Тот самый пропавший октябрь

Говорят, что любовь приходит с первого взгляда, а у него все не так. У него она случилась со второй встречи. Впрочем, кромешникам любовь вообще не положена. Холера! И почему тогда, в сентябре в его сердце ничего не колыхнулось? Почему любовь разгорелась сейчас, подогретая странными снами? Он целый месяц в Москве да тут в Суходольске потерял из-за собственной недогадливости и глупости. А сейчас уже может оказаться, что все бесполезно. Из-за него.

Александр, сидя на неудобной, жесткой скамье больничного коридора, уперся взглядом в пол. Он пытался понять, что же там в лесу, на той прокля́той поляне пошло не так, где же он ошибся. Ответа не было. Он не мог предугадать, что Све… Ли-за. Лиза поступит именно так — бросится на светоч, спасая их. Холера! Это в голове не укладывалось. Да его за такое… Мало его драли — такое допустил. Вот поэтому Алексей был гриднем, а его из императорского дворца в охотники на нечисть выпнули. Он потер висок. Необычно, что именно сейчас эти воспоминания вернулись.

Светлана. Света. Вета… Елизавета. Правильно она свое имя и прошлое прячет — единственная на всю страну кромешница. Это же в голове не укладывается — за неё вся Опричнина и княжеские рода передерутся. Только бы она выжила. Только бы ей хватило сил. Руки бессильно сжались в кулаки. От него сейчас ничего не зависело. Он сделал все, что мог, когда сдерживал светоч. Теперь все в руках Гордея Ивановича. Авдеев хороший хирург, он справится. Обязательно.

Он помнил, как в черно-белом, гневно гудящем коридоре кромежа она умерла на его руках. Она убежала прочь мелким юрким рыжим огоньком, и он ничего с этим не мог поделать. Только старательно продолжал тьмой удерживать разгорающийся в её теле огненный светоч. Его тогда спасла строжайшая дисциплина, с детства вколоченная в него Соколовым.

Он помнил, как в мертвомир неожиданно бросился Кошка — тот, кто давно умер, но так и не исчез из мира живых. И почему в сентябре, когда обследовали капище в Сосновском, Александр не заметил очевидного сходства с Кошкой? Наверное, потому что сама мысль, что они — люди и могут жить, как все, была для кромешников запретной.

Он помнил, как упрашивал её вернуться.

Он помнил, как вновь на его руках задышала Лиза и надежда вернулась в его сердце.

Он помнил, как Кошка хлопнул его по плечу:

— Живи! И храни. Никому не выдавай её секрет.

Он не выдаст. Костьми ляжет, но не выдаст. Жить обычной человеческой жизнью, нескованной обетами, это мечта каждого кромешника. Он так жил — он знает. Тут даже обсуждать нечего.

Голова болела — мир напоминал, что ему тут, среди живых, не место. Ничего, он привык. Они все привыкли. Руки до сих пор мелко подрагивали. Расширенные до предела каналы жгло — он давно столько тьмы не пропускал через себя. Даже если бы и выгорел — нестрашно. Умирать нестрашно — он год умирал. Страшно, когда умирает кто-то рядом, кто-то, кому еще рано, как Лизе, уходить в мертвомир.

Кристальник глухо заворчал в мундире. Александр выпрямился, принимая звонок и тут же винясь, услышав знакомый голос:

— Прости, Алексей… Отбой, я сам справился. Прости, что забыл тебе телефонировать.

Спящий откинув голову на стену Михаил приоткрыл глаз, косясь на Александра, но промолчал — снова погрузился в сон. Княжич сильно вымотался, стабилизируя светоч, развеянный после извлечения из Лизы над Идольменем — Александр кромежем отвел туда Михаила, чтобы не пришлось еще и за него переживать. Кто-то отчаянно ненавидел Лизу, раз сотворил настолько мощный, непознаваемый светоч — сейчас даже где искать тварь, создавшую его, непонятно. Ничего. Он все равно найдет.

Голос Алексея в кристальнике был бодр до безумия, хотя за окном только-только брезжил робкий осенний рассвет:

— Ничего. Понимаю. Как все прошло?

— Справился, — сказал Александр уклончиво. Сейчас было страшно даже надеяться. Скажешь лишнее слово, и обрежется та ниточка, на которой висит Лизина жизнь.

— Расскажешь? — Алексей иногда бывал упрямым.

— Не могу. Не моя тайна.

— Обижаешь! — Он тут же пошел на попятную: — Ладно, не лезу. Но я тут, рядом. Я всегда приду на помощь. Помни, а то отомщу за жандармов в сентябре — мало не покажется.

— Спасибо. Не за месть — за готовность прийти на помощь. Я это ценю.

Алексей фыркнул:

— Ценит он... Живи!

— И ты.

Холера! Александр убрал кристальник в карман мундира. О Лизе нельзя знать никому из Опричнины, но Александр не мог не попросить помощи у Алексея. Шанс не справиться и выгореть был, так что Алексей всю ночь ждал его звонка, чтобы шагнуть на край земли и дальше, помогая. В чем заключается помощь, Александр ему не рассказывал. Знал, что может положиться на побратима.

Тусклые электрические лампы под потолком то и дело мигали — поднявшийся вчера ветер разгулялся в хорошую такую метель и во всю игрался проводами. Как бы вообще электричество не вырубило — операция до сих пор продолжалась, только теперь без них с Михаилом. Только бы Лизе хватило сил выкарабкаться.

Открылись двери операционной, и оттуда на каталке повезли бледную, как смерть, спящую Лизу, укрытую лишь простыней под самый подбородок. Из её истерзанного тела во все стороны торчали резиновые трубки, и Александр не понимал, зачем это надо. Авдееву виднее. Тот шел рядом с каталкой о чем-то сосредоточенно думая.

