Тропа ихтиолога

Благими намерениями вымощена дорога в ад.

Сэмюэль Джонсон

Калитка оказалась заперта.

Всеволод мимоходом удивился — в поселке отродясь никто ни от кого не запирался — перехватил кабачок поудобнее, глянул поверх забора и окликнул:

— Хозяева! Есть кто?

На участке никого не было, и он уже решил про себя, что хозяева уехали. Но тут из дома раздался вопль, такой пронзительный, что Всеволод попятился и едва не выронил свою ношу. Он бы предпочел, чтобы сосед ограничился простым «да».

Дверь дома отворилась, и хозяин возник на пороге. В руках он тоже держал кабачок, только завернутый почему-то в простынку. Ну вот, подумал Всеволод, их уже кто-то осчастливил. Наш не возьмут теперь.

Сосед Селезнев был старше Всеволода лет на десять, и по этой причине близкой дружбы между ними не сложилось. Всеволод знал только, что сосед работает в Космозоо и недавно женился. А еще у него регулярно выходила из строя пневмокухня, и Всеволод по-соседски приходил ее чинить.

А в августе, когда поспевал урожай, Светлана Анатольевна обязательно передавала Селезневу кабачок. Это был акт соседской взаимопомощи, потому что ничего полезного на селезневском участке не росло.

Селезнев тоже перехватил свой кабачок поудобнее, спустился с крыльца и подошел к калитке. И заговорщицким шепотом сообщил:

— Знакомьтесь, это Алисочка!

«А мы свой никак не назвали», — чуть было не ответил Всеволод, но тут кабачок на руках Селезнева издал еще один оглушительный вопль и высунул из простынки круглую розовую пятку.

— Очень приятно! — сказал Всеволод искренне. — Поздравляю вас с… — он не смог вспомнить, как зовут супругу Селезнева, и закончил: — …с Алисочкой!

Селезнев лучезарно улыбнулся и, высвободив одну руку, поправил очки.

— У нас тихий час, — пояснил он прежним интимным тоном. — Мы пытаемся спать, но у нас бурчит в животике. А еще к нам постоянно ломится коза… Вы не знаете, чья коза тут ходит?

Всеволод не знал никакой козы.

— Приходит на участок и пытается объесть жимолость, а жимолость, как всем известно, для коз очень вредна. Мы пытались ей это объяснить, мы даже на нее кричали, но козы очень упрямы. Так что пришлось запереть…

Алисочка испустила очередной вопль, видимо, показывая, как увещевала козу, и голос Селезнева полностью растворился в этом оре. Всеволод подумал, что у козы, должно быть, были стальные нервы. И что он, Всеволод, если когда-нибудь станет отцом, ни за что не будет говорить это ужасное «мы».

— Мама вам передала кабачок, — поведал он, дождавшись, пока вопль стихнет.

— Спасибо, — ответил Селезнев, энергично потряхивая Алисочку; Алисочка кряхтела. — Положите, пожалуйста, у калитки. Мы сейчас переляжем в колясочку, освободим папины ручки и заберем ваш кабачочек. Сделаем из него пюрешечку, и нас тогда не будут беспокоить газики…

«Господи!» — подумал Всеволод. Наблюдать столь стремительную деградацию личности было страшно. Оставалось только надеяться, что процесс обратим и повернет вспять, когда селезневский кабачок сам разовьется в отдельную личность.

— Кстати, — сказал Всеволод, чтобы как-то увести разговор от пюрешечки и сопутствующих кишечных явлений, — вы не знаете, куда здесь поблизости можно сходить на экскурсию?

— На экскурсию? — переспросил Селезнев. Он весь вдруг как-то подобрался, тон из сюсюкающего стал деловым.

— Ну да. Ко мне приехали… — тут Всеволод задумался, как одним словом охватить лучших друзей и злейшего врага, и в итоге сказал: — …коллеги. У нас гостят мои коллеги, их надо как-то развлекать. В бане мы парились. На озеро я их водил. На Клязьму сейчас слишком жарко, и комары зажрут. Вот думаю, что еще можно им показать.

