Три половинки

Помню вас в классах нашей гимназии, в ту благословенную пору, когда электричество не было ещё изобретено. Во всяком случае, так предписано было думать. Если позволялось думать «вообще», так сказать.

«... Жизнь, она лишь зеркало человеческой души», – думали вы, разглядывая зачастившего к вам двойника. «Жизнь и душа – как две половинки яблока, а внутри них – Бог», – отвечал вам двойник. «Не яблока, а глобуса», – поправляли вы его. «Как хочешь, а по-моему, всё равно – яблока!» – наседал двойник.

На этом глупом предмете вы и разошлись. Выглядело всё так, будто он нашёл свою благородную лазейку и отстранился от вас с видом незаслуженно обиженного существа. Хуже: ваш двойник, возомнив себя, вероятно, самостоятельною фигурою, отказался от тайны своего существования и дерзнул открыть дело, как оно есть, налицо. Начал он с того, что стал избегать вас; то есть, входите вы, положим, в комнату и видите его сидящим за столом над раскрытою книгой; не поворачивая в вашу сторону головы, но как-то почувствовав ваше приближение, он немедля встаёт и выходит вон; бегал он от вас и когда вы наталкивались на него в коридоре или на улице; и вот что пришло вам в голову: ваш двойник вовсе не желал порвать с вами; напротив, он нарочно старался попасться вам на глаза, и бегством своим демонстрировал свою от вас независимость и способность к самостоятельному существованию. Поначалу вы посмеивались над глупцом, но вскоре вам стало совсем не до смеха...

Недели через две после вашей с двойником размолвки он совсем исчез, и тут уже настала ваша очередь обижаться. Несколько дней сряду вы разыскивали его, призывали и даже просили прощения, обращаясь с мысленной мольбою к пронзительно немотствовавшей пустоте. Очевидная бесплодность ваших усилий притупила со временем чувство внезапно подступившего одиночества, и мало-помалу вы стали успокоиваться: жили же вы когда-то без него, проживёте и после, – думалось вам. Одна крохотная, но едко дававшая о себе знать занозка всё ж таки мешала настать окончательному умиротворению: сам факт обнаружения у вас двойника выпячивал вашу исключительность и немало тешил начальное пока, голенькое, глуповато глядящееся мальчишеское самолюбие; его побег автоматически возвращал вас в первобытное, на общих началах, состояние.

Однако, продолжение истории не заставило ждать. Началось с нескольких недоразумений и неясного поначалу слуха, и слух совсем скоро обрёл все признаки достоверности, а недоразумения – черты осязаемого факта. То одному мальчику, то другому, то третьему, случись им разыскивать вас по какому-нибудь делу, пришлось столкнуться, что называется нос к носу, с непонятным явлением: на вопрос, обращённый к соученикам, не видали ли вас, получался ответ, что видали, там-то или там-то; однако тут же следовало от другого мальчика опровержение в том роде, что там-то и там-то вас просто не могло в это время быть, потому как на самом деле вас видели совершенно в другом месте. Шли туда, и находили вас «в другом месте», над «лгунишками» надсмеивались, а то и давали тумака.

Тут, на беду, обнаружилась злополучная тетрадка с записью вашего чистосердечного признания одному впечатлительному мальчику, первому из пансионных поэтов и мечтателю; вас начали поддразнивать, называя монахом и мистиком, однако сложить фантазию из тетрадки с удивительным феноменом вашего двойника догадались не сразу, а когда и догадались, то долго обсуждали между собой, отказываясь верить очевидному. И всё-таки слух пошёл, одни мальчики внимательней приглядывались к вам, другие, напротив, сторонились вас, точно прокажонного. Позже стало известно, что три или четыре мальчика, собравшись кучкой, подталкивая друг друга и робея, ходили с вопросом к надзирателю, но тот, не зная, как им объяснить и чувствуя шалость и подвох, отвечал «вздором и фантазиею», чего, верно, и следовало от него ждать.

Вы один пребывали в неведении, хотя и обращали порою внимание на шепотки за вашей спиной и странные какие-то взгляды в вашу сторону. Сосредоточенное одиночество ваше пошло вам на пользу: преподаватели всё чаще стали отмечать ваши успехи отличными оценками и ставить вас в пример прочим ученикам. Дошло и до хозяина пансиона – предобрейшего старичка Леонтия Ивановича, придумавшего когда-то давно свою собственную методу поощрения и строго следовавшего ей на протяжении десятка, а то и более лет. Отличных по успехам учеников Леонтий Иванович приглашал к себе в кабинет, где, сказав несколько ободрительных для пансионера слов, награждал его маленькой конфеткой.

