Он сорвал наушники, они захлебнулись и умолкли. Тишина зазвенела. Максим метнулся к тяжёлой железной двери — той самой, что всегда запирал изнутри. Пальцы скользили по холодной стали, отыскивая задвижку.

Ск-ре-е-бе-тся.

Звук был негромким, но отчётливым. Не из динамиков. От стеклянной стены, за которой — тьма парковки.

Максим медленно повернул голову.

За стеклом, в трёх сантиметрах от лица, стояло Оно.

Полностью чёткое, без единой помехи. Высокое, до самого потолка гаража. Кожа бледная, как сырое тесто. Черты лица намечены схематично, будто карандашный набросок, стёртый ластиком. Но глаз — прежний, с экрана. Живой, гипнотический, всевидящий. Оно не смотрело на него. Оно рассматривало, как энтомолог рассматривает редкое насекомое, уже пришпиленное булавкой.

Длинные, костлявые пальцы медленно провели по стеклу. Не чтобы войти. Чтобы оставить след — как по воде, мутный, влажный, исчезающий.

Максим отступил к стене, нащупал панель тревоги. Большая красная кнопка утонула под пальцем.

Ничего. Ни воя, ни мигания. Только на всех шестнадцати экранах одновременно вспыхнуло одно и то же изображение: он, прижавшийся к стене. А за его спиной — Оно, положив руки на плечи, склоняясь к шее.

Оно было уже не снаружи. Оно было внутри.

Он зажмурился, пытаясь вытолкнуть крик, но горло выдало лишь сдавленный стон. На щеке ощутился лёгкий холодный выдох. Запах старой пыли и озона.

Он открыл глаза.

Мониторы погасли. В посту охраны стало темно. Только аварийный свет над дверью отбрасывал тусклое красное пятно на пол.

И в этом красном свете на стене возникла тень. Одна. Но не его.

Высокая, невероятно худая, с неестественно длинными руками, пальцы — нитевидные когти. Тень не повторяла его движений. Она повернула безликую голову и медленно подняла руку, указывая на него.

Шёпот зазвучал снова — чистый и ясный, будто из самой глубины его сознания:

Сигнал… потерян…

Красный свет над дверью погас.

Потом, уже днём, техник положит на стол акт: «камера №4 — переменный фон помех, люминесцентная лампа, ферма перекрытия, старение матрицы». Он скажет: «здесь всегда такая муть, Максимыч, не бери в голову». Он снимет крышку блока тревоги, покрутит клемму, цокнет языком: «контакт отошёл». Поменяет лампу. Ещё неделю всё будет «в норме».

Кроме одного. В архиве видеозаписей останется чёрный файл. На нём — ничего. Абсолютная чернота, забравшая свет. И в самом центре — едва заметный, чуть светлее круг.

Не блик.

Зрачок.

Максим не вернётся на ночные смены. Он и сам не объяснит толком, почему ушёл. Скажет: «здоровье», «сон». Добавит: «программистом буду подрабатывать удалённо». Попробует. Но иногда, поздними вечерами, когда экран ноутбука погаснет на долю секунды и где-то глубоко в матрице дрогнет невидимый зрителю кадр, ему покажется — за плечом кто-то наклоняется ближе, рассматривая всерьёз, почти научно.

И каждый раз он будет по привычке думать о расстоянии.

Ещё пять пикселей.

И — тишина.

Сигнал… потерян…