Транслируйте меня

— Пять секунд до эфира, четыре, три...

Привет.

Вы меня слышите? Наверное, нет. Но я все же должен представиться — хотя бы из вежливости.

Я Марти. Марти Буга. Забавное имя, не правда ли?

Надо мной еще в школе подтрунивали. Это сейчас все прошлые издеватели поют мне диферамбы и смотрят меня каждый день, завалившись на диван или усевшись в кресло.

— Марти Буга — отличный тип, — говорит бывший капитан школьной команды по футболу. — Мы с ним еще в школе были не разлей вода и до сих пор дружим!

Враки. Этот парень вечно дразнил меня "вонючим опоссумом" и выколачивал из меня деньги на завтрак. Он был звездой школьной лиги, я был звездой на очередном дне рождения папы — и то лишь потому, что его никто не хотел обидеть. В те годы я с ужасом представлял, как дядя Фрэнк, напарник моего папы, заходит в комнату, указывает на меня пальцем и спрашивает: "А что это здесь делает сей вонючий опоссум?" И все начинают хохотать... Это был мой самый страшный кошмар.

Девочки, которые фыркали, едва услышав мое имя, ныне кусали локти и кляли себя за детскую недальновидность, хотя, конечно, ничего глупого в детских суждениях нет. Напротив, они-то и есть самые верные, а вот во взрослых намешано до черта всего — тут и общественное мнение, и финансовая сторона, и этническая... "Ты дурак" — уже не говорят. Говорят: "Вы не правы".

Моя школьная любовь, первая красавица на всех балах, теперь работает в одной из придорожных кафешек где-то между тридцатым и сороковым километром на пути из Сакраменто в Лос-Анджелес. Раньше ее звали Умница Лиз, сейчас — Дырка Лиз. Я хотел помочь ей, но, как выяснилось, в помощи она не нуждалась. Щуря правый глаз, под которым красовался свежий фиолетовый синяк, Лиз отхлебнула из фляжки дешевого виски, поморщилась и спросила:

— А ты что еще за хрен?

Она меня просто не узнала. Впрочем, я ее не виню: сколько уже воды утекло с тех пор, когда мы учились в средней школе. Кто осудит первую красавицу за то, что она не помнит в лицо последнего неудачника? Только не я.

Признаться, я никогда не думал, что стану транслятором. Впрочем, ничего удивительного: еще пару лет назад ученые даже не предполагали, что мыслеобразы могут попросту уничтожить телевидение и киноиндустрию. Тогда по городам только начали разъезжать коммивояжеры с полными чемоданами приборов, названных аббревиатурой "РеМО" — "Ретранслятор Мысленных Образов", и, надо сказать, дела у них шли не очень.

А потом один из них, Филипп Райс, наткнулся на меня...

С тех пор он — мой агент.

То был обычный вечер двадцатого декабря, вялый и скучный. После целого дня в очередях мы с отцом хотели только одного — добраться до дивана. Я собирался пойти в комнату, прилечь, но он уговорил меня остаться и посмотреть с ним повтор Суперкубка. Мой отец — большой фанат спорта, и в частности футбола, однако прямой эфир того финала он провел вдали от кабельного телевидения: два дня сидел у кровати своей матери, пытаясь упросить Господа дать ей еще немного...

Но Господь не дал, и она умерла. Я тогда был в Сакраменто и не мог прилететь раньше восемнадцатого декабря, поэтому отцу пришлось переживать утрату в одиночестве. Бедняга, он потерял за свою жизнь столько близких людей — сначала жену, потом отца, а теперь еще и мать... Мы общались каждый вечер, и я слышал по голосу, как он страдает. Признаться, я боялся за него, боялся, что на этот раз он не выдержит.

Но он выдержал. Перетерпел боль и встретил меня восемнадцатого в аэропорту.

— Один ты у меня остался... — сказал отец, заключив меня в свои объятия. — Если еще и с тобой, не дай Бог, что-то случится, я просто не знаю, что буду делать.

— Па, ну брось. Ничего со мной не случится. — Я похлопал его по плечу. — Я с тобой до конца, не думай.

Он улыбнулся и еще крепче прижал меня к себе.

И вот через четыре дня мы сидели у ящика, пили пиво и спорили о грядущем локауте, когда в дверь позвонили.

— Девять, — сказал отец, взглянув на часы. — Не поздновато ли для гостей?

Я пожал плечами.

— Не к тебе? — спросил папа, пристально глядя на меня.

— Нет, вряд ли. Кто ко мне может прийти?

— Ну, мало ли? Может, будущая миссис Буга?

Мы рассмеялись. Звонок раздался снова.

— Наверное, какой-нибудь торгаш, — предположил отец, встав с кресла. — Ну да ладно, скоро Рождество, и нам надо быть терпимей...

