Тоска

Последнюю ночь в колонии Ольга совсем не спала, все ворочалась с боку на бок и только в самый глухой предрассветный час провалилась в тревожное небытие минут на десять, в котором привиделась ей с высоты горбатая ночная дорога с редкими машинами и ряды поднимающихся вдали огней, от которых захватывало дух; очнувшись она долго не могла поверить, что все уже позади – и страшные дни и ночи, затерянные на самой темной глубине заточения. Вид пустой тумбочки (все свои вещи она раздала) привел ее в чувство, и снова перехватило дыхание: сегодня всему конец.

Она в тысячный раз повернулась на неудобной подушке и окончательно распрощалась с надеждой на сон. Из окна падал косой свет прожектора, рисовал на стене и койках ломаные линии оконной решетки. В скособоченных квадратах по обшарпанным стенам ползли капли дождя. Ольга не любила мучить себя дурными мыслями, но среди сопения и храпа ничего больше не оставалось. Обрывки докучливых фантазий, неверие и предвкушение мешались с тревогой и страхом.

Все свои связи со внешним миром она растеряла в беспечном прошлом вместе со смартфоном, конфискованным при задержании четыре с половиной года назад – с ума сойти как давно! Номер телефона Ольга помнила только домашний, правда звонить по нему было некому – три года назад в колонию пришло сухое письмо от Нины Васильевны с коротким известием о смерти матери, которую Ольга к тому времени не видела уже десять лет. Единственное письмо, полученное ей за все годы заточения. Но она помнила еще пару адресов и два месяца назад отправила на них открытки со своим именем и одной большой датой – кому надо, тот поймет.

Конечно, будет здорово, если ее встретят Зубов и Фомичева, но они, честно говоря, так – семьдесят на тридцать, могут и не приехать. Не потому, что друзья плохие, а потому что тяжелы на подъем и вряд ли соберутся в такую глушь. К тому же теперь у них наверняка «малые» завелись. Скорее всего приедет Толик (процентов восемьдесят пять-девяносто). Ну а уж Дианка-то со своим – тут точно целая сотня, без вариантов. Они ведь были с ней не разлей вода. Вот уж они обнимутся и рассмеются со старой подругой, а потом, наверное, и всплакнут. Как же она теперь выглядит, интересно? Снова накатила тревога. Где-то заскрипели двери и забарабанил дождь по козырьку хозяйственного блока.

Когда затрубил сигнал подъема, Ольга сидела на койке полностью одетая – в робе и кедах, только надоевшую косынку надевать не стала. Пара местных «подружаек», таких же одиноких, подошли попрощаться. За натянутыми улыбками она увидела чужую тоску, от чего ей стало неловко – вспомнилось, как сама заглядывала в счастливые лица выходивших на свободу и попыталась как могла приободрить «подружаек».

После зарядки Ольга отнесла в прачечную постельное белье и матрас, затем сходила со всеми на завтрак, но к еде не притронулась, только пила подкрашенный сгущенкой цикорий, ловя на себе завистливые взгляды. И вот, наконец, в начале девятого явившаяся в барак прапорщица с «ливерным» лицом прокричала заветные слова:

– Гарпунова! С вещами на выход!

Ольга получила в кассе тысячу рублей одной купюрой и четыре монеты – три пятака и одну двухрублевку, а также билеты на поезд до Нижнего Тагила и до станции Зимний-II в Республике Коми. Она усмехнулась, увидев название населенного пункта, в котором была прописана. Ехать в затерянный среди снегов городишко на краю земли она, конечно, не собиралась – уж лучше в колонии еще пять лет оттрубить, чем вернуться в дыру, которую она когда-то поклялась покинуть раз и навсегда и клятве своей оставалась верна уже почти половину жизни. Сдаст она билет на вокзале, может пару тысчонок отвалят. Из кассы Ольгу отправили на склад через дорогу.

Сентябрьское утро по северной традиции бодрило ледяным ветерком, приносившим с реки запахи ила, гнилых водорослей и сырой древесины. Она часто их ощущала, работая в тюремном огороде или подметая дорожки между бараками, но теперь к ним примешивался какой-то новый незнакомый запах. Ольга обрадовалась, когда на складе ей выдали тот самый спортивный костюм «Найк» с толстовкой, в котором ее задержали на пункте пропуска Лудонка, а также желтые непромокаемые кроссовки «Асикс». Когда-то у нее еще водились денежки, которые она не скупясь тратила на качественные спортивные шмотки. Ей вернули даже ее любимую красную бейсболку «Аутри». Но настоящим сюрпризом оказался айфон, извлеченный со дна картонной коробки и переданный ей вместе с зарядкой. На нем правда появилась диагональная трещина по всему дисплею, но это совершенно точно был ее айфон. На момент начала отсидки – самая топовая модель.

Когда Ольгу вели по внутреннему дворику к воротам КПП, изморось сменил изобильно-противный дождь. Крупные капли били по плечам, обнаженной шее, козырьку бейсболки и одноразовому пакету, в котором лежали сухой паек, зарядка, зубная щетка и мыло – все ее вещи, не считая айфона в кармане спортивных штанов. У внутренних дверей Ольга вдруг обнаружила, что волнуется как школьница. «Просто сделай, все что можешь», беззвучно прошептала она слова, которые всегда говорила себе перед тем, как сорваться со стартовой тумбы под орущие крики с трибун. Ольга глубоко вздохнула. Кого же она увидит первым? Зубова? Толика? Дианку? А может быть сразу всех – смеющихся, подбадривающих друг друга в ожидании ее у какой-нибудь большой крутой машины? Вот это будет настоящий подарок! Сколько новостей она услышит! Сколько поведает сама. Натянув бейсболку на глаза, Ольга вышла из колонии. Дверь за ее спиной тотчас захлопнули и закрыли на засов. С замиранием сердца она подняла взгляд. На площадке перед воротами не было ровным счетом никого.

***

Телевизор разразился визгом пляшущих девиц в сарафанах и Варвара завертелась в поисках пульта, проклиная свой вчерашний забег за второй бутылкой «Мороши». Повод, надо признать, был откровенно надуманным, а эффект себя не оправдал. Зато расплата не подкачала. Перед глазами кружились симметрично разложенные ножи, вилки, чайные ложки, разноцветные ромбики полотенец, пирамида тарелок – строго от большей к меньшей. Плита сияла хромом как в магазине. Шеренга бутылок у стены пугала своей нездоровой прямизной. Пульта нигде не было.

За окном по-осеннему уныло смеркалось, туман обволакивал огни фонарей и прожекторов на катке, мелкая изморось дрожала на чистом стекле. Взгляд Варвары остановился на золотистых шляпках двух саморезов, ввинченных в оконный импост. Дурной признак, решила она и потянулась к телевизору, стоявшему высоко на холодильнике. В висках запульсировало с удвоенной силой.

Кнопка до которой она дотянулась, как оказалось, переключала каналы, а не звук. Теперь по телевизору показывали лес. Слышался шелест веток и пение птиц. По крайней мере никто не визжит, подумала она, доставая сигарету и заглядывая в смартфон, в котором крутилось колесико загрузки.

Выпустив облако дыма, Варвара подняла лицо. Камера, плавно раскачиваясь продолжала демонстрировать лес, перемежаемый полянками. В углу белел крупный логотип в виде лебедя с надписью «Дрезна ТВ».

– Где он это находит? – проворчала она.

Между тем на экране за березами вдруг быстро прошагал человек в нестиранном костюме овцы. Он двигался справа налево, сутулясь и широко размахивая руками, будто загребал ими воздух. Камера попыталась ухватить его, стремительно набирая масштаб. Среди веток мелькнула грязно-мохнатая нога крупным планом, зазвучала тревожная музыка.

Варвара стряхнула пепел в мойку и, повернув голову к ванной, безо всяких усилий громыхнула прокуренным голосом прирожденной хабалки:

– Ватрушка, как все прошло?!

Ее младший брат Виктор Летягин, стоявший в это время в ванной перед зеркалом, продолжал молча скоблить впалые щеки опасной бритвой.

Потыкав безо всякого результата пальцем в дисплей смартфона, Варвара окончательно вышла из себя.

– Достало! – прошипела она, и швырнув смартфон на стол, вышла из кухни.

В дверях комнаты на мгновение задержалась – взгляд уперся в сиреневую Черничку на подоконнике. Положив передние лапы между задних с простодушным удивлением, которое при желании можно было принять за укор, она глядела на незваную гостью парой черных стекляшек. Мордочка в форме месяца – рогами кверху и бантик на шее.

