Трезубец и сеть

В Греции, на полуострове Пелопоннес, в долине Эврот, расположилось государство Спарта. Оно славится своими бравыми войнами, безукоризненной дисциплиной и самыми красивыми женщинами. В долине этой нет места трусам, ворам и прочим маргинальным прослойкам общества. Уже как с полвека всех негодяев предали земле, сбросив их с горы Тайгет.

Неподалёку от берегов Гиреона устроилось питейное заведение с очевидным названием «Рыба — Кость». Его двери круглосуточно находятся в движении. Рыбаки, которых приписывали к гипомейонам либо периэкам, что было вполне справедливо, составляли основную фауну трактира. Добрая сотня рук ловит рыбу и днём, и ночью, не давая лодкам просохнуть и не позволяя скуке сломить свой дух раньше времени. В этих прокуренных стенах обозначилось сразу два хозяина. Оба седовласые, гордые мужчины, которые из практических соображений делят одну спальню на втором этаже, отдыхая по очереди. Агис, тот, что пониже, работает за барной стойкой днём, а его чуть более высокий бизнес-партнёр Агесилай бодрствует ночью.

Сами же граждане Спарты в подобные трущобы заходили редко. Только раз в месяц два гоплита спускаются на корки владений своего царя, чтобы собрать подать с хозяев за право наполнять кружки крафтом. У рыбаков же имелся свой атаман, который скупал всю пойманную рыбу, а затем с подельниками отвозил товар на воскресную ярмарку в город, где и продавал втридорога. Атаман этот являлся полукровкой. Поговаривают, его отец был спартанцем, который по пьяни обрюхатил немощную женщину в ближайших кустах. Гражданства вожак не получил (да и не смог бы, таких сбрасывали обычно с вышеупомянутой скалы), зато он обзавёлся связями благодаря глупости своего папаши, за счёт чего и мог беспрепятственно проворачивать воскресные торги.

История же, наперекор положенному началу, будет слагаться не о колоритных персонажах, которым было бы что поведать, а о семье потомственных рыбаков, жившей чуть севернее описанного места.

Мать осталась с двумя сыновьями, так как муж её почил в прошлом году. Ему стукнул сорок седьмой год, когда непонятная хворь сломила сначала дух, а затем и тело. Местные ведуньи шептались, что это был затяжной триппер, но их, сумасшедших, редко кто слушает.

Отец покинул мирскую обитель, но оставил после себя двух чудесных сыновей: Аристида и Йоргоса. Молодые люди хоть и были индивидуальны почти по всем параметрам, но объединяла их страсть к ловле рыбы.

До того как испустить остаток духа, родитель успел обучить наследников фамильному ремеслу. Он поведал секреты и тонкости ловли рыбы разными способами. Поэтому после его кончины сыновья стали главными добытчиками в семье.

Можно было предположить, что общее дело сроднит мужей, но, вопреки ожиданиям, случилось иное. Между Аристидом и Йоргосом хоть и не было откровенной вражды, но на рыбалку они отправлялись порознь. И никто не мог ответить почему.

Во время редких встреч вне стен родного дома братьев видели в хорошем расположении духа, болтающими обо всём на свете, кроме рыбалки. Они настолько старательно избегали темы, что если не знать юношей лично, то можно было вообще принять их не за рыбаков, а за обыкновенных бездельников.

После смерти родителя Йоргос оставил себе его трезубец как главное орудие ловли. Аристид же облюбовал отцовскую сеть. Мальчики никогда не менялись инвентарём. Трезубец и сеть стали для них центральной философией и главным отличием даже больше, чем внешность. Йоргос, как и трезубец, острый, темпераментный, молниеносный. Аристид же, наоборот, обстоятельный и выжидающий. Каждое своё слово, каждое действие он строго обдумывал, прежде чем дать волю свершениям. И всё в жизни братьев шло бы своим чередом, если бы не один роковой разговор, повлекший за собой самые назидательные последствия.

Настал праздник поклонения и жертвоприношения матери-земли Гере. В этот день люди собрались у алтаря, где самые отчаянные и безумные отшельники произносили слова на непонятном языке вперемешку с дорийским диалектом, а затем перерезали овцам горло, дабы их тёплая кровь орошала землю, тем самым снискав благословение царицы на хороший урожай.

Вечером народ отправился в «Рыба — Кость». Собравшиеся изрядно пили и танцевали, но ближе к полуночи, уже не могшие более продолжать веселиться, начали разбредаться по своим экосам.

