Треснувшая Скорлупа

Всепоглощающий холод стал моим финальным ощущением. Он был самой сутью небытия, выедающей изнутри всё, что когда-то составляло меня. Не осталось ничего, способного чувствовать боль, лишь леденящая пустота, медленно поглощающая обломки моего сознания.

Последним образом в нём стало лицо Идзуку Мидории. Не злодея и не святого, а всего лишь упрямого дурака, протянувшего руку туда, куда не следовало. Весь я был величайшим дураком, позволившим этой руке коснуться себя и разбить хрупкий баланс моего отчаяния.

Теперь, когда всё кончено, сквозь пелену небытия мне открылась жалкая истина. Вся моя ненависть, всё это великое стремление разрушить мир, оказалось искусственной скорлупой, выстроенной вокруг того испуганного мальчика в переулке. Я верил, что уничтожив всё, наконец обрету покой, но никогда не думал, что останусь в одиночестве на руинах. Может ли счастье жить в пустоте, которую ты создал сам?

Мысль о товарищах — Тога, Твайс, Спиннер, Даби — вызвала в пустоте странный резонанс. Они были такими же сломленными, такими же отвергнутыми этим лживым миром. С ними я ощущал нечто, отдалённо напоминающее связь. Теперь я понимаю Стейна, видевшего ту же гниль изнутри. Все те герои в ярких костюмах были лишь актёрами в пошлом спектакле, гоняющимися за славой. Никто из них не жил ради других по-настоящему. Никто, кроме него.

И когда этот мальчишка разорвал своими руками не только мою плоть, но и эту скорлупу, я увидел в его глазах ту самую истину, которую искал и так яростно отрицал. Его рука была протянута для спасения. В этот последний миг я осознал всю глубину своего заблуждения.

Инстинктивно я попытался почесать шею, но рука встретила лишь пустоту. Фантомный зуд исчез, растворившись вместе с телом. Теперь мне оставалось лишь ждать, какая вечная мука уготована такому чудовищу, как я.

Я прикрыл глаза, и по моему лицу расползлась широкая, беззвучная усмешка. Ирония ситуации была удушающей. Ведь при других обстоятельствах... будь отец добрее, а мир чуть менее жестоким к тому мальчику с красными туфлями... я мог бы стоять рядом с ним. Мы могли бы сражаться плечом к плечу, он в своем зеленом костюме, а я... в чем-нибудь своем. Хех, это такая глупая, недостижимая фантазия, но до боли забавная.

Этот призрачный смех застрял у меня в глотке, когда пространство рядом со мной исказилось. Знакомый, ненавистный голос, прорвавшийся сквозь саму ткань небытия, заставил мою сущность содрогнуться.

– Тенко... – прозвучало оно, и в пустоте материализовалась клякса чистейшей тьмы. Это был он, Все За Одного – главная причина всех моих бед. Та самая тень, что навсегда закрыла от меня солнце. Черная дыра исказилась, превратившись в яростный оскал.

– Ты не заслуживаешь ни прощения, ни забвения, – его голос был подобен скрежету камня. – Ты не достоин и тени той снисходительности, что тебе подарил этот наивный мальчишка. Я докажу это Тебе, Им, Всем.

Я попытался закричать, извергнуть всю накопившуюся ярость и отчаяние. Но мои губы, беззвучно шевелясь, не издали ни звука. Я был призраком, лишенным даже права на последнее слово.

Внезапно пустота взорвалась светом. Он не был ни теплым, ни добрым — он был безжалостным, всевидящим, выжигающим остатки моей тьмы. Когда глаза привыкли, мне стало не по себе.

На меня смотрели существа в струящихся белых одеяниях. Высокие, неестественно стройные, с лицами, больше похожими на изысканные маски. У каждого на лбу красовались причудливые рога разных форм. Их взгляды были лишены всякой эмоции — лишь холодное, научное любопытство, будто они разглядывали редкий, но опасный экспонат.