Александр прикоснулся к Мишиному локтю:

— Просыпайся.

Княжич вскинулся, сонно моргая и пытаясь понять, что происходит.

— Операция закончилась, — пояснил Александр.

— А… Хорошо… — Михаил сел, одергивая мундир — Александр его кромежем выцепил из магуправы прямо в операционную. Княжич глянул на Лизу и побледнел, совсем как она.

Каталку завезли в палату, Авдеев, ничего не поясняя мужчинам, предупредительно вскочившим со скамьи, вошел следом. Из палаты доносились шорохи, слова, шаги. Понять бы еще, что происходит. Узнать бы, что ждет Лизу — она важна Александру любой, главное, чтобы выжила. Даже если она выберет не его: в городе ходили упорные слухи, что Михаил безумно в нее влюблен. Переходить ему дорогу он не будет. Главное, чтобы она была жива.

С лестницы донеслись странные звуки — через минуту в больничном коридоре показался князь Волков в своем инвалидном кресле. За ним чуть ли не целая свита шла: пара лакеев в родовой ливрее, несколько незнакомых мужчин в цивильных костюмах и Агриппина Сергеевна, местная ведьма — Александр сам у неё лечился. Он знал, что она отлично разбирается в зельях. Он собирался после больницы заехать к ней и попросить помощи для лечения Лизы. Хорошо, что она тут. Плохо, что это сделал князь. Хотя какая разница, лишь бы помогло Лизе. Сейчас он был готов принять помощь даже от черта, лешего, огненного змея, даже баюна!

Михаил представил Александра своему отцу, но узнать, зачем сюда явился князь, они не успели — из операционной вышла санитарка с ворохом окровавленных, вонявших паленым одежд, снятых с Лизы. Один жест князя, и санитарку лакеи тут же подвели к нему. Немолодая, крайне испуганная женщина замерла перед Волковым-старшим, как кролик перед удавом.

Князь цепко осмотрел окровавленные одежды в её руках и бросил санитарке:

— Я забираю одежду. Оставьте тут. Свободны!

Санитарка что-то попыталась пролепетать, и за локоток была уведена прочь одним из лакеев. Одежда осталась грязным ворохом на полу. Александр заметил в общей куче и свою окровавленную шинель. Князь принялся распоряжаться дальше:

— Михаил, будь так любезен — сожги все окровавленные вещи Светланы Алексеевны.

— Батюшка…

— Я тебе почти тридцать лет батюшка — когда уже начнешь исполнять мои просьбы сразу же, без возмущения? И не тут сожги — в парке, с тебя станется не так понять…

Из палаты не вовремя вышел Авдеев, здороваясь с князем и пытаясь понять, что происходит. Князь величаво кивнул хирургу в приветствии, но отвлекся на наклонившегося к нему лакея — тот что-то шепнул на ухо.

Князь нахмурился и распорядился, ни капли не сомневаясь, что имеет право командовать Авдеевым:

— Гордей Иванович, предоставьте мне все материалы из операционной. Повязки. Простыни. Бинты…

Лакей вновь склонился, подсказывая, и князь продолжил под недовольным взглядом Авдеева:

— Халаты, перчатки, все, куда могла попасть кровь госпожи Богомиловой — принести сюда для уничтожения.

Гордей Иванович вскинулся:

— Прикажете и скальпеля…

Князь снова кивнул:

— И все инструменты тоже. Госпожа Богомилова маг. На мага навести порчу по крови крайне легко. Госпожа Богомилова сейчас крайне уязвима. Ей и лихого слова, сказанного в сердцах, хватит… Гордей Иванович, попытаетесь что-то скрыть — я всю вашу богодельню в тот же миг уничтожу. Мне проще построить новую больницу и нанять новый понятливый персонал, чем каждый раз проверять, выполняются ли мои инструкции. Это, надеюсь, ясно? Я пришлю сиделок — они будут сами отслеживать весь перевязочный материал, который будет использоваться. Ни единой капли кровь мага Богомиловой не должно попасть ни в чьи руки.

— А как же анализы?

— Все анализы крови только с моего разрешения. Личного! — Князь недовольно прищурился. — Надеюсь, я все предельно ясно объяснил?

Авдеев покраснел — густо, резко, словно его вот-вот апоплексический удар хватит:

— Ваше сиятельство, вы переходите все границы…

Князь чуть повысил голос — он привык, что вся страна по струночке перед ним ходила, не зря же его прозвали Волковым Первым:

— Поверьте, я даже не начинал! Еще. У госпожи Богомиловой есть кошка. Она очень эмоционально привязана к ней…

Александр нахмурился, пытаясь понять, кто именно к кому привязан? Лиза к кошке или та к ней.

— …поэтому кошка будет жить тут.

Гордей Иванович поперхнулся словами. Князь с гадкой улыбкой посмотрел на него:

— Возражения не принимаются. Кормить кошку будут мои люди. Ухаживать за собой она умеет сама. От вас требуется одно — не мешать ей входить и выходить из палаты, отделения и больницы. И ни в коем случае не закрывать форточку в уборной, иначе убирать за кошкой придется вам. Узнаю, а я узнаю, поверьте… Узнаю, что вы препятствуете нахождению кошки в палате, я опять же в тот же миг разгоню всю вашу богодельню. И еще… Понимаю, какие финансовые трудности переживает больница — вы же, Гордей Иванович, входите в совет попечителей со стороны администрации больницы… Так вот, с нынешнего дня и покуда мои просьбы выполняются, благотворительный фонд будет получать от рода Волковых дополнительные средства. Да, кстати… Большое вам сердечное спасибо за спасение жизни госпожи Богомиловой.

