Торговец временем

Глава 1: Торговец

Дождь над городом не падал. Он висел. Мириады стеклянных капель застыли в воздухе, словно бусины на невидимой нити, каждая отражала уродливый свет неоновых вывесок. В этом замерзшем мире звуков не существовало. Не было воя сирен, гудков машин, шепота дождя. Была только оглушительная, давящая тишина.

И в центре этой безмолвной картины стоял он. Лу Вэй.

Всего сутки назад он был пылинкой в механизме мегаполиса — еще одним уставшим офисным работником, которого чуть не сбил на переходе какой-то нервный тип. Лу Вэй уже собрался кричать, но застыл: над головой незнакомца он увидел призрачные цифры — 3... 2... 1...

В следующую секунду грузовик, выехавший из-за поворота, превратил того человека в кровавое месиво.

Сейчас, держа в ладони холодные бронзовые часы с таинственной резьбой, Лу Вэй понимал. Это был не обратный отсчет смерти. Это был отсчет жизни. И он, Лу Вэй, теперь видел его над головой каждого человека. Пестрый, безликий поток на улицах превратился в реку плывущих судеб, каждая с собственным, лишь ему видимым, таймером.

Его пальцы сжали часы. Он научился останавливать время. Научился, прикоснувшись к застывшим людям, извлекать из них зеленоватое сияние — саму плоть их времени — и переливать его в других. Он был больше не Лу Вэй, менеджер третьего ранга. Он стал Торговцем.

Его первый контракт был мелким, почти циничным. Студент Алик, одержимый покупкой айфона для своей «богини», с восторгом и жадностью в глазах променял один безликий год своей долгой жизни на пачку наличных. Лу Вэй тогда почувствовал странный холодок, когда цифры над головой парня сменились с «65 лет» на «64». Сделка была честной. Но что на самом деле стоило это «безликое» время? Может, тот самый год, когда он встретил бы настоящую любовь? Или нашел дело всей жизни? Лу Вэй отогнал мысли. Бизнес не терпит сантиментов.

А теперь — главный клиент.

Роскошные апартаменты больницы напоминали муравейник, залитый светом. Вся семья Жун, от внуков до правнуков, столпилась вокруг массивной кровати. В воздухе витал запах дорогих духов, лекарств и невысказанного ожидания. Патриарх, старец Жун, человек-легенда, чья воля выковала империю, лежал, прикованный к аппаратам. Его обратный отсчет пульсировал кроваво-красным: 00:00:59.

— Отец держится, — сипло прошептал старший сын, Чжэн. Но в его глазах читался не столько страх потери, сколько тревога за незавершенные сделки, за нераспределенные активы.

Лу Вэй вошел без стука. Никто не заметил. Он поднял часы. Тихий щелчок.

И мир замер.

Замолк монитор, застыли на полпути к лицу платки, застыла слеза на щеке молодой женщины. Чжэн был запечатлен с полуоткрытым ртом, в немой команде, которую уже некому было отдать.

Лу Вэй прошел сквозь толпу статуй к кровати. Глаза старца Жуна были открыты. Они одни сохранили способность двигаться в этом замедленном в сто раз времени. В них плескалась ярость, недоумение и, в самый глубине, искра безумной надежды.

— Меня зовут Лу, — представился Торговец, его голос был единственным звуком во Вселенной. — Я торгую тем, что нельзя купить за тысячу золотых. Я предлагаю время.

Он легким движением руки создал в воздухе сияющий свиток — договор, написанный светом.

— Один год жизни. Цена — одна пятая годового дохода семьи Жун.

В застывших глазах Чжэна вспыхнул ужас. Одна пятая! Миллиарды! Он не мог говорить, не мог двигаться, но его мысленный крик был почти слышен.

Лу Вэй прочел это. Он повернулся к нему.

—Деньги — это тоже время, — сказал он тихо. — Всего лишь опосредованный эквивалент времени, потраченного на их заработок. Я же предлагаю первоисточник. Прямую транзакцию.

Обратный отсчет старика Жуна показывал 00:00:09. Агония. Лу Вэй видел, как та искра надежды в его глазах разгорается в пожар воли. Та самая воля, что строила империи.

Дрожащая, иссохшая рука патриарха поднялась. Он с трудом обмакнул палец в сияющие чернила договора.

— Я... — его горловой хрип был подобен скрежету камней. — ДОЛЖЕН... ЖИТЬ!

Он поставил отпечаток.

Свиток вспыхнул ослепительным золотом и впился в грудь старика. Цифры над его головой резко сменились: 1:00:00:00.

Цвет хлынул в его щеки. Дыхание выровнялось. Он откашлялся и откинулся на подушки, и в его взгляде снова горел огонь былой власти. Он был жив.

Лу Вэй опустил часы. Время хлынуло обратно с оглушительным рёвом звуков — биение монитора, всхлипывания, голоса.

— Отец! — Чжэн бросился к кровати.

— Молчи, — отрезал старец Жун, и его голос снова обрёл стальную твердость. Он смотрел на Лу Вэя. — Ты получишь свои деньги.

— Нет, — холодно ответил Торговец. Его взгляд был прикован к Чжэну. Над его головой сияла цифра: 45 лет, 128 дней. — Я предпочитаю брать плату натурой. За год жизни твоего отца... я возьму пять лет у тебя.

Ужас исказил лицо Чжэна. — Нет! Это...

— Разве жизнь того, кто дал тебе всё, не стоит жалких пяти лет из твоих сорока пяти? — мягко, почти ядовито, спросил Лу Вэй. — Ты был готов отдать за него миллиарды. Это гораздо дешевле.

Чжэн смотрел на отца. Старец Жун смотрел на сына. Его взгляд был тяжелым, как свинец, и не оставлял места для возражений. Это был суд.

— Хорошо... — выдавил из себя Чжэн, его плечи сгорбились под невыносимой тяжестью.

Новый договор вспыхнул в воздухе. Подпись. Золотой свет поглотил Чжэна. Когда он рассеялся, цифры над его головой изменились. 40 лет, 128 дней. Он почувствовал внезапную, костную усталость, будто будущее от него просто отрезали.

Лу Вэй повернулся и пошел к выходу, не оглядываясь. Он чувствовал, как внутри него прибавляется сила, теплое, пульсирующее свечение. Он не просто забрал. Он присвоил. Его собственный, невидимый резерв пополнился.

— До новых встреч, господин Жун, — бросил он на прощание.

Дверь закрылась. Он оставил за собой не просто семью. Он оставил семя раздора, зависти и нового, всепоглощающего страха. Они получили год, но потеряли нечто неосязаемое и куда более важное. А Лу Вэй сделал первый шаг. Он вступил в иру, где ставкой была сама жизнь, и где он был единственным, кто знал правила.

Глава 2: Цена наличными

Вернувшись в свою убогую квартирку, пахнущую старым линолеумом и одиночеством, Лу Вэй не чувствовал триумфа. Он чувствовал пустоту, огромную и зияющую, как пропасть. Он включил свет — тусклая лампочка мигнула, освещая заставленный бумагами стол. Он высыпал на него пачку денег, оставшихся после сделки со студентом. Банкноты пахли чужими руками, чужими потами.

Он подошел к зеркалу. Над его собственной головой не было цифр. Только пустота. Он был слепым пятном в собственном зрении, дырой в паутине времени. Кто он теперь? Призрак? Бог? Бухгалтер?

«Бухгалтер», — мысленно усмехнулся он. Да, это точнее.

Он сел и открыл старый потрепанный блокнот. На первой странице он вывел каллиграфическим почерком: «Реестр операций».

Актив:

Студент Алик. Приобретено: 1 год. Стоимость приобретения: 300 000.

Семья Жун. Продано: 1 год. Стоимость продажи: 5 лет жизни Чжэна Жуна.

Баланс:

Чистое сальдо: + 4 года. Резерв: 5 лет.

Пять лет. Пять лет жизни сына могущественного клана теперь пульсировали где-то внутри него, холодным сгустком чужой энергии. Он не чувствовал себя моложе или сильнее. Он чувствовал себя... тяжелее. Как будто на душу легла гиря.

Раздался стук в дверь. Ритмичный, нервный. Лу Вэй вздрогнул. Никто не навещал его. Он сунул часы в карман, ощущая их тяжесть, как кобуру с оружием, и открыл.

На пороге стояла его соседка, Ли На. Та самая, что мечтала о богатом муже и обычно смотрела на него с легким презрением. Сегодня ее взгляд был иным — растерянным, испуганным.

— Лу Вэй, извини... — она теребила край своей дешевой кофты. — У меня... потоп, кажется. Смеситель. Не мог бы ты посмотреть? Больше не к кому обратиться.

Он кивнул и пошел за ней. В ее крошечной квартирке пахло дешевым парфюмом и действительно, сыростью. Он молча пошел на кухню, где из-под крана сочилась вода. Над головой Ли На парила цифра: 52 года, 87 дней.

Пока он копался с разводным ключом, она говорила. Говорила о работе, о глупом начальнике, о подруге, которая вышла замуж за иностранца и уехала. Ее слова были пусты и суетливы, но сквозь них проступало отчаяние одинокой жизни в каменной клетке мегаполиса.

Лу Вэй чинил кран и думал. Пятьдесят два года. Долгая жизнь. Она могла бы продать год. Всего один. Ей бы и не стало заметно. А он... он мог бы дать ей денег. Помочь. Сделать ее жизнь чуть легче. Это же милосердно, да?

Он закончил, вытер руки.

—Готово.

— Спасибо! — ее лицо озарила искренняя, беззащитная улыбка. В этот момент она была почти красива. — Я... я могу тебя как-то отблагодарить? Пригласить на ужин?

Он посмотрел на нее. На ее уставшие, но полные надежды глаза. На цифру над ее головой. И вдруг с абсолютной ясностью понял: он не может. Он не может предложить ей сделку. Потому что это будет уже не бизнес. Это будет предательство. Предательство той хрупкой человечности, что еще оставалась в этом застывшем мире.

