Третья дочь

Замуж выдали Машу поздно, в девятнадцать.

Была Маша крупной кости, рыжая, да на лицо круглая. Несколько парней деревенских посматривали на нее с интересом, да дальше любопытных взглядов дело не пошло.

Потому, когда Марию пришла из соседней деревни сватать Антонина Михайловна, мать ее мужа будущего, родители девушки вне себя от счастья были. Уж и не надеялись, что третью дочку свою когда-нибудь сосватают: под годами уже та ходила, еще недолго, да навсегда одинокой останется.

Семья Машина бедна была, из девятерых деток только двое выжили: Маша, да Оксанушка мала. Остальных во младенчество еще Господь прибрал.

Не было у них и хозяйства обширного. Бедные они были. Антонина Михайловна же в случае удачного брачного сговора пообещала сватам двух поросят подарить, да кур с десяток, с петушком рабочим впридачу.

Папка Марии от радости вне себя был, согласие на брак дал без промедления. Мама не возражала тем более, беспрекословно слушалась она супруга в каждом вопросе.

Впрочем, семья, в которую Маша уходила, и так неплохой казалась.

Василий, муж будущий, совсем уж взрослым был – исполнилось парню двадцать шесть. Хотя и выглядел Вася недалеким, да что там говорить, глуповатым, но казался добрым, не придирчивым, работящим. Машу любил он по-своему, да и как затем оказалось, за всю свою недолгую жизнь пальцем не тронул жену ни разу.

Да и воспитывать Машу тумаком не за что было: Василия искренне она уважала, жалела, берегла, как могла.

Была Мария девушкой неглупой: Господь, не наделив ее красотой заметной, эту добродетель заменил иными: умом и добротой. А еще детей она любила, пуще всего другого: при каждом случае удобном с соседскими пострелятами возилась, да те принимали ее за ровню.

Антонина оказалась в браке том крайне заинтересованной. Красочно да обстоятельно расписывала она достоинства сына, прелести жизни с ним семейной, да под ее присмотром. Нахваливала и невестку будущую, что родителям слышать завсегда приятно. Маша де, нравилась ей очень, потому что одна она из немногих невест в деревне выглядит по-настоящему здоровой и способной родить ее Васеньке много детей.

Свекровь же в ответ показалась Маше приятной доброй женщиной, чуть странной, конечно, ну так то не страшно.

Перед уходом вполне добросердечно обняла Антонина невестку будущую, пообещала, что в семье их девушка знать не будет горюшка.

В деревню соседнюю Антонина с сыном переехали недавно, год-два назад. Слухи ходили, что бежали будто они откуда-то, но подробностей - почему и от кого - не знал никто. Да и мало ли почему да от кого? Времена на рубеже веков злые были…

Свадьбу сыграли скромно, хотя и весело. Пусть угощений на столе Антонины было не так уж и много, зато счастью молодых немногочисленные гости радовались от души.

Дом, в котором обосновались Антонина с Васей, пустовал долго, стоял на самом отшибе. Однако же время, проведенное в нем матерью с сыном, прошло не зря: внутри оказалось очень даже чисто, уютно, ухоженно. Сам домик вид имел божеский, крыша заново перекрыта, несколько закуток построено для скотины, которая плодилась в хозяйстве у Антонины в достаточном количестве.

- Нравится тебе у меня? – спросила свекровь с улыбкой поздно ночью, когда, наконец, проводили последнего гостя.

Маша потупила глазки скромно, ответила тихонько да кротко, как мама учила:

- Да.

Было это правдой.

Светло, тепло, уютно, новая мама по-доброму на нее смотрит, почти по-родственному, а муж… вон как… жадно, со страстью…

- Детки, - улыбнулась Антонина новобрачным, - на сеновале я нынче заночую. Очень люблю я на воздухе свежем спать. Тем более Луна нынче огромная – сквозь сны смотреть буду на нее, на красавицу. А вы… - подтолкнула она засмущавшегося Василия ближе к алощёкой Маше, - занимайтесь тем, чем новобрачным в первую ночь заниматься положено. Да не стесняйтесь, никто вам не помешает. Ребеночек – хорошо это! Машенька, надеюсь, скоро забеременеешь ты. Пока молодая – рожай, да побольше. А ты, Васюшка, уж постарайся!

И прочь пошла.

Вася оказался десятка не робкого, и уже через полчаса споро делал свое мужское дело. Маша, будучи теперь жинкой его законной, с покорностью и не без удовольствия принимала мужнины ласки.

Ах, а как во всей деревне в ту ночь собаки брехали!