Александр сжал челюсти. Михаил что-то прошипел себе под нос про «вспомнил, все-таки!» под прикрытием звукопоглощающего щита. Авдеев отчетливо скрипнул зубами, но промолчал, когда из корзины в руках одного из лакеев выпорхнула серая кошка и целеустремленно рванула в палату. Лакей открыл перед ней дверь и зашел за кошкой следом, устраивая у кровати смутно знакомую Александру корзину, только с чего бы? Он никогда не держал ни кошек, ни котов.

Князь продолжил:

— Охранять госпожу Богомилову…

Александр вмешался — он еще ночью телефонировал отцу и договорился с ним:

— Ваше сиятельство…

Тот махнул рукой:

— Обращайтесь по имени — вы друг моего сына, вам можно.

Михаил чудом промолчал, а Александр проглотил ненужные сейчас ругательства — пока князь помогает Лизе, не дело ему возмущаться:

— Константин Львович, охранять Светлану Алексеевну будут «зубровцы» — я уже договорился об этом.

Князь притворно удивился — Александр не сомневался, что его биографию переворошили и не раз:

— Так вы тот Громов. Понятно. Хорошо. Только оплачивать охрану, сиделок и все медицинские вмешательства буду я. Вы парни молодые, горячие, не обремененные семьей, а Светлана Алексеевна барышня. Её репутацию надо беречь. Я же защищен возрастом, наличием семьи и… — Он громко хлопнул ладонями по подлокотникам кресла. — …и вот этим. Никто не заподозрит меня в неподобающем. Репутации госпожи Богомиловой ничего не будет грозить. Миша, уничтожь все, где есть кровь госпожи Богомиловой и вернись сюда — разговор есть. Господа, не смею вас задерживать.

Аудиенция Волкова Первого, тронодержателя, закончилась. Понять бы еще, что связывает Волкова и Лизу. Почему он принимает такое горячее участие в её жизни?

Авдеев передернул плечами, но возмущаться не стал, понимая свое место в жизни. Он молча вернулся в палату. Михаилу лакей вынес из операционной окровавленное белье и лоток с инструментами, Александр поднял с пола Лизины одежды и направился на улицу — в парке проще всего будет их уничтожить.

Светало. Ветер кидал в лицо хлопья снега. Деревья стонали и просили пощады. Михаил замер на каменном крыльце заднего входа. От княжича дохнуло во все стороны эфиром, и ветер затих, словно увидел хозяина. Александр всегда поражался Мишиной мощи — это не перворанговый маг, это что-то гораздо больше, что-то запредельное. Он никогда не встречал магов мощнее Михаила. Кромешники, конечно, сильнее, но кромешники и не люди. Они нечисть. Такая мощь, как у Михаила, бывает у Рюриковичей, причем Золотых соколов, но княжича проверяли на печать — её у него не было, несмотря на странные слухи о его происхождении. И он совершенно точно не кромешник — Алексей поднял все записи о Михаиле, какие только смог найти.

В больной голове вспышками тепла и света бились слова: «Света. Вета. Елизавета». Из каких глубин памяти это выплыло? И как это связано с ним самим? И связано ли…

Далеко в парк они не пошли — холодно в одних мундирах. На аллее, пустой из-за непогоды, Михаил сложил все вещи: больничные, Лизины, даже шинель Александра, — и запалил их огромным костром, словно в языческом жертвоприношении. Огонь резво заскакал по вещам, поедая Лизину кровь — казалось, он сыто урчал при этом. Встроенный в кристальник магдатчик чуть звякнул, реагируя на легкое повышение эфирного фона. Что такого в Лизиной крови особенного? Что такого в крови каждого кромешника…

Александр в последний момент успел достать тьмой из вороха вещей Лизины ботинки — их огонь словно избегал.

— На них крови точно нет. Их не надо уничтожать, — пояснил Александр.

Михаил скривился, отходя в сторону от пышущего жаром костра:

— Феноменально, как эти ботинки живучи! Я в который раз не могу с ними расправиться.

— Миша…

Тот махнул рукой:

— Да ладно, бери. У меня тут добыча важнее — шинель. Эх, мерки где бы взять! Вот было бы счастье.

Зачем Михаилу мерки, Александр не понял. И почему именно в мерках счастье, тоже.

— Я приведу ботинки в порядок: Филька у хвостомоек любит возиться с обувью, а просит за ремонт всего крынку сметаны.

Михаил лишь кивнул.

Вещи догорали с противным шипением, оставляя после себя пепел, грязь и черный от копоти снег. Александр достал из кармана кристальник — датчик показывал второй уровень возмущения эфира. Необычная реакция всего лишь на сожжение окровавленной одежды. Или сама кровь все же крайне необычная. Холера! Александра беспокоила странная реакция князя Волкова на Лизину кровь — что ему известно о Лизе? И, самое главное, как он эти знания использует. Надо расспросить об этом Алексея — тот в интригах князей как рыба в воде.

— Можно вопрос? — решился Александр.

— Конечно.

Михаил опустился и потянулся за лотком с инструментами в центре пепелища, тут же шипя из-за боли.

— Осторожно… — Сашино предупреждение опоздало. Пальцы Михаила вздулись красными пузырями. Лоток тут же покрылся инеем, а ожог на пальцах затянулся. Михаил — это нечто. Неужели он сам не понимает своей мощи и неправильности? Он снова, уже шипя от холода, взял лоток и выпрямился.

— Так что там с вопросом? — напомнил Михаил.