Немного страшась своего необдуманного порыва, Варвара неуверенно села перед компьютером, пошевелила мышкой. Слава богу – включен. Стараясь не глядеть по сторонам, чтобы не увидеть ничего лишнего, она кликнула на знакомую иконку браузера. От количества вкладок зарябило в глазах. С ума сойти! Она окончательно пожалела о своем решении. Первая же увиденная страница испортила ей настроение и дала понять, что все ее вопросы не имели смысла. Хуже некуда, Ватрушка! Взгляд против воли пробежался по новостному заголовку полугодовой давности:

Прекращены поиски блогеров, пытавшихся забраться на глубоководную станцию «Гидросфера-11»

Варвара перешла на соседнюю вкладку, и увидев племянницу поняла, что сегодня тоже не обойдется без бутылки. Возможно, даже без двух. Суетливо кликая по крестикам вкладок, она видела одно и тоже, ничего не понимая. Нет, она ей приснится сегодня. Этот псих открыл десять одинаковых страниц. Точно приснится. Кошмары преследуют ее с детства, у них это семейное. Варвара посмотрела на окно и увидела шляпки саморезов в том же месте, что и на кухне.

Она выругалась и вернулась к монитору, сразу же встретившись взглядом с мертвой племянницей. Все-таки в ней было что-то от их матери. Не в лице и не в фигуре, а в позах и движениях что ли. Что-то неуловимое все-таки было. Варвара закрыла последнюю ютубовскую вкладку и удивилась новым открытиям. Пепел упал на джинсы.

– Страховочная привязь, спусковое устройство, зажимы… – читала она, щурясь на монитор.

– Не кури в ее комнате. – Раздался справа механический голос.

Варвара закатила глаза, судорожно выхватывая изо рта сигарету.

– Боже! – закричала она, пытаясь скрыть испуг. – Вечно ты подкрадываешься!

Виктор стоял в дверном проеме, сжимая в руке опасную бритву. Глаза у него были большие, проницательные, лоб высокий, черные волосы поредели, но залысин еще нет, несмотря на возраст, губы как всегда – печально опущены, словно у готового расплакаться ребенка.

– Что все это значит?! – Варвара указала обеими руками на монитор.

Он сложил опасную бритву, сунул ее в нагрудный карман рубашки и молча вышел из комнаты.

Она догнала его на кухне, намереваясь разразиться бранью, но не успела. Он глядел в окно, сцепив руки за спиной.

По телевизору какой-то мужик с закрытым черным квадратом лицом на фоне леса говорил что-то про заутюженные солнцем стебли и отгравированные плавуны.

– Вчера ночью я проснулся на аллее, – сказал Виктор, не оборачиваясь.

Варвара обожглась сигаретой и не глядя швырнула ее в мойку.

– Нет, так не пойдет! – решительно заявила она ему в спину. – Что бы ты там не задумал, ты знаешь – ни к чему хорошему это не приведет! Я тебя отправлю, сам знаешь куда!

Он продолжал глядеть в окно на узкую прямую дорожку между парком и катком, размытую мутным светом четырех равноудаленных фонарей. Летом они прятались в густых кронах и со своей задачей фактически не справлялись, но и зимой на всю аллею их не хватало. Шаг надо было сделать короче.

Варвара решила сменить тактику – отказалась от привычных угроз и попыталась прибегнуть к его оружию.

– Слушай, кто из нас инженер, а? – заговорила она на полтона ниже. – Ну вот скажи мне логически, как ты сам любишь. Допустим… Нет, это бред, но допустим, – Варвара развела руками, – тогда, где они? Почему не возвращаются?

Она возмущённо глядела ему в спину, ожидая ответа.

Он повернулся, на губах – непривычная усмешка.

– Что, думаешь я кукухой поехал?

– Думаю!

– Помнишь Мария в детстве отправляла ее летом к матери?

– Ну.

– Она не любила на самом деле.

– Ну-ну!

– Через неделю у обеих терпение заканчивалось. Она мне потом жаловалась – бабушка мол на нее кричит. Я говорю – у тебя что языка нет? А как, говорит, я при ней скажу? Она ж обидится! Созванивались ведь они всегда вместе по скайпу. Ну вот мы и придумали тогда…

Он замолчал.

– Что, что придумали?

Он вдруг подошел к Варваре, схватил за руку.

– Пойдем.

– Что?! – перепугалась она.

– Покажу.

Он притащил ее в комнату, склонился над компьютером. Снова всплыло это проклятое видео. Последнее живое изображение ее племянницы. Она не смотрела этот ролик и смотреть не собиралась, но понимала – сейчас не отвертишься.

– Смотри.

Три с половиной миллиона подписчиков, четыреста восемь тысяч лайков, бесконечные «RIP» в комментариях. Видеоролик короткий, судя по таймингу – всего три с половиной минуты. На экране трое молодых людей: два парня и ее племянница, стоят у бетонного забора с желтыми ромбиками на прошлогоднем ковре из опавших листьев (мелькнула мысль – как перед расстрелом). Виктор кликнул куда-то в конец, Варвара вздохнула и успела подумать: «если их было трое, то кто же снимал?» и тут же отогнала эту мысль – не ровен час, и она свихнется.

Смех из динамиков ворвался в комнату.

Рослый парень с хвостиком возбужденно жестикулировал.

– Итак, друзья, повторю мы уже совсем близко! – говорил он скороговоркой. – То, что вы увидите в нашем следующем ролике, перевернет ваше представление, даже не то, что о диггерстве, и всем, чем мы тут занимаемся. – Парень пренебрежительно махнул рукой и перешел на торжественный шепот, усиленный хорошим микрофоном. – Оно перевернет ваше представление о жизни, о мироздании, обо всем что вы знали! Поверьте, после того, что мы вам покажем, ваша жизнь никогда не будет прежней! И больше я вам ничего не скажу! Ждите! А пока с вас палец вверх, колокольчик, бай-бай, баттерфляй, увидимся в будущем!

Фокус камеры сместился на парня и девушку. Оба с улыбками тоже помахали, девушка при этом коснулась другой рукой основания шеи, как будто у нее болело горло.

Виктор нажал на паузу и повернулся к Варваре.

– Так вот тогда мы с ней и придумали этот жест, – повторил он, спокойно глядя Варваре в глаза.

Она ничего не понимала.

– Какой жест?

Он коснулся пальцем изображения своей дочери, замершей с ладонью, приложенной к шее.

– И что это значит?

– Папа, забери меня отсюда.

***

Ольга вышла в центр пустынной площадки, окруженной сиротливыми кустиками, огляделась. Въездные ворота с этой стороны казались настоящими исполинами. Напротив, за разбитой дорогой перелесок отделял широкую печальную реку, над которой протянулась серая стена дождя, переходившего уже в настоящий ливень. Ольга накинула на голову капюшон толстовки и зашагала по дороге, постепенно ускоряя шаг. Движение разогнало кровь, минутное недоумение поглотило опьянение свободой – впервые за четыре с половиной года она идет куда хочет, и никто ей не указ. Ольга улыбнулась, дождь хлестал в лицо, по щекам и подбородку стекала дождевая вода.

– Ну, черти! Я вам устрою!

Минут через пять над сотрясаемыми ветром кронами показались строения и даже какие-то пятиэтажки вдали, а вскоре ей навстречу из-за поворота вышли двое парней, ­жавшихся под одним зонтом. Мокрыми побитыми руками они отправляли в рот семечки и плевались в ливень шелухой.

– Ребят, не в курсе, где тут вокзал или че? – обратилась к ним Ольга.

Голос у нее был слегка грубоватый, но дружелюбный и уверенный.

Парни с интересом посмотрели на нее: стройная спортивная фигура, длинные ноги, широкие плечи, ростом чуть выше их и какое-то странное обезоруживающее простодушие в лице.

– Ты правильно идешь, – ощерился один из парней, демонстрируя отсутствие пары передних зубов, – за поворотом увидишь железку, чеши вдоль нее и выйдешь на станцию.

– Только откинулась чтоль? – поинтересовался второй.

­– Ага.

– Ну и как?

– Уле-е-ет! – засмеялась Ольга.

Будто заряжаясь от ее радости, парни тоже засмеялись.

– Ну удачи.

– Спасибо!

До вокзала она добралась уже промокшей до нитки. Впрочем, вода в любом виде ее никогда не пугала. Спустя пятнадцать минут она сидела закинув ногу на ногу в зале ожидания провинциального вокзала, с аппетитом поедая разогретый в микроволновке чебурек и поглядывая в треснутый экран смартфона, который только-только показал первое деление зарядки от вокзальной розетки. На соседнем сиденье примостился стаканчик с дешевым кофе из автомата.

Круживший неподалеку мент возник в поле зрения.

– Справка имеется? – спросил он.

– А то. – Ответила Ольга, откусывая сложенный пополам чебурек.

Мент улыбнулся, кивнул и отчалил.

До отправления электрички оставалось больше трех часов, и Ольга решила не тратить времени понапрасну. Пароль от смартфона, слава богу, остался прежним, сим-карту, правда, давно заблокировали. Зато все контакты сохранились в телефоне. Заглянув в галерею, она увидела улыбающиеся лица, непроизвольно вздохнула, но взяла себя в руки – еще будет время предаться приятным воспоминаниям.