Очки Селезнева азартно сверкнули.

— А на тропе ихтиолога вы были? — спросил он.

Всеволод признался, что слышит о тропе ихтиолога впервые.

— О, это замечательное место! Она заработала совсем недавно. Это эко-тропа протяженностью три километра, она идет вдоль берега озера по чистому и светлому сосновому лесу. Вы гуляете, любуетесь видами, отдыхаете на лавочках и благодаря информационным стендам многое узнаете о жизни местных рыб и водоплавающих птиц. Прекрасное развлечение, очень рекомендую. Только учтите, тропа экологическая, поэтому там запрещено использовать репелленты.

Тут кабачок-Алисочка взбрыкнул и разразился пронзительной трелью. Всеволод подскочил, Селезнев тоже.

— В общем, — закончил он, на глазах снова впадая в сюсюкающий модус, — расскажете потом, как сходили по тропиночке. А мы пойдем совершать гигиенические процедурочки, нам, кажется, пора менять подгузничек, у нас…

Всеволод не стал дожидаться подробной сводки, поспешно откланялся и пошел искать в космонете, где начинается тропа ихтиолога.

— …Ерунда какая-то, — заявил Крыс. — Почему тропа ихтиолога идет по суше? Как с нее наблюдать за рыбами? Ихтиология, чтобы ты знал, Севочка, изучает животных не на берегу, а в воде.

— Три километра — это несерьезно, — вступил Ким. — Ну сколько полезной информации можно разместить на маршруте длиной в три километра? Хотя бы десять…

— А мне все нравится, — молвил Третий. — Сева, а туалеты по дороге будут? Я бы посетил.

Всеволод скрипнул зубами, махнул рукой, сказал: «Поехали!» — и его маленький отряд миновал табличку «Начало маршрута» и зашагал по тропе.

Селезнев, а за ним и экологический сайт области не солгали: дорога пролегала по чистому и светлому сосновому бору. По левую руку сверкало под лучами солнца озеро, обрамленное рогозом и камышом. По правую расстилался мягкий ковер из мха. Пахло хвоей и озерной водой — Всеволод любил этот запах больше всего на свете. Птицы пели, солнце припекало. В брюках и сапогах было жарковато, и Всеволод слегка жалел, что оделся как обычно для леса. Его спутники облачились в шорты (а Ким даже надел вместо кроссовок сандалии), и поначалу он осудил их выбор — но на тропе ихтиолога это оказалось уместным.

И еще в одном Селезнев оказался совершенно прав: репелленты на тропе в самом деле были без надобности. Лесную тишину не нарушали мерзким жужжанием ни комар, ни слепень. Только благостно гудели над цветами толстые неуклюжие шмели.

В ста метрах от начала тропы им повстречался первый стенд. Он рассказывал о том, что ихтиолог — это ученый, который наблюдает за рыбами и средой их обитания, а также защищает малочисленные и уязвимые виды.

Путники ознакомились с этой информацией. Крыс спросил, все ли сведения, которыми осчастливит их тропа, будут такими же сенсационными. Всеволод, слегка обидевшись за отечественную ихтиологию, хотел ответить резко, но тут Ким крикнул: «Смотрите, земляника!» — и конфликт был забыт.

Земляника вокруг тропы росла во множестве. Тут и там поверх мохового ковра расстилались черничники. В зарослях малины пламенели первые ранние ягоды. Всеволод подумал, что тропа ихтиолога пролегает по райским кущам.

Следующий стенд, попавшийся им на пути, кратко и с фотографиями перечислял обитающих в озере и окрестностях рыб и птиц. Рядом организаторы тропы соорудили над озером наблюдательную площадку, чтобы путник мог стать еще ближе к природе. Расположившись на мостках и поминутно сверяясь со стендом, туристы последовательно определили в зарослях камыша лысуху, свиязь и баклана. Крыс утверждал, что видел еще кроншнепа. Но больше его не увидел никто, и Крысу не поверили.