— Откуда твой отец знает Светлану Алексеевну? Он слишком напористо вел себя сегодня.

Княжич принялся ветром шевелить оставшийся на земле пепел, угрюмо рассматривая его.

— Понимаешь, отец… Он когда-то очень крупно ошибся с кровью. Я не знаю, что точно случилось, и чья это кровь была, но отец говорит, что отголоски его ошибки с кровью до сих пор аукаются ему. Он крайне щепетилен с кровью — знает, что ошибки стоят очень дорого. Потому он так и вел себя сегодня. А еще… Светлана Алексеевна — дочь его старого друга. Он считает себя обязанным заботиться о ней. Только Светлана Алексеевна не из тех, кто принимает чужую заботу, а тем временем шинель у нее была одна единственная, — он как-то странно посмотрел на Александра, но тому было не до его взглядов. Значит, Волков знает, что Лиза — кромешница и дочь Кошки. Он хранит её секрет. Это ему в плюс, наверное. Надо расспросить Алексея. И про ошибку с запретными ритуалами на крови, которая до сих пор отражается на князе Волкове, тоже. Это может быть важно.

— Саша, ты слышишь меня?

Александр отвлекся от размышлений, вскидываясь и смотря на Михаила в упор:

— Жаль, что дарить незамужней барышне дорогие вещи неприлично. Особенно что-то из одежды.

Снова завьюжило, быстро заметая снегом пятно гари. Михаил обиженно выдохнул:

— Да что же это такое! И ты туда же…

Датчик на кристальнике стремился к нулю. Быстро эфирное возмущение улеглось. Александр убрал кристальник в мундир.

— Ты о чем?

— О подарках. О простой заботе. О ненужной, причиняющей боль, щепетильности! Я же живой, в конце-то концов… Почему, чтобы быть хорошим, я должен быть сволочью! — скомканно сказал Михаил. — Я в хирургию…

Он резко направился в больницу. Снег ложился ему на плечи, пряча погоны, он таял на волосах, он ластился к рукам Михаила, а тот ничего не замечал. Александр сердцем тоже рвался в Лизину палату, но понимал, что он там бесполезен — Михаил умеет лечит, он же умеет только убивать. Ему надо заняться другим — его ждет расследование. Каждый должен заниматься своим делом.

— Саша? — Михаил остановился, заметив, что Александр не идет за ним. — Что-то не так? Ты не идешь?...

— Нет, у меня дела.

Михаил внимательно рассматривал его.

— Ты выглядишь странно, — внезапно сказал он.

— Как?

Александра сейчас больше занимали вопросы, связанные с Лизой, чем с самим собой. Снег стеной вставал между ним и Михаилом. Тот снова дернул плечом, и метель чуть отступила. Холера! Михаил сам не отдает отчета, насколько он силен?

— Как влюбленный. Только ведешь себя не так.

Александр качнул головой:

— Ты ошибаешься. Я уважаю тебя и твои чувства.

— Их нет, — явно лгал Михаил. — Я несколько лет за Светланой ухаживал — она отвергла все мои ухаживания. Так что… Александр, даже не думай волноваться из-за меня.

— Тогда… — Александр растерянно обвел взглядом парк, заметаемый снегом. — Я не выгляжу, как влюбленный. Я жить без Светланы Алексеевны, кажется, не умею. Только я кромешник. Это не для меня.

Михаил даже вернулся, заглядывая Александру в глаза:

— Вот еще! Монахам тоже многое запрещено, но когда это кого-то останавливало? Александр, ты человек. Ты человечнее многих, кого я знаю. Борись за свои чувства и живи.

Забавно. Он сказал главное пожелание кромешников друг другу. Запрещенное пожелание. Живи. Он будет жить — теперь у него появилось для кого.

— Буду, — улыбнулся Александр. — Я, пожалуй, сейчас в Уземонский участок, потом в лес под Ермиловкой — там надо все по новой обследовать, потом, к ночи приду в больницу.

— Не волнуйся, я этой ночью подежурю в палате Светланы на всякий случай.

— Я тоже, и, Миша, дежурить надо не в палате, а в коридоре. Светлана Алексеевна…

Михаил возразил, перебивая:

— В коридоре жизненные показатели Светланы не видны. К черту репутацию, здоровье важнее.

— Миша, это не твоя репутация. Это репутация Светланы Алексеевны. Осторожнее с ней.

Княжич скривился:

— Убедил. Тогда кромежем проведешь меня ночью в палату. Сиделки — это хорошо, но маг-целитель в разы важнее сейчас. Утром заберешь, только и всего.

Александр его поправил:

— Не утром. Ночью сменю — тебе тоже спать иногда нужно. Будем караулить её по очереди.

Михаил задумался, и Александру показалось, что мысли у него не совсем хорошие — так счастливо стал выглядеть княжич:

— Слушай, а ведь ты своим кромежем можешь куда угодно зайти? Правильно?

Александр поправил его, не совсем понимая, зачем это другу:

— Я могу попасть в любое место, не защищенное императорской защитной сетью. А что?

— А это идея… Очень хорошая идея! — расцвел в неожиданной улыбке Михаил и на прощание хлопнул Александра по плечу: — увидимся после шести!

Понять бы еще, что задумал княжич? Не ателье же, где Лиза шьет себе одежды, он решил обокрасть? Он же княжич, он выше этого. Хотя… Именно от Михаила чего-то подобного и можно ожидать.

Александр взглядом проследил за Михаилом, скрывшемся в больнице, и ушел кромежем в Уземонский участок — так быстрее. Здание полицейского участка уже почти отремонтировали после землетрясения, осталось только крышу по новой перекрыть. Виргинские астры, росшие в палисаде, кто-то нещадно вытоптал — редкие, уже сухие цветы торчали из снега. Странно, но это было видеть неприятно. Что-то с ним сегодня необычное происходит.