Выйдя из вокзала, Ольга обогнула гигантскую лужу и на другой стороне пустынной разбитой площади нашла салон связи, примостившийся с торца обшарпанной трехэтажки, между алкомаркетом и парикмахерской. Купив самую дешевую сим-карту с запасом интернета в пятнадцать гигабайт, она вернулась на станцию, снова воткнула зарядку в розетку и для начала позвонила Фомичевой – по вотсапу для экономии средств. Никто не ответил. С Христофором – та же история. Их обоих правда давно не было в сети, но вот Толик, например, был пять минут назад. Она позвонила ему. И тот не ответил. Видать боится – номер-то, незнакомый. Ольга написала ему в чат: Толик, это я! Не узнал? И смайлик – хохот до слез, за ним еще один – конская голова, намек на их общую шутку про говорящую лошадь. Толик прочитал сообщение и тут же вышел из сети. Это Ольга, дописала она. Толик прочитал, и снова не ответил. Ольга хмыкнула.

Дианки и ее парня в вотсапе она вообще не нашла. Позвонила старой подруге напрямую и услышала: «Абонент в сети не зарегистрирован, перезвоните позже».

Следующие полчаса Ольга перебирала контакты и звонила всем, кого можно было считать если не друзьями, то хотя бы хорошими приятелями. Почти никто не отвечал, а те, кто отвечали, не узнавали ее или же узнавали, но как будто с трудом и говорили односложно и холодно – так что Ольге ничего не оставалось, как с чувством стыда за свое чересчур эмоциональное приветствие завершать разговор под надуманными предлогами.

В конце концов ей стало это надоедать, она ощущала себя как измочаленный специалист по холодным продажам.

Надежда мелькнула, когда удалось дозвониться до младшей двоюродной сестры Дианки, которая когда-то помогала им с жильем в Казани, куда они заехали на пару дней в ходе одного из своих самых затяжных и веселых трипов. У девушки была красивая фотка на аве – стройная загорелая фигура, белый песок и надпись в статусе: «Твое солнце».

– Какая Ольга? – холодно переспросила девушка, когда Ольга набросилась на нее с приветствиями.

– Подруга Дианки, разве не помнишь? Казань. Семь лет назад.

– А-а, ну да. – Произнесла девушка как будто разочарованно.

– Слушай, она похоже номер сменила, может скинешь мне ее новый?

– Э-э, я не знаю.

– Не знаешь?

– Да мы с ней уже лет пять не общаемся.

Далекий голос на том конце сквозь смех позвал девушку.

– Ладно, мне пора. ­– Сказала она и отключилась.

Ольга опустила руку с телефоном.

Как будто времена изменились, подумала она, а может теперь так принято или все дело в ее новом прошлом?

Тем не менее время шло и Ольге пора было определяться, что делать дальше. Не на вокзале же ей ночевать. Раньше она как-то об этом не задумывалась – планировала погостить у подруг, сначала у одной, потом у другой, взять денег в долг – учитывая сколько сама она одалживала и сколько дорогих подарков дарила, спуская на них все призовые, это не казалось какой-то проблемой. Потом вернется на старую работу, судимость она всерьез не воспринимала, Эдуард всегда к ней хорошо относился, да и понятно всем, что она никакая не преступница, а просто стала жертвой дурацких обстоятельств.

Она позвонила Эдуарду. Нет ответа. Написала ему в вотсап. Он прочитал и тотчас заблокировал ее. Ольга нахмурилась. Тревога росла, пока список тех, кому она могла позвонить, таял на глазах. Ей не отвечали, «не узнавали», разговаривали холодно или «через губу». Ольга, от природы не умевшая сердиться, только удивлялась.

Наконец, остался последний контакт – Масленкин Юрий Петрович. Она вспомнила пожилого суховатого невысокого начальника спортшколы в Раменском, который боготворил ее и звал работать к себе тренером. Что поделаешь, для начала сойдет. Он и денег может дать и с жильем помочь, а она отработает. Бассейн, в конце концов, у них есть, а это самое главное.

Однако, представив, что и этот вариант отпадет, ей вдруг стало страшно.

К ее радости, Масленкин ответил сразу. И узнал – не стал носа воротить.

– Ольга, послушай меня, – заговорил он, каким-то непривычно старчески-скрипучим голосом, с трудом останавливая ее многословное приветствие, переходящее в просьбу, – во-первых, я там уже давно не работаю, я на пенсии, во-вторых, какая работа, Ольга, с судимостью с детьми нельзя работать, ты с какой планеты?

Вредный какой-то он стал, подумала Ольга, возраст что ли?

– Оля, тебе надо скорее выбираться.

– Спасибо за совет.

Все что он предложил ей – перевести пятьсот рублей на телефон, потому что карты у Ольги не было, но она отказалась. Она отключила зарядившийся наконец смартфон от розетки и вышла на улицу. Дождь уже закончился, она прошла по разбитому асфальту к покосившейся ржавой ограде, за которой поднимался пар над дорожками в стихийно заросшем сквере.

Неужели остается только… Нет. Ольга обеими руками подняла смартфон к лицу, открыла контакты, нажала букву «В», подумала немного и кликнула по имени Влад. С замиранием сердца приложила смартфон к уху, ожидая услышать того, по чьей вине угодила в колонию и про кого четыре с половиной года пыталась забыть.

– Номер не обслуживается, – прозвучало в ухе.

Ольга обернулась, хмуро посмотрела на серое здание вокзала – даже под облупившейся штукатуркой и ржавыми подтеками помпезные формы советской архитектуры умудрялись довлеть над окружающей разрухой. Словно вечное прошлое поднималось из могилы одной силой своего величия и перемалывало все, что считали они своим.

До нее дошло только теперь: прежняя жизнь ушла и больше не вернется. И следом как неизбежное продолжение этой мысли возникал вопрос: что же теперь делать? Подкрадывающийся ответ заставил ее ужаснуться.

***

После ухода Варвары Летягин вернулся на кухню, вынул из кармана висевшего на крючке фартука пульт и выключил телевизор, успев сосчитать количество букв на логотипе канала. Затем он посчитал бутылки с водой, перевел их в литры и перемножил. Получилось девять литров с четвертью. Выглянув в окно, он обнаружил на улице тридцать семь легковых машин, три грузовика и два микроавтобуса. А также один бобкат. На боковом фасаде ледового дворца – сорок четыре окна, по двадцать два на каждом этаже. Но он это и так знал, впрочем, проверить стоило, как и количество новостроек в ЖК «Северный». Четырнадцать. Спутниковых антенн…

На столе пиликнул смартфон.

Спутниковых антенн девять. Точнее, десять. Нет…

Он взял смартфон. Сообщение от «ПА-2» в вотсапе:

«Сегодня все в силе?»

Виктор посмотрел в окно, пересчитал антенны, их оказалось одиннадцать – он не заметил одну на втором этаже.

«Да».

«Ок».

Вернувшись в комнату, он достал из шкафа укомплектованный рюкзак. У него все было готово. Одежда: брюки карго, рубашка в клетку, дутая ветровка цвета хаки, кепка из «Спортмастера», походные ботинки – так он никогда не одевался. С его интеллигентной внешностью сойдет за грибника или провинциального поэта.

Летягин быстро переоделся, подсчитывая и складывая в уме количество вешалок в шкафу с конфетами в вазе в надежде получить нечетное число (получилось четное – двадцать шесть), затем поглядел в дверной глазок, прислушался, и убедившись, что на лестничной площадке никого, вышел из квартиры.

Перед распахнутой дверью подъезда группа соседей что-то активно обсуждала, вероятно капитальный ремонт стояка или установку шлагбаума. Увидев выходящего из лифта Летягина, они замолчали и вцепились в него взглядами, рассчитывая видимо приобщить к обсуждению насущных вопросов.

Виктор выхватил смартфон и приложил к уху.

– Слэб подойдет только из натурального мрамора, – деловито заговорил он, изображая разговор по телефону, – по размеру самый обычный. Только подберите по цвету. На большие куски режьте на камнерезке, молоток возьмите обязательно с победитом и не забудьте кусачки для модулей…

Выйдя на улицу, он убрал смартфон, свернул за угол, пересек автостоянку, миновал узкую аллею между сквером и катком, но не повернул к проспекту, а пошел дворами и пустынными улочками вдоль него. Дорогу он хорошо знал и специально вышел пораньше, чтобы дойти до промзоны пешком.

В первый месяц он совсем не мог контролировать эмоции и фактически бродил наощупь – было много встреч, поездок, разговоров и прочих глупостей и, хотя Виктор был человеком действия, он привык, чтобы это действие было точным и сокрушительным, как выстрел снайпера, но для этого ему необходимы были сотни часов подготовки и детального планирования с проработкой запасных вариантов. Возможно на то время вся эта суета была ему необходима как способ защиты и без того изношенной нервной системы, но едва ему удалось вернуться на знакомую почву холодного анализа, как сразу стало очевидным присутствие в исходных данных какого-то рукотворного искажения. Как в старой задачке про лишний рубль где ненадежный рассказчик настойчиво забалтывал необходимость рубль вычитать, а не прибавлять. Виктор давно ощущал подвох в той версии случившегося, которую ему старательно подсовывал пустопорожний мир. И в ней все как будто идеально сходилось на первый взгляд, но он, словно камешек в ботинке, всегда ощущал изъян.

