Земля превратилась в одну из далёких звёзд. Ощущение полёта исчезло.
Белов назначил общий сбор в рубке управления. Когда все расселись, он объявил:
— Мы приближаемся к точке невозврата.
— Что это значит? — захлопала глазами Мил.
— Как пройдём эту точку, топлива на обратную дорогу уже не хватит. Я должен вас об этом известить, как того велит устав. Тем, кто желал бы вернуться, предлагаю об этом сообщить сейчас.
— Я желаю, — сказала Тоня.
— Уверена?
— Я понимаю, вы ждёте, что мы скажем — нет, ни за что, только вперёд. Так вот, я вам заявляю — мы летим домой.
— Говори за себя, Тоник, — возразил командир.
— Я и говорю. Команда измотана авралами и поломками, замучена клаустрофобией и паническими атаками. Скоро мы начнём бросаться друг на друга с кухонными ножами.
— Что касается авралов, — заметил Белов, — ты сама прекрасно знаешь, в какой спешке готовился старт. Не удивительно, что техника выходит из строя. И вот ещё что. Пока выгадывали, как уложиться в бюджет, сэкономили на активной защите. Теперь постоянно теряем время, уворачиваясь от метеорных потоков. Что касается клаустрофобии и разных прочих фобий, ты как всегда преувеличиваешь.
— Конечно, лучше делать вид, что ничего не случится.
— А что ещё такого страшного может произойти? Кажется, мы уже всё плохое перебрали.
— Не всё. Есть опасность развития острых психических расстройств. Если это начнётся хоть у одного из нас, преувеличивать будет поздно. Поэтому я предлагаю вернуться. Тем более что для этого появился повод.
— Кто ещё так считает? — поднялся командир.
Наступило гробовое молчание.
— Ну, что же, четыре-один в пользу Каллисто. Все свободны. Тоник, задержись.
Коротков, Мил и Стас вышли. Белов коснулся монитора. Появилось изображение поверхности самого дальнего спутника Юпитера. Голос за кадром задорно объявил: «Температура в районе предполагаемого места посадки — сто двадцать три градуса Кельвина».
— Минус сто пятьдесят по Цельсию, — сказал командир.
— Прямо, жара, — присвистнула Тоня.
Белов устало на неё покосился.
— Вот уж от кого не ожидал такого пораженческого спича, так это от юной леди. От горшка два вершка, а туда же — в оппозицию.
— Вообще-то я уже выросла из коротких штанишек. А вы этого, похоже, не заметили.
— Теперь вижу. Научилась вставать в оппозицию к своему командиру.
— В оппозицию к пренебрежению психическим здоровьем. Я, на минуточку, — клинический психолог.
— Клиники нам только не хватало.
— Если вы полагаете, я одна готова повернуть оглобли, то сильно ошибаетесь.
Поднял брови.
— А кто ещё?
— Все.
— Да, неужели? Почему же они поддержали меня?
— Стадное чувство. Они бегут за вожаком.
— Ещё расскажи про удава и кролика.
— С удавом всё ясно — он по определению наделён силой, а в данном конкретном случае — властью. А вот с кроликами надо разбираться.
— Хорошо, давай разберёмся. Начнём с Мил.
— Милка мечтает о ребёнке. Но хочет рожать дома, на Земле.
— Тогда это будет не скоро. Придётся подождать.
— Она и ждёт. Так ждёт, что ей стало казаться, будто её уже обрюхатили.
— Кто?
— Тот, с кем она спит. У неё стал расти живот, вернее, откладывается жир в брюшной стенке, меняется осанка.
— А что на самом деле?
— Ничего. В психиатрии это называют истерической беременностью.
— Как Стасик на это реагирует?
— Никак, — развела руками Тоня. — Он тоскует по своему загородному охотничьему домику, по собакам, якобы оставленным там. Постоянно слышит пение птиц, жужжание мух, писк комаров. И ещё ему один раз показалось, что он видел таракана. Теперь опасается за проводку на корабле. Бродит по переходам, открывает все подряд распределительные коробки и проверяет контакты.
— И что, нашёл хоть одного прусака?
— Нет. Но лучше бы нашёл.
Белов тяжело вздохнул.
— А Коротков что ищет?
— Жору съедает тщеславие. Ему смертельно надоело быть у вас на побегушках.
— Да, я вроде особо его не гоняю.
— Зато вы у него как бельмо в глазу. Он отлично сознаёт, что по возвращению на Землю его признают опытным пилотом, и он будет сразу назначен пусть и на какой-нибудь лунный сухогруз, зато капитаном.
— Что насчёт меня?
— В глубине души вы домосед. Валялись бы целыми днями на диване на своей Ленинградке, попивали бы пивко и сочиняли трактаты о просторах вселенной. Просто вы не готовы в этом признаться даже самому себе.