Невыносимое давление обрушилось на меня, пригвождая к коленям. Я не мог пошевелиться, не мог дышать — если это слово вообще применимо здесь.

Вперед вышел один из них. Он был выше остальных, с лицом аристократичной, почти женственной красоты и длинными белыми волосами, собранными в высокий хвост. Два изогнутых, словно у насекомого, рога венчали его лоб. Его бледные и пронзительные глаза с вертикальными зрачками, безразлично скользнули по мне, а затем остановились на кляксе Все За Одного.

– Сделка заключена, – его голос был мелодичным, но пустым, как звон хрусталя в безвоздушном пространстве.

Он протянул руку с длинными, бледными пальцами. Черная душа моего наставника, издавая беззвучный визг, искривилась и втянулась в его ладонь, словно вода в сток. На мгновение в тех глазах-щелках мелькнула тень чего-то... знакомого. Это был голод? Не уверен. Мне дали слишком мало времени для изучения неизвестных. Мир передо мной погас.

Сознание вернулось ко мне не как пробуждение, а как резкое, грубое выдергивание из небытия. Первым ощущением стало прикосновение. Теплое, влажное от пота, цепкое. Оно сжимало мою руку, с силой таща вперед.

– Тенку, быстрее, пожалуйста!

Женский голос, сорванный до шепота, был наполнен отчаянием. Я медленно перевел взгляд.

Передо мной была женщина. Ее лицо, бледное от страха и усталости, было обрамлено прядями темных, почти черных волос, выбившихся из небрежного узла. По щекам стекали дорожки слез, смешавшихся с уличной пылью, оставляя на коже серые следы. Но больше всего меня поразили ее глаза — огромные, цвета лесной чащи или темного нефрита, в которых плескался настоящий, животный ужас, но при этом они были безгранично сосредоточены на мне. Казалось, в этом хаусе весь ее мир сузился до одной цели: утащить меня подальше от опасности. Морозный ветер смерти из моего прошлого столкнулся с жаром ее панической, отчаянной жажды жизни.

И тут я это осознал. Мое сердце билось. Учащенное биение, отдавалось где-то висках. Я выдохнул воздух, наполняющий легкие, после чего сделал вдох, наполняя все внутри прохладой. Я невольно коснулся шеи и почесался… знакомое чувство обожгло кожу.

Я был жив. Это было ошеломляюще, нелепо и... непривычно до тошноты. Я так долго был воплощением разрушения, что сама материальность моего существования казалась чудовищной ошибкой.

Но настоящий шок ждал меня впереди. Я смотрел на нашу соединенные руки. Ее пальцы обхватывали мою ладонь, и я чувствовал это каждой клеткой, всеми пятью пальцами.

Она... не распадалась.

Острая и холодная паника кольнула меня под ребра. Я сконцентрировался, попытавшись вызвать ту самую, родную, волну небытия, что должна была истлеть ее плоть в пыль, но ничего. Лишь влажное тепло ее кожи и учащенный пульс, отдававшийся в моей ладони.

– “Почему?” – Мысль пронеслась подобно молнии. – “Неужели я потерял «Распад»?” – Это казалось невозможным. Причуда была частью меня, моей сущностью, моим проклятием и моим даром. Хотя... я знал, что это можно отнять. Все За Одного мог это сделать. Но он не касался меня. Те существа... кто они такие? Это они забрали мою силу?

Внезапно в висках застучала боль, и в сознание хлынул поток образов. Ласковые руки этой женщины, укачивающие меня. Ее голос, поющий колыбельную. Смех мужчины, подбрасывающего меня в воздух. Имя «Тенку» перемешалось с их лицами и любовью?

Эти воспоминания были яркими, теплыми... и абсолютно чужими. Я никогда не жил этой жизнью. Не знал этих людей и не был этим ребенком.