Как-то, остановив на лестнице одного младшеклассника, Леонтий Иванович спросил, знает ли тот вас и, получив утвердительный ответ, просил разыскать отличившегося успехами товарища и привесть к нему в кабинет. Каково же было удивление старичка, когда он, поворотив назад и завернув по коридору за угол, застал вас уже стоящим у его дверей. Сказав что-то про «замечательную расторопность», пропустив вас вперёд, старичок, по обыкновению своему расположился в кресле за столом и произнёс похвальную в ваш адрес речь, напомнив, что вы уже ученик старшего класса и что ваш отец непременно рад будет вашим успехам. Закончив с поощрением морального свойства, Леонтий Иванович раскрыл жестянку с конфектами и пригласил вас подойти ближе. Достав из жестянки конфетку, старичок положил её вам на ладонь; конфетка коснулась ладони, прошла сквозь неё и тихонько стукнула где-то внизу, на полу. Леонтий Иванович часто-часто заморгал подслеповатыми глазками и потянулся за следующей конфеткой, посматривая то на невозмутимое ваше личико, то на раскрытую по-прежнему ладонь. Опуская вторую конфетку, Леонтий Иванович смотрел уже только на ладонь, точно ожидая какого-то подвоха, а когда разжал пальцы и выпустил конфетку, то как-то резко, с опаскою отдёрнул свою белую, пухленькую, с рыжими волосками руку. И другая конфетка проскочила, не задержавшись, вашу ладонь и стукнулась под ногами. Старичок откинулся на спинку кресла, утёр платком покрывшийся испариною лоб и предложил вам самому взять конфект, и «сколько пожелаете», но вы, точно обидевшись, ни слова не говоря развернулись и пошли вон, и прошли прямо сквозь закрытые двери!

Леонтий Иванович, помедлив минуту, другую, ощупал сначала себя, потом – стол, потом подбежал к дверям и ощупал их, точно пытаясь убедиться, что мир не прешол и физические законы пока ещё не совсем отменены. Тут же он упал на колени и пополз под стол разыскивать упавшие конфетки, обнаружив в себе надежду, что конфеток под столом, может быть, и нет, а всё только что привидевшееся ему либо привиделось в галлюсинации, либо тут какая-то неведомая, вновь изобретённая мальчишеская хитрость и шалость. Конфетки лежали под столом – обе. Леонтий Иванович смотрел на них, как Ньютон на своё яблоко, пытаясь сообразить, какое всей этой странности можно отыскать объяснение.

В эту минуту в двери постучали, старичок, позабыв неловкость своего положения, крикнул войти, а когда в кабинет снова вошли вы, он не нашёл ничего лучшего, как поглубже забиться под стол и оттуда, трясясь и прожовывая обнаруженную под столом конфетку, пропищать, чтоб вы взяли всю жестянку с собою и скорее бы шли приготовлять уроки. Что, разумеется, вы и сделали, по-детски, и немало удивившись и положению, и словам чудного старичка, и приняв их тут же, точно условие некоей игры, и поверив. *

***

Вот таким, милстидарь, я вас и помню. В точности, до малейшего нюанса положений во всей их комедийности. Что поделаешь? На то я и есть ваш двойник. Или, вернее сказать, вы – мой. Потому, что есть комедия? Всего лишь зыбкая тень жизни, целиком и полностью, от первой ноты младенческого крика до последнего междометия на выходе той субстанции, что определяют «душой», сплошь песнь козлиная, трагедия. Тра-ге-ди-я.

И заметьте, и не забудьте заметить! – «я» в этом словечке столь же местоименно, как самая эта, так называемая внечеловеческая душа. Вот она-то, родимая, и есть наша с вами третья половинка. Одна на двоих.

* "Подобные случаи, – заметил г-н Обладатель прав, выскочив на время из туманности полубытия, – имели в ту пору довольно широкое распространение в разных частях Российской империи. Так, например, в 1845 году в Лифляндии, в тридцати шести милях от города Риги и в полутора милях от маленького городка Вольмара, в одном пансионе произошло следующее..." (На этом, бесспорно, любопытнейшем месте речь г-на Обладателя прав внезапно оборвалась, сам он подёрнулся туманною дымкою и медленно растаял в ней. Когда облачко рассеялось, из пустоты выпали две маленькие конфетки и, стукнувшись одна о другую, закатились в вечность. Наблюдение очевидца, пожелавшего сохранить своё инкогнито.

PS. За справками предлагается обращаться к труду А.Н. Аксакова «Анимизм и спиритизм», в котором имеется главка с заголовком «Внетелесное действие живого человека, выражающееся в появлении живого образа (факты телефанические – явления двойников)». Самым же любопытным рекомендовано заглянуть к Андрею Фёдоровичу Достоевскому в «Воспоминания» и спросить там Леонтия Ивановича, – тот ещё старичок-с!)