В поисках этого изъяна Виктор сотни раз пересмотрел последние видеоролики Крэйзи Диггерса, перечитал все сообщения Насти в ноутбуке, до которых сумел добраться, пообщался с десятком ее друзей и знакомых, провел в раздумьях сотни часов и наконец, в одну из бессонных ночей, когда пошел за Черничкой, чтобы посадить ее на спинку дивана, его вдруг осенило.

– Да, – сказал он тогда, глядя на аллею за окном, – все сходится.

Летягин понял, где сокрыто искажение. Как всегда, виной всему оказался человеческий фактор – кое-кто нагло ссал ему в уши.

С тех пор прошло две недели. Две предыдущие попытки разговора с ним были неудачными. Оно и понятно. Но на этот раз он хорошо подготовился – разработал четкий план в своем стиле, оформил новую сим-карту и потратил в сумме около шести часов на тренировку голоса. Пока все шло по плану и если так пойдет и дальше, то уже сегодня он узнает правду. Ну а если нет, то… Виктор оттянул браслет часов и отпустил, что означало – думать об ему не хотелось. С тех пор, как все случилось, он начал считать шаги и предметы, складывать цифры в автомобильных номерах и есть еду, разложенную по разным тарелкам, но самое хреновое, что он опять начал ходить во сне. И если они окажутся правы, это означало, что все закончится и для него.

Летягин уже полчаса стоял у ворот заброшенного комбината, зная, что на КПП никого нет и его никто не потревожит. Для вида, при появлении редкого прохожего он изображал, будто говорит по телефону. Вскоре за железнодорожными путями, примерно в сотне метров наискосок за насыпью, он увидел крупную мужскую фигуру с рюкзаком. Фигура остановилась под фонарем и задрала голову на высокое производственное здание перед собой – восемь шестиметровых промышленных этажей плюс эксплуатируемая кровля с «курятниками». Виктор отступил в тень под навес, достал смартфон и принялся делать частые неглубокие вдохи и выдохи, продолжая наблюдать за мужчиной.

Мужчина сделал понятное движение – достал что-то из кармана и поднес к уху.

Летягин почувствовал, как вибрирует смартфон в руке и закрыл глаза, представив страдающего одышкой Дементьева. Особенно – его характерный картавый голос с присвистом. После чего открыл глаза и ответил на звонок точно таким же голосом:

– Вы уже на месте?

– А вы еще нет?

– Скоро буду!

– Я думал вы уже здесь.

– Задержали. Прошу прощения… – Летягин наигранно замялся. – Слушайте, чтоб вам не ждать, вы пока начинайте. Охране скажите только, что от Артура Львовича.

На последней фразе голос «Дементьева» сорвался на обычный голос Виктора.

Мужчина тем временем продолжал стоять с сомнением поглядывая на здание.

– Вы не говорили, что объект аварийный. – Осторожно произнес он.

«Не спеши», сказал себе Виктор, понимая, что «клиент» начал сливаться и заговорил чуть быстрее и жалобнее:

– Каркас у него работоспособный. Несущие конструкции тоже в порядке. Здание не такое уж старое – недострой восемьдесят шестого года.

Летягин не спускал глаз с мужчины – тому это все явно не нравилось, он вдруг повернулся и посмотрел как будто прямо на Виктора и если бы Летягин не проверил все заранее, то решил бы, что его засекли. Но нет – он прекрасно знал, что его не видно под навесом.

– Послушайте, я думал это что-то типовое, но теперь вижу, что объект сложный. Понимаете, в ночное время это просто… грубое нарушение техники безопасности.

– Понимаю, но ведь речь не идет о каких-то глобальных работах. Надо только спуститься метра на три и сфотографировать повреждения на стыке. Мы должны узнать точную причину размывания.

Летягин увидел, что мужчина снова посмотрел наверх, а затем покачал головой.

– Нет, – сказал он на этот раз решительно, – это неправильно, тут нужна команда и работа только в дневное время. Извините.

Виктор был готов к этому – у него в запасе имелось три способа снять возражения, но все равно заволновался.

– Я с вами абсолютно согласен, но ситуация такая, поймите, нам пошли на встречу, дали время до понедельника, мы всех подведем, если не успеем... может все-таки попробуете? Давайте может, за тридцатку?

– Послушайте, да дело же не в деньгах…

– Да что это я! Пятьдесят.

Мужчина замолчал.

­– Очень выручите. – Добавил Виктор.

Он наблюдал за тем, как мужчина в который раз уже задрал голову на пропадающее во тьме здание.

– На кровле строения капитальные? – спросил он задумчиво.

– Конечно.

– Стык с левого торца?

– Все так.

– Ну ладно. – Он медленно и неохотно, как старый медведь, направился к воротам.

– Лестница там есть?

­– Да, держитесь ближе к стене.

– Хорошо, я пока начну. Деньги скинете на карту по номеру телефона.

– Большое спасибо! Не забудьте про допуск на высотные работы для охранника.

Фигура скрылась в тени ворот.

Мимо проехала грязно-белая «Нива». Виктор сложил цифры на номерном знаке и медленно выдохнул, после чего включил секундомер на электронных часах и направился к железной дороге. Он не спешил, но и не медлил, шел заранее продуманным и протестированным маршрутом строго по графику, но заметил, что пальцы его все равно предательски подрагивают. Неужели это и в самом деле происходит?

Он пересек пути, обогнул соседний участок с постройками и вышел к производственному зданию со стороны глухого фасада. Здесь работал только один фонарь, да и тот в отдалении – на перекрестке. Виктор вытащил из кустов заранее приготовленную паллету и прислонил ее к бетонному забору. Глянул на часы. Идет с опережением на тринадцать секунд – волнение все же сказывается. Летягин забрался на забор, перемахнул, спрыгнул в кучу листьев, которую сам сгреб ногами здесь в пятницу и сразу почувствовал неладное. Со стороны контейнера со строительным мусором к нему активно шебурша листьями устремилось черное пятно, разразившееся вскоре оглушительным лаем.

Летягин рассердился. Пытаясь топать и шикать на кружащее пятно, он поглядывал в сторону главных ворот, площадку перед которыми заливал яркий свет прожектора. Он знал, что охранник здесь только один, потому что здание действительно аварийное – одни голые стены и перекрытия, охранять тут нечего и ему разрешено бродить только по первому этажу и участку, поэтому он был спокоен за альпиниста, но уж никак не рассчитывал, что это станет проблемой для него самого.

Виктор увидел крепко сбитую фигуру на углу. Самого Летягина пока еще укрывал мрак. Собака продолжала заливаться где-то под ногами и даже попыталась цапнуть его. Виктор вконец рассердился и побежал на лающее пятно, норовя его пнуть, но угодил ногой в кривой кусок арматуры. Собака наконец почуяла в нем угрозу и отбежала к охраннику. Летягин, закусив губу от боли торопливо хромал к пандусу, добравшись до которого, забрался по пристроенным ящикам, отпихнул их ногой и встал за центральный пилон. Охранник прошуршал поблизости, остановился где-то рядом, луч его фонаря отсканировал огромное пространство перед Виктором, усеянное обломками стен и кирпичами, затем прошелся по полуразрушенной лестнице, многочисленным колоннам, дождю свисающих с потолка арматурин. Собака продолжала заливаться, но, слава богу, не могла забраться на пандус.

Перед этой глубокой непросвечиваемой темнотой Летягина стала мучить мысль – а что, если тот, кого он соблазнил полтинником еще не успел подняться, и стоит где-то тут на первом этаже и видит его прячущимся от охранника? Только теперь он понял, как много значила для него эта попытка. По большому счету, мелочь – незначительная нестыковка, с таким трудом добытая в бессонных ночных раздумьях была единственной вещью, имевшей хоть какую-то ценность.

Луч фонаря бродил по пространству первого этажа, из-за демонтажа внутренних перегородок превращенному в огромный зал с колоннами.

Летягин стоял, замерев как статуя. Секунды текли, голень жгло от боли, по спине струился пот. Наконец, луч запрокинулся и пропал, сквозь лай послышалось «пойдем» и шуршание вместе с затухающим гавканьем стали отдаляться.

Виктор взглянул на часы и ужаснулся – он потерял почти три минуты. Всего одно недоразумение и он уже в «красной зоне» риска.

Оторвавшись от колонны, он побежал вдоль стены, включая на бегу свой фонарик, и понимая, что теперь придется рисковать. По заранее проложенному пути среди груд кирпичей и кусков бетона, затем по ригелю, он добрался до лестничной клетки. Из-за высоких промышленных этажей лестница между перекрытиями секлась сразу на четыре пролета, что фактически вдвое увеличивало число этажей.