Александр обошел дом и тихонько позвал Фильку. Тот осторожно показал голову из подызбицы, подслеповато осматриваясь, но полностью вылезать не собирался.

— Филя, это же я, бывший пристав Громов. — Александр присел на корточки. — Помнишь?

— Как ни помнить. Помню. Токмо помню, что ты нечистью был, а теперича… — Домовой алыми глазенками рассматривал черный мундир и новые петлицы статского советника с одной звездой и полицейской эмблемой.

— Это все еще я, Филя. Я ни капли не изменился.

Домовой возмутился:

— Агась! Ты ж опричник тяперича.

— Не опричник. Я полицейский чиновник по особым поручениям. И даже теперь я не опасен для тебя, хоть ко мне вернулись мои способности кромешника.

— Во! А говоришь — не опричник.

Косматая голова попыталась скрыться в подызбице. Александр снова позвал напуганного домового:

— Филя! Я не трону тебя. Я кромешник, я не служу в Опричнине. Это все еще я — тот, кому ты сапоги чинил, тот, кому ты петлицы помогал перешивать, тот, кому я взятки Лапшиных скармливал.

«Взятки» были вкусные — Филя все же вылез из подызбицы, хотя приближаться не стремился: замер возле дома, готовый задать стрекача.

— Чего надоть-то?

Александр поставил перед собой Лизины ботинки и чуть отошел в сторону, уважая домового и его страх:

— Я хотел тебя попросить починить ботинки госпожи Богомиловой — ты их уже чинил. Оплатой не обижу — ты меня знаешь. Надо почистить, сменить подметки, может, еще что-то подновить — тут тебе виднее.

Филя шагнул к ботинкам и принялся их обнюхивать.

— Моя работа, — признал он, странно кривясь. — Токмо я не помню, чтобы я их чинил. Но работа моя.

— Починишь еще разок?

— Дык было бы попрошено. Сделаю. Через неделю приходи.

— Приду! Благодарствую, Филя.

Тот моментально скрылся в подызбице — ботинки не иначе с перепугу у домового сперва застряли в стене, а потом рывком исчезли. Забавно, что нечисть вроде Фильки тоже склонна что-то забывать. Это человеческое свойство. Нечисть же все помнит — особенно обиды врезаются в память. Те же русалки даже через десятилетия могут отомстить своему убийце. Игоши годами помнят, как их убивали — потом мытарят своих матерей и не уважающих их родственников. И только люди могут забывать — прощение именно на этом основывается.

Александр сорвал чудом уцелевшую астру, она до сих пор сохранила свой цвет среди высохших подружек. Сердце затопила волна необычного сожаления. Понять бы еще, почему. Он давно ничего не забывал, хотя опричники не хозяева своей памяти. Они служат стране, их память — память страны. К чисткам, которые совершали императорские баюны, Александр привык. Только где те баюны теперь. Все сгинули вместе с императорской семьей. Он убрал астру в портмоне — потом высушит в блокноте, сам не зная зачем. Его ждали лес, расследование и странные сожаления о неслучившемся. Правда, сперва он заглянул в храм и поставил свечу за здравие Елизаветы.

Неделя тянулась отвратительно долго. Опросы, опросы, опросы — кажется, он никогда так много и долго ни с кем не говорил. Ему активно помогали Демьян и Владимир, но даже с их помощью он тонул в разговорах и бумагах, ни на йоту не приблизившись в поисках того, кто спрятал светоч в лесу. Подозрения падали на служившего в Губернской магуправе Рокотова, но… Александр чувствовал, что тут что-то не так. Слишком необычно, чтобы оракул так странно действовал. Только других подозреваемых не было.

По ночам Александр привык в палате прислушиваться к затаенному Лизиному дыханию и неутомимому мурлыканью кошки, которую звали Баюша. Иногда, когда ей было, наверное, особенно одиноко, она забиралась к нему на колени и сворачивалась клубочком, словно искала защиты или поддержки. Даже животным бывает тяжко. Александр тогда тихонько почесывал её за ушками или под подбородком.

— Не бойся, твоя хозяйка сильная. Она кромешница. Мы, знаешь, какие сильные! Мы многое можем перенести. Она справится.

Кошка всегда фыркала на его слова, словно он глупости говорит. Иногда она приподнималась на лапах и заглядывала ему в глаза. Александру даже казалось, что кошка хочет что-то ему сказать, да не может. Не баюн же она?

Измотанный, спящий урывками Михаил уже который день подряд уговаривал совершить недостойное — проникнуть в ателье и забрать оттуда Лизины мерки. Сегодня он предпринял очередную отчаянную попытку убеждения — он протянул портновскую измерительную ленту и вложил Александру в ладонь.

— Держи.

В палате было тихо, даже кошка перестала мурлыкать, одним глазом посматривая с Лизиной кровати на мужчин. Словно в предупреждении она то и дело выпускала когти, впиваясь ими в одеяло.

— Зачем, Миша? — удивился пришедший сменить княжича на дежурстве Александр.

— Ты не хочешь сделать самое простое — переписать мерки Светланы в ателье.

Этот спор уже навяз в зубах.

— Миша, это не переписывание мерок — это незаконное проникновение в частную собственность.

Шепотом, но крайне горячо Михаил продолжал увещевать — все его доводы Александр уже слышал не раз за эту неделю:

— Но мы же без тайного умысла и без желания обокрасть. И не надо говорить, что мерки — это кража. Это вынужденная мера. Я могу, конечно, купить мерки у портнихи — все в этом мире продается, главное — цена. Но я боюсь, что этого нам с тобой Светлана потом не простит.