За стойкой остался подпитый Йоргос, который о чём-то сосредоточенно думал. Перед глазами, от горящей свечки, проскальзывает тень, рядом с рыбаком кто-то садится. Йоргос медленно поворачивает голову, чтобы оценить наглеца (он втайне надеется, что это может оказаться симпатичная особа), но, увидев гостя, умиряет пыл.

«Не ожидал тебя здесь встретить, Аристид».

«Приветствую, Йоргос».

Бармен поднялся с насиженного места, подойдя к молодым людям. Он вопросительно кивнул Аристиду, спрашивая, мол, будешь пить? На что юноша ответил:

«Стопку водки и кружку сидра, но лучше сразу три стопки».

Через минуту заказ был исполнен. Аристид по очереди закинул в себя все три горючие смеси. Немного покряхтев и поморщившись, он занюхал кулак, как это принято делать, когда нет настоящей закуски. К тому же его руки были пропитаны запахом рыбы и морской солью. Только после этого он начал неторопливо смаковать свой сидр, наслаждаясь каждым глотком.

«Хороший вечер, не правда ли?» — нарушил он молчание, обращаясь к брату.

«Ночь ещё лучше, полнолуние!» — выпалил Йоргос.

«Помнишь, как отец нас взял ночью на рыбалку? Тогда также сильно горела луна. Он ещё сказал, что в такую луну рыбачить прибыльно; что рыба в это время сама запрыгивает к тебе в сеть».

«Я помню этот день. Только не про сеть он тогда сказал, а, цитирую: "Рыба сама нанизывается на зубцы". Я это точно помню!» — парировал Йоргос, задумчиво уставившись в стенку.

«Не начинай, Йори…»

«Ты начал этот разговор».

«Всё-всё, успокойся, я так я. Признаю», — примирительно отозвался Аристид, смотря на сердитую физиономию брата, еле заметно улыбаясь кончиками губ.

Братья заказали по водке. Молча выпили.

«И всё-таки он говорил про сеть», — подытожил Аристид своим спокойным голосом.

«Как ты достал врать и перетягивать на себя одеяло, Ари! Если у тебя сеть головного мозга, так иди и возлежи с ней от меня подальше! Не позорь себя и не порочь память отца!» — Йоргос совсем вышел из себя.

«Не горячись, брат. Я всего лишь говорю правду, а отца позоришь ты своим неукротимым характером».

«Раз уж на то пошло, то трезубец действительно лучше! Это копьё, которое может проткнуть не только сердце рыбы, но и твоё!»

«Ха! Вы слышали? Родная кровь угрожает расправой. Может, это у тебя встают чувства на свой трезубец, а? Или ты возомнил себя спартанцем? Представляешь каждый раз, как бранишь персов! Может…» — Аристид не успел закончить мысль, как получил кулаком по лицу.

«Заткнись! Испражнение ты овцы! Я не буду терпеть такого отношения, кутос ты малодушный! — Лицо Йоргоса стало пунцовым, но больше от стыда, нежели от злости. Брат ненароком угадал его тайну. — Ещё одно слово, и я возьму свой трезубец, а затем убью тебя. Посмотрим тогда, как сеть тебе поможет!»

«Да я тебя! Щенка такого… Придушу ею на раз. Всем ясно, что сеть более искусна. Она лучше, чем твоя зубочистка», — дразнил распылённый бранью брат.

«Ты хочешь проверить?!»

«Может, и хочу».

«Хочешь почувствовать мою "зубочистку" у себя под рёбрами?»

«Говоришь как трэлос».

Йоргос сделался пугающе спокойным. Даже Аристиду показалось это странным, с его лица слезла издевательская улыбка, он ждал, что же выкинет его импульсивный братец.

«Аристид, — прошептал тот, — это была последняя капля. Во-первых, ты мне больше не брат. Во-вторых, я вызываю тебя на дуэль. Ты — со своей сетью. А я — с трезубцем. Посмотрим, что более эффективно в бою. Если ты не трус, приходи через час в заброшенный сквер, где мы раньше прятались от родителей, когда в чём-то провинились. Если же не примешь моё предложение, то лучше сразу уходи, ведь я тебя заколю до восхода солнца».

«Решил напоследок сыграть в спартанца? Я принимаю вызов», — храбро ответил Ари, допил остатки из своего стакана и направился к выходу.