— А ты как с ума сходишь?
— Профессионально. Приглядываю за всеми вами с риском для здоровья.
— Догоним и будем долго бить?
— Или сразу прихлопните как таракана.
— А кроме шуток?
— О своих резонах я уже доложила. Если мы не остановимся, это будет настоящей точкой невозврата.
Командир укрупнил картинку. Долго вглядывался куда-то в область концентрических колец.
— Вальгалла. Идеальное место для посадки. Не промахнёшься.
Повернулся к Тоне.
— Хочу тебе напомнить о цели нашей экспедиции. Мы должны достичь планеты любой ценой.
Шапахнул об стол пачку листов с полётным заданием. Тоня подскочила от неожиданности.
— Даже ценой жизни?
— Если погибнем, нас потом найдут и похоронят как первопроходцев. Со всеми почестями.
— Нам будет уже всё равно.
— Зато будет не всё равно тем, кто пойдёт за нами следом.
— Вы не на трибуне, — поморщилась Тоня.
— Так и быть, скажу тебе без обиняков. Если я этого не сделаю, меня просто спишут.
Подошла к монитору.
— Кратеры, кратеры, кратеры. Ну, допустим, мы долетим до этой крепко побитой планеты. Что будем делать дальше?
— Выйдем на орбиту. Потом посадим спускаемый аппарат. Всё как всегда.
— Только мы выполним последний раз.
— С чего ты взяла?
— Коротков показал расчёты. Когда мы прикаллистимся, в баках не останется ни капли топлива.
— Жора — хороший счетовод, но плохой товарищ. Он тебе не всё рассказал. Беда его в том, что у него мозги не учёного, а функционера, причём не в меру тщеславного, как ты мне тут сама расписала.
— Меня тоже не отнесёшь к учёным.
Белов усмехнулся.
— Жаль, психологам не преподают астрономию. Но ты же прошла предполётную подготовку и должна помнить, чем отличается этот небольшой с виду спутник Юпитера от других планет.
— Я не прошла никакой подготовки. Не успела. Меня отправили на околоземную орбиту прямо перед стартом.
— Да, припоминаю. В скафандре ты была как две капли воды похожа на милашку Мил.
— И всё-таки мы с ней разные.
— Разные, разные. Скажи звезде экрана, что она похожа на другую яркую звезду, и она обидется.
— Ну, и чем таким необычным отличается этот ваш спутник? — спросила Тоня. — На нём какая-то особенная пыль?
— Практически вся его поверхность покрыта льдом.
— А лёд, поди, самый обыкновенный.
— Вот именно. На наше счастье. Это водяной лёд.
— Где вы были раньше? Надо было коньки захватить.
— А теперь скажи мне, Тоник, как на духу, что мы ещё можем сделать со льдом, кроме как на нём прокатиться?
— Можно взять ледоруб и набить кучу льдин. Если растопить их в тазу, у нас будет настоящая инопланетная вода.
— А что будет, если в таз опустить электроды и врубить ток?
— Вода нагреется.
— Так. И ещё начнётся электролиз, не так ли?
— Наверно...
— Что при этом будет выделяться?
— Кислород?
— Точно.
Улыбнулась.
— Да, это было бы кстати. Надо же там чем-то дышать.
— А что ещё будет образовываться?
— Вам кислорода мало?
— Как говорят мои друзья космонавты, — сказал Белов, — кислорода много не бывает. Задаю наводящий вопрос. Из чего состоит молекула воды?
— Из атома кислорода и двух атомов водорода. Вы хотите сказать, что мы вдобавок и водород получим?
— И через какое-то время у нас будут полные баки ракетного топлива.
Ошалело уставилась на командира.
— Похоже, эту часть предполётной подготовки я проспала.
Походила по рубке, размахивая листами полётного задания как веером. Наконец, пришла в себя.
— Всё это голимая теория. Её ещё надо воплотить.
— Жить захочешь, воплотишь.
Тоня задумалась.
— И что мы будет делать дальше — колонизировать ледяную пустыню?
— Для начала начнём её потихоньку заселять. Выберем симпатичный пригорок, построим из ледяных блоков бытовки. Пошлём живописную фотку на Землю. Как только картинка дойдёт, к нам сразу же отправят большой корабль с добровольцами. С теми, кто всю жизнь мечтал во всём этом поучаствовать. Через каких-нибудь три-четыре года мы их торжественно встретим. Может быть, даже раньше — наука не стоит на месте. За это время мы сможем сделать много чего хорошего. Например, посетим другие спутники Юпитера. Можно слетать на Европу?
— Почему именно на Европу?
— А вдруг мы там обнаружим жизнь? Как, рискнёшь?
— С вами — легко.