Кошка внезапным шипением подтвердила Мишины слова. Баюша чрезвычайно сообразительная. В который раз в голову закралась мысль: а кошка ли она? Не баюн, конечно, но мало ли какая нечисть могла прикинуться кошкой.

— Но причем тут измерительная лента? — Александр непонимающе крутил в руках рулончик шелковой ленты.

— При том, что можно самостоятельно снять мерки со Светланы. Иных способов добыть её мерки я не знаю. Вперед!

Кошка, до этого мирно лежавшая в ложбинке между грудью Лизы и правой рукой, приподнялась и уставилась на Александра. Глаза её явно говорили: только попробуй приблизиться!

Александр тьмой уничтожил ленту. Прикоснуться к Лизе без её разрешения, особенно когда она в уязвимом положении…

— Это совершенно неприемлемый вариант.

Михаил пробурчал — он умудрился потерять на этой неделе свой оптимизм:

— То есть приемлемый для тебя вариант тот, что Светлана выпишется из больницы в одном мундире? Поверь, я знаю весь гардероб Светланы — шинель у неё была одна. Саша, не хочешь, я сам пойду в ателье и заберу мерки, но от меня ущерб точно будет. Утешает одно — посадить меня за такое никто не сможет, я все же княжич.

Александр смирился — от попытки Михаила проникнуть в ателье шума будет гораздо больше:

— Ладно. Я добуду мерки Светланы Алексеевны, но что ты…

— Мы!

— Хорошо, что мы с ними будем делать?

Михаил расплылся в победной улыбке:

— Твоим кромежем пойдем в Москву и закажем шинель и прочее у самого лучшего портного. Оплата поровну, и не потому, что я жмот, а потому что ты сам не захочешь остаться в стороне. И убивать нас будут в два раза меньше, когда Светлана возмутится нашим своеволием.

— Тогда может все же…

Александр обернулся на лежащую без сознания Лизу. Кошка смотрела на него в упор и ждала его решения.

— Саша, тебе нравится идея, что Светлана поедет из больницы в одном мундире? — возмутился Михаил.

Александр замер — даже княжичу нельзя выдавать, что Лиза кромешница. Он лишь скрипнул зубами. М-да.

Михаил же продолжил настаивать:

— И на службу она будет ездить в одном мундире? В предзимье! В холода. Она же упрямая и правильная до ужаса… А шинель за один день не пошьется. Светланина простуда будет лежать на тебе. Баюша, я же прав? — Миша повернулся к кошке. Та наклонила голову на бок и оценивающе посмотрела на мужчин. Воспоминания, которых быть не должно, усиленно шкрябались в Сашиной голове усиливая обычную головную боль. — Баюша, подтверди! Хороший же план. Главное, что Светлане не придется из-за нас мерзнуть.

Кошка вздохнула, совсем как человек, и веско сказала:

— Мя!

Это могло быть и «нет!», но Михаил развернул ситуацию в свою пользу:

— Видишь, Баюша согласна со мной. — Он вручил Александру блокнот и карандаш. — Чем быстрее найдем мерки, тем быстрее закажем одежду и тем быстрее Светлана придет в себя.

Как это все связано, Александр не понял, но послушно взял блокнот.

— А как ты собираешься вручить Светлане Алексеевне шинель?

Михаил скривился:

— Это уже другой вопрос. Давай решать трудности по мере их поступления. И учись быстро-быстро бегать от Светланиного гнева. А сейчас давай-ка за мерками.

Александр лишь кивнул и шагнул в кромеж под веселое покашливание Баюши — ну хоть кто-то веселился. Может, Баюша — домовой или анчутка, которого случайно пригрела Лиза?

Шинель они с Мишей заказали в тот же день, в Москве, откуда сплетни точно не доберутся до Суходольска. Уже вечером Саша добрался до Уземонского полицейского участка. В этот раз Филя вышел сразу же, вынося чистенькие, выглядевшие, как новенькие, ботинки. Домовой достойно принял оплату крынкой сметаны и остановил собравшегося уже уходить Александра:

— Подождите, вашбродь... Это не все… Недельки через две приходите — я вам кой-что дам.

Александр замер — вещи из развалин Уземонского участка в сентябре забирал не он, а Алексей. Может, он что-то тогда пропустил?

— Договорились. Приду через две недели.

— Агась…

Домовой, как-то совсем невесело, словно возвращаться в тепло ему не хотелось, направился к дому. Александр окликнул Филимона — тот не раз помогал ему:

— Все спросить хочу, да забываю. Как тебе, кстати, новый пристав?

Кажется, Александр случайно ударил Филю в больное место. Домовой замер, вжимая голову в плечи, почесал затылок, путаясь пальцами в всклокоченных волосах, и внезапно спросил, подходя совсем близко и просительно заглядывая в глаза:

— Вашбродь… А вам домовой случайно не нужо́н?

— Прости, Филимон, пока нет — я живу не в своем доме, там свой домовой есть.

— Ну не нужон, так не нужон… — вздохнул домовой и поплелся обратно в участок заплетая нога за ногу. — Че поделать. Приходите еще, если что.

— Филь… Потерпи чуток — я обзаведусь своим домом и заберу тебя.

Филя оглянулся и расплылся в довольной улыбке:

— Хорошо. Можете с собой через две недельки лапоть принести — я посплю в нем, ожидаючи вас.

— Принесу.

Домовой, который не боится кромешника, это редкость. От такого нельзя отказываться. Найти бы еще свой дом… Должен же он где-то быть?

