Три небесных шарика

Был урок английского. Не то чтобы самый скучный, но часто мне на нём было нечего делать. Так что я смотрела в окно.

Другие ребята писали своё сочинение — точнее, переписывали с черновиков. Учительница ходила между рядами. Недавно она снова вышла с больничного, но объяснять новую тему не торопилась. Так мы и учили английский — выполняя дома кучу заданий и потом сдавая их, а на уроке выполняя другую писанину. Скучно. Но мне всё равно.

Я смотрела в окно.

Сегодня было необыкновенное небо. Вообще небо часто бывает необыкновенным, когда оно не затянуто серыми тучами. Лучше какими-нибудь розовыми. Или фиолетовыми. Или чёрными как солёные чернила каракатицы. Всегда хотела попробовать что-нибудь с чернилами каракатицы. Но, наверное, это дорого и потому бессмысленно.

Сегодня небо было голубое с зелёным с небольшими белыми полосками облачков. Оно мне очень нравилось. Похоже на мороженое.

Отчего-то хотелось его попробовать. Взять круглую ложку, какую используют мороженщики, опустить в небо, провести и скатать себе шарик, после чего плюнуть его в картонную креманку. Или нет — в вафельку. И посыпать чем-нибудь. Я очень давно не ела посыпку, только на Пасху с кулича. На самом деле она не очень вкусная. Просто выглядит красиво. Но сейчас бы я хотела посыпать свой шарик неба радужными звёздочками. Но сейчас ноябрь. Холодно. Когда холодно, нельзя мороженое. Горло заболит и сопли потекут. Тогда придётся ходить в школу больной, а это очень тяжело, потому что всё время шмыгаешь и глотать больно. А если я буду сидеть дома, то пропущу контрольные и тесты, потом догонять придётся, переписывать всё, домашние задания ещё как-то сдавать. Не хочу.

Так что придётся жить без мороженого.

— Ульяна!

Это меня. Я оборачиваюсь на учительницу.

— Хватит смотреть в окно!

— Хорошо, — отвечаю я и не смотрю в окно. Смотрю на парту. Можно было бы смотреть в телефон, но в нашей школе их принято сдавать в коробочку в углу. Все учителя, которые разрешают нам оставлять телефоны, признаются всеми школьниками безо всяких возражений святыми.

— Ульян, — зовут меня сбоку. Это Наташа.

— Чего? — отвечаю я шёпотом.

— Дай ручку, пожалуйста. Моя сдохла.

— Хорошо, — протягиваю ей свою единственную на сегодня ручку. Всё равно она мне пока не нужна.

Внезапно в кабинет заходит рыжая, немного загнанная женщина. Это завуч.

Ребята вскакивают.

— Сидите-сидите! — машет она им свободной рукой, другой же прижимает к груди вечные папки. Что-то говорит нашей англичанке, как всегда шёпотом на ухо. Учительница кивает долго и часто. Завуч разворачивается и также быстро, как вошла, идёт на выход. Мы немного расслабляемся. Не то чтобы мы боимся эту рыжую женщину, но она часто приносит плохие новости и иногда ругается на наших мальчишек. Я тоже не люблю наших мальчишек, поэтому мне нравится, когда на них ругаются. Но вообще-то мне всё равно на самом деле. Так и должно быть, если не кто-то не понимает банальных правил. Восьмой класс уже.

Внезапно завуч останавливается в дверях и поворачивается ко мне.

— Ульян?

— Да? — Смотрю на неё. У этой женщины опять для меня что-то есть.

— Ты же на второй этап интернет-олимпиады прошла, так?

Это так, и вопрос риторический. Можно просто кивнуть.

— Он пройдёт очно в Йошкар-Оле, где-то в десятых числах декабря. Мы тогда твоим родителям сообщим, но вообще ты готова поехать? Там ещё...

Она говорит о других ребятах с нашего центра образования, которые тоже прошли.

Мне становится немного страшно. Я не знаю, как далеко это от нашего города, ехать мне придётся туда одной, без родителей, и всё для того, чтобы писать эту олимпиаду. Из-за этого я могу и учёбу пропустить, да и на поезде я никогда не ездила, особенно зимой.