Он прошел к двери. Я, подумав, решил отправиться следом. Поставив бутылку на журнальный столик, я бросил последний взгляд на экран и пошел в прихожую.

Отец угадал: это действительно был коммивояжер, и он, похоже, умирал от холода. По крайней мере его зубы стучали в ритме драм-энд-баса, а колени тряслись, будто он фанател от твиста. Интересно, о чем он думал, когда в двадцатиградусный мороз выперся на улицу в синем клетчатом пиджаке, легких бежевых туфлях и дурацкой шляпе с полями?

— Вам кого? — угрюмо поинтересовался отец.

— Наверное, вас, — отозвался коммивояжер. — Вы ведь живете в этом доме?

— Да.

— Мистер...

— Буга.

— Рад знакомству, мистер Буга. Меня зовут Филипп Райс, — сказал торгаш, протягивая отцу руку.

— Через порог здороваться — плохая примета, — заметил мой папа.

— Это значит, я могу войти?

Папа вопросительно посмотрел на меня; я пожал плечами и сказал:

— Ты сам говорил, что надо быть милосердней.

— И правда. Что ж, входите.

Отец отступил в сторону, позволяя коммивояжеру зайти самому и затянуть внутрь огромный чемодан с кучей темных пятен на боках. Похоже, раньше там были наклейки, которые позже упорхнули в неизвестном направлении вместе с декабрьским ветром.

— Спасибо вам, джентльмены, — сказал торгаш с достоинством. — Если бы не вы, я бы там просто окоченел.

— Что выгнало вас на улицу в такой холод? — спросил я.

— Нужда, сэр, — ответил он. — После того как два месяца назад закрыли табачную фабрику "Карпафат", куча народа оказалась на улице, и в том числе я, отец двоих детей и верный муж. Как вы знаете, сейчас в стране кризис, так что найти работу в принципе тяжело, что уж говорить о хорошей. Только за этот месяц я поменял пять мест, это — шестое.

— Что ж, судя по всему, вы человек достойный, хоть и с нелегкой судьбой. Может, по пиву? — предложил отец. — Там сейчас как раз повтор Суперкубка, будет, что обсудить.

— Вы очень добры, сэр, — сказал продавец, — однако я вынужден отказаться. Мне ведь надо продавать то, чем набит мой громадный чемодан, иначе я так ничего и не получу.

— Что же вы продаете? — спросил я.

— Одну ученую разработку.

— И для чего она, эта разработка? — поинтересовался отец.

— Ну, раз уж вам так любопытно, мы можем пройти в комнату, и я вам все покажу.

— Давайте так и поступим, — кивнул папа. — Нам ведь любопытно, Марти?

Я кивнул.

— Тогда вперед. Помоги джентльмену с его чемоданом.

Продавец с отцом скрылись в комнате, а я взял в руки огромный багаж и, пыхтя, потащил его в комнату. Природа не наделила меня силой, а сам я был слишком ленив и потому предпочитал тренажерному залу компьютер.

— Ставь на стол, — сказал отец.

Он взял банки в охапку и отступил с ними в сторону. Я рывком закинул чемодан на стол. На миг мне показалось, что ножки не выдержат и подломятся, однако все обошлось.

— Итак, — сказал продавец, когда мы расселись по местам. — Сейчас я открою чемодан и продемонстрирую вам одно чудесное устройство под названием "Ретранслятор Мысленных Образов", или сокращенно "РеМО".

— Интересно, а этот "Ремо" часто надо будет носить в ремонт? — спросил отец, толкнув меня локтем в бок.

— Признаться, не знаю, сэр, — сказал Райс с улыбкой. — Сам я им не пользуюсь.

— Изумительная честность. Что же, он так плох?

— Нет, дело не в этом. Дело в том, что он мне просто не нужен.

— Вот как? Но если он не нужен вам, кому тогда нужен?

— Не знаю, — честно ответил коммивояжер. — Может быть, вам и вашему сыну?

— Что ж, может, и так. — Отец подмигнул мне. — Правда, Марти?

— Не знаю. А что это вообще такое — ретранслятор мысле...

— Мыслеобразов, — докончил Филипп. — Собственно, это образы, которые возникают в вашей голове, когда вы думаете о чем-то. Ассоциативный ряд к происходящему вокруг или то, что вы сами нафантазировали.

— Ну, с этим более-менее понятно, — кивнул отец. — А для чего же нужен сам ретранслятор?

— Чтобы другие могли видеть ваши мысли. Это как... как миниатюрная киностудия, для работы которой достаточно одного человека. Вы — сам себе режиссер, сам себе оператор, сам себе актер. Все, что вы представляете, можно с помощью прибора передать на экран компьютера через вай-фай. Можно даже записать ряд мыслеобразов в файл, будто это обычное онлайн-телевидение.