— Не стоит, — сухо сказал он и вышел, оставив ее с ее благодарностью и ее нерастраченными пятьюдесятью двумя годами.

Вернувшись к себе, он снова открыл блокнот. Четким, безжалостным почерком он вывел ниже:

Принцип №1: Не предлагать. Желающий найдется сам.

Принцип №2: Эмоции — помеха для расчета.

Принцип №3: Клиент должен полностью осознавать цену.

Он откинулся на стуле и закрыл глаза. Перед ним проплывали лица: восторг Алика, ужас Чжэна, улыбка Ли На. Они были разными, но объединяло их одно — они были сырьем. Добычей. Топливом для его машины.

Его размышления прервал тихий, настойчивый звук. Не с улицы. Он исходил из кармана. Лу Вэй вынул часы. Стрелки на циферблате, обычно замершие, теперь медленно, но верно двигались, показывая реальное время. Но это был не тикающий звук. Это было тонкое, едва слышное позвякивание, исходящее от самой бронзы корпуса.

Он присмотрелся. Внутри стекла, в такт звону, вспыхивала и гасла крошечная искорка. Он никогда не видел ее раньше. Это было похоже на сигнал. На чей-то ответ.

Ледяная струя пробежала по его спине. Он не был единственным. Кто-то или что-то только что заметило его первую, громкую сделку. Возможно, это был коллега. А возможно — надзиратель.

Внезапно он почувствовал себя не охотником, а мышью в огромном, темном лабиринте, где правила были ему неведомы.

Он резко встал и подошел к окну. Город внизу кишел жизнью, миллионами сияющих таймеров. Он сжал часы в руке. Страх сменился холодной решимостью. Чтобы выжить, чтобы не стать разменной монетой в чужой игре, ему нужно было стать сильнее. Быстрее. Безжалостнее.

Ему нужна была сеть. Ему нужны были агенты. Ему нужны были глаза и уши на улицах. И он знал, с кого начать.

Достав телефон, он нашел в записной книжке единственный номер, под которым было имя: Алик.

Он набрал его. Трубку сняли после первого гудка.

— Алло? — голос студента звучал взволнованно и подобострастно.

— Это Лу, — сказал Торговец, глядя на миллионы огней. — Ты говорил, что хочешь сотрудничать. У меня для тебя есть дело. Небольшая работа. На разведку.

Глава 3: Время, что течет сквозь пальцы

Алик оказался рьяным и предприимчивым учеником. Он не просто искал клиентов; он чувствовал их отчаяние, их жадность, их слабости. Он был тенью Лу Вэя, его голосом в мире, который все еще верил в линейность и необратимость жизни. Сделки пошли одна за другой: стареющий актер, отдавший пять лет за роль, которая вернула ему славу; финансист, купивший десятилетие, чтобы завершить слияние корпораций; молодая девушка, продавшая два года жизни, чтобы оплатить лечение матери.

С каждым контрактом резерв Лу Вэя рос. +10 лет. +25. +50. Цифры в его блокноте превратились в абстракцию. Он больше не видел за ними лиц. Только баланс.

И с каждым изъятым годом в нем прибавлялось не только силы, но и чего-то чужого. Это началось с легкого головокружения — запах духов, которых он не носил, обрывок мелодии, которую никогда не слышал. Потом пришли сны. Яркие, как воспоминания. Он был юным Аликом, влюбленным в свою «богиню», и чувствовал жгучую, глупую страсть. Он был Чжэном Жуном, стоящим у окна в своем офисе на сотом этаже и с ненавистью глядящим на отца, чья тень не давала ему дышать. Он был той самой девушкой, держащей за руку умирающую мать, и его сердце разрывалось от ее боли.

Он перестал спать. Зачем? Сон был для смертных, а его сны были реальнее яви. Он сидел в своей квартире, ставшей ему и дворцом, и тюрьмой, и смотрел на застывший город за окном. Он мог остановить время на сутки, на двое, просто чтобы побыть в тишине. Но тишина теперь была полна шепотами.

Часы в его кармане стали тяжелее. Та самая искорка внутри них pulsровала теперь постоянно, словно тревожный маяк. Иногда ему казалось, что он слышит в ее свете отзвук другого тиканья — далекого, хаотичного, как будто десятки часовых механизмов в разных уголках города откликались на его зов. Или предупреждали.

Однажды, глядя на свое отражение в темном окне, он не увидел себя. На мгновение его черты расплылись, и ему показалось, что он смотрит в лицо старика Жуна. Он отшатнулся, и отражение вернулось к норме. Но в глазах осталась чужая, холодная мудрость.

Он понял, что теряет берега. Понял, что «Лу Вэй» — офисный работник, мечтавший о богатстве, — медленно растворяется в массе чужого времени, как кусок сахара в бурлящем чае. Он был уже не человеком, а сосудиком, через который протекали чужие судьбы.

Именно в этот момент отчаянная мысль посетила его. Что, если он сможет не просто перераспределять, а возвращать? Что, если он сможет вернуться в свое прошлое и исправить ту единственную ошибку, что навсегда искалечила его жизнь — смерть младшей сестры, погибшей в автокатастрофе по его вине, когда он был подростком? Ведь он был повелителем времени. Разве не этого он хотел?

Он схватил часы. Его резерв был огромен. 127 лет. Целая человеческая жизнь у него в руках. Он сосредоточился на одном воспоминании, на одной дате. День перед аварией. Он мысленно вложил в часы всю свою волю, все накопленное время, приказав им отбросить его назад.

Мир не застыл. Он поплыл. Краски смешались в водоворот, звуки вытянулись в пронзительный вой. Его тело, его сознание рвануло сквозь плотную ткань лет. Он чувствовал, как его резерв тает с пугающей скоростью: 100 лет... 50... 20...

Он упал на колени, задохнувшись. Воздух был другим — более свежим, пахшим цветущей акацией. Он был в своем старом районе. Рядом стоял его дом. Из окна доносился смех. Его смех. И смех его сестры, Сяо Ли.

Сердце его заколотилось. Он сделал это! Он был здесь, за день до своей вечной вины. Он видел себя молодым, глупым, бегущим на улицу с мячом. И вот она — его сестра, живая, сияющая, выбегает за ним.

«Братец, подожди меня!»

Он шагнул вперед, чтобы остановить их, чтобы сказать... что? Но его ноги не слушались. Он был призраком в собственном прошлом. Он мог видеть, но не мог взаимодействовать. Он был лишь наблюдателем, потребителем, а не творцом.

Он с ужасом смотрел, как разворачивается знакомая трагедия. Мяч выкатывается на дорогу. Юный Лу Вэй бросается за ним. Сяо Ли, крича, бежит следом. Скрип тормозов. Глухой удар.

Он закричал. Беззвучно. Он пытался броситься вперед, заслонить ее собой, но его тело было дымом. Он мог только смотреть, как жизнь уходит из ее глаз, снова и снова, в еще более мучительном повторе, потому что теперь он видел все в деталях, которых не помнил — оттенок ее платья, веснушки на носу, испуг в ее взгляде.

Его выбросило обратно в настоящее с такой силой, что он ударился о стену своей квартиры. Он лежал на полу, всхлипывая, в пустоте. Его резерв был почти исчерпан. 1 год, 3 дня. Он потратил целые жизни, чтобы стать пленником самого болезненного момента своей судьбы.

Он поднял голову. Город за окном жил своей жизнью. Миллионы таймеров. Миллионы возможных сделок. Но он смотрел на них и не видел ресурса. Он видел такие же истории, такие же боли, такие же неисправимые ошибки.

Он посмотрел на свои руки. Они дрожали. Чужие голоса в его голове стихли, придавленные грузом его собственного, неизменного прошлого. Он не стал богом. Он стал архивом. Хранителем чужих жизней и собственного нескончаемого раскаяния.

Он достал часы. Искорка внутри них pulsровала ровно, как сердце. Она больше не пугала его. Она была просто констатацией факта. Он был частью системы. Винтиком в механизме, который он так и не понял.

Лу Вэй встал, подошел к стоГлава 1: Торговец

Дождь над городом не падал. Он висел. Мириады стеклянных капель застыли в воздухе, словно бусины на невидимой нити, каждая отражала уродливый свет неоновых вывесок. В этом замерзшем мире звуков не существовало. Не было воя сирен, гудков машин, шепота дождя. Была только оглушительная, давящая тишина.

И в центре этой безмолвной картины стоял он. Лу Вэй.

Всего сутки назад он был пылинкой в механизме мегаполиса — еще одним уставшим офисным работником, которого чуть не сбил на переходе какой-то нервный тип. Лу Вэй уже собрался кричать, но застыл: над головой незнакомца он увидел призрачные цифры — 3... 2... 1...

В следующую секунду грузовик, выехавший из-за поворота, превратил того человека в кровавое месиво.

Сейчас, держа в ладони холодные бронзовые часы с таинственной резьбой, Лу Вэй понимал. Это был не обратный отсчет смерти. Это был отсчет жизни. И он, Лу Вэй, теперь видел его над головой каждого человека. Пестрый, безликий поток на улицах превратился в реку плывущих судеб, каждая с собственным, лишь ему видимым, таймером.

Его пальцы сжали часы. Он научился останавливать время. Научился, прикоснувшись к застывшим людям, извлекать из них зеленоватое сияние — саму плоть их времени — и переливать его в других. Он был больше не Лу Вэй, менеджер третьего ранга. Он стал Торговцем.

Его первый контракт был мелким, почти циничным. Студент Алик, одержимый покупкой айфона для своей «богини», с восторгом и жадностью в глазах променял один безликий год своей долгой жизни на пачку наличных. Лу Вэй тогда почувствовал странный холодок, когда цифры над головой парня сменились с «65 лет» на «64». Сделка была честной. Но что на самом деле стоило это «безликое» время? Может, тот самый год, когда он встретил бы настоящую любовь? Или нашел дело всей жизни? Лу Вэй отогнал мысли. Бизнес не терпит сантиментов.