Йоргос пришёл в сквер первым. Это была небольшая поляна, огороженная высокими и колючими кустами. Послышался треск сухих веток, и через мгновение, с противоположной стороны, появился Аристид. Юноши стояли молча, изучающе смотря друг на друга. Каждый в руках держал своё орудие.

«Ещё не поздно остановиться, Йоргос. Мы выпили, ты погорячился… Любой спор можно решить без кровопролития. Устроим сорев…»

«Заткнись, Ари, ты меня достал! Не строй из себя мудреца, малака! Ты хитрый и желчный ублюдок. Я устал от тебя и от этого места для неудачников. Меня тошнит от всех вас! Ты — олицетворение этой помойки! Я не должен был здесь родиться. Я воин, и я готов доказать тебе это!»

«Не смеши, Йори, ты…»

«Не смешить тебя?! Лучше не смеши ты меня, жалкая букашка, которая стоит с обрывком ткани от колготок!»

«Ах ты, малака эдакая! Ну ты напросился!»

Аристид скрутил край сети вокруг ладони и, сжав её в кулак, начал раскручивать на манер лассо. Его рука сделалась твёрдой. Он, словно гепард, сократил расстояние до брата за один прыжок и резким взмахом хлестнул Йоргоса по лицу. На щеке образовалось глубокое рассечение, из которого хлынула кровь. Брат не был готов к такой удачной атаке Аристида, поэтому, озверев, с рыком бросился вперёд.

Увернувшись от нового замаха, Йоргос опёрся левым коленом о землю, молниеносным выпадом разрезав варгу ногу. Тот взвыл от страшной боли. В заданном темпе бой продолжался ещё очень долго. Братья молчали, экономя силы. По очереди они наносили друг другу раны, но никто так и не смог выбить себе преимущество.

В какой-то момент соперники начали одновременно проводить атаку, да ещё и радиусы намеченных ударов оказались в одной точке соприкосновения. Трезубец и сеть запутались друг в друге. Некогда братья и сами потерялись в пространстве. Они начали тянуть орудия на себя. Трезубец и сеть вдруг выскользнули из уставших рук, упав на холодную землю.

В суматохе заклятые враги начали нащупывать оружие. Йоргос схватил сеть брата, а Аристид недоуменно смотрел на трезубец. Ни тот, ни другой раньше не держали чужой инструмент. Они не имели ни малейшего представления, как этим можно убивать, а тем более рыбачить.

Первым заговорил Аристид:

«Походу, теперь, чтобы выиграть спор (уже философский), нужно проиграть бой физический. Не правда ли, это забавно, братец? Или мне лучше называть тебя сестрица?»

«Да пошел ты! Каждый на земле сущей знает, трезубец сильнее хотя бы по той причине, что он ОСТРЫЙ! ОСТРЫЙ! Он не какая-то колготка!»

«Из-за «колготки» ты сейчас истекаешь кровью! Это великая сеть, и только в твоих руках она преображается в тряпку!»

«Не хочу тебя слышать. Я не хочу погибать от руки глупца, хоть и в руках у него великое оружие!»

«Хм, хорошо. Ты тут, я смотрю, самый храбрый?»

«Уж точно храбрее тебя!»

«Да?»

«Представь себе».

«Ну давай посмотрим на твою храбрость. Готов ли ты пасть от собственной руки?»

«А что, звучит интересно».

«Правда?» — Аристид не думал, что его брат так легко согласится, но теперь отступать было поздно.

«Да, правда. Отличная идея. Если и умирать, то от руки благородной, с великим оружием в ней… Вот новое условие: мы кидаем орудия на середину поля. И на счёт три можем забирать каждый своё. Кто первый поразит себя, тот и выиграл спор. Как тебе такое, братец?» — От Йоргоса сквозило безумием.

«Идёт», — только и ответил Аристид.

Как и было оговорено, юноши бросили оружие соперника по свою правую руку так, что трезубец и сеть оказались ровно посередине поля, но с разных сторон. До трёх считали вслух вместе, затем бросившись каждый за своим сокровищем.

Одновременно схватив трезубец и сеть, Йоргос и Аристид кинулись в разные стороны. Йоргос зажал лезвия трезубца на уровне глаз и разгонялся, чтобы воткнуть ручку в землю, а Аристид повесил себе сеть на шею, при этом так же, как и брат, набирал скорость, дабы при наивысшем разгоне наступить на свободный конец.