На площадке пятого этажа Виктор остановился, усмиряя тяжелое дыхание, выключил фонарь, прислушался. Ветер выл в пустых, годами не эксплуатируемых этажах и подвалах, и где-то внизу стучали потревоженные его бегом камешки, сыпавшиеся в межмаршевую пропасть. Неподалеку прогромыхал поезд. Наверху раздался стук, будто кто-то саданул молотком по фальцевой кровле. Виктор на секунду задрал голову, затем включил фонарь и преодолел еще один этаж. На площадке сбросил рюкзак, вытащил из него гигантские ножницы для резки арматуры и прошел по ригелю до ближайшего окна без переплета. Осторожно выглянул, посмотрел наверх. Двумя этажами выше чуть правее темное живое пятно спокойно покачивалось на сиденье, упираясь ногой в глухую торцевую стену. Конус от налобного фонарика высвечивал круг на сером в подтеках фасаде.

Ветер холодил лицо и налетал сзади в оголившуюся поясницу. Он повел взглядом от пятна вниз и остановил его на своем уровне, затем скользнул обратно и пошарив в пыльной тьме под окном, извлек заранее припрятанный тут самодельный багор. Высунув его в окно, он осторожно, стараясь не цеплять металлическим крюком стену, ухватил сразу обе свисающие веревки, подтянул к себе, и одну за другой обрезал ножницами.

Выбравшись на кровлю, Летягин ощутил тяжесть в ногах – то ли от забега по лестнице, то ли от волнения. Из недр сознания выскочила было истеричная мысль, но он с усилием прогнал накатившее малодушие. Однако тревога в груди и слабость в ногах не уходили. У парапета с правой стороны сходились на подложках веревки, протянутые от вентшахты и оголенного куска кровельной фермы.

Виктор подошел, выглянул за парапет. От мелькнувшего простора и стены, уходящей в отвесную даль, захватило дух. Он висел примерно в трех метрах под ним, вглядывался в стык с башней, под каской налобный фонарик высвечивал хипстерскую бородку. Виктору показалось, что он слишком крупен и тяжел для такой работы. Видимо почувствовав чужое присутствие, парень задрал голову. Летягин включил фонарь.

– Ты че тут делаешь? ­– заморгал он от неожиданности.

Несмотря на бороду и крепкое телосложение, глаза у него были совсем юными, не выражавшими в данную минуту ничего кроме полной растерянности. Однако соображал он быстро, Виктор увидел, что растерянность уже выталкивает страх. Страх активный, молодой, деятельный. Быстро поняв, что к чему, парень бросил взгляд на страховочную веревку и осторожно как бы невзначай переложил ладонь в перчатке на рукоятку самоблокирующего устройства.

Виктор знал, что опытные альпинисты могут в один прыжок проскользить по веревке до первого этажа и перепугался, что не успеет предупредить.

– Не делай этого.

– Че?

– Не делай. Посмотри вниз.

Парень глянул вниз и увидев обрезанные концы, тут же задрал перепуганное лицо, цепляясь за веревку как обезьяна.

– Ты че наделал?!

Виктор молча глядел на него, упираясь руками о край парапета.

­– Тебе че надо-то?!

Глаза парня бегали, он пытался соображать, одновременно, скорее инстинктивно, чем осознанно маскируя страх агрессией.

– Мы с тобой виделись дважды, – напомнил ему Летягин, – в первый раз ты мне соврал, во второй повел себя не очень вежливо. А что мне нужно ты и сам знаешь. Ты ведь не идиот, я надеюсь?

Виктор показал ему арматурные ножницы.

Парень бросил на них быстрый взгляд и облизнул пересохшие губы, впиваясь взглядом в темное лицо Виктора.

– Так ты все про Крэйзеныша не угомонишься? – оскалился он.

Виктор направил луч фонаря ему в лицо. Несмотря на свое незавидное положение, соображал парень быстро, мимика у него была живая, но неискренняя. Он кусал губы и морщил лоб – как будто усиленно думал, изображая простодушие и стараясь не спровоцировать чем-нибудь психа, в чьих лапах сейчас оказался. Летягин понял уже, что в первый раз парень попытается соврать и расстроился – это означало, что либо он недостаточно убедителен, либо… Неужели, там действительно кроется что-то настолько опасное?

– Ладно, я скажу. – Парень пожал плечами. – Да в общем ничего такого, просто… Ну, мы с ним как бы не особо ладили последнее время. Чел просто зазвездился, ну а мне это надоело, вот и все по сути… У нас изначально были все на равных, но когда появился канал и поперло все это, известность там… он начал что-то воображать о себе. Пацаны все просто не захотели иметь с ним дел. Это же о чем-то говорит, верно? Я люблю все эти вылазки на самом деле и чисто ради них терпел его выходки, но потом и меня достало. С ним остались только те, кто заглядывал ему в рот, какая-то школота. Слушай! Извини, я тебе сочувствую и все такое, но ты сам видишь, это все не то, что ты себе там думаешь. Ничего такого в смысле… Я просто не хотел нести сор из избы, вот и все. Понимаешь? Ну, кто бы он ни был, а о покойнике либо хорошо либо… ну, в общем, сам понимаешь.

Летягин взял ножницы и одним щелчком обрезал страховочную веревку. Обрезок с глухим шуршанием зазмеился вниз и бесполезно повис на страховочном устройстве у бедра парня.

Наигранное простодушие мигом слетело с его лица, и Летягин увидел наконец в нем чистый испуг.

Виктор перехватил ножницы обратным хватом и воткнул их в рубероид на парапете – лезвиями над веревкой. Говорящая картина – одно движение и он летит вниз с пятидесятиметровой высоты на груду шлакоблоков. По лицу психопатов совершенно ничего нельзя понять, до парня наконец стало что-то доходить.

– У тебя есть еще одна попытка, – сказал Виктор, – правда, последняя, как видишь.

В этот момент Летягина насторожил странный звук, он обернулся и увидел за распахнутой дверью тамбура блуждание слабых отсветов. Вне сомнения ­– охранник поднимался по лестнице. Решил все-таки проверить альпиниста. Виктор понял, что, как всегда, не учел главный фактор – человеческую привычку плевать на правила с высокой колокольни. Парень смотрел на него стеклянными глазами. Летягин понял, что он пришел в себя, и снова прикидывается, но выбора нет.

Он бросился к тамбуру, перескакивая через натянутые веревки. У распахнутой двери остановился, прислушался. Снизу раздался кашель – охранник был уже недалеко, примерно в паре этажей. Летягин глянул назад – веревка подрагивала перед подложкой. Он осторожно закрыл дверь тамбура, с разочарованием обнаружив на внешней поверхности лишь металлическую ручку.

На кровле валялось много всякого хлама, но ничего подходящего на первый взгляд. Виктор боялся, что сил удержать дверь не хватит и тогда он окажется в самом идиотском положении в своей жизни. Луч уже скользил по голым кирпичам тамбура. Виктор бросился к ближайшей вентшахте, у которой штабелями лежали какие-то полусгнившие доски, разбросал несколько штук, на глаза попался потемневший от сырости брусок.

Пока охранник преодолевал последний марш, Летягин аккуратно втиснул его под ручку двери, мягко подбил основанием ладони, после чего сам неслышно привалился на дверь. В этот момент охранник как раз поднялся и попытался открыть ее. Виктор ощутил его нарастающее усилие и приоткрыв рот от напряжения, вложил в обратное давление все свои силы.

В другом крыле была еще одна лестница и он надеялся, что охранник решит будто альпинист поднялся на крышу по ней, а эта дверь завалена или заперта.

«Решайся», – повторял про себя Летягин, прижимая дверь плечом и с ужасом наблюдая, как в этот момент на парапет легла рука в перчатке, а через секунду к ней присоединилась вторая. Виктор из последних сил навалился, сообщая прижатой к окладу двери мнимую статичность. Охранник прекратил попытки и затих.

Когда за дверью раздались удаляющиеся шаги, Виктор как спринтер сорвался с места. Над парапетом уже показались лицо и широкая грудь, обвешанная карабинами. Подскочившего Летягина альпинист сумел ударить кулаком по скуле, но удар вышел смазанным – для хорошего замаха ему не хватало опоры. Ответный удар ножницами рассек ему губу и отправил обратно за парапет – болтаться на спусковом устройстве тремя метрами ниже. Парень повис грудью и лицом к черной земле.

– Тебе повезет если ты приземлишься башкой и повезет чуть меньше, если сначала сломаешь себе позвоночник! – свирепо зашептал Виктор, склонившись к нему с парапета. – Думаешь твой сраный шанс хуже реальности, которую ты сейчас видишь?!

Парень как будто стал привыкать к своему положению. Теперь он не цеплялся в ужасе по-обезьяньи за веревку, а устало вывернулся, заняв сидячее положение. Борода его немного окрасилась кровью.

– Ты мне надоел! – сказал Летягин, снова воткнув ножницы над веревкой.

– Он спятил, – парень промокнул тыльной стороной ладони в перчатке окровавленные губы, – нес какую-то ху*ню, мол это место способно изменить наши жизни. Он всегда слишком увлекался, любил ходить по краю, был безбашенным короче, за это его и любили, но под конец у него совсем чердак съехал. Поверил, что его боженька поцеловал и ему все с рук сойдет.

Парень хмуро поглядел в стену, трогая надломленный зуб языком.