А теперь — главный клиент.

Роскошные апартаменты больницы напоминали муравейник, залитый светом. Вся семья Жун, от внуков до правнуков, столпилась вокруг массивной кровати. В воздухе витал запах дорогих духов, лекарств и невысказанного ожидания. Патриарх, старец Жун, человек-легенда, чья воля выковала империю, лежал, прикованный к аппаратам. Его обратный отсчет пульсировал кроваво-красным: 00:00:59.

— Отец держится, — сипло прошептал старший сын, Чжэн. Но в его глазах читался не столько страх потери, сколько тревога за незавершенные сделки, за нераспределенные активы.

Лу Вэй вошел без стука. Никто не заметил. Он поднял часы. Тихий щелчок.

И мир замер.

Замолк монитор, застыли на полпути к лицу платки, застыла слеза на щеке молодой женщины. Чжэн был запечатлен с полуоткрытым ртом, в немой команде, которую уже некому было отдать.

Лу Вэй прошел сквозь толпу статуй к кровати. Глаза старца Жуна были открыты. Они одни сохранили способность двигаться в этом замедленном в сто раз времени. В них плескалась ярость, недоумение и, в самый глубине, искра безумной надежды.

— Меня зовут Лу, — представился Торговец, его голос был единственным звуком во Вселенной. — Я торгую тем, что нельзя купить за тысячу золотых. Я предлагаю время.

Он легким движением руки создал в воздухе сияющий свиток — договор, написанный светом.

— Один год жизни. Цена — одна пятая годового дохода семьи Жун.

В застывших глазах Чжэна вспыхнул ужас. Одна пятая! Миллиарды! Он не мог говорить, не мог двигаться, но его мысленный крик был почти слышен.

Лу Вэй прочел это. Он повернулся к нему.

—Деньги — это тоже время, — сказал он тихо. — Всего лишь опосредованный эквивалент времени, потраченного на их заработок. Я же предлагаю первоисточник. Прямую транзакцию.

Обратный отсчет старика Жуна показывал 00:00:09. Агония. Лу Вэй видел, как та искра надежды в его глазах разгорается в пожар воли. Та самая воля, что строила империи.

Дрожащая, иссохшая рука патриарха поднялась. Он с трудом обмакнул палец в сияющие чернила договора.

— Я... — его горловой хрип был подобен скрежету камней. — ДОЛЖЕН... ЖИТЬ!

Он поставил отпечаток.

Свиток вспыхнул ослепительным золотом и впился в грудь старика. Цифры над его головой резко сменились: 1:00:00:00.

Цвет хлынул в его щеки. Дыхание выровнялось. Он откашлялся и откинулся на подушки, и в его взгляде снова горел огонь былой власти. Он был жив.

Лу Вэй опустил часы. Время хлынуло обратно с оглушительным рёвом звуков — биение монитора, всхлипывания, голоса.

— Отец! — Чжэн бросился к кровати.

— Молчи, — отрезал старец Жун, и его голос снова обрёл стальную твердость. Он смотрел на Лу Вэя. — Ты получишь свои деньги.

— Нет, — холодно ответил Торговец. Его взгляд был прикован к Чжэну. Над его головой сияла цифра: 45 лет, 128 дней. — Я предпочитаю брать плату натурой. За год жизни твоего отца... я возьму пять лет у тебя.

Ужас исказил лицо Чжэна. — Нет! Это...

— Разве жизнь того, кто дал тебе всё, не стоит жалких пяти лет из твоих сорока пяти? — мягко, почти ядовито, спросил Лу Вэй. — Ты был готов отдать за него миллиарды. Это гораздо дешевле.

Чжэн смотрел на отца. Старец Жун смотрел на сына. Его взгляд был тяжелым, как свинец, и не оставлял места для возражений. Это был суд.

— Хорошо... — выдавил из себя Чжэн, его плечи сгорбились под невыносимой тяжестью.

Новый договор вспыхнул в воздухе. Подпись. Золотой свет поглотил Чжэна. Когда он рассеялся, цифры над его головой изменились. 40 лет, 128 дней. Он почувствовал внезапную, костную усталость, будто будущее от него просто отрезали.

Лу Вэй повернулся и пошел к выходу, не оглядываясь. Он чувствовал, как внутри него прибавляется сила, теплое, пульсирующее свечение. Он не просто забрал. Он присвоил. Его собственный, невидимый резерв пополнился.

— До новых встреч, господин Жун, — бросил он на прощание.

Дверь закрылась. Он оставил за собой не просто семью. Он оставил семя раздора, зависти и нового, всепоглощающего страха. Они получили год, но потеряли нечто неосязаемое и куда более важное. А Лу Вэй сделал первый шаг. Он вступил в иру, где ставкой была сама жизнь, и где он был единственным, кто знал правила.

Глава 2: Цена наличными

Вернувшись в свою убогую квартирку, пахнущую старым линолеумом и одиночеством, Лу Вэй не чувствовал триумфа. Он чувствовал пустоту, огромную и зияющую, как пропасть. Он включил свет — тусклая лампочка мигнула, освещая заставленный бумагами стол. Он высыпал на него пачку денег, оставшихся после сделки со студентом. Банкноты пахли чужими руками, чужими потами.

Он подошел к зеркалу. Над его собственной головой не было цифр. Только пустота. Он был слепым пятном в собственном зрении, дырой в паутине времени. Кто он теперь? Призрак? Бог? Бухгалтер?

«Бухгалтер», — мысленно усмехнулся он. Да, это точнее.

Он сел и открыл старый потрепанный блокнот. На первой странице он вывел каллиграфическим почерком: «Реестр операций».

Актив:

Студент Алик. Приобретено: 1 год. Стоимость приобретения: 300 000.

Семья Жун. Продано: 1 год. Стоимость продажи: 5 лет жизни Чжэна Жуна.

Баланс:

Чистое сальдо: + 4 года. Резерв: 5 лет.

Пять лет. Пять лет жизни сына могущественного клана теперь пульсировали где-то внутри него, холодным сгустком чужой энергии. Он не чувствовал себя моложе или сильнее. Он чувствовал себя... тяжелее. Как будто на душу легла гиря.

Раздался стук в дверь. Ритмичный, нервный. Лу Вэй вздрогнул. Никто не навещал его. Он сунул часы в карман, ощущая их тяжесть, как кобуру с оружием, и открыл.

На пороге стояла его соседка, Ли На. Та самая, что мечтала о богатом муже и обычно смотрела на него с легким презрением. Сегодня ее взгляд был иным — растерянным, испуганным.

— Лу Вэй, извини... — она теребила край своей дешевой кофты. — У меня... потоп, кажется. Смеситель. Не мог бы ты посмотреть? Больше не к кому обратиться.

Он кивнул и пошел за ней. В ее крошечной квартирке пахло дешевым парфюмом и действительно, сыростью. Он молча пошел на кухню, где из-под крана сочилась вода. Над головой Ли На парила цифра: 52 года, 87 дней.

Пока он копался с разводным ключом, она говорила. Говорила о работе, о глупом начальнике, о подруге, которая вышла замуж за иностранца и уехала. Ее слова были пусты и суетливы, но сквозь них проступало отчаяние одинокой жизни в каменной клетке мегаполиса.

Лу Вэй чинил кран и думал. Пятьдесят два года. Долгая жизнь. Она могла бы продать год. Всего один. Ей бы и не стало заметно. А он... он мог бы дать ей денег. Помочь. Сделать ее жизнь чуть легче. Это же милосердно, да?

Он закончил, вытер руки.

—Готово.

— Спасибо! — ее лицо озарила искренняя, беззащитная улыбка. В этот момент она была почти красива. — Я... я могу тебя как-то отблагодарить? Пригласить на ужин?

Он посмотрел на нее. На ее уставшие, но полные надежды глаза. На цифру над ее головой. И вдруг с абсолютной ясностью понял: он не может. Он не может предложить ей сделку. Потому что это будет уже не бизнес. Это будет предательство. Предательство той хрупкой человечности, что еще оставалась в этом застывшем мире.

— Не стоит, — сухо сказал он и вышел, оставив ее с ее благодарностью и ее нерастраченными пятьюдесятью двумя годами.

Вернувшись к себе, он снова открыл блокнот. Четким, безжалостным почерком он вывел ниже:

Принцип №1: Не предлагать. Желающий найдется сам.

Принцип №2: Эмоции — помеха для расчета.

Принцип №3: Клиент должен полностью осознавать цену.

Он откинулся на стуле и закрыл глаза. Перед ним проплывали лица: восторг Алика, ужас Чжэна, улыбка Ли На. Они были разными, но объединяло их одно — они были сырьем. Добычей. Топливом для его машины.

Его размышления прервал тихий, настойчивый звук. Не с улицы. Он исходил из кармана. Лу Вэй вынул часы. Стрелки на циферблате, обычно замершие, теперь медленно, но верно двигались, показывая реальное время. Но это был не тикающий звук. Это было тонкое, едва слышное позвякивание, исходящее от самой бронзы корпуса.

Он присмотрелся. Внутри стекла, в такт звону, вспыхивала и гасла крошечная искорка. Он никогда не видел ее раньше. Это было похоже на сигнал. На чей-то ответ.

Ледяная струя пробежала по его спине. Он не был единственным. Кто-то или что-то только что заметило его первую, громкую сделку. Возможно, это был коллега. А возможно — надзиратель.

Внезапно он почувствовал себя не охотником, а мышью в огромном, темном лабиринте, где правила были ему неведомы.