Но олимпиада — это интересно. Это то, что делает меня лучше Сашки, звезды нашего класса, которой все смотрят в рот.

— Хорошо, — отвечаю я. — Я поеду.

"Хорошо" — моё любимое слово. Им можно ответить практически на всё.

— Как дела в школе?

— Хорошо.

— Сходи на рынок, купи говядины и остальные продукты по списку.

— Хорошо.

— Я надену твой пёстрый шарф на улицу, ладно?

— Хорошо.

— Не могу с тобой погулять, мы с Сашей в кино идём.

— Хорошо.

— Дашь булку откусить?

— Хорошо.

У меня есть и второе любимое слово — "ничего". Но оно не такое универсальное, вдобавок его нельзя произносить резко, иначе почему-то могут решить, что я грублю. А я не грублю. Зачем? В этом же нет никакого смысла.

— Ну даёшь! — восклицала Наташка, когда мы с ней шли по коридору второго этажа, чтобы подняться по лестнице на четвёртый. Следующим уроком была физкультура. Физкультуру я не любила.

— Блин, поехать в Йошкар-Олу на олимпиаду! Я даже не знаю, где это вообще... На Дальнем востоке?

— Республика Марий Эл, — ответила я, воскресив в памяти карту России. — На восток, но не настолько далеко.

— А что за предмет-то хоть?

Я прищурилась, пытаясь вспомнить.

— Ну-у-у, вроде физика. А может, математика. Я не смотрела.

— Ну даёшь! — снова сказала Наташка.

Мы с ней были очень непохожи: я тощая, она полная, у меня волосы длинные, у неё короткие, у меня проблем с оценками не было, а она периодически схватывала тройбаны, и это в лучшем случае, иногда и пара прилетала.

Объединяло нас то, что мы оказались изгоями. Мальчишки задирали что её за полноту, что меня за худобу. Сашка смотрела одинаково презрительно на нас обеих. Но возможно, она просто завидовала: у Наташки была большая грудь, у меня отличные оценки.

Но мне было всё равно, если меня не трогали. Родители ведь мне сказали, что наши мальчишки попадут в тюрьму, а девчонки на панель. Они, правда, когда-то говорили, что я тоже попаду в тюрьму, если учиться не буду. Но это было давно. Они уже про это забыли.

— Кстати, ты что на ОГЭ сдавать будешь?

Я пожала плечами.

— Не знаю.

Глаза у Наташки округлились.

— В смысле не знаешь? Типа ещё не решила?

— Наверное.

— Но ведь до него всего год остался!

— Полтора, — уточнила я. Думать о чём-то, что произойдёт только через полтора года, казалось мне бессмысленным занятием.

— Да хоть два! К нему ж готовиться замучаешься! Надо сдавать то, что легче всего даётся.

— Возможно, — слегка мотнула головой я.

— Но ты-то что хочешь сдавать? — Тема экзаменов для Наташки была весьма животрепещущей. От них ведь якобы зависело будущее.

— Ничего, — наконец вставила я своё второе любимое слово.

— Ничего? — удивилась подруга.

— Ничего. Ничего не хочу. Просто что-то сдам.

Наташка остановила меня, коснувшись плеча, после чего заглянула мне в глаза.

— Что родители выберут, да?

Я медленно выдохнула. Кажется, где-то там внутри, в животе, заёрзало, закололось ежом раздражение.

— Может и так. Какая разница?

Наташка изобразила страдающее выражение лица.

— Ну а ты-то сама хоть что-нибудь хочешь? Хоть что-нибудь в этом мире?

Мне снова хотелось ответить своим вторым любимым словом. Но я передумала и сказала, томно закрыв глаза.

— Возможно, что-нибудь я и хочу, а возможно, и не хочу...

Наташка фыркнула, развернулась и начала быстро подниматься по лестнице. Я пошла за ней.

Кажется, она немного обиделась.

— На физру идти я, например, точно не хочу! — Наконец-то в голову пришёл интересный ответ.

Подруга обернулась на меня, на её лице заиграла снисходительная улыбка.

