Точка Бифуркации I

Безнаказанность порождает вседозволенность. Как говорит моя бабушка, вовремя отшлепанная задница может спасти человеку целую жизнь. И неважно кому она принадлежит: сыну бизнесмена, обычного работяги с завода или отпрыску самого императора.

Впрочем, баба Маша была довольно доброй женщиной, и довести её до рукоприкладства у меня выходило нечасто.

– Знаешь, я думаю, самое время тебя научить шить.

– Шить? – не понял я, хлопая глазами и осматривая то бабушку сидящую на своём любимом кресле, то порванный рукав на моей рубахе.

– Вообще, ты ещё, конечно, маловат... можешь и не справиться, – вслух задумалась старушка.

– Нет-нет. Я уже большой, – как можно более серьёзно заявил я.

– Ты уверен? Даже и не знаю, можно ли тебе такое доверить...

– Точно справлюсь. Ты только начало покажи, – не меняя тона, ответил я.

– Ну хорошо. Неси шкатулку с принадлежностями.

Обрадованный согласием бабушки, я сорвался с места и побежал в её комнату, где в шкафу на третьей полке стояла большая зелёная шкатулка. Пришлось поставить стул, чтобы до неё достать и аккуратно вытащить.

Здесь хранилось множество иголок, десяток разных цветов мотков ниток и куча разных, красивых пуговиц. Я давно мечтал поковыряться в этой шкатулке и поиграть с яркими блестящими колёсиками, и было очень досадно слышать, что "это всё не игрушки" и "трогать шкатулку – запрещено".

– Лёшенька, пока ты внимательно наблюдаешь, будь добр, расскажи мне, что случилось? – я скривил недовольное лицо, и бабушка поспешно добавила: – Обещаю, я не буду ругаться. Вообще. И к этим ребятам не пойду.

Внимательно задумавшись над словами бабушки, я почесал вспотевшие ладошки, и даже не стал удивляться, что она знает про "этих ребят".

С одной стороны, жаловаться нельзя и стыдно, ну а с другой, бабушка всегда держит своё слово, и я ей доверял.

– Точно не будешь? – на всякий случай деловито уточнил я.

– Да, я же пообещала, – продевая кончик нитки в игольное ушко, спокойно ответила баба Маша.

– Хорошо.

Три часа назад

– Давай, Макс, теперь твоя очередь стоять на воротах.

Вздохнув, Максим поплёлся в сторону прямоугольной конструкции, сваренной из труб и заботливо обтянутой сеткой. Раньше-то нам приходилось под сотню метров бежать за мячом, если его пропустишь, но добрый дядька Святогор, увидев как мы мучаемся, решил помочь. И теперь, вместо двух камней, изображающих границы ворот, в которые надо попасть, у нас есть самые настоящие футбольные врата, пусть и немного поменьше оригинальных.

Такое событие не могло пройти мимо глаз старших ребят с соседней улицы, и они уже три вечера подряд приходили сюда и выгоняли нас с нашей полянки. Вот и сейчас из-за поворота вышла пятёрка знакомых забияк и, завидев меня с Максимом, прямиком направилась в нашу сторону.

– Свалили отсюда, – лениво бросил один из них на подходе к нам.

Яркое воспоминание о том, чем закончилась попытка им противостоять или чуть позже договориться, подсказало, что лучше уходить. Отбиваться вдвоём от пятерых ребят, что были заметно старше и крупнее нас, сейчас хотелось меньше всего, да и шансов, откровенно говоря, не было совсем.

Я спокойно взял мяч в руки и кивнул головой Максиму, после чего мы направились в сторону дома. Точнее, попытались. На этот раз просто выгнать малышей с площадки им оказалось мало, поэтому в спину прозвучало громогласное:

– Стоять!

Повернув голову в сторону ребят, занявших наше поле, я отметил самодовольный взгляд их вожака, что сейчас оскалился, предвкушая очередную забаву.

– Мяч оставьте, – вальяжно бросил один из шайки.

– Что? – опешил Максим. – Нет!

Даже в голове шестилетних пацанов было такое понятие как мужская гордость, пускай ещё только формирующаяся. И если с позорным уходом со своей площадки мы постепенно смирились, то сдавать своё с большим трудом выпрошенное имущество никто не хотел. Ни непосредственный владелец в лице Максима, которому этот мяч подарили на день рождения, ни я, деливший с другом все игрушки пополам.

– Ты тупой? Или прошлого раза было мало?

Прошлого раза было очень даже много. Тумаков надавали столько, что бока болели неделю.

– Мяч не дадим! – вторил я своему другу.

Секунду назад улыбающиеся хулиганы быстро поменялись в лицах, и сейчас их взгляды не предвещали ничего хорошего. Быстро окружив нас со всех сторон, ребята без лишних разговоров атаковали, не только выбив из рук мяч, но и повалив нас на землю.

Обида, отчаяние и жажда справедливости... смесь этих эмоций раздирала мою неокрепшую психику на части. Особенно ужасно было видеть перепачканное кровью лицо друга, лежавшего на земле передо мной, и опускающуюся на него ногу одного из хулиганов. Маленькие зверята били совсем неумело, но очень сильно старались сделать нам как можно больнее, не забывая приправлять всё это оскорблениями и поучениями.

– Ещё. Раз. Что-то. Мне. Вякнешь! – пиная меня ногами по спине, выкрикивал каждое слово самый хилый и маленький, но при этом самый жестокий из этой пятёрки парнишка.

Он будто старался выделиться среди остальных, желал больше других продемонстрировать свою ярость и злость. Наверное, он это делал, чтобы не казаться слабее своих товарищей, но мне от этого было не легче.