Я нахмурился, отстраняя наваждение, и безумная, но единственно возможная догадка оформилась в моем сознании практически сразу. Это не было воскрешением. Это было... пересадкой. Моя душа, моё «я», было втиснуто в тело другого ребенка в этом мире. И до какого-то момента, вероятно, до этого самого пробуждения, я находился в спячке, пока настоящее сознание этого тела — тот самый «Тенку» — формировалось. А теперь... теперь я проснулся. И все, что осталось от прежнего хозяина этих глаз — лишь призрачные, украденные воспоминания.

Женщина — нет, «мать» — снова дернула мою руку, вытаскивая меня из оцепенения.

– Тенку, милый, мы не можем останавливаться! — ее голос дрожал, и в ее глазах я увидел не материнскую нежность, а животный, первобытный страх.

Я позволил ей тащить себя, но мой взгляд скользил по окружению, анализируя, впитывая каждую деталь. Мы бежали не по асфальтированной улице современного города. Вокруг были деревянные и каменные постройки, больше похожие на дома какой-то большой деревни. Воздух пах пылью, деревом и чем-то еще, неуловимо чужим.

В висках снова клюнуло, и на этот раз в сознании всплыло четкое слово: Коноха.

Я нахмурился. Это название ничего мне не говорило, но в то же время отзывалось в памяти этого тела смутным, но устойчивым чувством дома. Странное, двойственное ощущение. Я отбросил его, продолжая сканировать местность.

Мы были не одни. Поток людей, таких же испуганных, таких же бегущих без оглядки, захлестнул узкую улицу. Кто-то сжимал в руках узелки с пожитками, кто-то, как эта женщина, волок за собой детей. В их глазах читался один и тот же животный ужас. Я знал этот взгляд. Он бывает только в одном случае — когда привычный мир рушится, когда катастрофа уже здесь, и от нее можно только бежать. Когда настоящие злодеи добиваются своего.

Впереди, на перекрестке, возник мужчина в темно-зеленом жилете. Он поднял руку, пытаясь перекрыть шум толпы.

– Спокойно! Всем сохранять спокойствие! – его голос резал воздух, пытаясь быть властным, но в нем проскальзывала та же напряженная нота. – Четвертый Хокаге уже решает проблему! Не поддавайтесь панике!

В голове невольно возник образ Всемогущего, который также мог бы успокаивать толпу с той же пустой уверенностью. Хех. Как же не сравнить? Ситуация один в один. Только здесь вместо Всемогущего был какой-то «Хокаге».

И тут же, будто отвечая на мою мысль, из глубин памяти этого тела всплыло имя: Минато Намикадзе.

Уголок моей губы непроизвольно дрогнул в усмешке. Да, это был другой мир. Но ничего по-настоящему нового. Здесь тоже были свои идолы, свои символы надежды, за которыми толпа готова была слепо следовать, пока их собственный мир трещал по швам. Та же старая, надоевшая пьеса, только с другими декорациями и актерами.

«Мать» снова дернула меня за руку, обходя скопление людей. Ее пальцы все так же цепко сжимали мои.

Мой взгляд, скользивший по обезумевшей толпе, наткнулся на странное пятно спокойствия. Чуть поодаль от нас бежал мальчик, казавшийся ненамного старше этого тела. Колючие черные волосы, серьезные, взрослые глаза. На вид ему не больше семи, и при этом он на руках держал младенца, а другой рукой крепко вел за собой девочку его же возраста.

Но дело было не в этом. Пока все вокруг кричали и плакали, его лицо было сосредоточенным и холодно-спокойным. В его движениях не было и тени паники, лишь расчетливая собранность. Такого взгляда я не видел со времен... со времен самого себя. Это был взгляд того, кто уже видел ужас и научился действовать внутри него.

Наши взгляды встретились. Он заметил мое изучение. На мгновение его строгие черты смягчились, и он коротко, ободряюще улыбнулся мне. Глупый жест. Я лишь хмыкнул, отводя глаза. Но когда я снова посмотрел на него, улыбка с его лица исчезла, сменившись острой настороженностью.