Он резко встал и подошел к окну. Город внизу кишел жизнью, миллионами сияющих таймеров. Он сжал часы в руке. Страх сменился холодной решимостью. Чтобы выжить, чтобы не стать разменной монетой в чужой игре, ему нужно было стать сильнее. Быстрее. Безжалостнее.

Ему нужна была сеть. Ему нужны были агенты. Ему нужны были глаза и уши на улицах. И он знал, с кого начать.

Достав телефон, он нашел в записной книжке единственный номер, под которым было имя: Алик.

Он набрал его. Трубку сняли после первого гудка.

— Алло? — голос студента звучал взволнованно и подобострастно.

— Это Лу, — сказал Торговец, глядя на миллионы огней. — Ты говорил, что хочешь сотрудничать. У меня для тебя есть дело. Небольшая работа. На разведку.

Глава 3: Время, что течет сквозь пальцы

Алик оказался рьяным и предприимчивым учеником. Он не просто искал клиентов; он чувствовал их отчаяние, их жадность, их слабости. Он был тенью Лу Вэя, его голосом в мире, который все еще верил в линейность и необратимость жизни. Сделки пошли одна за другой: стареющий актер, отдавший пять лет за роль, которая вернула ему славу; финансист, купивший десятилетие, чтобы завершить слияние корпораций; молодая девушка, продавшая два года жизни, чтобы оплатить лечение матери.

С каждым контрактом резерв Лу Вэя рос. +10 лет. +25. +50. Цифры в его блокноте превратились в абстракцию. Он больше не видел за ними лиц. Только баланс.

И с каждым изъятым годом в нем прибавлялось не только силы, но и чего-то чужого. Это началось с легкого головокружения — запах духов, которых он не носил, обрывок мелодии, которую никогда не слышал. Потом пришли сны. Яркие, как воспоминания. Он был юным Аликом, влюбленным в свою «богиню», и чувствовал жгучую, глупую страсть. Он был Чжэном Жуном, стоящим у окна в своем офисе на сотом этаже и с ненавистью глядящим на отца, чья тень не давала ему дышать. Он был той самой девушкой, держащей за руку умирающую мать, и его сердце разрывалось от ее боли.

Он перестал спать. Зачем? Сон был для смертных, а его сны были реальнее яви. Он сидел в своей квартире, ставшей ему и дворцом, и тюрьмой, и смотрел на застывший город за окном. Он мог остановить время на сутки, на двое, просто чтобы побыть в тишине. Но тишина теперь была полна шепотами.

Часы в его кармане стали тяжелее. Та самая искорка внутри них pulsровала теперь постоянно, словно тревожный маяк. Иногда ему казалось, что он слышит в ее свете отзвук другого тиканья — далекого, хаотичного, как будто десятки часовых механизмов в разных уголках города откликались на его зов. Или предупреждали.

Однажды, глядя на свое отражение в темном окне, он не увидел себя. На мгновение его черты расплылись, и ему показалось, что он смотрит в лицо старика Жуна. Он отшатнулся, и отражение вернулось к норме. Но в глазах осталась чужая, холодная мудрость.

Он понял, что теряет берега. Понял, что «Лу Вэй» — офисный работник, мечтавший о богатстве, — медленно растворяется в массе чужого времени, как кусок сахара в бурлящем чае. Он был уже не человеком, а сосудиком, через который протекали чужие судьбы.

Именно в этот момент отчаянная мысль посетила его. Что, если он сможет не просто перераспределять, а возвращать? Что, если он сможет вернуться в свое прошлое и исправить ту единственную ошибку, что навсегда искалечила его жизнь — смерть младшей сестры, погибшей в автокатастрофе по его вине, когда он был подростком? Ведь он был повелителем времени. Разве не этого он хотел?

Он схватил часы. Его резерв был огромен. 127 лет. Целая человеческая жизнь у него в руках. Он сосредоточился на одном воспоминании, на одной дате. День перед аварией. Он мысленно вложил в часы всю свою волю, все накопленное время, приказав им отбросить его назад.

Мир не застыл. Он поплыл. Краски смешались в водоворот, звуки вытянулись в пронзительный вой. Его тело, его сознание рвануло сквозь плотную ткань лет. Он чувствовал, как его резерв тает с пугающей скоростью: 100 лет... 50... 20...

Он упал на колени, задохнувшись. Воздух был другим — более свежим, пахшим цветущей акацией. Он был в своем старом районе. Рядом стоял его дом. Из окна доносился смех. Его смех. И смех его сестры, Сяо Ли.

Сердце его заколотилось. Он сделал это! Он был здесь, за день до своей вечной вины. Он видел себя молодым, глупым, бегущим на улицу с мячом. И вот она — его сестра, живая, сияющая, выбегает за ним.

«Братец, подожди меня!»

Он шагнул вперед, чтобы остановить их, чтобы сказать... что? Но его ноги не слушались. Он был призраком в собственном прошлом. Он мог видеть, но не мог взаимодействовать. Он был лишь наблюдателем, потребителем, а не творцом.

Он с ужасом смотрел, как разворачивается знакомая трагедия. Мяч выкатывается на дорогу. Юный Лу Вэй бросается за ним. Сяо Ли, крича, бежит следом. Скрип тормозов. Глухой удар.

Он закричал. Беззвучно. Он пытался броситься вперед, заслонить ее собой, но его тело было дымом. Он мог только смотреть, как жизнь уходит из ее глаз, снова и снова, в еще более мучительном повторе, потому что теперь он видел все в деталях, которых не помнил — оттенок ее платья, веснушки на носу, испуг в ее взгляде.

Его выбросило обратно в настоящее с такой силой, что он ударился о стену своей квартиры. Он лежал на полу, всхлипывая, в пустоте. Его резерв был почти исчерпан. 1 год, 3 дня. Он потратил целые жизни, чтобы стать пленником самого болезненного момента своей судьбы.

Он поднял голову. Город за окном жил своей жизнью. Миллионы таймеров. Миллионы возможных сделок. Но он смотрел на них и не видел ресурса. Он видел такие же истории, такие же боли, такие же неисправимые ошибки.

Он посмотрел на свои руки. Они дрожали. Чужие голоса в его голове стихли, придавленные грузом его собственного, неизменного прошлого. Он не стал богом. Он стал архивом. Хранителем чужих жизней и собственного нескончаемого раскаяния.

Он достал часы. Искорка внутри них pulsровала ровно, как сердце. Она больше не пугала его. Она была просто констатацией факта. Он был частью системы. Винтиком в механизме, который он так и не понял.

Лу Вэй встал, подошел к столу и открыл свой блокнот. На чистой странице он вывел одно-единственное предложение, подводящее итог всей его деятельности, всем его мечтам и всем его потерям:

«Время нельзя купить. Его можно только обменять на себя».

Он отложил ручку. В тишине комнаты его собственное, невидимое время текло сквозь пальцы, и он впервые за долгие недели ощутил его неумолимый, равнодушный ход. Он был снова всего лишь человеком. Но человеком, навсегда застрявшим между мирами, человеком, который знал цену всему и цену ничего.лу и открыл свой блокнот. На чистой странице он вывел одно-единственное предложение, подводящее итог всей его деятельности, всем его мечтам и всем его потерям:

«ВремГлава 1: Торговец

Дождь над городом не падал. Он висел. Мириады стеклянных капель застыли в воздухе, словно бусины на невидимой нити, каждая отражала уродливый свет неоновых вывесок. В этом замерзшем мире звуков не существовало. Не было воя сирен, гудков машин, шепота дождя. Была только оглушительная, давящая тишина.

И в центре этой безмолвной картины стоял он. Лу Вэй.

Всего сутки назад он был пылинкой в механизме мегаполиса — еще одним уставшим офисным работником, которого чуть не сбил на переходе какой-то нервный тип. Лу Вэй уже собрался кричать, но застыл: над головой незнакомца он увидел призрачные цифры — 3... 2... 1...

В следующую секунду грузовик, выехавший из-за поворота, превратил того человека в кровавое месиво.

Сейчас, держа в ладони холодные бронзовые часы с таинственной резьбой, Лу Вэй понимал. Это был не обратный отсчет смерти. Это был отсчет жизни. И он, Лу Вэй, теперь видел его над головой каждого человека. Пестрый, безликий поток на улицах превратился в реку плывущих судеб, каждая с собственным, лишь ему видимым, таймером.

Его пальцы сжали часы. Он научился останавливать время. Научился, прикоснувшись к застывшим людям, извлекать из них зеленоватое сияние — саму плоть их времени — и переливать его в других. Он был больше не Лу Вэй, менеджер третьего ранга. Он стал Торговцем.

Его первый контракт был мелким, почти циничным. Студент Алик, одержимый покупкой айфона для своей «богини», с восторгом и жадностью в глазах променял один безликий год своей долгой жизни на пачку наличных. Лу Вэй тогда почувствовал странный холодок, когда цифры над головой парня сменились с «65 лет» на «64». Сделка была честной. Но что на самом деле стоило это «безликое» время? Может, тот самый год, когда он встретил бы настоящую любовь? Или нашел дело всей жизни? Лу Вэй отогнал мысли. Бизнес не терпит сантиментов.

А теперь — главный клиент.

Роскошные апартаменты больницы напоминали муравейник, залитый светом. Вся семья Жун, от внуков до правнуков, столпилась вокруг массивной кровати. В воздухе витал запах дорогих духов, лекарств и невысказанного ожидания. Патриарх, старец Жун, человек-легенда, чья воля выковала империю, лежал, прикованный к аппаратам. Его обратный отсчет пульсировал кроваво-красным: 00:00:59.

— Отец держится, — сипло прошептал старший сын, Чжэн. Но в его глазах читался не столько страх потери, сколько тревога за незавершенные сделки, за нераспределенные активы.

Лу Вэй вошел без стука. Никто не заметил. Он поднял часы. Тихий щелчок.

И мир замер.

Замолк монитор, застыли на полпути к лицу платки, застыла слеза на щеке молодой женщины. Чжэн был запечатлен с полуоткрытым ртом, в немой команде, которую уже некому было отдать.