Я же скомкался в позу эмбриона, наблюдая, как то же самое делает Максим, и зажмурился, с трудом перенося боль, стараясь не разрыдаться. Несправедливо! Мы им ничего плохого не сделали! Мы младше, и нас всего двое!

Глубоко в груди загорелся яркий огонь, что я мог видеть с закрытыми глазами, а затем сверкнула вспышка, и боль мгновенно прекратилась. Вместе с этим нас с моим другом перестали бить. Последнее я заметил, открыв глаза и оглядевшись. Все хулиганы сидели на задницах вокруг нас и с обалдевшими взглядами смотрели на своих недавних жертв. Следующие события запомнятся мне в мельчайших подробностях на всю оставшуюся жизнь.

По земле, в радиусе одного метра от меня, стал появляться густой чёрный дым с едва заметными всполохами ярко-оранжевых и красных искр. А голову просто заполонил странный, жутковатый, шипяще-рычащий голос:

"Убить их? Убить их? Убить их? Убить их? Убить их? Р-разорву, сожру! Хочешь? Хочешь? Хочешь? Хочешь? Хочешь?"

Не знаю, что почудилось пятёрке этих хулиганов, но на их лицах моментально отразился самый настоящий ужас. Кое-кто, судя по мокрым штанам, даже успел обмочиться от испытанного страха.

– А ну пошли вон! – собравшись с духом, что есть мочи прокричал я, оглядываясь по сторонам.

Два раза повторять не пришлось: быстро поднявшись с земли, наши обидчики со всех ног пустились в разные стороны, приправляя свой побег писклявыми визгами. Перестав удивлённо пялиться в спины убегающих хулиганов, я вспомнил о том, что на земле лежит Максим, которому явно стоит помочь.

Мой товарищ умудрился ненадолго потерять сознание и полностью пропустил конец драки. Присев рядом с ним, я оглядел друга и, достав платок, что баба Маша всегда заботливо клала мне в карман брюк, принялся вытирать подбитый нос товарища.

– Вставай, Максимка, они разбежались.

– Где они? – приходя в сознание, вяло спросил товарищ.

– Говорю же, разбежались. Мяч твой вон лежит, – кивком головы указал я на предмет недавнего спора.

Новость о том, что мяч остался при нас, подействовала на друга просто чудесно-магическим образом. Довольно улыбнувшись, когда нашёл глазами своё добро, Максим стал быстро приходить в себя.

– А что случилось-то?

– Не знаю. Похоже, их кто-то спугнул, и они сбежали, – честно ответил я.

– И мяч оставили? – удивился друг.

– Радуйся, – пожал я плечами, топая рядом.

Играть в футбол у нас на сегодня и ближайшие пару дней желание явно пропало, поэтому было единогласно принято решение возвращаться домой. Впрочем, идти всего ничего, потому через две минуты мы стояли возле калитки моего огорода.

Жили мы в большой деревне, где практически на окраине стоял небольшой, но красивый и ухоженный домик моей бабушки.

– Что дома скажешь? – спросил у ворот Максим.

Видок у нас обоих был что надо. Пыльные волосы и одежда, которая местами была не только в грязи, но и пятнышках крови. Ну а подбитые носы и ссадины на руках и ногах дополняли картину.

– Даже не знаю. Обманывать не хочу, но и правду говорить нельзя, – признался я другу.

– Меня за драки не ругают, – важно заметил Максим. – Но учат, чтобы младших не обижал. Жаль, что этих вот не учат, – с большой досадой в голосе добавил он.

Попрощавшись с Максимом и вздохнув, я отворил калитку и вошёл на территорию своего дома.

***

– На этом всё, – закончил я свой рассказ бабушке.

Глубоко в душе мне хотелось, чтобы бабушка взяла свой ремень или лучше скалку и направилась на соседнюю улицу, всыпать этим забиякам по первое число, как она сама любила говорить, но только по отношению ко мне, когда я шкодил. Тем не менее, я отлично понимал, что такое действие с её стороны ситуацию не исправит, а напротив, усугубит, сделав из меня ещё и ябеду.

Такая слава на всю деревню мне была однозначно ни к чему, поэтому я решился рассказать бабушке правду только после её обещания не предпринимать каких-либо действий. Впрочем... кое-что я всё-таки от неё утаил. А именно – не стал рассказывать про странный голос в голове.

– Спасибо, Лёшенька, что побеседовал со мной и всё рассказал, – серые глаза бабы Маши на протяжении всего рассказа внимательно изучали меня и периодически моргали в такт моим словам.

– Теперь мы зашьём рубаху? – аккуратно снимая её с себя и рассматривая порванный рукав, спросил я.

– Конечно, – улыбнулась она в ответ.

Удивительно, но на её лице не было и капельки злости, напротив, бабушка довольно улыбалась и что-то сама себе под нос говорила. В этот момент дверь в дом отворилась, и внутрь вошёл дядя Святогор, со слегка растрепавшимися волосами на голове и странной улыбкой на устах.

– Баба Маша... Надо поговорить, – искоса поглядывая на меня, произнёс он.

Обычно они отправляли меня спать или погулять, когда нужно было что-то обсудить, поэтому сейчас я навострил уши, но сделал при этом максимально непринуждённый вид, будто меня тут и нет.

– Я уже всё знаю, – спокойно ответила она. – Ты разобрался с детьми?

– В смысле... я не смогу их... это...

– Господь с тобой! – воскликнула бабушка. – Я имела в виду наврать им что-нибудь, и всё.

– А-а! Уже сделано, в лучшем виде, – заметно выдохнув, ответил дядя Святогор.

– Теперь осталось только поговорить с ним.

В эту секунду взгляды присутствующих в комнате перекрестились на мне.