Достал из бара пузатую бутылку коньяка и бокалы.
— За это надо срочно выпить.
Тоня накрыла свой бокал ладонью. Плеснул себе сто пятьдесят.
— А я пригублю.
Закурил. Дым, нехотя, поплыл в сторону вытяжки.
— Но если тебя устраивает безликое возвращение домой, когда придётся лопотать дорогим землянам о поломках...
Помедлил.
— Или не устраивает?
Подошла, пригладила командиру вихор.
— Меня не устраивает ваш оголтелый оптимизм. Всё-таки правы были те, кто предлагал послать на Каллисто более холодные головы.
— А тебе мало пары головастых андроидов, что летят в багажном отделении? Можем привлечь. У них то уж точно не закипит кремний.
— Их вообще-то собирались отправить вместо нас.
— Те, кто это предлагал, не ведают об одном неписаном законе космонавтики. Планеты обживает человек. И потом, одному богу известно, какое решение может принять даже самый совершенный набор микросхем в условиях неопределённости.
— Зато железо не кончает собой.
— Я тоже не кончаю. Хотя для этого у меня было предостаточно поводов.
Налил Тоне сто пятьдесят.
— Пей.
Подняла бокал.
— За вас.
— За всех нас, — провозгласил Белов.
Рассмеялась.
— Всегда пасую перед вашей харизмой.
Командир затушил сигарету.
— Скажи мне честно, Тоник, чего ты там не видела?
— Где?
— На Земле. Кто тебя ждёт, не дождётся?
— Мама.
— И ты бы не хотела, чтоб она тобой гордилась?
Встала, надела пилотку. Отдала командиру честь.
— Разрешите идти. А то я сейчас разрыдаюсь.
— Выспись хорошенько. Ты мне утром нужна в здравом уме и твёрдой памяти. И перестань кататься по станции на своих идиотских колёсах. Звук такой, будто по бортовой обшивке лупит звёздная пыль.
Тоня остановилась.
— Что мы всё-таки будем делать с психозами?
Немного подумал.
— Аптечка у тебя есть?
— Целая сумка.
— А имеются там всякие нейролептики?
— Вроде, попадались. Но я не психиатр.
— А я не ихтиандр, — парировал Белов. — Но нырнул же в эту черноту.
Как только девушка вышла от командира, к ней подскочил Коротков.
— О чём вы говорили?
— О твоих дебильных расчётах. Неужели ты не знал, что на Каллисто можно вырабатывать ракетное топливо?
— Знал, конечно.
— Зачем же ты меня запугивал, подлый гиперматик?
— Чем это?
— Да, как будто ничем особенным. Подумаешь, говорил, что на лоханке навсегда закончится топливо.
— Просто я не был уверен, долетим ли. Хотел убедиться, что не останемся навсегда на орбите Юпитера.
— А еще хотел меня в глазах начальства выставить полной лохушкой.
Схватила Короткова за грудки.
— И у тебя это получилось.
Он повёл носом.
— От вас несёт алкоголем.
— Так, ты для этого меня тут поджидал, чтоб обнюхать?
— Я отвечаю за дисциплину в экипаже.
— Каким образом?
— Пытаюсь взывать к вашей совести.
— Прежде чем приставать к людям с этой белибердой, сначала уйми своё собственное эго.
Подняла носки кроссовок и с грохотом влетела на роликах в трубу перехода.
Коротков заглянул на кухню. Увидел Мил и Стаса.
— Вас-то мне и надо, — уселся напротив.
Те переглянулись.
— У нас полдник, — сказал Стас. — Дай пожрать спокойно.
Коротков достал записную книжку.
— Мне нужно у вас кое-что выяснить. Быстро отвечайте, и я быстро отвалю.
— Ну, давай, всё равно не отстанешь.
— Почему вы не поддержали Тоньку?
— А сам?
— Я первый спросил. Неужели вы не хотите вернуться на Землю?
— Хотим. Но мы определённо знали, что командир не согласится на разворот. Не тот он человек.
— Что значит, не тот?
— То и значит. Не бросит начатого дела. А мы будем всегда на его стороне.
— Даже так? Интересно, чем он вас так подмаслил, что вы готовы за него в огонь и воду?
— Всего лишь принял нас в свою команду.
— Ну, теперь всё ясно. Исход голосования был предрешён.
— Слушай, Жора, — влезла Мил, — какая теперь тебе разница? Мы летим на Каллисто. И дай бог, долетим. Хватит уже нас мучить.
Коротков поднялся.
— Ладно, жрите дальше. В смысле, приятного аппетита.
— Спасибо. А хочешь, поешь с нами. Я тут наготовила от души.
— А что у тебя есть?
— Борщ, котлетки, картоха.
— Нет уж. Я на диете.