Александр кромежем занес ботинки к себе, а потом шагнул в неспящую Москву — ему надо было поговорить с Алексеем. Тот нашелся в Опричном сыске — сидел над бумагами в своем кабинете, настолько сосредоточенно читая, что весь кончик карандаша обгрыз. Заметив шагнувшего кромежем Александра, Алексей вздохнул и убрал бумаги в стол. Перед Сашиными глазами мелькнул заголовок «О реформе полиции». С чего бы Алексею этим интересоваться? Он же опричник — они в дела государства не лезут.

— Доброй ночи, Саша, — устало сказал Алексей и подбородком указал на диван: — присаживайся. Что в этот раз с тобой случилось? Учти, Аксенов уже собрал команду и завтра выезжает в Суходольск.

Кабинет утопал в полумраке — горела лишь лампа на столе. Тут не было ничего лишнего, как в жизни любого кромешника: только рабочий стол, несгораемый шкаф, картотека и диван, на котором Алексей спал, оставаясь на ночь в Сыске. Вот и сейчас на диване уже лежали подушка и тонкое одеяло. Алексей готовился спать. За окном горела фонарями опричная улица — тут никогда не бывало чужих, особенно по ночам. Тишина для Москвы стояла удивительная.

Александр опустился на диван, откидываясь на жесткую спинку:

— И тебе доброй ночи. Я собственно по поводу крови кромешников. Ничего не узнал?

Алексей медленно качнул головой:

— Нет. — Он принялся наводить порядок на столе. — Ни по поводу крови кромешников, ни по поводу князя Волкова — я его земли лично проверял: нигде никаких отголосков запретного ритуала. Я все леса вокруг его имения в Волчанске обошел. Перыница — чистая река, леса вокруг всем на загляденье. Ни-че-го. Ты точно уверен, что Волков допустил ошибку в каком-то ритуале на крови?

— Абсолютно достоверные сведения.

— Тогда будем искать дальше, — вздохнул Алексей и потер висок.

Александр напомнил:

— Главное — про кровь кромешников. Это важно.

Алексей уперся в него взглядом:

— Сашка, а давай честно? Куда ты опять влез?

— Никуда.

— Обижаешь… — Алексей встал, обошел стол и сел на стул для посетителей перед Александром. — Я же тебя как облупленного знаю. Я могу сам шагнуть в Суходольск.

— Ладно, я понял, помогать ты не намерен. — Александр встал. Он не был готов делиться тайной Лизы даже с Алексеем. Не сейчас. Тот вздохнул:

— Ты влюбился, что ли? Ты так ни с кем не носился, как носишься с госпожой Богомиловой. И не надо так взвиваться. Я могила. Я никому не скажу. По поводу крови кромешников — ничего сказать не могу. Пустота. Ничего. Но. Что десять лет назад в «Катькину истерику», что в сентябре этого года… Были найдены тела кромешников — полностью обескровленные. В «Катькину истерику» это скинули на упырей и вурдалаков — сам помнишь, когда что только не повылезло из всех щелей мироздания. В этом сентябре на упырей такие потери уже не скинешь. Двое парней полностью без крови — это не к добру. Так что сам что-то узнаешь — сразу же сообщай мне.

— Ладно, сообщу, если узнаю.

— Хочешь, я открою тебе доступ к архивам ритуалов на крови? Только там ничего особо интересного. Про нас там ни слова. Про императорскую кровь тоже, если тебя заинтересовал ритуал, устроивший «Катькину истерику».

Александр честно признался:

— Я сейчас даже сказкам буду рад.

— Сказки? Я проверял. Там тоже ничего нет, самое близкое — про живую и мертвую воду. А еще в европейских сказках есть упоминания о лечебной силе королевской крови.

В голове стукнулись неожиданной болью слова. Живая и мертвая кро… Вода же. Или кровь? Александр уперся взглядом в пол, ничего не понимая. Что с ним происходит последнее время? Где он мог пересечься с императорским баюном и почему? Откуда эти странные провалы в памяти. Или это не провалы, а просто интуиция? У Баюши очень красноречивое имя, но… Но… Но…

— Личность Великой княжны Елизаветы точно подтвердили? Ошибки нет?

— Опачки! — Алексей подался вперед, стул под ним печально скрипнул: — с чего бы такие вопросы? Личность достоверно подтверждена. Ошибки быть не может. Болин подтвердил, что ожерелье на Великой княжне — его рук. Эфир сверили — это точно Великая княжна. Почему она так выглядит… Это уже не ко мне вопрос. Я свечку в императорской спальне не держал.

— Ладно, спасибо. — Кажется, он уперся в очередной тупик.

Алексей тихо сказал:

— Саша… Ты же сообщишь мне, если опять куда-нибудь влипнешь? Я не хочу тебя опять искать. Мне хватило застенок Клеоновых и суходольской жандармерии. Я уже привык каждый вечер телефонировать тебе, чтобы точно знать — ты на свободе. Узнавать из газет, что ты опять куда-то влез, я устал.

— Алеша… Я никуда не лезу. Пока все в порядке.

— Как, кстати, госпожа Богомилова?

— Она еще не пришла в себя, стабильно тяжелая. Врачи говорят, что надо ждать. Михаил Волков — сильный целитель, я бы даже сказал — необычайный.

Про странное переливание крови от Михаила Лизе, на котором настоял князь Волков, Александр предпочел промолчать — это держалось в тайне. Не только Лизина кровь особая. Что-то есть и в крови Михаила, только он точно не кромешник. Его мать вышла замуж за князя Волкова на большом сроке беременности, это мог быть не его ребенок? И ведь через ритуал истинности родового имени Михаила не прогонишь — князья защищены законом.