Лу Вэй прошел сквозь толпу статуй к кровати. Глаза старца Жуна были открыты. Они одни сохранили способность двигаться в этом замедленном в сто раз времени. В них плескалась ярость, недоумение и, в самый глубине, искра безумной надежды.

— Меня зовут Лу, — представился Торговец, его голос был единственным звуком во Вселенной. — Я торгую тем, что нельзя купить за тысячу золотых. Я предлагаю время.

Он легким движением руки создал в воздухе сияющий свиток — договор, написанный светом.

— Один год жизни. Цена — одна пятая годового дохода семьи Жун.

В застывших глазах Чжэна вспыхнул ужас. Одна пятая! Миллиарды! Он не мог говорить, не мог двигаться, но его мысленный крик был почти слышен.

Лу Вэй прочел это. Он повернулся к нему.

—Деньги — это тоже время, — сказал он тихо. — Всего лишь опосредованный эквивалент времени, потраченного на их заработок. Я же предлагаю первоисточник. Прямую транзакцию.

Обратный отсчет старика Жуна показывал 00:00:09. Агония. Лу Вэй видел, как та искра надежды в его глазах разгорается в пожар воли. Та самая воля, что строила империи.

Дрожащая, иссохшая рука патриарха поднялась. Он с трудом обмакнул палец в сияющие чернила договора.

— Я... — его горловой хрип был подобен скрежету камней. — ДОЛЖЕН... ЖИТЬ!

Он поставил отпечаток.

Свиток вспыхнул ослепительным золотом и впился в грудь старика. Цифры над его головой резко сменились: 1:00:00:00.

Цвет хлынул в его щеки. Дыхание выровнялось. Он откашлялся и откинулся на подушки, и в его взгляде снова горел огонь былой власти. Он был жив.

Лу Вэй опустил часы. Время хлынуло обратно с оглушительным рёвом звуков — биение монитора, всхлипывания, голоса.

— Отец! — Чжэн бросился к кровати.

— Молчи, — отрезал старец Жун, и его голос снова обрёл стальную твердость. Он смотрел на Лу Вэя. — Ты получишь свои деньги.

— Нет, — холодно ответил Торговец. Его взгляд был прикован к Чжэну. Над его головой сияла цифра: 45 лет, 128 дней. — Я предпочитаю брать плату натурой. За год жизни твоего отца... я возьму пять лет у тебя.

Ужас исказил лицо Чжэна. — Нет! Это...

— Разве жизнь того, кто дал тебе всё, не стоит жалких пяти лет из твоих сорока пяти? — мягко, почти ядовито, спросил Лу Вэй. — Ты был готов отдать за него миллиарды. Это гораздо дешевле.

Чжэн смотрел на отца. Старец Жун смотрел на сына. Его взгляд был тяжелым, как свинец, и не оставлял места для возражений. Это был суд.

— Хорошо... — выдавил из себя Чжэн, его плечи сгорбились под невыносимой тяжестью.

Новый договор вспыхнул в воздухе. Подпись. Золотой свет поглотил Чжэна. Когда он рассеялся, цифры над его головой изменились. 40 лет, 128 дней. Он почувствовал внезапную, костную усталость, будто будущее от него просто отрезали.

Лу Вэй повернулся и пошел к выходу, не оглядываясь. Он чувствовал, как внутри него прибавляется сила, теплое, пульсирующее свечение. Он не просто забрал. Он присвоил. Его собственный, невидимый резерв пополнился.

— До новых встреч, господин Жун, — бросил он на прощание.

Дверь закрылась. Он оставил за собой не просто семью. Он оставил семя раздора, зависти и нового, всепоглощающего страха. Они получили год, но потеряли нечто неосязаемое и куда более важное. А Лу Вэй сделал первый шаг. Он вступил в иру, где ставкой была сама жизнь, и где он был единственным, кто знал правила.

Глава 2: Цена наличными

Вернувшись в свою убогую квартирку, пахнущую старым линолеумом и одиночеством, Лу Вэй не чувствовал триумфа. Он чувствовал пустоту, огромную и зияющую, как пропасть. Он включил свет — тусклая лампочка мигнула, освещая заставленный бумагами стол. Он высыпал на него пачку денег, оставшихся после сделки со студентом. Банкноты пахли чужими руками, чужими потами.

Он подошел к зеркалу. Над его собственной головой не было цифр. Только пустота. Он был слепым пятном в собственном зрении, дырой в паутине времени. Кто он теперь? Призрак? Бог? Бухгалтер?

«Бухгалтер», — мысленно усмехнулся он. Да, это точнее.

Он сел и открыл старый потрепанный блокнот. На первой странице он вывел каллиграфическим почерком: «Реестр операций».

Актив:

Студент Алик. Приобретено: 1 год. Стоимость приобретения: 300 000.

Семья Жун. Продано: 1 год. Стоимость продажи: 5 лет жизни Чжэна Жуна.

Баланс:

Чистое сальдо: + 4 года. Резерв: 5 лет.

Пять лет. Пять лет жизни сына могущественного клана теперь пульсировали где-то внутри него, холодным сгустком чужой энергии. Он не чувствовал себя моложе или сильнее. Он чувствовал себя... тяжелее. Как будто на душу легла гиря.

Раздался стук в дверь. Ритмичный, нервный. Лу Вэй вздрогнул. Никто не навещал его. Он сунул часы в карман, ощущая их тяжесть, как кобуру с оружием, и открыл.

На пороге стояла его соседка, Ли На. Та самая, что мечтала о богатом муже и обычно смотрела на него с легким презрением. Сегодня ее взгляд был иным — растерянным, испуганным.

— Лу Вэй, извини... — она теребила край своей дешевой кофты. — У меня... потоп, кажется. Смеситель. Не мог бы ты посмотреть? Больше не к кому обратиться.

Он кивнул и пошел за ней. В ее крошечной квартирке пахло дешевым парфюмом и действительно, сыростью. Он молча пошел на кухню, где из-под крана сочилась вода. Над головой Ли На парила цифра: 52 года, 87 дней.

Пока он копался с разводным ключом, она говорила. Говорила о работе, о глупом начальнике, о подруге, которая вышла замуж за иностранца и уехала. Ее слова были пусты и суетливы, но сквозь них проступало отчаяние одинокой жизни в каменной клетке мегаполиса.

Лу Вэй чинил кран и думал. Пятьдесят два года. Долгая жизнь. Она могла бы продать год. Всего один. Ей бы и не стало заметно. А он... он мог бы дать ей денег. Помочь. Сделать ее жизнь чуть легче. Это же милосердно, да?

Он закончил, вытер руки.

—Готово.

— Спасибо! — ее лицо озарила искренняя, беззащитная улыбка. В этот момент она была почти красива. — Я... я могу тебя как-то отблагодарить? Пригласить на ужин?

Он посмотрел на нее. На ее уставшие, но полные надежды глаза. На цифру над ее головой. И вдруг с абсолютной ясностью понял: он не может. Он не может предложить ей сделку. Потому что это будет уже не бизнес. Это будет предательство. Предательство той хрупкой человечности, что еще оставалась в этом застывшем мире.

— Не стоит, — сухо сказал он и вышел, оставив ее с ее благодарностью и ее нерастраченными пятьюдесятью двумя годами.

Вернувшись к себе, он снова открыл блокнот. Четким, безжалостным почерком он вывел ниже:

Принцип №1: Не предлагать. Желающий найдется сам.

Принцип №2: Эмоции — помеха для расчета.

Принцип №3: Клиент должен полностью осознавать цену.

Он откинулся на стуле и закрыл глаза. Перед ним проплывали лица: восторг Алика, ужас Чжэна, улыбка Ли На. Они были разными, но объединяло их одно — они были сырьем. Добычей. Топливом для его машины.

Его размышления прервал тихий, настойчивый звук. Не с улицы. Он исходил из кармана. Лу Вэй вынул часы. Стрелки на циферблате, обычно замершие, теперь медленно, но верно двигались, показывая реальное время. Но это был не тикающий звук. Это было тонкое, едва слышное позвякивание, исходящее от самой бронзы корпуса.

Он присмотрелся. Внутри стекла, в такт звону, вспыхивала и гасла крошечная искорка. Он никогда не видел ее раньше. Это было похоже на сигнал. На чей-то ответ.

Ледяная струя пробежала по его спине. Он не был единственным. Кто-то или что-то только что заметило его первую, громкую сделку. Возможно, это был коллега. А возможно — надзиратель.

Внезапно он почувствовал себя не охотником, а мышью в огромном, темном лабиринте, где правила были ему неведомы.

Он резко встал и подошел к окну. Город внизу кишел жизнью, миллионами сияющих таймеров. Он сжал часы в руке. Страх сменился холодной решимостью. Чтобы выжить, чтобы не стать разменной монетой в чужой игре, ему нужно было стать сильнее. Быстрее. Безжалостнее.

Ему нужна была сеть. Ему нужны были агенты. Ему нужны были глаза и уши на улицах. И он знал, с кого начать.

Достав телефон, он нашел в записной книжке единственный номер, под которым было имя: Алик.

Он набрал его. Трубку сняли после первого гудка.

— Алло? — голос студента звучал взволнованно и подобострастно.

— Это Лу, — сказал Торговец, глядя на миллионы огней. — Ты говорил, что хочешь сотрудничать. У меня для тебя есть дело. Небольшая работа. На разведку.

Глава 3: Время, что течет сквозь пальцы

Алик оказался рьяным и предприимчивым учеником. Он не просто искал клиентов; он чувствовал их отчаяние, их жадность, их слабости. Он был тенью Лу Вэя, его голосом в мире, который все еще верил в линейность и необратимость жизни. Сделки пошли одна за другой: стареющий актер, отдавший пять лет за роль, которая вернула ему славу; финансист, купивший десятилетие, чтобы завершить слияние корпораций; молодая девушка, продавшая два года жизни, чтобы оплатить лечение матери.