— Ну вот! Не всё потеряно!

А я и на самом деле не знала, что мне хочется. Мне родители и другие родственники всегда говорили, чтобы я губу не раскатывала. Да и разве обязательно в этой жизни надо что-нибудь хотеть? Просто делать что нужно, вот и всё.

***

Родители собрали мне чемодан и отвезли меня с ним на вокзал. Это было очень мило с их стороны, обычно мне приходилось делать всё самой и самостоятельно добираться.

Правда, потом они уехали, и я осталась одна на заснеженной платформе, а передо мной стоял мой тяжёлый чемодан с выдвижной ручкой. Мне было страшно. У меня не было никаких инструкций, я не знала, что мне делать. Чтобы отвлечься, я листала ленту в телефоне.

Но вот меня окликнули. Оказалось, что учительница, которая должна была нас сопровождать, стояла недалеко с уже собравшейся группой ребят. Просто они создали беседу в соцсети, куда меня не добавили. Так случайно получилось.

Было немного обидно за свою растерянность, зато страх прошёл. Суть дальнейших действий ясна и понятна: не терять из виду учительницу и ребят и делать всё как они.

Только я одна собралась в дорогу с чемоданом, у всех остальных были рюкзаки и дорожные сумки. Поэтому — что во время посадки в электричку, что во время переходов по Курскому вокзалу, что во время марш-броска от Курского вокзала до Казанского — я двигалась позади. Отчего-то все очень быстро шли, я еле-еле за ними успевала. Никто не останавливался, чтобы меня подождать. Собственно, никто и не был обязан.

Поэтому, когда мы наконец-то сели в поезд "Москва — Йошкар-Ола", я с наслаждением вытянула вдоль полки тяжёлые, гудящие от усталости ноги.

А потом выяснилось, что я должна спать на верхней полке. Я немного боялась высоты, и лезть туда было очень тяжело. Но ничего не попишешь.

— Хорошо.

Выспаться не получилось, я всё время просыпалась и судорожно хваталась за ручку в стене, боясь, что с очередным чух-чухом покачусь на пол.

Зато мне было видно маленькое окошко под потолком. В него проглядывал кусочек неба. Ломтик розово-фиолетового цвета. Как слива, только, наверное, слаще. Мне бы хотелось его попробовать. От голода сводило живот, и я представила, как черпаю ложкой это холодное сладкое небо. Черпаю и черпаю в креманку, и формирую его.

Я не ужинала, как другие ребята, хотя мы ожидали свой поезд в ресторане. Родители сказали, что там дорого и невкусно, поэтому я жевала батончик мюсли. На самом деле он тоже невкусный, но родителям нравится. Это мне, возможно, просто ничего не нравится.

Кроме этого неба в окошке, которое я черпаю ложкой.

Ещё один шарик мороженого. Тут и посыпки не надо: из туч валит снег. Снег на вкус как сахарная вата. Я лишь однажды её пробовала, в Крыму. Снега хватит, чтобы украсить моё мороженое.

Точнее, моё воображаемое мороженое. Настоящее будет только летом. Но моих карманных денег на такое красивое не хватит, сама я могу купить себе только дешёвый пломбир или эскимо. Родители против излишеств.

Но, может, если я выиграю, мы пойдём летом в торговый центр, где можно взять себе мороженое с любым вкусом?

Я не знаю.

***

Олимпиада завтра, результаты послезавтра. Наша делегация решила осмотреть город. Если честно, я бы осталась в нашем номере, но ведь все идут гулять, да и есть мы будем где-то на стороне. Я не могу насытиться своим воображением.

Учительница идёт быстро. Ребята идут быстро. Я еле успеваю за ними, мне не хватает времени смотреть по сторонам, а впереди лишь спины.

Ребята что-то обсуждают. Я до сих пор не знаю, как кого зовут, да и они со мной не заговаривали. Что-то обсуждают. Кажется, задания, кто-то из них также пишет физику, как я. Мне было бы интересно поговорить об этом, но никто не разговаривает со мной.

Снега в Йошке оказалось куда больше, чем у нас, и он был белым-белым, белее сахара. Как творожный крем. Мне даже захотелось его попробовать, но времени не было.

