три рассказа

ФИАЛКИ В ОДНОМ МЕСТЕ

Двое приятелей шли на остановку автобуса по дороге вдоль леса, когда сзади налетел вертолет и обогнал их. Стихло. Приятели невольно остановились послушать тишину.

– Ненавижу Англию, – сказал рыжий.

– Ты там был? – спросил второй, зная, что рыжий в Англии не был.

– Н-нет.

– Ты настоящий русский.

«Настоящий русский» открыл зонтик. Одной спицы у зонтика не было. Дождя тоже не было, но он заранее к нему подготовился.

– А где твоя кепка, хотел спросить.

– У меня ее своровали, когда я р-родился. Позор бесчестия мне знаком. Занять бы ума. Но у кого?

– Ты же тиран. Зачем тирану ум.

– Соглашусь. Если ты овца, то говори п-по-овечьи.

– Я все-таки не согласен с названием романа, – сказал второй. – «Фиалки… в одном месте»… Как-то по-одесски.

– Я подумаю.

– Ты, правда, раньше никогда не писал?

– Никогда.

– Удивительно.

– И мне.

– Ты был на плато Ева?

– Это где?

– В Шри-Ланке.

– В Шри-Ланке был. А на плато не доводилось.

– Тысяча сто семьдесят три метра над уровнем моря.

– Зачем мне это знать? Не морочь мне голову.

Впереди на дорогу выбежали две собаки и стали обнюхивать обочины, одна слева, другая справа. Увидели людей и вернулись обратно, в лес. Скоро оттуда показалось стадо овец. Это было очень неожиданно, как если бы в тундре появились страусы. Овцы переходили через дорогу к полю. И шли, и шли.... Пастуха с ними не было. Те две собаки вместо него.

Писатель поправил спицу зонта и сказал, что ему грустно: он нежно любит овец, его сердце каждый раз содрогается, когда он думает, что они пойдут на мясо. Вот и это стадо пойдет на мясо, ни одной не останется. Навстречу ехала женщина на велосипеде. Она сошла с него и катила рядом с собой. Велосипед у нее старенький, отметил про себя писатель. Это непонятным образом сблизило его с этой женщиной. Она поздоровалась. Мужчины ответили.

– Доброго денёчка, – сказал писатель. – Бывает же такое. Никогда не знакомился среди стада овец. Как вас величать?

– Дарья.

– Лев.

– Очень приятно.

– И мне. Вы читаете книги?

– Редко.

– И я редко. А вот мой приятель часто. Получается, мы с вами ему чужие. Или он нам не ровня.

Дарья улыбнулась. Она разглядела у незнакомца маленький красноватый кружечек вокруг губ. Заметив, куда она смотрит, писатель невольно потер это место пальцем.

– Хорошо у вас. В следующий раз обязательно пойду за грибами. Мы встретимся в лесу, и наша новая встреча будет уже приятельской. А потом я попрошу у вас велосипед покататься.

– Не вопрос.

– Не вопрос… Дарья, вам не идет так выражаться.

Разговор скомкался. Они попрощались и разошлись.

Стадо овец было каким-то бесконечным и не кончалось. Как только овцы переходили дорогу, они сразу преступали щипать траву, без остановки.

– На черных грязь не так заметна, как на белых, – заметил приятель.

– В следующий раз привезу баранины, – сказал писатель. – Плов сделаем. Я сам сделаю.

– Плохие времена.

– ?

– Издателя нам вряд ли найти.

– Он сам найдется.

– Я бы показал рукопись в «Нью-Йоркер».

– Пошел он в задницу!

– Не горячись, у нас нет такого журнала, который запустил бы тебя на орбиту.

– Я п-подумаю.

– А что, у тебя по-прежнему только грин-карта? Я-то думал, что ты уже гражданин Америки.

– Не гражданин.

– И в России никто.

– Никто. И уж тем более, не украинец.

– Да-да, ты из Одессы. …Ты не думал о завещании?

– Рано. Мне только семьдесят.

– Я подумал, что одним из его пунктов может быть просьба о возврате тебе гражданства.

– Смешно. Я как раз этим и занимаюсь и собираю бумажки. Мне нужно принести справку, что я не псих. Чего говорить об одном и том же?

Наконец овцы кончились. Дорога вперед была свободна. Приятели вышли на трассу. Ни машин, ни людей, ни птиц.

– Вернуться… Разве это возможно? – задумался приятель.

– Больно умный ты. Тебе нечего терять, вот ты и умный. У древних земля принадлежала богам. Человеку земля не принадлежит. Надо исходить из этого. Ты вот пьешь, извини, попиваешь и проживаешь жизнь в голове. А я, извини, трезвенник и проживаю ее не задумываясь. Но, повторюсь, нам с тобой ничего не принадлежит. Пусть я буду для тебя королем Лиром.

Писатель, пока говорил, ни разу не заикнулся.

– Но он же англичанин, – заметил приятель. – К тому же на шута больше похож ты, и на трубе игрец.

– Может до нашей эры они были лучше?