– Одно дело посещать «заброшки», даже хрен с ним – охраняемые и совсем другое – это. Действующие объекты. Никто бы с ним туда не пошел, не только я. Из старичков я имею в виду. Я думал он попрет один, а в итоге он взял с собой новичка и свою новую девку… Да, извини, твою дочь то есть. Ну он ее и подставил, фактически их обоих… Он во всем виноват.

Парень достал платок, приложил к губе, словно на краю гибели важно было остановить кровь от какой-то царапины.

Летягину стало его жаль, и он незаметно оттянул ремешок часов. Он только сейчас заметил, что его давно уже трясет.

– Что это за место? – спросил Виктор.

– Я не знаю и знать не хочу. Он не говорил, я не спрашивал. Сказал только, что вылазка будет в Коми. Какой-то небольшой городок между Воркутой и Усинском, там воинская часть и какая-то то ли зона то ли тюрьма.

– Как он узнал про это место?

– Как всегда – от подписчика.

Летягин покачал головой.

– Последние сигналы их телефонов зафиксировали в Окуньей Бухте. Там же водолазы нашли смартфон парня – того, на видео.

Парень уверенно покачал головой.

– Их и близко не было возле «Гидросферы». Пойми там делать нечего, да и забраться нереально. Мы диггеры, а не водолазы. Это просто вообще мимо. Лапша на уши для тех, кто не в теме.

– Ты хочешь сказать что кто-то специально отвез их вещи и телефоны в другое место?

Парень убрал платок и поднял лицо.

– А ты че, только сейчас это понял?

Летягин верил, что на этот раз парень не врал, но не мог рисковать. Оставалось самое сложное.

Виктор выхватил ножницы, и сунул лезвие под веревку.

– Эй, я тебе все рассказал! – встрепенулся парень.

Летягин стал сводить рукоятки вместе, веревка заскрипела, лезвия рассекли оплетку. Виктор надавил сильнее, ощутил эластичную отдачу сердечника. Оставалось только одно движение. В месте рассечения веревка стала тонкой как шнур.

Парень отчаянно противился происходящему.

– Эй, я же все сказал! Я все сказал! – повторял он, пытаясь выразить интонацией то, что не мог выразить словами. Вероятно, он начал терять контроль над рассудком.

Летягин посмотрел вниз.

Парень глядел на место надреза огромными от ужаса глазами.

По инструкции, которую Виктор придумал для себя, он должен был еще несколько минут проверять его, но Летягину стало противно все это до отвращения. Он со злостью швырнул ножницы далеко в темноту, развернулся и пошел к лестнице.

На первом этаже у пандуса его заметил охранник.

– Виктор Николаевич! – закричал он ему в спину. – Виктор Николаевич, это вы с альпинистом?!

Летягин не ответил и не обернулся, только ускорил шаг и через мгновение скрылся в темноте.

Спустя минуту он стоял у бетонной стены наблюдая, как крошечная фигурка на отвесном фасаде медленно подбирается к верхней кромке. Летягин изучил все ТТХ и знал, что сердечник с запасом выдержит его вес, но выглядело это все равно так себе. Когда, наконец, фигурка добралась до края и перевалилась через парапет на крышу, Виктор прислонился спиной к стене, закрыл глаза и медленно выдохнул.

***

Когда в детстве ей говорили, что в тумане легко потеряться, она всегда задавалась вопросами: куда деваются те, кто в нем теряются и что с ними там происходит? Возможно, родись она в другом месте, ей бы и в голову не пришло ничего подобного, но такие туманы она видела только здесь. Они выходили из ночи и превращали город в монохромные штрихи и пятна.

Ольга стояла у разбитой дороги, прислушиваясь к нарастающей трескотне. Туман обступал ее, пожирая тротуары и мертвые пятиэтажки, словно хотел по-своему поприветствовать – обнять и утопить в своем искажающем нутре. Пара мутных точек в его чреве вспыхнула ксеноновым светом и на дорогу вынырнула раздолбанная «Газель» с громкоговорителем на крыше.

– Уважаемые жители! Внимание! – не без труда разбиралось сквозь треск. – В целях реализации программы «Управляемое сжатие» с полночи десятого октября районы Заречный и Северный будут полностью отключены от городских коммуникаций. Просим всех незамедлительно покинуть указанные районы. Напоминаем, для жителей, не успевших переселиться в новые дома, работают пункты временного размещения на базе шахтерского общежития номер два и Дворца культуры «Молот». Уважаемые жители! Внимание! В целях реализации программы…

«Газель» снова скрылась в тумане. Ольга посмотрела ей вслед и пересекла пустынную дорогу – навстречу ей выплывал очередной «динозавр».

Пятиэтажка сильно изменилась, как и все в городе, в котором она не была семнадцать лет. Дом постарел и даже как будто осел, несмотря на высокий «северный» цоколь. Облицовка обвалилась кусками, похоронив жалкие палисадники, фасад почернел, обзавелся трещинами и ржавыми подтеками, балконные плиты накренились, полусгнившие от сырости конструкции на них скособочились, кое-где были разбиты стекла. Она заподозрила, что дом нежилой, но увидела тусклый свет в окне на четвертом этаже. Лицо, неестественно-белое, будто японской куклы бунраку прильнуло к стеклу на мгновение и отплыло обратно во мрак.

Деревянная дверь подъезда, так и не дождавшегося (и уже не дождущегося) наступления эры домофонов, встретила кривой надписью, сделанной мелком на приколоченной фанере вместо выбитой филенки: подъезд жилой. Ольга не смогла удержаться и обернулась – дворовый плац превратился в усеянный кратерами пустырь. В центре ржавела одинокая детская горка, ветер дребезжал в провалах выбитых окон окружавших двор пятиэтажек, бродил по пустым кухням и коридорам, заводил на свинцовых лужах рябь, гонял по пустырю надувшиеся целлофановые пакеты.

Укоряя себя за слабость, Ольга потянула скрипучую дверь с тугим доводчиком. В нос ударил запах формальдегида и подвальной сырости, уши заложило восковой тишиной, впрочем, краска в подъезде выглядела свежей, а старые двери крепкими на вид. Она неслышно поднялась на второй этаж и тотчас узнала дверь, обитую бордовым дерматином. Время здесь будто и не шло совсем. Вместе с пылью в нос проник тонкий аромат «подушечек» беспощадно окунувший ее в прошлое. Вихрем пролетели обрывки ничего не значащих событий и фраз, сердце заколотилось. Пытаясь одновременно совладать с собой и отыскать кнопку звонка, она в конце концов сдалась и просто постучала. За дверью раздались торопливые шаги.

Нина Васильевна, конечно, постарела, но Ольга сразу узнала ее и будто снова стала маленькой – неуверенно поздоровалась. Она поняла по взгляду напротив – ее не изучают и не пытаются «вспомнить». Так смотрят на тех, в ком видят кого-то давно ушедшего.

– Ну наконец-то! – пришла в себя Нина Васильевна и ухватив Ольгу за плечи, втащила в квартиру.

Спустя пятнадцать минут, развеявших опасения, что мать могла заразить обидами на нее и свою единственную подругу, Ольга сидела в кресле в уютной комнате с орхидеевыми обоями и многочисленными фотографиями на стенах, запечатлевших мужчин, женщин и детей, которые никакого отношения не имели к Нине Васильевне. На журнальном столике в вазе покоились те самые подушечки желтого, бежевого и кофейного цветов. Телевизор стоял на месте – в углу на тумбе, правда уже без салфетки, вероятно, потому что был теперь плоским. На подоконнике небольшой красный радиоприемник с наклейкой «Canada» голосом Майи Кристалинской со снисходительной нежностью выговаривал влюбленной девчонке: ты стоишь у окна, небосвод высок и светел… Туман заглядывал в окно, навевая давно забытое ощущение пустоты.

С краю лежала стопка пожелтевших газет. Ольга взяла верхнюю, чтобы хоть чем-то себя занять, прочитала название: «Вечерний Сыктывкар», в углу мелькнула дата: 13 июня 2009 года. На первой полосе квадратный мужик вытирал платком потную лысину. «ТРОЯК ОТ ГУБЕРНАТОРА», гласил заголовок. Ольга хотела было швырнуть газету обратно, но на глаза попалось знакомое название. Она отыскала заметку и прочитала:

«Пропавший неделю назад вертолет с этнографами из Санкт-Петербурга вероятно потерпел крушение над Мезерскими болотами неподалеку от города Зимний. Поиски затруднены из-за сильных дождей и труднопроходимой местности. Причиной крушения возможно стал неполный экипаж и плохая видимость. Вертолет Ка-126 вылетел рано утром в пятницу из поселка Ныдвинский Карьер в Заполярье. На борту находились четыре человека.»

Ольга отложила газету.

Из кухни доносился запах и шипение ГОСТовских котлет. Нина Васильевна, как и мать всю жизнь проработала поварихой в столовой воинской части. Утомленная мыслями и тяжелой дорогой, Ольга, наконец расслабилась, вытянула свои длинные ноги, сунув между них сцепленные ладони, и стала вслушиваться в напутственные советы звезды советской эстрады, но после «стало холодно одной», песню вдруг сменила визгливая азиатская речь. Ольге показалось, что ведущий – вероятно японец или возможно даже киргиз, ругается на кого-то отрывистой, изобилующей твердыми звуками речью, но вскоре вместо него зазвучала легкая мелодия, в которой доминировал незнакомый щипковый инструмент. Мелодия уносила ее к далеким зеленым холмам и тягостным, но непонятным душевным терзаниям.