Наконец мы добрели до набережной.

Я думала, что такие домики бывают только на картинках. Такие цветные, ровные, с миленькими окошками, немножко точно пластиковые — потому что были чистыми и не облезлыми, как у нас.

Мне очень хотелось стоять прямо напротив них и смотреть заворожённо, но учительница гнала нас вперёд, смотреть, как Иисус выезжает на ослике.

— Хорошо.

Мне очень понравилось шествие оживших фигур Христа и апостолов под церковное пение, хотя я очень редко бывала в церкви. Но нас гнали дальше — в местную столовую.

— Хорошо.

Там были сладости. Тортики, пирожные, печенье. Но я понимала, что мне может не хватить денег. Так что пришлось брать кашу. Я не люблю кашу, но она питательная и полезная.

Доесть я её не успела, потому что нас опять гнали — в национальный музей.

— Хорошо.

Музей тоже был интересным. Там были чучела зверей — я могла узнать многих из них даже без подписей. Но мне не удалось постоять возле них подольше, потому что учительница с ребятами уже ушли в зал этнографии.

— Хорошо.

Сидя на стуле в номере, где кроме меня были ещё две девочки, уже поделившие очередь в душ, я чувствовала, что во мне не осталось ни капли сил. Прошёл целый один день, но от него в моей голове не осталось ничего.

Впервые за много лет мне было очень грустно.

Но сказать об этом решительно некому. Родителям я написала по телефону, что у меня всё хорошо. Они не любят получать другие сообщения.

Я решила не тратить время на эмоции, а готовиться. Учиться у меня получается куда лучше, чем быстро ходить. Вдобавок я моюсь последней, а после того как помоюсь, нельзя будет включать свет, девчонки начнут возмущаться. К счастью, мои соседки моются очень долго, и я успела прорешать все варианты задач.

— Ничего.

***

Это была очень сложная олимпиада.

Большая часть задач была на электричество, а я хорошо знала только на механику. Но всё же я постаралась на каждого написать хоть какое-то решение. В конце концов неправильный ответ тоже ответ.

Спустя три часа событие, ради которого я пропускала учёбу и лежала на верхней полке, закончилось.

Мы опять куда-то шли. Без учительницы, исключительно школьной компании. Я не могла понять, куда, потому что у меня не было в прошлый раз возможности запомнить улицы. Я просто шла за спинами. Наверное, своих сокомандников я куда лучше знала в спину, чем в лицо.

Они что-то обсуждали. Школьники всегда что-то обсуждают, но темы бесед ограничены, а язык обсуждения в основном представлен русским матерным.

— ...А кто у нас ещё физику писал? — спросил у компании пацан, которого звали то ли Кирилл, то ли Илья.

— Кто-то из девчонок, — ответил ему другой, вот его точно звали Ваней. — Вик, ты что писала, химию?

— Я химию, Лиза биологию, — ответила одна из моих соседок. — Физика капец сложно, я по ней никогда не проходила.

— А кто тогда физику писал? — снова спросил Кирилл-Илья.

Неожиданно наш шагающий конгломерат остановился посреди широкого тротуара.

— Эй, вот ты... как тебя... Ульяна вроде? — обратился ко мне Ваня.

Я кивнула.

— Ты тогда физику писала, получается?

— Да, я, — Мне пришлось открыть рот, потому что оба раза кивать было бы не оригинально.

Тогда меня спросил Кирилл-Илья:

— А как ты ту восьмую задачу решила, которая с резисторами?

Я не спеша начала вспоминать своё решение. Обычно я запоминаю, что пишу, но мне нужно время.

— Ну-у-у...

Однако Кирилл-Илья не захотел меня подождать и махнул рукой.

— Ну ясно, девчонки в физике не шарят. Ладно, пошли.

Также быстро, как до этого, мы дошли до набережной и стали наворачивать круг. После вчерашнего я уже не могла идти так быстро и начала отставать.

И в какой-то момент внезапно остановилась. Сама не знаю зачем.

