Снег падал тихо, как шёпот утра. Он ложился на деревья, покрывал землю белым одеялом, будто пытаясь смягчить жестокость мира, в котором жили охотники на демонов и демоны, потерявшие себя. В такой морозной ночи, у подножия горы, в маленькой хижине, спрятанной за елями, Незуко Камадо проснулась.
Она не спала как люди. Она не дышала. Но сердце её — если у демона оно ещё билось — откликнулось на что-то странное. Звук. Голос. Кто-то плакал.
Она открыла люк, медленно выбралась наружу, кутаясь в розовую кимоно, и увидела его.
Зеницу Агацума, охотника с мечом на спине, с растрёпанными жёлтыми волосами, прижавшегося к стволу дерева, как испуганный зверёк. Его лицо было мокрым от слёз, а губы шептали:
— Я не достоин… Я трус… Я не смог её спасти…
Незуко замерла. Она не могла говорить. Но в её глазах вспыхнула боль — не своя, а чужая. Боль, которую она чувствовала каждый раз, когда видела страдание. Она подошла к нему тихо, как снежинка, и села рядом.
Зеницу вздрогнул.
— Н-незуко?! Ты… как ты здесь?! Ты же должна быть с Танджиро! Я… я не должен был уходить! Я испугался! Я всегда боюсь! Я…
Он зарыдал. Незуко молча смотрела на него. Потом, очень медленно, протянула руку. Он замер. Её пальцы коснулись его щеки — прохладные, но не враждебные. Наоборот. В этом прикосновении была тишина, которую он давно искал.
Он перестал плакать.
— Ты… ты не боишься меня? — прошептал он. — Я… я плачу всё время. Я слабый. Я не герой.
Незуко покачала головой. Потом, с усилием, достала из кармана кусочек бумаги и карандаш — Танджиро научил её писать, чтобы она могла общаться. Медленно, с дрожащей рукой, она написала:
"Ты не слабый. Ты идёшь вперёд, даже когда боишься. Это и есть сила."
Зеницу прочитал. Его глаза расширились. Слёзы снова закапали, но теперь — не от страха, а от облегчения.
— Ты… ты правда так думаешь?
Она кивнула. Улыбнулась — тонко, почти незаметно, но это была улыбка, полная света.
С тех пор они начали встречаться. Не как враги, не как охотник и демон. А как двое, потерянных в мире, где каждый день — борьба. Зеницу приходил к хижине, когда чувствовал, что падает духом. А Незуко ждала его. Она не говорила, но слушала. Её молчание было теплее любых слов.
Однажды он принёс ей цветок — снежный колокольчик, редкий и хрупкий, растущий только на вершинах.
— Я… я нашёл его, поднимаясь сюда, — сказал он, краснея. — Я думал… тебе понравится.
Незуко взяла цветок, прижала к груди. Потом написала:
"Он красив. Как ты."
Зеницу застыл. Его сердце заколотилось сильнее, чем в бою с демоном.
— Незуко… я… я не знаю, как это правильно… но… я думаю, что… я люблю тебя.
Тишина. Ветер шелестел снегом. Потом Незуко встала, подошла к нему, и, не колеблясь, обняла. Её руки были прохладны, но обнимали так крепко, будто говорили: «Я тоже. Я тоже люблю тебя. Даже если не могу сказать.»
Они знали, что их любовь — невозможная. Она — демон, он — охотник. Их миры враждебны. Но в этих тихих встречах, в молчании и взглядах, они находили то, чего не могли найти ни в битвах, ни в славе.
Однажды вечером, когда луна висела над горами, как серебряный глаз, Зеницу сказал:
— Я бы отказался от меча. От всего. Только бы ты была счастлива. Только бы ты могла снова говорить. Ходить среди людей. Жить.
Незуко посмотрела на него. Потом написала:
"Я счастлива. Потому что ты есть."
Он прижал её к себе. И в тот момент, в холодной тишине гор, мир стал чуть светлее.