Тоска (по)гибели

Так долго ищу тебя, проваливаясь сквозь раны. Слишком много пустоты и мало чувств, и это заставляет ощущать, как погибаю. Колокол вновь бьет в этот зимний вечер, а настроение лугов перевоплощается слишком часто, обращая морозные краски в тусклую предвесеннюю зелень.

Тает снег вместе с былыми мечтами. Рассвет и закат, зима и лето ─ шепчут одну колыбельную: «Помни о ней». Я всегда лелеял вечную жизнь и часто погибал, запертый в этом непостоянном теле, ведь вне наших сладких грез, душа никогда и не живет.

Это не серенада об утраченной любви, и не безответной страсти боль. Это вся жизнь, которую я поставил на любовь, что предала меня и, зная, что она пуста, доверился ей я. Меня не посещал обман, я сам его впустил. Но подруга боль никак не отворачивалась, продолжая целовать алые лепестки колотых ран, что я наносил себе в отчаяния минуты, чтобы ощутить ее сладость на моей изрезанной плоти. Тогда я понял ─ в комнате, полной клинков и лезвий, была моя любовь.

Смерть часто посещала меня блаженными минутами песен едкой агонии. Когда картины сознания лениво мутнели, мне улыбалась ее красота.

У нее нет лица, я не знаю какого цвета ее глаза, не известно, насколько она стройна, и как чиста ее душа. Но она всегда наведывается своими глухими шагами каждый раз, когда хватаюсь за грудь от приступов больного сердца. Когда хватаю лепестки грядущих дней, что сдуваются судьбой быть обреченным. Именно в эти минуты первородного ужаса, ее холодные тонкие пальцы гладят мои ребра, а манящие губы шепчут: «еще рано».

Та, что не знает времени и пространства понимает меня лучше, чем кто бы то ни был. Как восхитителен ее взгляд, что устремляется из космической бездны. Места, из которого пришел каждый и непременно вернется в грядущий час.

Моя болезнь забирает всю радость. Ведь счастье ─ это грех. А я служу тебе, принимая твою ласку душевного разложения, до сих пор не понимая, почему влюбленного в тебя считают сумасшедшим.

Родился он, презревший жизнь. В минуты робкой боли с горечью тоски. С чужой любви открылась смерть, страданий, боли, неизбежности конец. Всего лишь короткая песня в вечной темнице безмолвия, это вся наша жизнь. Нет перемен, радости, печали, там есть лишь робкий сон небытия.

И все здесь. И я и ты. Войне страданий и любви, за зеркалом сути наши мечи, обращаются в следы помады. Вместе так давно, что свыкнув не приветствуешь взор. Как стали мы единым целым, растворившись в общей сути.

Скитания приводят к ярким лугам, где деревья так одиноки. И ты ласкаешь меня, тоска, а я в тебя все не влюбляюсь. Там, где одинокий трон, провожающий тепло близких душ, призывает миноры безысходности, шепча мне, что одиночества нет. Елейный голос былых лет зализывает рубцы пряной боли, пронизывающую чахнущий рассудок некротическим гипостазом.

В этих садах за яркой листвой скрывается общий конец, даже разложения моей плоти, что сдирает уголки души остротой осенней тревоги. Год за годом. Это коснется каждого из нас, но мы все равно будем слепы перед спасением. В объятиях кустарников сирени под теплыми сумерками улыбается надежда и я слышу шепот: «Еще не время».

Презревший смерть беззащитен пред цепями отчуждения. Он убегал от мягких простыней, а его уставшее тело проклинало его. Рано или поздно, все мы выбиваемся из сил в утомляющей беготне от холодных объятий, даже Завтрашний день. Но он лучше всех притворяется бессмертным. Правда нет такой маски, что еще не треснула бы.

Ломая чужую наружность, он не заметил, как увидел себя. Именно таким было убийство ─ мое признание ей, слыша ее стылое дыхание. Даже истекая кровью, ощущал ее безмерную нежность. Воздух, что не движется, заражая холодом со знаменем минус двести семьдесят три. Именно оно не позволит вернуться тому проклятию, нарекаемую словом: «жизнь». Ведь даже сирень на твоей могиле давно увяла, заперев меня в библиотеке эпитафий.

Проснувшись в этот день, я понял, что остался один. Пылающие сердца смело шагнули в бездну, пока я стоял позади. Не ставший жертвой угрозы, выбирает стать жертвой страха. Нет таких миров, которые не несли бы нас на убой, пока картина бытия улыбалась за личиной красоты.

Потому мое сердце бросается в трепет от желания ощутить ее холодные касания, пока вечерние лучи забрызгивают облака своей огненной кровью на черном полотне мироздания. Ты не можешь слышать это, не умирая от тоски, но когда протягиваешь руку всему ужасу, коим ты являешься, его(её) красота окидывает своим ласковым взглядом, раздвигая ребра, чтобы вытащить твое черное сердце. Пары ртути давно стали твоей кровью, а ржавчина все больше разъедает кости.

Тело больше не слушается, и ты слышишь безысходность. Ее оркестр тьмы воплощается в панике и играет в груди, так и не познавшей покоя.

Столько лет ожидал этих мгновений в этой грязной комнате и вот… Старое тело едва дышит, а грудь все сильнее сдавливается, усиливая жар. Мускулы дрожат, а конечности дергаются. Каждая клетка кричит от частицы ада, выжидавшей, пока замок жизни не треснет, разрывая на части чувства, пока ткани отделяются друг от друга. Мы все знали, что этот день настанет, но нельзя жить с теми малыми знаниями, которые не дружат. А перед тем, как укрыться пледом мрака и уснуть в могиле, я услышал ее голос: «Время пришло. Возьми мою любовь».

Я так и не познал любовь, а раны не зажили. Проживи я иначе, а не ожидая колыбели могилы, как бы оно сложилось? Результат все тот же ─ там ничего нет.