Впереди красота. Позади красота. По правую руку, кажется, какой-то храм, или это такая красивая гостиница. По левую за оградой спуск к речке, спрятанной подо льдом. Смеркается, и скоро здесь зажгут огни. Мне бы хотелось на них посмотреть.

Ребята ушли вперёд как ни в чём не бывало. Только Ваня внезапно вспомнил обо мне и обернулся.

— Эй, Ульян! Иди давай!

— Хор...

"Иди давай". Мои самые нелюбимые два слова. Ими постоянно дёргали меня родители, когда я была поменьше. Ими отгоняла меня Сашка и другие одноклассники. Ими подгоняли меня учителя в младшей школе. Иногда и Наташка злоупотребляла этим выражением.

И вдруг я решила.

Решила, что я что-то хочу.

Я хочу остаться прямо здесь. Вот прямо тут, рядом со статуей, кажется, Ярослава Мудрого, или Николая чудотворца, из-за снега не понять.

— Сами идите, а я останусь! — крикнула я. Впервые за долгое время я что-либо крикнула. И так неожиданно, и так безумно уголки моего рта потянулись к ушам, а внутри стало тепло.

Я решила! Я сама решила, что я хочу! Я хочу остаться здесь, и я останусь! Мне не обязательно за кем-то идти! Я могу делать что хочу, я уже в восьмом классе, давно не в пятом, давно не в первом!

Всё что хочу!

Я могу попробовать на вкус снег, я могу часами залипать в здания... да хоть в сугроб лечь, как в детском садике!

И я легла в сугроб.

И передо мной открылось оно. Огромное. Глубокое. Во все стороны бесконечное. Первые секунды в него страшно смотреть, как будто можешь туда провалиться, а потом ты привыкаешь, и оно тебя обволакивает, как одеяло. Только обычно одеяло тёплое и душное, а это прохладное и невесомое.

Небо.

Зимнее небо.

Бескрайнее атмосферное море мороженого.

Хорошо.

Оно опять было другим, это моё прекрасное небо. Оно было синим. Действительно синим. Сине-серым. Не очень тёмным. Как черника, но не на вкус.

А на вкус оно было как чёрная смородина. Только у чёрной смородины красный сок. Но это было мороженое с синим соком. У какой ягоды синий сок? Наверное, у голубики, но я её никогда не пробовала. Но представить я могу всё что угодно. Что прямо сейчас уже не ложкой, а прямо ртом, я ем мороженое неба со вкусом смородины и голубики.

Хотя нет, я девочка культурная. Я не буду есть мороженое прямо из лотка, я скатаю себе шарик.

Теперь у меня целых три шарика мороженого!

И каждый разный, и все ужасно вкусные!

Я представляю, как ем их. Как лижу, и слегка кусаю, и как мне ломит зубы от холода, и как приятно по раскалённому горлу стекает расплавленная ягодно-фруктовая молочность...

Я ем дальше, ещё, всё больше мороженого, и моему рту становится всё холоднее и холоднее и уже не так сладко, и вот в конце концов горлу становится больно от ледяной, колючей...

И тут понимаю, что моему рту и горлу действительно холодно. Небо надо мной уже не черничное и не смородиновое, а черносливовое, хотя со всех сторон его окружили золотые бусы огней.

На вкус — горькие чернила. Не каракатицы, а из шариковой ручки. Так противно, когда ты грызёшь её, и она лопается во рту.

Я с трудом выбираюсь из сугроба. От долгой неподвижности всё тело деревянное, а в горле ютится шарик отнюдь не мороженого, а колкого льда. Прямо из речки, бр-р-р-р...

Я не могу понять, холодно ли мне. Наверное, холодно, здесь холоднее чем дома. Но я ничего не чувствую, кроме боли в горле.

Я не должна была сильно замёрзнуть, на мне длинный пуховик, шарф и шапка, а кто-то ходит без шапки и всё равно не болеет. Но, кажется, я всё-таки промёрзла до костей и не могу это почувствовать, потому что нервы тоже замёрзли. И мышцы еле шевелятся.

Если температура моего тела опустится до абсолютного нуля, мои нервы станут сверхпроводниками и смогут хранить энергию, тогда можно использовать меня как батарейку.