С каждым контрактом резерв Лу Вэя рос. +10 лет. +25. +50. Цифры в его блокноте превратились в абстракцию. Он больше не видел за ними лиц. Только баланс.

И с каждым изъятым годом в нем прибавлялось не только силы, но и чего-то чужого. Это началось с легкого головокружения — запах духов, которых он не носил, обрывок мелодии, которую никогда не слышал. Потом пришли сны. Яркие, как воспоминания. Он был юным Аликом, влюбленным в свою «богиню», и чувствовал жгучую, глупую страсть. Он был Чжэном Жуном, стоящим у окна в своем офисе на сотом этаже и с ненавистью глядящим на отца, чья тень не давала ему дышать. Он был той самой девушкой, держащей за руку умирающую мать, и его сердце разрывалось от ее боли.

Он перестал спать. Зачем? Сон был для смертных, а его сны были реальнее яви. Он сидел в своей квартире, ставшей ему и дворцом, и тюрьмой, и смотрел на застывший город за окном. Он мог остановить время на сутки, на двое, просто чтобы побыть в тишине. Но тишина теперь была полна шепотами.

Часы в его кармане стали тяжелее. Та самая искорка внутри них pulsровала теперь постоянно, словно тревожный маяк. Иногда ему казалось, что он слышит в ее свете отзвук другого тиканья — далекого, хаотичного, как будто десятки часовых механизмов в разных уголках города откликались на его зов. Или предупреждали.

Однажды, глядя на свое отражение в темном окне, он не увидел себя. На мгновение его черты расплылись, и ему показалось, что он смотрит в лицо старика Жуна. Он отшатнулся, и отражение вернулось к норме. Но в глазах осталась чужая, холодная мудрость.

Он понял, что теряет берега. Понял, что «Лу Вэй» — офисный работник, мечтавший о богатстве, — медленно растворяется в массе чужого времени, как кусок сахара в бурлящем чае. Он был уже не человеком, а сосудиком, через который протекали чужие судьбы.

Именно в этот момент отчаянная мысль посетила его. Что, если он сможет не просто перераспределять, а возвращать? Что, если он сможет вернуться в свое прошлое и исправить ту единственную ошибку, что навсегда искалечила его жизнь — смерть младшей сестры, погибшей в автокатастрофе по его вине, когда он был подростком? Ведь он был повелителем времени. Разве не этого он хотел?

Он схватил часы. Его резерв был огромен. 127 лет. Целая человеческая жизнь у него в руках. Он сосредоточился на одном воспоминании, на одной дате. День перед аварией. Он мысленно вложил в часы всю свою волю, все накопленное время, приказав им отбросить его назад.

Мир не застыл. Он поплыл. Краски смешались в водоворот, звуки вытянулись в пронзительный вой. Его тело, его сознание рвануло сквозь плотную ткань лет. Он чувствовал, как его резерв тает с пугающей скоростью: 100 лет... 50... 20...

Он упал на колени, задохнувшись. Воздух был другим — более свежим, пахшим цветущей акацией. Он был в своем старом районе. Рядом стоял его дом. Из окна доносился смех. Его смех. И смех его сестры, Сяо Ли.

Сердце его заколотилось. Он сделал это! Он был здесь, за день до своей вечной вины. Он видел себя молодым, глупым, бегущим на улицу с мячом. И вот она — его сестра, живая, сияющая, выбегает за ним.

«Братец, подожди меня!»

Он шагнул вперед, чтобы остановить их, чтобы сказать... что? Но его ноги не слушались. Он был призраком в собственном прошлом. Он мог видеть, но не мог взаимодействовать. Он был лишь наблюдателем, потребителем, а не творцом.

Он с ужасом смотрел, как разворачивается знакомая трагедия. Мяч выкатывается на дорогу. Юный Лу Вэй бросается за ним. Сяо Ли, крича, бежит следом. Скрип тормозов. Глухой удар.

Он закричал. Беззвучно. Он пытался броситься вперед, заслонить ее собой, но его тело было дымом. Он мог только смотреть, как жизнь уходит из ее глаз, снова и снова, в еще более мучительном повторе, потому что теперь он видел все в деталях, которых не помнил — оттенок ее платья, веснушки на носу, испуг в ее взгляде.

Его выбросило обратно в настоящее с такой силой, что он ударился о стену своей квартиры. Он лежал на полу, всхлипывая, в пустоте. Его резерв был почти исчерпан. 1 год, 3 дня. Он потратил целые жизни, чтобы стать пленником самого болезненного момента своей судьбы.

Он поднял голову. Город за окном жил своей жизнью. Миллионы таймеров. Миллионы возможных сделок. Но он смотрел на них и не видел ресурса. Он видел такие же истории, такие же боли, такие же неисправимые ошибки.

Он посмотрел на свои руки. Они дрожали. Чужие голоса в его голове стихли, придавленные грузом его собственного, неизменного прошлого. Он не стал богом. Он стал архивом. Хранителем чужих жизней и собственного нескончаемого раскаяния.

Он достал часы. Искорка внутри них pulsровала ровно, как сердце. Она больше не пугала его. Она была просто констатацией факта. Он был частью системы. Винтиком в механизме, который он так и не понял.

Лу Вэй встал, подошел к стоГлава 1: Торговец

Дождь над городом не падал. Он висел. Мириады стеклянных капель застыли в воздухе, словно бусины на невидимой нити, каждая отражала уродливый свет неоновых вывесок. В этом замерзшем мире звуков не существовало. Не было воя сирен, гудков машин, шепота дождя. Была только оглушительная, давящая тишина.

И в центре этой безмолвной картины стоял он. Лу Вэй.

Всего сутки назад он был пылинкой в механизме мегаполиса — еще одним уставшим офисным работником, которого чуть не сбил на переходе какой-то нервный тип. Лу Вэй уже собрался кричать, но застыл: над головой незнакомца он увидел призрачные цифры — 3... 2... 1...

В следующую секунду грузовик, выехавший из-за поворота, превратил того человека в кровавое месиво.

Сейчас, держа в ладони холодные бронзовые часы с таинственной резьбой, Лу Вэй понимал. Это был не обратный отсчет смерти. Это был отсчет жизни. И он, Лу Вэй, теперь видел его над головой каждого человека. Пестрый, безликий поток на улицах превратился в реку плывущих судеб, каждая с собственным, лишь ему видимым, таймером.

Его пальцы сжали часы. Он научился останавливать время. Научился, прикоснувшись к застывшим людям, извлекать из них зеленоватое сияние — саму плоть их времени — и переливать его в других. Он был больше не Лу Вэй, менеджер третьего ранга. Он стал Торговцем.

Его первый контракт был мелким, почти циничным. Студент Алик, одержимый покупкой айфона для своей «богини», с восторгом и жадностью в глазах променял один безликий год своей долгой жизни на пачку наличных. Лу Вэй тогда почувствовал странный холодок, когда цифры над головой парня сменились с «65 лет» на «64». Сделка была честной. Но что на самом деле стоило это «безликое» время? Может, тот самый год, когда он встретил бы настоящую любовь? Или нашел дело всей жизни? Лу Вэй отогнал мысли. Бизнес не терпит сантиментов.

А теперь — главный клиент.

Роскошные апартаменты больницы напоминали муравейник, залитый светом. Вся семья Жун, от внуков до правнуков, столпилась вокруг массивной кровати. В воздухе витал запах дорогих духов, лекарств и невысказанного ожидания. Патриарх, старец Жун, человек-легенда, чья воля выковала империю, лежал, прикованный к аппаратам. Его обратный отсчет пульсировал кроваво-красным: 00:00:59.

— Отец держится, — сипло прошептал старший сын, Чжэн. Но в его глазах читался не столько страх потери, сколько тревога за незавершенные сделки, за нераспределенные активы.

Лу Вэй вошел без стука. Никто не заметил. Он поднял часы. Тихий щелчок.

И мир замер.

Замолк монитор, застыли на полпути к лицу платки, застыла слеза на щеке молодой женщины. Чжэн был запечатлен с полуоткрытым ртом, в немой команде, которую уже некому было отдать.

Лу Вэй прошел сквозь толпу статуй к кровати. Глаза старца Жуна были открыты. Они одни сохранили способность двигаться в этом замедленном в сто раз времени. В них плескалась ярость, недоумение и, в самый глубине, искра безумной надежды.

— Меня зовут Лу, — представился Торговец, его голос был единственным звуком во Вселенной. — Я торгую тем, что нельзя купить за тысячу золотых. Я предлагаю время.

Он легким движением руки создал в воздухе сияющий свиток — договор, написанный светом.

— Один год жизни. Цена — одна пятая годового дохода семьи Жун.

В застывших глазах Чжэна вспыхнул ужас. Одна пятая! Миллиарды! Он не мог говорить, не мог двигаться, но его мысленный крик был почти слышен.

Лу Вэй прочел это. Он повернулся к нему.

—Деньги — это тоже время, — сказал он тихо. — Всего лишь опосредованный эквивалент времени, потраченного на их заработок. Я же предлагаю первоисточник. Прямую транзакцию.

Обратный отсчет старика Жуна показывал 00:00:09. Агония. Лу Вэй видел, как та искра надежды в его глазах разгорается в пожар воли. Та самая воля, что строила империи.

Дрожащая, иссохшая рука патриарха поднялась. Он с трудом обмакнул палец в сияющие чернила договора.

— Я... — его горловой хрип был подобен скрежету камней. — ДОЛЖЕН... ЖИТЬ!

Он поставил отпечаток.

Свиток вспыхнул ослепительным золотом и впился в грудь старика. Цифры над его головой резко сменились: 1:00:00:00.

Цвет хлынул в его щеки. Дыхание выровнялось. Он откашлялся и откинулся на подушки, и в его взгляде снова горел огонь былой власти. Он был жив.