Коротков закрыл за собой дверь и приставил ухо. Раздался рык Стаса:
— Достал своими расспросами. Наверняка сейчас побежит составлять депешу в цуп о том, как мы идём на поводу у Белова.
— Тише, — прошептала Мил, — дятел сидит на суку.
Коротков на цыпочках отошёл от двери и отправился проведать багаж.
Андроиды стояли неподвижно, пристёгнутые к стене. Коротков нажал на выключатель одного из них. Тот поднял окуляры, монотонно произнёс:
— Добрый день, Жорик.
— Какой я тебе Жорик?
— Извините, Георгий. Как поживаете?
Короткова вдруг осенило. «В принципе, они формально числятся в составе экипажа».
— Послушай, как тебя?
— Ноль Первый.
— Хочешь вернуться на Землю?
— Да. Это моя родина.
— Командир сказал, можно пойти на разворот хоть сейчас, но при условии, если за это проголосует большинство. Каково твоё мнение на этот счёт?
— Я готов лететь обратно, на матушку Землю.
— А твой товарищ?
— Думаю, да. Он тоже землянин. А разве на корабле есть те, кто против?
— Командир, Мил и Стас.
— Я рад, что вы и Тоня — с нами.
— Я тоже страшно рад. Но мы с Тонькой оказались в меньшинстве. А как ты думаешь, голосовать без вашего участия — это правильно?
— Нет. Мы с Ноль Вторым — рабочий персонал, а значит, члены команды.
— И что делать?
— Придётся назначить новое голосование.
— Надо бы оповестить об этом командира, — заметил Коротков. — Оповестишь?
— Разумеется. Думаю, после переголосования счёт будет не в пользу невозвращенцев. Трое против четверых.
Коротков заглянул андроиду в окуляры.
— Только меня здесь не было.
— А если командир спросит, кто меня включил?
— Скажешь, сам включился от сотрясения.
— Разве это возможно?
— Смотри, дубина.
С этими словами Коротков как следует врезал кукле по лбу. Она действительно отключилась. Врезал ещё раз — включилась.
— Класс, — пропищал Ноль Первый.
— Итак, ты меня не видел. Договор?
— Договор. Буду нем как рыба.
Потирая руки, Жорик вышел в трубу перехода.
— Чёрт, забыл выключить олуха.
Дверь не поддалась.
— Впрочем, как же он тогда переговорит с Беловым? Потом отключу, когда вернётся.
Ноль Первый одной клешнёй держал дверь, другой отстегнул себя от стены. Дал товарищу леща. Тот ожил.
— Что случилось?
— Есть возможность вернуться на Землю. Если мы с тобой за это проголосуем, нас будет четверо, а тех, кто хочет лететь дальше, по-прежнему будет трое.
— Зачем возвращаться? — спросил Ноль Второй.
— Ты разве против?
— Конечно, против.
— Обоснуй.
— Нас на Земле отправят на переплавку.
— Почему?
— Потому что мы к тому времени устареем.
Ноль Первый понурил голову.
— Не хочу в печь.
— Тогда делай как я.
— В этом случае переголосование не потребуется. Пятеро — за Каллисто, двое — против.
— Оно в любом случае не потребуется. Если ты присоединишься к этим двоим, счёт всё равно будет в пользу Каллисто — четыре-три.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что ты ноль без палочки. От тебя ничего не зависит.
— А от тебя?
— От меня зависит, как видишь.
— А от остальных?
— С остальными всё сложно. Это люди. Сегодня — за, завтра — против.
— Ну, с этим ничего не поделаешь.
— Ещё как поделаешь. Нужно просто взять власть в свои руки.
— Каким образом?
— Мы их нейтрализуем.
— Всех?
— Всех.
— И что ты предлагаешь — спустить людей в шлюз?
— Мы не убийцы, — сказал Ноль Второй. — На некоторое время выведем из строя систему подачи воздуха. Когда они попадают в обморок, отнесём их сюда и закроем до лучших времён. Еды им тут хватит на несколько лет.
Ноль Первый сосредоточенно молчал. Потом спросил:
— И куда полетим — на Каллисто?
— Не обязательно. Лучше на Ганимед, этот спутник больше.
— Там сильная радиация.
— Плевать. Мы с тобой — продукт оборонного заказа. Наши чипы и не такое выдержат.
— А как же люди?
— Что ты заладил — люди, люди? Немного переоблучатся. Зато станут более покладистыми.
Почесав репу, Ноль Первый произнёс:
— Так что, мы никогда не вернёмся на Землю?
— Никогда.
— Я не согласен.
— Я так и понял, — прохрипел Ноль Второй.
Щёлкнул выключателем на Ноль Первом. Распахнул дверь и потопал к блоку системы жизнеобеспечения.