– Постоянно сбивается на них, – пояснила неслышно возникшая Нина Васильевна, – вечно орут как черти, я уже и сама понимаю кое-что. Се се нинь дэ гуаньчжу?

– Что-о? – нервно хохотнула Ольга.

Нина Васильевна поставила на столик хрустальную салатницу с винегретом и сложила ладони на животе. Глаза, увеличенные линзами очков смотрели по-доброму, но Ольга как в детстве ощутила в материнской подруге какую-то подспудную строгость. Раньше она думала, что причина в ее высоченном росте, но теперь поняла – дело в этом странном «зависающем» взгляде, вызывающем чувство неловкости. Ее так и подмывало спросить: простите, я сказала что-то не то или, может, сделала что-то не то?

– Я очень рада, что ты приехала. – «Отвисла», наконец, Нина Васильевна, продолжая буровить Ольгу пристальным взглядом в глаза.

– Спасибо.

– Ты не переживай, Оленька, самое сложное теперь позади. Осталась, как там говорят у вас? Финишная прямая? – Нина Васильевна коснулась виска указательным пальцем с массивным перстнем в виде золотой розы с лепестками и улыбнулась как обычно – опустив уголки губ, отчего ее «бульдожьи» щеки покрылись морщинами. – Она не верила, а я всегда знала, что ты вернешься.

– Всегда знали? – Ольга изогнула бровь, чувствуя напряжение лицевых мышц – поддерживать улыбку стало как будто труднее.

Нина Васильевна подошла ближе, и буквально нависла над ней, так что Ольга увидела перед глазами ее многочисленные кулоны и бусы. Поднимать лица ей не хотелось.

– Не бойся, там никого нет, – прозвучал над головой ее полушепот, – они немного побыли и ушли. Не нравится им там. И никогда не нравилось, сама знаешь. А вот соседи чудят. Дом-то у вас всегда нехороший был. Приду со свечкой углы обойти – они чуют и давай со всех сторон кто выть, кто стонать. То музыка заиграет в венткоробе, то по потолку кто-то затопает, а пару раз и в звонок звонили – я под Киприаном, да Иустинией – не страшно. Открываю – а никого. Только пощечина – мне р-раз! Или вот за стенкой в прихожей, там где кладовка кто-то плачет постоянно.

– В кладовке?

– Угм, – сквозь сжатые губы, как неумелый чревовещатель подтвердила Нина Васильевна, отходя от нее, – ладно. В общем ты, Оля, не бойся, у вас-то все тихо, да и в целом теперь поспокойнее стало, они ведь с годами тоже уходят, понимаешь?

Ольга кивнула.

– Ну вот и молодец. – Нина Васильевна подошла к серванту и, напевая себе под нос, принялась рыться в ящике.

– Ее похоронили рядом с Аней. – Сказала она уже обычным своим голосом, и вернувшись к Ольге, положила перед ней на столик связку ключей. – Я потом покажу, как самочувствие получше станет, сейчас у меня из-за погоды постоянно давление скачет...

Тут Нина Васильевна вспомнила о котлетах и с топотом убежала на кухню. Оставшаяся в одиночестве Ольга, как загипнотизированная смотрела на связку ключей с латунным брелком в виде собачки, покрытой синей эмалью. Ключи ее сестры Ани – любительницей танцев и домашнего мороженого; учившейся на экономиста и вероятно всю жизнь проработавшей бы бухгалтершей где-нибудь в Инте или Сосногорске на карбидном заводе или может на швейной фабрике, без сомнения вышедшей бы замуж до двадцати пяти и нарожавшей кучу детей. Все это случилось бы конечно почти наверняка, если бы ей навсегда не осталось двадцать.

Перед обедом Нина Васильевна разлила по хрустальным советским стопкам какую-то вязкую желтую настойку с запахом банана – «для тонуса», от которой настроение и аппетит у Ольги заметно улучшились. Нина Васильевна больше не чудила – спокойно поведала о том, что в Зимний в связи с закрытием последней шахты два года уже не ездят вахтовики, а также схлынула последняя волна молодежи. Остались только старики, заложники квартир, которые некому продать. Их даже даром не берут, а коммуналка капает.

– В самом городе теперь целые районы пустуют, – говорила она, – а дома даже в центре дай бог заселены на четверть. Это уже считай гиблое место. У нас еще более-менее, как видишь, даже ремонт в подъездах сделали, а в твоем доме одни ветры гуляют. В четвертом подъезде вообще уже никого, в третьем две семьи живут, а в твоем один жилец остался. Семен Петрович помнишь его? Да он уже дед, правда, из ума выжил. Дети бросили его. Он ходит в разрушенный клуб на Речной, забирается на сцену и поет там что-то в темноте.

Спросила Нина Васильевна и о планах Ольги.

– Для начала работу бы найти, лучше, конечно, с ежедневной оплатой. А там… ну, видно будет.

Нина Васильевна схватила Ольгу за руку.

– С этим я помогу. Михалыч наш теперь ведь завхозом работает в Зимугле. Там у него работа есть. Не бог весть, но платят полторы тысячи в день. Я бы сама пошла, а то скучно на пенсии.

После обеда и чая Нина Васильевна достала откуда-то засаленную колоду и не спрашивая согласия, предложила Ольге вынуть из нее любую карту. Ольга напрочь забыла эту страсть материнской подруги к гаданиям. В этом занятии любили принимать участие ее мать и сестра, а Ольга только над ними посмеивалась.

Извлечённую Ольгой из колоды шестерку пик, Нина Васильевна положила на угол стола и принялась замысловато раскладывать карты по кругу.

– Небольшие трудности. Так. Тайна, сокрытая в большом доме. Неожиданная встреча. Мелкие противные люди. Кто-то таит обиду. – Странно бормотала она, а потом вдруг вскинула брови. – Хм. Надо же!

– Что? – из вежливости поинтересовалась Ольга.

– Сейчас.

На столе появилась бубновая дама, потом червовый валет. Нина Васильевна многозначительно взглянула на Ольгу.

– Семерку видишь крестовую между ними? – указала она на карту мизинцем. – Он очень далеко, но все еще держит тебя. Не отпускает.

Ольге захотелось спросить, держит ли она его также, как и он ее, но взяла себя в руки.

– А вот это уже интересно… – Продолжила раскладывать карты Нина Васильевна.

На левой стороне круга появился крестовый король.

– Да еще десятка бубновая. И туз! Ну ничего себе!

– Что? – Ольга придвинулась ближе к столу, поддавшись эмоциональному тону Нины Васильевны.

– Скоро ты встретишься с ним, и он сыграет большую в роль в твоей судьбе. А еще… Он связан с прошлым. Ты знаешь кто это может быть?

Ольга сдвинула брови. Если с червовым валетом все было понятно, то никаких значительных и даже малозначительных крестовых королей в своем прошлом она не припоминала и возникший было интерес к гаданию ее сразу пропал. Даже про червового валета спрашивать расхотелось.

Нина Васильевна между тем вошла в раж, хлестко швыряла новые карты на стол.

– Никогда не видела таких сильных раскладов! Тут и большая власть и огромная потусторонняя сила. А в центре…. – Нина Васильевна выложила новую карту, и сама изумилась. ­– Дама пик?

Ольга не удержалась от шутливого тона:

– Соперница?

– Пока непонятно. Но искренне надеюсь, что нет. Она очень сильна. Невероятно сильна! Пиковая дама вообще дама самая сильная, но эта просто разрушительница. Видишь под ней бубновый туз? И крестовая восьмерка. Это очень опасное сочетание. Оля, будь осторожна.

– Да вряд ли я заинтересую столь влиятельную даму, – усмехнулась Ольга, – а если мне повстречается крестовый король, то я на всякий случай, заранее его ей уступлю.

– Оленька, это не шутки.

­– Простите, Нин Васильна.

– Да дело не в этом. Карты меня никогда не обманывают. Это они ведь сказали мне, что ты вернешься.

– Правда?

– Будь осторожна, говорю.

Нежданная встреча с родным городом, экспрессия захмелевшей Нины Васильевны и, конечно, ключи Ани с синей собачкой в кармане спортивных штанов – все это не могло совсем пройти без следа. Ольгу беспокоил вопрос – почему она снова здесь? Нет, конечно, череда событий, причины и следствие, все это понятно. Непонятным оставалось главное – как же так получилось? Ольга интуитивно чувствовала, что ответ на этот вопрос есть и именно в нем кроется причина всей той неясной тревоги, которая мучила ее всю дорогу, и которая здесь, в Зимнем, только усилилась.

Перед тем как уйти, Ольга неожиданно для самой себя, спросила у Нины Васильевны:

– А вы знаете что-нибудь про моего отца?

Женщина улыбнулась и покачала головой.