— Звучит действительно интересно.

— Да, потому что это слова из рекламной брошюры, — усмехнулся Райс. — На деле же все гораздо сложнее. У вас есть компьютер или ноутбук?

Отец кивнул и покосился на меня.

— Сходишь?

— Да, конечно.

Я сгонял в комнату и вернулся, держа свой лэптоп под мышкой.

— Вот, пожалуйста.

— Спасибо. Положите на стол, сэр.

Пока я включал ноутбук, он достал из чемодана небольшую картонную коробку. Открыв клапаны, коммивояжер вытряс на стол ее содержимое — пластиковый обруч с регулятором диаметра и небольшой антенкой.

— Вот смотрите. — Райс выставил нужный размер и надел обруч на голову антенкой назад. — Вай-фай включил?

— Тут автоматическое соединение.

— Отлично. — Райс нажал кнопку на обруче, и светодиод, вмонтированный в антенну, замигал синим.

— Угу... Соединились с вашим "Ремо".

— Отлично. А теперь смотрите.

Коммивояжер нажал вторую кнопку, и экран ноутбука стал черным, будто он самовольно нырнул в спящий режим.

— Эй! — воскликнул я.

— Все в порядке. Смотрите.

На экране стали мелькать разные образы. Ни один из них не задерживался на экране надолго. Период смены кадра — не более полсекунды.

— Видите? — спросил Райс.

Он снова нажал вторую кнопку, и на экран вернулся мой десктоп.

— Я вроде бы могу представлять что-то, но образы мелькают в моей голове так быстро, что ничего дельного не выходит. Ко всему, они ничем не связаны между собой — кроме того, что все их представил я. Та же проблема наблюдается и у многих других людей, у девяноста процентов среди всех, кто пробовал "Ремо" на себе.

— А что с оставшимися десятью процентами?

— У них либо слишком бедное воображение, либо депрессия, либо психическое расстройство. Один образ может полдня стоять на экране, и образ этот, надо сказать, будет некрасив и уныл. В общем, теперь вы, наверное, понимаете, почему мой чемодан забит под завязку?

— А не дадите попробовать? — неожиданно даже для себя самого спросил я.

Райс пожал плечами:

— Отчего бы и нет? Кто знает, может, именно вы станете моим первым покупателем. — Он хмыкнул. — И единственным.

— И сколько же стоит такая штуковина? — спросил отец, пока Райс настраивал диаметр обруча.

— Двести пятьдесят баксов, — с грустной улыбкой отозвался коммивояжер.

Отец присвистнул.

— Неслабо!

— Еще одна причина, чтобы ее не купить, — сказал продавец и вручил мне обруч.

Я надел "Ремо" себе на голову, посмотрел на экран.

— Позволь мне. — Райс потянулся и щелкнул ту самую вторую кнопку, отключающую монитор.

— И что теперь?

— Представь что-нибудь.

— Например?

— Не знаю... Ну представь, что ты режиссер и ты снимаешь фильм — такой, какой хочешь ты один. Никаких ограничений, предел — границы твоей фантазии. Понимаешь?

Я кивнул и сосредоточился.

— Гляди-ка, — сказал отец, указав на монитор. — Началось.

— То есть? — не понял Райс.

Он заглянул в монитор. Брови его поползли вверх.

— Черт побери, кто же засунул меня в эту коробку? — воскликнул забавный лупоглазый паук, появившись на экране.

Он почему-то стоял около потрепанной двери бара. Секунду спустя изнутри стали выходить огромные волосатые рокеры в банданах, жилетках и протертых на коленях джинсах.

— Ой-ой, — сказал паук и обхватил голову мохнатыми лапами.

— Это точно не записанный мультфильм? — спросил коммивояжер, ни к кому конкретно не обращаясь.

Один из байкеров повернул голову и, глядя прямо на Райса, заявил:

— Нет. Все мы — плод воображения Марти.

Отец и Филипп выпучили глаза.

— Ничего себе... — пробормотал мой папа и отхлебнул пива из бутылки.

— Вот это да! — вторил ему коммивояжер.

Тем временем на экране байкеры окружили паука. Восьмилапый монстрик затравленно огляделся по сторонам: выхода не было.

"В этот момент паук Билл понял — взбучки не избежать", — сообщил закадровый голос.

Байкеры прыгнули на паука одновременно. В этот же момент заиграла песня Red Hot Chili Peppers — Californication.

Отец с Райсом, раскрыв рты, смотрели, как паук борется с толпой рокеров, как пробирается между ног у одного патлатого верзилы и, прыгнув на мотоцикл, дает по газам. Рокеры вопят, бегут к своим байкам. Начинается погоня.

