Травоядный. Том IV

В тот вечер лил дождь. Крупные капли хлестали по её обнажённому телу, оставляя на коже холодные дорожки. На шее покачивался старый медальон в форме слезы, единственное, что у неё осталось. Мокрые тёмные волосы прилипли к лицу, голова была опущена. Руки, связанные грубой верёвкой, вздёрнуты к деревянному столбу. Суд был скорым — хватило одного слова Патриарха. В клане Тихой Смерти теперь его воля была законом. Но казнь… казнь проходила в пугающе интимной, почти кощунственной обстановке.

Он стоял перед ней, сжимая длинный обоюдоострый меч — «Жнец Грехов», артефакт, что, по легендам, запирал души в чистилище, куда даже госпожа Смерть не могла проникнуть. Вены проступили на его бледной руке, но глаза, полные тоски, выдавали внутреннюю бурю. Он изгнал всех из Чёрного Оплота, опустошил замок. Они остались вдвоём — муж и жена, палач и жертва.

— Почему? Скажи мне, — его голос дрожал, умоляя о ответе.

Но она молчала. Ни на один вопрос, ни на одну пытку она не ответила. Все мучения, всю боль она вынесла с непостижимой стойкостью. Лишь губы шептали молитву:

— Создатель, дай сил сыну моему. Пусть воля твоя направит его к созиданию и чистой славе. Дай ему испытаний, но не позволь сломить его стремление, — слова срывались с посиневших губ, прерывистые, но полные веры.

Она не молила о себе. Только Марк, её сын, занимал её мысли в последний час.

— Ты понимаешь, что сейчас умрёшь? — спросил Патриарх, тёмная мантия колыхалась под порывами ветра.

Сколько бы женщин ни прошло через его жизнь, сколько бы он ни отправил на смерть, лишь она разбила его сердце. И теперь он сам оборвёт её жизнь.

— Создатель, веди его дорогой сильных. Пусть доблесть и страсть, огненная ярость и ядовитая месть станут его судьбой. Пусть память предаст его, но Фортуна благословит, а госпожа Смерть закроет его глаза в миг слабости, — продолжала она, не слыша его слов.

Он не выдержал. Схватив её за волосы, он рванул её голову вверх, едва не вырвав пряди. Его глаза, полные боли, гнева и бездонной утраты, встретились с её взглядом — ясным, искренним, неподвластным страху.

— Шлюха! Мерзкая тварь! За что ты так поступила?! — его крик разорвал шум дождя.

Рука дрогнула, и он ударил её головой о деревянный столб. Она рухнула на колени, алая струйка потекла по щеке, смешиваясь с дождём.

Но она не остановилась:

— Прошу, прошу, прошу… по Первому закону дарую душу за равноценный обмен. Дай ему шанс, один лишь миг, соломинку…

— Даже сейчас, в свой последний час, ты молишь об этом выродке? О плоде твоей измены, о гнили, что вылезла из твоего чрева? — шипел он, его голос сочился ядом.

Она подняла глаза. Улыбнулась, обнажив розовые от крови зубы.

— Ты перестал быть человеком. В тебе не осталось ничего от творения Создателя. Тёмные искусства пожрали последние крохи твоей души, — прохрипела она. — Отец, пожирающий собственных детей… Я не предала тебя. Я спасла сына.

— Спасла? Думаешь? — он опустился на корточки, его лицо оказалось так близко, что она чувствовала его дыхание. — Знаешь, дорогая, я не убью его. Не сразу. Я изгоню его, лишу всего. И каждый день ему будут приносить «пилюли».

Её лицо дрогнуло, губы сжались в тонкую линию.

— Да, те самые, что создала ты. Представляешь? Твой ребёнок будет умирать от яда, что изобрела его мать, — он протянул руку, чтобы коснуться её лица, но она дёрнула головой. — А ведь я любил тебя.

Патриарх поднялся. Удар грома расколол небо, лиловая молния озарила двор, высветив его искажённое лицо.

— Говорят, такие молнии — знак гнева Создателя. Как думаешь? — спросил он.

Но она не ответила. Губы вновь зашептали молитву.

— Этот мир умирает. Мы сами его убиваем. Короли-алхимики, бессмертные, боги — все обезумели. Лишь я понимаю, чего стоит власть. Лишь я постиг Первый закон Создателя. Чтобы стать богом, нужно перестать быть человеком. Госпожа Смерть уже не в силах сдерживать своего брата, а он изольёт на этот мир гнев, копившийся тысячелетиями. Он сотрёт его в пыль.

— Ты обезумел… — прошептала она, глядя на него в последний раз.

Он поднял меч. Сталь сверкнула, отразив свет молнии.

— Нет, безумие не властно надо мной. Я больше не человек.

Меч описал дугу. Сталь разрезала кожу, плоть, сухожилия. Кровь хлынула на деревянный помост.

Кап, кап, кап… Кровь стекала с лезвия, смешиваясь с дождевой водой, впитываясь в дерево. Голова упала, мокрые волосы закрыли лицо.

— Больше не человек, — повторил он, его голос был пуст.

Кулон в форме слезы обагрился кровью. На миг ему показалось, что внутри камня вспыхнул свет. Но гром заглушил всё. Лишь гнев Создателя. Дрожащие пальцы подхватили цепочку. Меч со звоном упал на помост. Кулон лёг на его шею.

— Слеза Небес, так ты его звала, — сказал он, глядя на обезглавленное тело. — Прощай, любимая.