– СТОЙТЕ! – его резкий крик пробился сквозь гул толпы. Он не просто кричал — он с силой оттянул за собой девочку и одним движением схватил за руку мою «мать», отбросив нас всех назад. Что за сила скрыта в его маленьком теле? Удивительно!

В следующий миг мимо нас, с оглушительным ревом, пронеслось нечто. Темный, размытый силуэт, который не обходил препятствия, а проходил сквозь них. Каменная стена дома на нашем пути не остановила и не замедлила его — она просто превратилась в пыль и щебень, как будто была сделана из песка. Деревянная балка превратилась в щепки.

Звук был ужасающим — хруст, скрежет и влажные хлюпающие удары. Я видел, как несколько человек впереди, те, кто не успел среагировать на крик мальчика, просто... перестали существовать. Их тела разорвало, смешало в кровавую кашу с обломками камней и деревьев. Воздух наполнился медным запахом крови и известковой пылью.

«Мать» закричала, прижимая меня к себе. Ее дрожь билась о мое тело. Затем она обернулась к черноволосому мальчику, ее глаза были наполнены слезами благодарности и ужаса.

– Спасибо! О, Ками, спасибо тебе!

Он лишь молча кивнул, и его лицо снова стало невозмутимым, будто он только что отогнал назойливую муху, а не спас нас от мучительной смерти. Затем он снова двинулся вперед, увлекая за собой сестру и младенца.

Мы побежали следом, но мой взгляд был прикован к его спине. Этот мальчик... он видел эту угрозу до того, как она появилась. Он среагировал со скоростью, недоступной обычному ребенку. В этом мире, похоже, были свои интересные особенности, и я начал подозревать, что потеря «Распада» могла оказаться не самой главной моей проблемой.

Под ногами внезапно почувствовалась хрустящая, обугленная земля. Я споткнулся, и мой взгляд непроизвольно скользнул в сторону. Через всю деревню, словно шрам на лице земли, зиял гигантский ров. Грунт был оплавлен и почернел, будто здесь прошелся исполинский паяльник. Это было не похоже на работу моего «Распада» — здесь чувствовалась слепая, неконтролируемая сила, грубо выжегшая все живое.

В начале этого рва, в клубах поднявшейся пыли и дыма, мелькнуло что-то огромное и рыжее. Что-то, что шевельнулось. Но бегущая толпа, крики «матери» и грохот продолжающегося где-то поблизости разрушения не дали мне разглядеть это. Лишь смутное ощущение чего-то древнего, звериного и бесконечно злого на мгновение коснулось моего сознания, заставив по спине пробежать холодок.

Мы быстро миновали опасный участок, и впереди, в склоне горы, зиял черный проем пещеры. К ней, как муравьи в шторм, стекались уцелевшие люди. Нас втянуло внутрь потоком отчаявшихся тел.

Пока мы двигались вглубь убежища, в полумраке, среди плача детей и приглушенных стонов, во мне что-то перевернулось. Да, этот мир был жесток. Здесь были свои катастрофы, свои лже-герои и своя боль. Но в нем также были мальчики с глазами стариков, способные предвидеть смерть. Были существа, оставляющие после себя шрамы на самой земле. Была энергия, которую я раньше не чувствовал — что-то, витавшее в воздухе, что-то, что могло и убивать, и творить.

Чужая и непривычная мысль медленно пробилась сквозь хаос в моей голове. А что, если... что если суть заключается не только в разрушении? Что если я, потративший всю прошлую жизнь на то, чтобы все сломать, могу теперь... просто жить? Наслаждаться этой странной, жестокой, но до безумия интересной жизнью? Тога, Спиннер, Даби... они нашли свои маленькие островки в мире, который ненавидели. Может быть, и я смогу?

Уголки моих губ дрогнули, на этот раз без тени цинизма. Возможно, в этом новом мире, в этом чужом теле, у меня наконец-то появился шанс. Шанс понять, что такое счастье, без необходимости сначала все уничтожить. Это была слабая, едва теплящаяся надежда, но она была, и впервые за очень долгое время она не казалась мне предательством.