Из бара выбегает паучиха и кричит:

— А как же мой номер, Билл?

Отец усмехнулся и уважительно посмотрел на меня. Я старался не отвлекаться и потому никак не отреагировал на его взгляд.

— Это... это просто восхитительно! — воскликнул коммивояжер.

Он полез в карман, достал оттуда сложенный вчетверо платок и промокнул вспотевший лоб.

— Это просто... просто идеал! — не стесняясь в словах, продолжал он. — Ваш сын просто феномен!

— Я знаю, — сказал отец с улыбкой.

Поняв, что побег паука больше их не интересует, я вывел на экран титры. Это было невероятно легко: я просто представил их, и они появились на мониторе ноутбука.

— Нет, мистер Буга, это... да вы не представляете, что теперь начнется!

— И что же?

— Ваш сын станет мировой знаменитостью! Все кинокомпании, все центральные каналы будут биться за право подписать с ним контракт! Вы представляете, о каких деньгах идет речь?

К нашему общему удивлению, отец вовсе не обрадовался, когда услышал про деньги.

— Знаете, все это, конечно, звучит довольно здорово, — сказал он, хмуро глядя на продавца, — однако где большие деньги — там большие неприятности. А я не хочу, чтобы у моего сына были неприятности.

— Боже, но это ведь талант от Бога!

— Это всего лишь мысли, которые ваша машинка передает на экран.

— Пусть так. Но ведь, кроме вашего сына, этой машинкой никто не смог воспользоваться. Уже сейчас можно сказать, что он один на десять тысяч, а может, и на сто. Впоследствии, когда все узнают о чудесном даре вашего Марти, народ толпами повалит тестировать "Ремо". Таким образом, с помощью вашего сына мы найдем — или хотя бы попытаемся найти — новых трансляторов, что позволит в свою очередь...

— Послушайте, — перебил его отец. — Я ведь уже сказал: я не желаю сыну неприятностей. Поэтому пусть его дар останется нашим маленьким секретом, ладно?

— Постойте, — сказал коммивояжер. — Что значит "секретом"? Как можно утаивать такие вещи? Это ведь может перевернуть весь мир!

— Именно этого я и боюсь. Ладно, я понимаю вас, мистер Райс. Вы — человек дела. Сколько?

— Сколько чего? — нахмурился Филипп.

— Долларов, конечно.

— Вы хотите заплатить мне за молчание? — догадался коммивояжер.

— А вы разве не к этому вели?

— Ну, знаете ли... — Райс вскочил с дивана, отступил на шаг и смерил отца гневным взглядом. — Если вы думаете, что каждый коммивояжер готов продать все и вся за какую-то сумму денег, то вы глубоко заблуждаетесь, мистер Буга.

— Позвольте, мистер Райс, не о деньгах ли вы говорили? — покачал головой отец. — О контрактах, кинокомпаниях...

— Речь шла о деньгах, которые заработает ваш сын!

— А вы то есть будете сидеть в стороне и даже полпроцента себе не возьмете?

— Разумеется, возьму.

— Что и требовалось доказать.

Поняв, что отца ему не переубедить, Райс решил переключиться на меня.

— Но ты-то, Марти! Ты ведь хочешь получать солидные деньги?

Отец раскрыл было рот, чтобы пресечь эти вопросы, но я опередил его:

— Смотря о каких деньгах речь.

Отец хмуро посмотрел на меня. Райс же расплылся в улыбке и, поковырявшись в карманах, протянул мне небольшую пластиковую карточку:

— Вот, держи. Это моя визитка. Там мой номер, даже два. Звони в любое время и назначай встречу, где мы, — он покосился на отца, — сможем поговорить с глазу на глаз. О'кей?

Я кивнул.

— Тогда не смею больше вас отвлекать. Тем более третья четверть уже подходит к концу.

Подхватив со стола свою нелепую шляпу и огромный чемодан, он едва ли не бегом устремился к входной двери.

— Проводи своего нового друга, Марти, — сказал отец с издевкой. — А то он нам, не дай Бог, еще замок поломает.

— Несмотря ни на что, — прокричал Райс из прихожей, — я рад нашему знакомству, джентльмены. Уверен, оно послужит началом долгой... и взаимовыгодной дружбы.

— А тот "Ремо", что мы испытывали, вы с собой не заберете? — спросил я, выйдя из комнаты.

— О, конечно, нет. Это мой подарок, Марти. Чего ему зазря пылиться у меня в чемодане, если тебе он нужней?

— Ну... спасибо.

— Не за что, парень, — сказал Филипп с улыбкой. — Занимайся, практикуйся, а потом звони мне, и, поверь, мы заставим этот мир плясать под нашу дудку.

С этими словами он вышел в промозглый декабрьский вечер и захлопнул за собой дверь.