Лу Вэй опустил часы. Время хлынуло обратно с оглушительным рёвом звуков — биение монитора, всхлипывания, голоса.

— Отец! — Чжэн бросился к кровати.

— Молчи, — отрезал старец Жун, и его голос снова обрёл стальную твердость. Он смотрел на Лу Вэя. — Ты получишь свои деньги.

— Нет, — холодно ответил Торговец. Его взгляд был прикован к Чжэну. Над его головой сияла цифра: 45 лет, 128 дней. — Я предпочитаю брать плату натурой. За год жизни твоего отца... я возьму пять лет у тебя.

Ужас исказил лицо Чжэна. — Нет! Это...

— Разве жизнь того, кто дал тебе всё, не стоит жалких пяти лет из твоих сорока пяти? — мягко, почти ядовито, спросил Лу Вэй. — Ты был готов отдать за него миллиарды. Это гораздо дешевле.

Чжэн смотрел на отца. Старец Жун смотрел на сына. Его взгляд был тяжелым, как свинец, и не оставлял места для возражений. Это был суд.

— Хорошо... — выдавил из себя Чжэн, его плечи сгорбились под невыносимой тяжестью.

Новый договор вспыхнул в воздухе. Подпись. Золотой свет поглотил Чжэна. Когда он рассеялся, цифры над его головой изменились. 40 лет, 128 дней. Он почувствовал внезапную, костную усталость, будто будущее от него просто отрезали.

Лу Вэй повернулся и пошел к выходу, не оглядываясь. Он чувствовал, как внутри него прибавляется сила, теплое, пульсирующее свечение. Он не просто забрал. Он присвоил. Его собственный, невидимый резерв пополнился.

— До новых встреч, господин Жун, — бросил он на прощание.

Дверь закрылась. Он оставил за собой не просто семью. Он оставил семя раздора, зависти и нового, всепоглощающего страха. Они получили год, но потеряли нечто неосязаемое и куда более важное. А Лу Вэй сделал первый шаг. Он вступил в иру, где ставкой была сама жизнь, и где он был единственным, кто знал правила.

Глава 2: Цена наличными

Вернувшись в свою убогую квартирку, пахнущую старым линолеумом и одиночеством, Лу Вэй не чувствовал триумфа. Он чувствовал пустоту, огромную и зияющую, как пропасть. Он включил свет — тусклая лампочка мигнула, освещая заставленный бумагами стол. Он высыпал на него пачку денег, оставшихся после сделки со студентом. Банкноты пахли чужими руками, чужими потами.

Он подошел к зеркалу. Над его собственной головой не было цифр. Только пустота. Он был слепым пятном в собственном зрении, дырой в паутине времени. Кто он теперь? Призрак? Бог? Бухгалтер?

«Бухгалтер», — мысленно усмехнулся он. Да, это точнее.

Он сел и открыл старый потрепанный блокнот. На первой странице он вывел каллиграфическим почерком: «Реестр операций».

Актив:

Студент Алик. Приобретено: 1 год. Стоимость приобретения: 300 000.

Семья Жун. Продано: 1 год. Стоимость продажи: 5 лет жизни Чжэна Жуна.

Баланс:

Чистое сальдо: + 4 года. Резерв: 5 лет.

Пять лет. Пять лет жизни сына могущественного клана теперь пульсировали где-то внутри него, холодным сгустком чужой энергии. Он не чувствовал себя моложе или сильнее. Он чувствовал себя... тяжелее. Как будто на душу легла гиря.

Раздался стук в дверь. Ритмичный, нервный. Лу Вэй вздрогнул. Никто не навещал его. Он сунул часы в карман, ощущая их тяжесть, как кобуру с оружием, и открыл.

На пороге стояла его соседка, Ли На. Та самая, что мечтала о богатом муже и обычно смотрела на него с легким презрением. Сегодня ее взгляд был иным — растерянным, испуганным.

— Лу Вэй, извини... — она теребила край своей дешевой кофты. — У меня... потоп, кажется. Смеситель. Не мог бы ты посмотреть? Больше не к кому обратиться.

Он кивнул и пошел за ней. В ее крошечной квартирке пахло дешевым парфюмом и действительно, сыростью. Он молча пошел на кухню, где из-под крана сочилась вода. Над головой Ли На парила цифра: 52 года, 87 дней.

Пока он копался с разводным ключом, она говорила. Говорила о работе, о глупом начальнике, о подруге, которая вышла замуж за иностранца и уехала. Ее слова были пусты и суетливы, но сквозь них проступало отчаяние одинокой жизни в каменной клетке мегаполиса.

Лу Вэй чинил кран и думал. Пятьдесят два года. Долгая жизнь. Она могла бы продать год. Всего один. Ей бы и не стало заметно. А он... он мог бы дать ей денег. Помочь. Сделать ее жизнь чуть легче. Это же милосердно, да?

Он закончил, вытер руки.

—Готово.

— Спасибо! — ее лицо озарила искренняя, беззащитная улыбка. В этот момент она была почти красива. — Я... я могу тебя как-то отблагодарить? Пригласить на ужин?

Он посмотрел на нее. На ее уставшие, но полные надежды глаза. На цифру над ее головой. И вдруг с абсолютной ясностью понял: он не может. Он не может предложить ей сделку. Потому что это будет уже не бизнес. Это будет предательство. Предательство той хрупкой человечности, что еще оставалась в этом застывшем мире.

— Не стоит, — сухо сказал он и вышел, оставив ее с ее благодарностью и ее нерастраченными пятьюдесятью двумя годами.

Вернувшись к себе, он снова открыл блокнот. Четким, безжалостным почерком он вывел ниже:

Принцип №1: Не предлагать. Желающий найдется сам.

Принцип №2: Эмоции — помеха для расчета.

Принцип №3: Клиент должен полностью осознавать цену.

Он откинулся на стуле и закрыл глаза. Перед ним проплывали лица: восторг Алика, ужас Чжэна, улыбка Ли На. Они были разными, но объединяло их одно — они были сырьем. Добычей. Топливом для его машины.

Его размышления прервал тихий, настойчивый звук. Не с улицы. Он исходил из кармана. Лу Вэй вынул часы. Стрелки на циферблате, обычно замершие, теперь медленно, но верно двигались, показывая реальное время. Но это был не тикающий звук. Это было тонкое, едва слышное позвякивание, исходящее от самой бронзы корпуса.

Он присмотрелся. Внутри стекла, в такт звону, вспыхивала и гасла крошечная искорка. Он никогда не видел ее раньше. Это было похоже на сигнал. На чей-то ответ.

Ледяная струя пробежала по его спине. Он не был единственным. Кто-то или что-то только что заметило его первую, громкую сделку. Возможно, это был коллега. А возможно — надзиратель.

Внезапно он почувствовал себя не охотником, а мышью в огромном, темном лабиринте, где правила были ему неведомы.

Он резко встал и подошел к окну. Город внизу кишел жизнью, миллионами сияющих таймеров. Он сжал часы в руке. Страх сменился холодной решимостью. Чтобы выжить, чтобы не стать разменной монетой в чужой игре, ему нужно было стать сильнее. Быстрее. Безжалостнее.

Ему нужна была сеть. Ему нужны были агенты. Ему нужны были глаза и уши на улицах. И он знал, с кого начать.

Достав телефон, он нашел в записной книжке единственный номер, под которым было имя: Алик.

Он набрал его. Трубку сняли после первого гудка.

— Алло? — голос студента звучал взволнованно и подобострастно.

— Это Лу, — сказал Торговец, глядя на миллионы огней. — Ты говорил, что хочешь сотрудничать. У меня для тебя есть дело. Небольшая работа. На разведку.

Глава 3: Время, что течет сквозь пальцы

Алик оказался рьяным и предприимчивым учеником. Он не просто искал клиентов; он чувствовал их отчаяние, их жадность, их слабости. Он был тенью Лу Вэя, его голосом в мире, который все еще верил в линейность и необратимость жизни. Сделки пошли одна за другой: стареющий актер, отдавший пять лет за роль, которая вернула ему славу; финансист, купивший десятилетие, чтобы завершить слияние корпораций; молодая девушка, продавшая два года жизни, чтобы оплатить лечение матери.

С каждым контрактом резерв Лу Вэя рос. +10 лет. +25. +50. Цифры в его блокноте превратились в абстракцию. Он больше не видел за ними лиц. Только баланс.

И с каждым изъятым годом в нем прибавлялось не только силы, но и чего-то чужого. Это началось с легкого головокружения — запах духов, которых он не носил, обрывок мелодии, которую никогда не слышал. Потом пришли сны. Яркие, как воспоминания. Он был юным Аликом, влюбленным в свою «богиню», и чувствовал жгучую, глупую страсть. Он был Чжэном Жуном, стоящим у окна в своем офисе на сотом этаже и с ненавистью глядящим на отца, чья тень не давала ему дышать. Он был той самой девушкой, держащей за руку умирающую мать, и его сердце разрывалось от ее боли.

Он перестал спать. Зачем? Сон был для смертных, а его сны были реальнее яви. Он сидел в своей квартире, ставшей ему и дворцом, и тюрьмой, и смотрел на застывший город за окном. Он мог остановить время на сутки, на двое, просто чтобы побыть в тишине. Но тишина теперь была полна шепотами.

Часы в его кармане стали тяжелее. Та самая искорка внутри них pulsровала теперь постоянно, словно тревожный маяк. Иногда ему казалось, что он слышит в ее свете отзвук другого тиканья — далекого, хаотичного, как будто десятки часовых механизмов в разных уголках города откликались на его зов. Или предупреждали.

Однажды, глядя на свое отражение в темном окне, он не увидел себя. На мгновение его черты расплылись, и ему показалось, что он смотрит в лицо старика Жуна. Он отшатнулся, и отражение вернулось к норме. Но в глазах осталась чужая, холодная мудрость.