– Кто?

– Англичане.

– Тебе решать, ты у нас Шекспир.

– Клянусь Зевсом, я н-научу их не брать чужого.

– Каким образом?

– Кто ж его знает. Хорошо сказала твоя соседка – «Я купила блох от клещей». Что-то такое н-нужно. …Нет такого преступления, которого бы не совершил Достоевский. …Дались мне эти англичане.

Они пришли на остановку автобуса. Стало накрапывать.

– Что и требовалось доказать, – сказал писатель, зашел под козырек, не закрыв зонт, и внимательно изучил надписи на стенах. – Надо же, ни одного слова «фак». Отрадно. – Не обернувшись, заметил приятелю: – Ты на меня так смотришь, как будто любишь.

Показался автобус.

– Спасибо за гостеприимство. Язык – враг мой. Но ты меня п-простишь.

– Жду. Приедешь из Питера, поработаем с рукописью.

– Спасибо.

– Ты ничего не говорил про Ирину.

– Умерла. Отзвонюсь.

– А дочка?

– Передоз.

Писатель сложил зонтик, поднялся в автобус и уехал.

Но вернулся. Когда стемнело. Шел дождь. В сумерках приятель не сразу его разглядел.

– Кто?

– Мундштук забыл.

НОЧНОЙ ЧЕЛОВЕК

Он прочел всего Достоевского и уехал на Запад на ПМЖ.

Нет, не у Достоевского он вычитал, как избавиться от кротов с помощью селедки, которую надо закопать в нору. Об этом ему рассказал на дорожку товарищ, подливая себе в рюмочку. «Закладка селедки в нору – жизнь. Кроты достали. А еще, в нору можно напихать карбид. Можно поджечь расческу или фотопленку, у кого осталась».

Товарищу теперь странно видеть на вешалке вещи отбывшего, его ботинки и сапоги. Что ждет их? Нет ответа.

Вот кастрюля, которую он сжег. Бутылка «Тархуна», которую он так и не открыл. Береста под утюгом. Зачем ему нужна была береста? «Гитара» без струн, без колков и деки – обыкновенный кусок бруска сорок на сорок. Он шпарил на ней так, что гости животы надрывали. Не имея слуха, пел покруче Меркьюри. Гости просили: хватит, уморишь. А когда они уйдут, устраивался на топчане, и, свернувшись калачиком, читал Достоевского с упорством легавой, взявшей след. И забывал о городских делах, коммунальных платежах...

Темно на дворе. Дождик накрапывает. Телефон сел. Кончились новости. Одна из последних – в подмосковных лесах клещ объявился не по сезону, ждет грибников на последние грибы. Перед тем он узнал, что на заре христианства на Руси один князь уломал священника отпеть в церкви своего друга – коня, с которым прошел славный боевой путь. Все сделали по канону. Душа коня вознеслась на небеса по-человечески. …Крокодилы убили корову, а бегемоты отняли у них добычу.

Человек вышел постоять под дождем и зашел обратно в дом. Что его ждет? Нет ответа. Лишь одно у него на уме: как раньше, уже не будет.

БОГУ НАДО ПОМОЧЬI

Вчера для Али кончилось детство. Ей странно, что она среди живых.

Очки на подоконнике. В очках не плачут. И не плачется уже. Но надо.

За окном ей ничего не принадлежит: ни береза, ни колодец, ни скворечник на шесте. А еще вчера принадлежали. Дятел обследовал скворечник, но внутрь так и не залетел.

И сегодня прилетал, но стал чужим. Все – чужое.

Вчера за обедом домашние много смеялись. Аля показывала родителей в лицах, какие они со стороны. Особенно удался папа. Мама не так. Потому что она тоже девочка. А папа получился. И досмеялись…

Язык… Он мертвый. Он вывалился изо рта…

А этот, рыжий, хотел обрадовать Алю новостью: – «Коза повесилась. Пойдем покажу».

Дуняша намотала веревку, которой была привязана к колу, вокруг куста. И уже не распуталась. Бедная, сама себя задушила, сама затянула веревку. Сама!

Потом детская коляска навстречу ехала, поперек лежала лопата. Коляску сосед вез. Совсем уже, ребенка едет закапывать. Что за день! Только в коляске оказался аккумулятор. И все равно непонятно: а куда он вез аккумулятор?

Кончились слезы, все выплакала. Але странно, что она среди живых. Живое сомнительно. А смерть несомненна – у нее язык наружу.

Как раньше, уже не будет. Прощай, окно, ты врешь.

Бабушка стучала скалкой, раскатывая тесто.

Врали глаза, видя все в размытых контурах – береза, колодец, скворечник на шесте.

Бабушка раскатывала тесто и все спрашивала Бога, что с нами будет.

Аля надела очки. Наконец она видела все правильно: береза, колодец, скворечник на шесте. Снова дятел прилетел. Сел на скворечник, отбил дробь и улетел.

А бабушка уже шмыгала носом.

Внучка сказала ей по секрету: «Богу надо очки, он нас не видит».