Алексей сбил его с мысли:

— Учти — надо будет, я могу договориться с лейб-медиками, Саша.

Тот лишь кивнул. Он всегда знал, что на Алексея можно положиться.

Следующая неделя началась хорошо.

Авдеев заявил, что Лиза, то есть Светлана Алексеевна, стабильно тяжелая, но дальнейших ухудшений не прогнозируется. Агриппина Сергеевна подтвердила слова хирурга — самое страшное осталось позади. Нужно лишь время, чтобы подхлестнутая эфиром регенерация восстановила внутренние органы. Надо просто ждать. Теперь караулить её дыхание и бояться, что оно прервется, не надо. Лиза будет жить.

Потянулись серые будни беспросветного ожидания. День за днем. Лиза спала. Расследование забуксовало — Александр даже успел в Германию съездить, чтобы проверить родственников Кальтенбруннера. Баюша совсем осунулась и похудела. Михаила вызвали в Зерновое — там что-то случилось с кладбищами или шахтами. Александр остался один на один с заказанной для Лизы одеждой. Мишка умудрился за его спиной заказать не одну шинель, а сразу несколько комплектов одежды. И вот что с этим делать?! Оставить в палате — зачем? Тут во всю хозяйничали князь Волков и его сиделки — так бы чего плохого не удумали про Александра и Михаила. Привезти одежду к Лизе домой — как он это объяснит горничной? Шагнуть кромежем к Лизе в квартиру… И почему кашу заварил Михаил, а расхлебывать ему? Александр взлохматил волосы и смирился — другого выхода он пока не видел. Он потом повинится перед Лизой, а пока оставит все у нее в квартире. Холера!

Он шагнул кромежем в Лизину квартиру и в первый миг, в первый вдох чуть не задохнулся знакомыми ароматами и обрушившимися на него образами. Тяжелое чувство дежавю толкнуло в сердце. То даже трепыхнулось. Александр никогда не был тут, но…

Убили, как есть убили! — чей-то странный всхлип.

Разбросанные по полу украшения.

Испуганная горничная, собирающая их.

Теплое утро.

Мурчание кота на руках. Кошки?

И розы… Много, много роз. Лиза любит розы?

Он тут никогда не был. Он тут точно был. Он обдумает это позднее. Сошел ли он с ума или это реальность его испытывает. Пока надо убрать вещи в шкаф, чтобы они не помялись. Хвата небесам, шкаф ничем знакомым себя не выдал.

Скорее… Александр обвел взглядом погруженную во мрак комнату. Скорее сработали ассоциации — он точно никогда тут не был. Это просто выверт не единожды чищенной памяти. Он свежим взглядом осмотрелся. Нет. Он тут никогда не был. Точно. Он потер висок. Хватит об этом. Ему нужно заняться делами, к тому же Филимону сходить.

Филя его уже ждал — он быстро выскочил из подызбицы, таща за собой знакомую по больнице корзинку:

— Вота! Я весь месяц чинил — сильно было поломало, но починил — лучше, чем новая, стала.

Александр нахмурился:

— Филя, спасибо, но это не моя корзина.

— Ваша, вашбродь! Точно ваша — в вашей казенной квартире была. Среди ваших вещей. Точно ваша.

— Но у меня никогда не было кошки.

Почему он сказал про кошку, он и сам не понял. Наверное, из-за Лизиной Баюши…

Он снова осмотрел корзину. Не может того быть. Совсем не может. Это просто похожая корзина. И это… Это… Это не может быть корзина Лизиной кошки. Просто не может.

Филя обиделся:

— Не хотите, не платите. Токмо корзина ваша — вами от неё несет за версту.

— Прости, Филя. Я не хотел тебя обидеть. Я оплачу ремонт корзины, а пока…

Он протянул захваченный из дома лапоть:

— Пойдешь ко мне жить?

— А тож! — домовой моментально запрыгнул в лапоть и исчез, ни капли не сомневаясь в Александре. Тот выпустит его уже через два месяца — в быстро строящемся на берегу Идольменя доме. Его и Лизы доме.

Александр с корзиной в руках направился прочь от полицейского участка, обдумывая на ходу планы на завтра. Шумела вздыбленная после долгих октябрьских дождей Уземонка в узком ложе, Александр вспомнил, что кто-то ему рассказывал, что раньше эта речка называлась Гуземойкой — оттуда прозвище полицейских и пошло́. Хвостомойки — придумают же!

Возле дома Лапшиных он чуть замедлил шаг — оттуда, вежливо прощаясь с хозяйкой вышел… Он сам. Не узнать черную шинель с галунными петлицами и звездой статского советника было трудно, особенно в сочетании с серыми глазами, короткими темными волосами и какой-то основательно противной улыбкой.

Александр не задумываясь ударил тьмой — знакомая по зеркалу фигура распалась на сотни огоньков. Корзина упала в сугроб. Он моргнул глазами…

Извозчик остановился рядом, кончиком кнута трогая за плечо:

— Барин! С вами все в порядке?

— Ась? — Александр дернулся, ничего не понимая. Корзина почему-то лежала в снегу. В голове было пусто и звонко.

Извозчик продолжил настаивать:

— Можа подвезти? Недорого возьму. Вы чавой-то, ваше высокородие, сбледнули с лица…

Эфирные каналы ныли, как после серьезной атаки. Только причин для атаки не было. Он просто шел мимо дома Лапшиных и все. Он поднял корзину, отряхнул её от снега и сел в сани:

— Трогай. В Сыск.

Огоньки возле дома собрались в высокую плечистую фигуру княжича Волкова.

— Так совсем неинтересно. Как он меня тогда найдет?