– Сама знаешь, твоя мама была скрытная и упрямая как ослица. Клещами не вытянешь, если упрется.

– Знаю, нам она ничего не говорила, но вы ведь с ней работали. Совсем-то ничего не заметить трудно, наверное?

– Ну, предположения были конечно…

– Очень интересно.

– Поверь, Оля, там все очень банально на самом деле. Ну был один командировочный то ли капитан то ли майор в части, я как раз на больничном была. Но он быстро уехал.

– А, – догадалась Ольга, – значит он просто проездом. Уехал и даже не в курсе.

Нина Васильевна поджала губы и пожала плечами – дескать сама все понимаешь.

– Ну да. – Согласилась Ольга. – И правда банально.

Добравшись сквозь туман до родного дома, она вспомнила слова Нины Васильевны про «там никого нет» и поняла их значение по-своему. И правда – место, навсегда покинутое людьми, которых ты когда-то знал, способно вызвать только печальное разочарование – как дорогая встреча, на которую ты опоздал. Как весть о смерти последнего друга. Как напоминание, что ты никогда не избавишься от тоскливого чувства вины.

В ее подъезде царило настоящее запустение. Пахло пылью и птичьим пометом. Где-то наверху выл ветер, под ногами скрипела грязь. Одинокая тусклая лампочка под потолком рисовала жутковатые тени на стенах, за которыми никого не было. Ржавые почтовые ящики сплошь поломанные – словно беззубые пасти, из которых вываливались на пол пачки бурых квитанций. Поднявшись на второй этаж, за одной из дверей она услышала звук телевизора. Ей понравилось, что это был голос футбольного комментатора. Она вспомнила о старике, певшем в клубе на Речной, про которого говорила Нина Васильевна. Их квартира располагалась на четвертом этаже, ближайшая к лестнице. Света от лампочки с третьего этажа хватало, чтобы найти замочную скважину, но темнота за спиной и выше напрягала ее.

Надо будет купить лампочки, подумала она, вставляя ключ в замок. Пускай соседей нет, кроме одинокого старика, так хотя бы светло будет. Наверху, в темноте пятого этажа что-то тихо стукнуло. Ольге стало не по себе. Она быстро провернула ключ, успев удивиться, что до сих пор помнит, как при этом надо слегка придерживать дверь.

Двухкомнатная квартира встретила ее тишиной и полумраком. Привычно скрипнула половица под правой ногой. На глаза попались зеленые кроссовки, принадлежавшие Ане, и Ольга поняла, что в данном случае Нина Васильевна была не права. Они здесь все-таки были. Она чувствовала их присутствие. Каждая вещь, каждое ее расположение, порядок или беспорядок несли на себе отпечаток знакомых темпераментов и привычек. Мебель, одежда, предметы, даже пол и стены – все отзывалось наползающими друг на друга воспоминаниями. Вот здесь в прихожей они впервые сильно поругались, и тут же когда-то делили игрушки. На этой тумбочке сидела Аня, спрятав лицо в ладонях, когда впервые напилась. А вот тут в коридоре она хохотала до слез. Размашистые разводы на зеркале – отпечаток упрямого характера матери, до последнего своего часа считавшей, что моющие средства – пустая трата денег. Присутствие их осязалось так сильно, что, глядя на дверь в комнату, Ольге казалось, что она вот-вот откроется и из нее выйдут сестра или мать. Это воображаемая картина была настолько реалистичной и яркой, что Ольга раз за разом прокручивала ее в голове, не в силах остановиться.

Она прошлась по квартире, взгляд скользил по фотографиям на полках и стенах, кончики пальцев касались вещей, и Ольга в конце концов поняла, что возвращение сюда было ошибкой.

По квартире прокатилась канареечная трель – так внезапно, что Ольга вздрогнула. Еще один беспардонный привет из прошлого. Она отыскала взглядом пыльный динамик под потолком прихожей, и пока раздумывала – не от скачков ли напряжения его клинит, он снова разразился трелью. Ольга подошла к двери, посмотрела в глазок. Кроме мутного фрагмента перил, искривленных линзой глазка, все укрывал мрак. Ольга вглядывалась в темноту перед собой и в какой-то момент ей показалось, что она видит очертания человеческой фигуры.

– Кто? – спросила Ольга.

Молчание.

– Кто там?

Раздался приглушенный детский смешок. Ольга открыла дверь – на площадке никого не было, только топот маленьких ног и заливистый смех раздавались где-то внизу. «Не так уж и малолюдно тут», подумала она, спустившись на один пролет. Хлопнула входная дверь подъезда. Ольга распахнула окно, поглядела вниз, затем вдоль фасада до угла, где стояла ржавая «Волга» без колес и в другую сторону по сверкающей от дождя отмостке. Никого. Перед домом такой же пустырь, заваленный обломками оконных рам и мебели, которые не нужны даже мародерам. Через окна мертвой пятиэтажки напротив было видно соседнюю улицу и двор – без сомнения, такой же безлюдный.

Ольга почувствовала, что кто-то смотрит на нее, повернула голову и увидела на балконе через подъезд мальчика лет семи в спортивных штанах и старом турецком свитере из тех, что носили в детстве ее ровесники. Положив руки на просевшее ограждение, он покачивался на одной ноге, поставив вторую носком на ступню первой, и всем своим видом выражая крайнюю степень изнывания от скуки. Ольга помахала ему, мальчик живо помахал ей в ответ.

Поднимаясь в квартиру, Ольга вспомнила слова Нины Васильевны о том, что в четвертом подъезде, откуда помахал ей мальчишка, никто не живет и порадовалась тому, что подруга ее матери в этом ошибалась.

В шкафу под мойкой Ольга нашла давно просроченный «Пемолюкс» и целый час оттирала им ванну, после чего набрала в нее воды и долго лежала в ней, иногда погружаясь под воду с головой.

После водных процедур она надела белье сестры, найденное в шкафу, облачилась в ее же спортивный костюм, и укутав мокрые волосы полотенцем, села на кресло в комнате, которая когда-то давно была их общей, а потом стала комнатой Ани.

Взгляд прошелся по узкой заправленной кровати, на которой ей предстояло спать, по столу, на котором стоял древний компьютер и лежали стопкой учебники по экономике, а над ними висела ее первая наградная грамота за победу в районных соревнованиях по плаванию. Наверное, единственная сохранившаяся. За остекленным балконом серела в грязных подтеках глухая стена торцевого фасада соседнего дома. Неожиданно выглянувшее солнце осветило старый табурет на балконе и желтую лейку на нем, с которой Ольга фотографировалась в четыре года. На внутренней деревянной обшивке она увидела рисунок Ани – однооконный домик под месяцем и вспомнила день их общей клятвы на этом балконе. Если высунуться оттуда, то сбоку можно увидеть уходящую в центр дорогу. По ней шестой автобус ходил до станции. Ольга первой озвучила тогда свое обещание миру – однажды уехать по этой дороге и больше никогда не возвращаться. Аня улыбнулась, надевая на маркер колпачок, будто заранее знала, что ее клятва ничего не стоила. Солнце снова зашло за тучи.

– Нет. – Произнесла Ольга, решительно вставая. – Так не пойдет.

Вооружившись ручкой и исписанным на треть конспектом сестры по бухучету, она схватила айфон и провела полчаса за расчетами, затем встала, перевод смутных желаний в реальные цифры заметно поднял ей настроение. Она вырвала тетрадный лист и подошла к окну.

Итак, выходило: дорога до Москвы – девять с половиной тысяч, можно округлить до десяти. Хостел на неделю – шесть тысяч. Не фонтан, конечно, но вообще-то после колонии почти курорт. На питание тысяч по пять там и здесь. Всего остального по минимуму, выходило тысяч тридцать. Если работать каждый день, то она сможет стартовать отсюда уже через три недели. Да неужели она не выдержит три недели в компании с призраками? Как говорили они друг другу в колонии – бывает полезно иногда опуститься на самое дно, чтобы было от чего оттолкнуться. А уж это она отлично умеет – отталкиваться от дна в прямом и переносном смыслах. А там уж найдет за что зацепиться. Пускай не возьмут ее профессиональным тренером, она может работать и простым инструктором во взрослых группах. А может и сама свою собственную группу заведет. Разве она не была когда-то чемпионкой? Разве не обгоняла на полкорпуса Анну Гевару? Разве не будь той проклятой аварии, сумел бы кто-то остановить ее в Рио? Однажды Майкл Фелпс пожал ей руку, а теперь она здесь, на краю света, после четырех с половиной лет в колонии из-за дурацкой выходки, из-за невинного желания продлить свое счастье, никому не желая зла. Разве ей незнаком этот вкус? Ей все по плечу и ничто не заставит ее увязнуть в этом болоте.

Ольга вернулась в прихожую, подняла трубку стационарного телефона – благо его каким-то чудом не отключили, набрала номер, написанный тут же, на обоях. Ответили сразу.

– Нина Васильевна, мне нужна работа. Нет… Да, та с ежедневной оплатой. Неважно какая, главное, чтобы сегодня. Нет, именно… Именно сегодня.