Мир был собран в витраж из осколков разноцветного стекла, но не отполированного, а угловатого, колючего, абсолютно непрактичного. Солнце не изливалось мягким светом, просто не могло, оно яростно отражалось от тысяч граней, разбрасывая по улицам игольчатые зайчики.

Воздух звенел от постоянного, едва уловимого звона — музыки соприкасающихся острых рёбер.
Это был мир треугольного кубизма.


В таком мире жил Он. Высокий, вытянутый сине-красный треугольник с безупречно острым, гордым остриём. Он нёс его, как шпагу, рассекая толпу и пространство.

И в таком мире жила Она. Невысокая, почти что приземистая, но невероятно яркая розово-жёлтая пирамидка. Её грани были отполированы до зеркального блеска, и она постоянно роняла блики под ноги прохожим, словно рассыпала солнечные монетки.


Их встреча не была запланирована ни одним законом геометрии. Это произошло на перекрёстке проспекта Авангарда и бульвара Футуризма.

Он, думая о высоком — о соизмерении своей вершины с вершиной здания Бюро Острых Углов, — не заметил, как Она, вращаясь от восторга, ибо только что купила новую, очень острую брошь-зигзаг, выпорхнула из-за угла.

Раздался не скрип, не стук, а громкий, отчётливый ХРЯСЬ, потом ДЗЫНЬ!

Тишина. Смятение. Боль.

— Э-э… Извините, — пробормотал Он, пытаясь сделать шаг назад.

— Ой! — звонко откликнулась Она. — Кажется, мы…


Они зацепились углами. Основательно, намертво. Его самое выдающееся острое ребро крепко засело в аккуратном пазе между двумя её гранями.

Начался неловкий танец. Он дёрнул в сторону, пытаясь высвободиться. Она, по инерции, потянулась в противоположную. Их рёбра зазвенели, как хрустальные бокалы во время тоста.

Вокруг стали собираться другие фигуры: строгие кубы с газетами под мышкой, изящные параллелепипеды, октаэдры, додекаэдры, и даже простые прямые стекляшки, шёпотом комментировавшие происходящее.


— Позвольте, я… — Он снова дёрнулся, сильнее.

— Ай! — взвизгнула Она. — Вы мне все грани характера поцарапаете! Может, не дёргаться, а просто попробовать аккуратно их раскрыть?


Но аккуратно не получалось. Чем больше они пытались, тем глубже и нелепее запутывались. В конце концов, силы иссякли. Они замерли посреди тротуара, тяжело дыша, что в их мире выражалось лёгким вибрированием биссектрис каждой грани.


— Безнадёжно, — сдавленно произнёс Он, с ужасом глядя на их сцепленные тела. — Мы… приросли.

— Не безнадёжно, — возразила Она, и в её зеркальных гранях заплясали весёлые зайчики. — Просто… неожиданно. Придется жить так.

— А... давайте попробуем, — нехотя решился Он.

Так началась их общая жизнь.


Быт действительно сложился странный. Сходить за геометрическим хлебом, круглым, но состоящим из идеальных треугольных сегментов, теперь можно было только вместе.

Он шёл вперёд, гордо неся своё остриё, а Она, покачиваясь, болталась на его грани, непрерывно комментируя всё вокруг.

— Смотри, какое облако! Прямо как ромб!

— Это не облако, это выбросы с Фабрики Цветного Дыма, — ворчал Он, но всё равно бросал взгляд вверх.


Она тащила его на выставки абстрактных перформансов, где они неизменно становились главным экспонатом.

— Потрясающе! — шептал какой-нибудь критик-октаэдр. — Симбиоз! Коллизия форм! Метафора неразрывности бытия!

Он мрачнел и смущённо мутнел, а Она радостно подмигивала ему своим ближайшим уголком: «Слышишь? Мы — искусство!»



Целоваться они, правда, боялись. Однажды ночью, когда их тени в лунном свете сплелись в причудливый узор на стене, Он не выдержал.

— А что если… — Он начал и запнулся. — То есть… попробовать? Осторожно.

В воздухе повисла тревожная тишина.

— А вдруг… — её грань дрогнула. — Вдруг сольёмся в один шестиугольник и нас уже никогда не разделят? Ни одна эпоха не разберёт…

Они отступили.


Вместо поцелуев придумали свой язык нежности. Аккуратно складывались рёбрами, чтобы получился идеальный ромб, и стояли так молча, слушая, как их внутренние вибрации находят общий ритм. Или ложились на специальную полку у окна так, чтобы их общая тень от луны отбрасывала на стену разноцветное сердечко.

Ну почти сердечко. Всё-таки мир был кубическим, и даже сердечко получалось угловатым, состоящим из двух трапеций.


Как-то раз их навестили друзья — парочка правильных скучноватых квадратов.

— Ну и как вы живёте? — спросил один, с опаской оглядывая место их стыковки. — Не наказание ли это?

— Осторожнее, — фыркнул другой. — Как бы вам не обломать друг друга об острые углы и не стать тупыми.

Он хотел что-то колкое ответить, но Она опередила его. Легко и игриво повертелась вокруг его оси, заставив их общую конструкцию сверкнуть всеми цветами. Квадраты обалдели от такой геометрической смелости.

— Мы не цепляемся, — звонко сказала Она. — Мы держимся. И знаете, что?..

Она посмотрела на него, и в её гранях Он увидел своё отражение — не одинокое и колючее, а какое-то новое, сложное и прекрасное.

— ...когда ты знаешь, что зацепился навсегда, — тихо закончил Он за них обоих, — это и есть самая правильная, хоть и не самая удобная форма любви.


И они медленно поплыли по улице, единым сине-красно-розово-жёлтым силуэтом на фоне вечно звенящего, угловатого, но такого яркого мира.

Два осколка, которые нашли своё единственно возможное соединение.

Загрузка...