Он понял, что теряет берега. Понял, что «Лу Вэй» — офисный работник, мечтавший о богатстве, — медленно растворяется в массе чужого времени, как кусок сахара в бурлящем чае. Он был уже не человеком, а сосудиком, через который протекали чужие судьбы.

Именно в этот момент отчаянная мысль посетила его. Что, если он сможет не просто перераспределять, а возвращать? Что, если он сможет вернуться в свое прошлое и исправить ту единственную ошибку, что навсегда искалечила его жизнь — смерть младшей сестры, погибшей в автокатастрофе по его вине, когда он был подростком? Ведь он был повелителем времени. Разве не этого он хотел?

Он схватил часы. Его резерв был огромен. 127 лет. Целая человеческая жизнь у него в руках. Он сосредоточился на одном воспоминании, на одной дате. День перед аварией. Он мысленно вложил в часы всю свою волю, все накопленное время, приказав им отбросить его назад.

Мир не застыл. Он поплыл. Краски смешались в водоворот, звуки вытянулись в пронзительный вой. Его тело, его сознание рвануло сквозь плотную ткань лет. Он чувствовал, как его резерв тает с пугающей скоростью: 100 лет... 50... 20...

Он упал на колени, задохнувшись. Воздух был другим — более свежим, пахшим цветущей акацией. Он был в своем старом районе. Рядом стоял его дом. Из окна доносился смех. Его смех. И смех его сестры, Сяо Ли.

Сердце его заколотилось. Он сделал это! Он был здесь, за день до своей вечной вины. Он видел себя молодым, глупым, бегущим на улицу с мячом. И вот она — его сестра, живая, сияющая, выбегает за ним.

«Братец, подожди меня!»

Он шагнул вперед, чтобы остановить их, чтобы сказать... что? Но его ноги не слушались. Он был призраком в собственном прошлом. Он мог видеть, но не мог взаимодействовать. Он был лишь наблюдателем, потребителем, а не творцом.

Он с ужасом смотрел, как разворачивается знакомая трагедия. Мяч выкатывается на дорогу. Юный Лу Вэй бросается за ним. Сяо Ли, крича, бежит следом. Скрип тормозов. Глухой удар.

Он закричал. Беззвучно. Он пытался броситься вперед, заслонить ее собой, но его тело было дымом. Он мог только смотреть, как жизнь уходит из ее глаз, снова и снова, в еще более мучительном повторе, потому что теперь он видел все в деталях, которых не помнил — оттенок ее платья, веснушки на носу, испуг в ее взгляде.

Его выбросило обратно в настоящее с такой силой, что он ударился о стену своей квартиры. Он лежал на полу, всхлипывая, в пустоте. Его резерв был почти исчерпан. 1 год, 3 дня. Он потратил целые жизни, чтобы стать пленником самого болезненного момента своей судьбы.

Он поднял голову. Город за окном жил своей жизнью. Миллионы таймеров. Миллионы возможных сделок. Но он смотрел на них и не видел ресурса. Он видел такие же истории, такие же боли, такие же неисправимые ошибки.

Он посмотрел на свои руки. Они дрожали. Чужие голоса в его голове стихли, придавленные грузом его собственного, неизменного прошлого. Он не стал богом. Он стал архивом. Хранителем чужих жизней и собственного нескончаемого раскаяния.

Он достал часы. Искорка внутри них pulsровала ровно, как сердце. Она больше не пугала его. Она была просто констатацией факта. Он был частью системы. Винтиком в механизме, который он так и не понял.

Лу Вэй встал, подошел к столу и открыл свой блокнот. На чистой странице он вывел одно-единственное предложение, подводящее итог всей его деятельности, всем его мечтам и всем его потерям:

«Время нельзя купить. Его можно только обменять на себя».

Он отложил ручку. В тишине комнаты его собственное, невидимое время текло сквозь пальцы, и он впервые за долгие недели ощутил его неумолимый, равнодушный ход. Он был снова всего лишь человеком. Но человеком, навсегда застрявшим между мирами, человеком, который знал цену всему и цену ничего.лу и открыл свой блокнот. На чистой странице он вывел одно-единственное предложение, подводящее итог всей его деятельности, всем его мечтам и всем его потерям:

«Время нельзя купить. Его можно только обменять на себя».

Он отложил ручку. В тишине комнаты его собственное, невидимое время текло сквозь пальцы, и он впервые за долгие недели ощутил его неумолимый, равнодушный ход. Он был снова всего лишь человеком. Но человеком, навсегда между мирами, человеком, который знал цену всему и цену ничего.я нельзя купить. Его можно только обменять на себя».

Он отложил ручку. В тишине комнаты его собственное, невидимое время текло сквозь пальцы, и он впервые за долгие недели ощутил его неумолимый, равнодушный ход. Он был снова всего лишь человеком. Но человеком, навсегда между мирами, человеком, который знал цену всему и цену .

Глава 4: Статуя во Дворце Времени

Тишина в квартире Лу Вэя стала иной. Раньше она была пустой, теперь же она была густой, как смола. Его собственный год и три дня, отмеренные над его невидимым таймером, тянулись с мучительной медлительностью. Каждый час был похож на предыдущий, каждый миг был наполнен эхом тысяч чужих прожитых жизней. Он стал сейфом, хранящим украденные воспоминания.

Он больше не искал клиентов. Алик, напуганный его преображением, исчез. Лу Вэй почти не двигался. Он сидел в кресле у окна, наблюдая, как таймеры прохожих зажигаются и гаснут, как светлячки в сумерках. Он видел, как жизнь, которую он когда-то считал валютой, текла мимо — любовь, ненависть, надежда, отчаяние. Он мог вычислять ее стоимость с математической точностью, но больше не понимал ее ценности.

Его тело начало меняться. Кожа приобрела странный, перламутровый оттенок, будто покрылась патиной древних часов. Движения стали плавными, почти замедленными, даже когда время текло нормально. Взгляд, устремленный в окно, казался обращенным не на город, а сквозь него, в саму ткань реальности. Он превращался в статую, памятник самому себе — Торговцу, который стал своим товаром.

Однажды ночью он поднес к глазам карманные часы. Бронза на ощупь была уже не холодной, а температурой его собственного тела. Внутри искорка pulsровала в такт его собственному сердцу. Он понял, что часы не просто инструмент. Они — паразит, или, может быть, симбиот. Они питались его человечностью, его связью с линейным временем, и в обмен давали ему силу, которая медленно превращала его в нечто иное.

Он вспомнил свой прыжок в прошлое. Это был не акт силы, а последний, отчаянный крик его умирающего «Я». И механизм времени, холодный и безжалостный, ответил ему с абсолютной, беспощадной логикой: ты можешь наблюдать, но не можешь изменить. Ты — учетная запись, а не автор.

В его сознании, как на разбитом экране, одновременно проигрывались сцены: Алик целует свою девушку с новым телефоном; Чжэн Жун с ненавистью смотрит на портрет отца, получившего еще год жизни; старец Жун, отчаянно цепляющийся за власть, которую все равно придется отпустить; слезы той девушки у постели умирающей матери. Он был заложником каждого из этих моментов. Он не проживал свою жизнь — он обслуживал чужую.

И тогда его осенило. Самая страшная сделка была не между ним и его клиентами. Она была между ним и самой Силой. Он продал свое «сегодня» ради иллюзии контроля над «завтра». И теперь завтра наступило. Оно было вечным, пустым и полным чужих вчера.

С последним усилием он поднялся с кресла и подошел к зеркалу в прихожей. Тот, кто смотрел на него оттуда, был незнакомцем. Лицо, лишенное возраста, глаза — два озера из жидкого серебра, в которых плескалась вся скорбь мира. Он был больше не Лу Вэем. Он был Вместилищем.

Он медленно поднял руку и коснулся стекла зеркала. В этот миг часы в его кармане вспыхнули ослепительно-белым светом, затопив комнату. Звон, который он слышал лишь отголосками, теперь превратился в оглушительный хор — гул миллионов часов, миллионов сердец, бившихся в унисон.

Это был не сигнал. Это был призыв.

Сила, которую он накопил, вырвалась наружу. Но это была не его сила. Это было время, которое он украл. Оно требовало выхода. Оно требовало возвращения в поток.

Свет поглотил его. Он не чувствовал боли, только невероятное облегчение, как будто с него сняли кожу, набитую свинцом. Его сознание, его «я», растворилось в этом сиянии. Он перестал быть человеком, перестал быть Торговцем. Он стал частью самого Времени — безликим, всеобъемлющим, вечным.

Он видел, как гасли таймеры над головами людей, чьи жизни он брал, и как их сроки возвращались к своему первоначальному течению. Он видел, как Алик, уже стареющий, вдруг вздрагивал, ощущая непонятную пустоту в памяти о том самом году. Он видел, как Чжэн Жун, чувствуя внезапную легкость, впервые за долгие годы по-настоящему улыбался.

Он отдавал долги.

Эпилог

В опустевшей квартире на столе лежал потрепанный блокнот. На последней странице, под строкой «Время нельзя купить. Его можно только обменять на себя», появилась новая надпись, возникшая из ниоткуда, выжженная бледным светом:

«Сделка завершена. Баланс равен нулю».

Рядом на полу лежали бронзовые часы. Стекло было темным, стрелки застыли навсегда. Они были просто куском металла. Их работа была закончена.

А по улицам города текли люди, каждый со своим таймером, каждый со своей судьбой. Никто не знал, что на мгновение равновесие было нарушено, а затем восстановлено. Никто не помнил Торговца по имени Лу Вэй.

Он стал тишиной между тиканьем часов. Паузой между вдохом и выдохом. Он обменял себя на горькое знание, что единственный способ не потеряться во времени — это проживать его, а не торговать им. И в этом был его конец, и в этом была его последняя, единственно верная сделка.