Хочу быть батарейкой. Это очень удобно, нужно просто ничего не делать. И экзамены сдавать не надо.

Уже вечер, а я одна.

Мне пора возвращаться, и велика вероятность, что я очень долго буду бродить вокруг да около, пока каким-нибудь случайным образом не набреду на нашу гостиницу.

Наверное, мне стоит по дороге заглянуть в аптеку.

Я хотела остаться одна, а теперь я хочу... нет, я отчаянно желаю, чтобы меня нашли. И чтобы горло перестало болеть. Больше ничего и не надо. Ну разве что тёплый душ и тяжёлое одеяло...

***

Плохо помню третий день. Было награждение. Мы все сидели, красивые. Я, наверное, тоже была красивая из-за лихорадочно блестящих глаз.

По физике у меня второе место. Кирилл-Илья, которого звали всё-таки Илья, получил просто участника. Наверное, было бы здорово, если бы он внутри себя жалел о том, что сказал тогда мне. Хотя он может думать, что мне просто повезло.

А мне всё равно. Я заболела. Я очень сильно заболела и хочу домой.

Мои соседки тоже что-то заняли. Они поздравляли меня. Я им сказала что-то в ответ просто из вежливости.

***

Выяснилось, что к насморку и ларингиту Йошкар-Ола вместе с серебряной медалью выдала мне воспаление лёгких. Так что конец второй четверти я провела в больнице.

Домашку присылала учителям по электронной почте, так что итоговые оценки мне всё-таки поставили. Вернее, нарисовали. Но всё-таки за дело и справедливо, ведь я большая молодец.

Родители ко мне в палату приходили примерно раз в три дня. Когда они приходили, то несли всякую чепуху. Я их не слушала, потому что никакие хронические заболевания или невнимательность учительницы не виноваты в том, что мне захотелось небесного мороженого.

Моим новогодним — точнее, предновогодним подарком — стал визит Наташки. До этого она мне позвонила и спросила:

— Чего ты хочешь, чтобы я тебя привезла?

И я долго не думала:

— Привези мороженого! И сладостей там всяких. Я у родителей потом денег попрошу, верну тебе.

Наташка сначала очень удивилась, а потом приехала ко мне с целым пакетом эклеров, пирожных и, разумеется, мороженого.

Мы на двоих съели штук шесть эскимо точно. Хотя мне вообще-то было нельзя, горло же болело. Наташку очень хотели выгнать люди в белых халатах и резиновых тапочках, но я свою подругу отстояла.

Потом я сказала ей, что хочу поступить на физмат, хотя родители видят меня юристом и вообще много людей думает, что в физмате девчонкам не место. Наташка сказала, что я всё правильно решила.

А потом я предложила вместе поступать. За три с половиной года как раз я её подготовлю.

Наташка сказала, что хочет учиться на археолога и поэтому теперь будет куда прилежнее на уроках истории. И я сказала ей, что она всё правильно решила.

Потом Наташка предложила как-нибудь выбрать день и вместе специально прогулять школу. Я согласилась при условии, что это будет самый учебный дурацкий день. Наташка сказала, что так неинтересно.

Тогда у меня родился план получше: прогулять новогоднее застолье. А родителям соврать, что нас друзья пригласили, хотя у нас не было больше никаких друзей.

Когда 31 декабря на главной площади нашего города раздался бой курантов и сравнительно небольшая толпа гуляющих радостно заулюлюкала, мы с Наташкой, укутанные по самый подбородок, синхронно откусили от вафельного стаканчика. Само мороженое доели уже, стоя у входа внутри какого-то круглосуточного магазина, потому что там было всё-таки тепло. Обычное мороженое, не небесное. Хотя небо на этот раз тоже казалось очень вкусным.

Нас потом, правда, выставили, потому что в магазин с мороженым нельзя.

— Хорошо! — неожиданно произнесла Наташка, когда мы уже стояли на улице.

— Ты чего? — не поняла я.

— Просто ты давно это слово не говорила! — улыбнулась подруга.

Я тоже улыбнулась.

— Надоело просто.