А тропа бежала вперед и вперед. Очередной стенд рассказывал о синепером голавле — редкой и капризной рыбе, занесенной в Красную книгу. Синеперый голавль — так говорил стенд — обитает в этом озере. Еще недавно его существование было безоблачно, но из-за изменившихся условий среды он оказался на грани исчезновения. Эта тропа призвана привлечь внимание общественности к критической ситуации, в которой оказался несчастный представитель карповых…

Возможно, натуралисты-любители глубже прониклись бы бедой несчастного голавля. Но в этот миг из камышей с хрустом выломался и поплыл по глади вод белоснежный лебедь, и все кинулись снимать его на коммуникаторы.

И, кажется, именно тогда Кима укусил первый комар.

Одной из главных составляющих художественного жанра «триллер» (почти забытого в прекрасном мире будущего) является ощущение надвигающейся беды. События развиваются постепенно: герой подмечает одну тревожную странность, другую, но не может увидеть картины целиком. А когда наконец видит, бежать уже поздно.

После Всеволод много думал о параллелях между искусством и обычной жизнью.

Когда появились комары, на них поначалу никто не обратил внимания — подумаешь, просто собирать чернику стало чуть менее комфортно.

Потом исчезли черничники. Реденькие низкие кустики малины объединились в заросли, переплелись с тимофеевкой и болиголовом. Меж сосен появился подлесок. Ровный моховой ковер исчез, местность по правую руку начала подниматься. Слева озеро отступило от дороги, полоса рогоза и болотной травы расширилась, кое-где из нее торчали затонувшие деревья.

Затем путь преградила широкая и глубокая лужа.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Крыс. — Я же говорил, что тропа ихтиолога не должна идти по суше.

И совершил движение, как будто хотел броситься в омут с головой. Но Всеволод успел ухватить его за шиворот.

— Просто тропу подтопило, — сказал он. — На той неделе лило будь здоров.

— Мы не можем ждать милостей от природы, — сообщил Ким и тоже совершил движение. Всеволод ухватил и его. И подумал, что если и Третий сейчас проявит готовность форсировать водную преграду, останавливать его будет нечем.

Но Третий продемонстрировал неожиданное благоразумие и сказал:

— Давайте просто обойдем выше по склону.

Выше по склону колосился малинник. Всеволода, как единственного члена экспедиции, облаченного в брюки, пустили вперед. Он прокладывал путь, голоногие товарищи тащились следом и ойкали, потому что малина не желала отступать и распрямлялась сразу у Всеволода за спиной.

Впереди показались еще одни мостки, уходившие куда-то в стену камыша. Всеволод мимолетно отметил, что, учитывая тематическую направленность эко-тропы, на ней как-то маловато видно открытой воды. Ким ступил было на мостки, но они пошатнулись под его весом и ответили адским скрипом, а из камышей донеслось зловещее шипение, словно там расположился клубок разъяренных змей. На сопутствующем стенде было написано, что лебеди в период гнездования становятся очень агрессивны и могут даже нападать на людей, и Ким, приняв эту информацию к сведению, отступил.

Комаров стало больше, к ним присоединились слепни.

— Кажется, Сева, — сообщил Третий; он отмахивался от кровососов всеми шестью руками и, казалось, вот-вот должен был взлететь, — твой сосед ввел тебя в заблуждение относительно репеллентов. Они бы не помешали.

— Комары реагируют на выделение углекислого газа и тепла, — сообщил Крыс. — Репелленты нужны слабакам, которые не властны над собственным организмом.

— Если ты перестанешь выделять углекислый газ, — резонно возразил Ким, — у тебя возникнут совсем другие проблемы, не связанные с комарами.

— Речь не о том, чтобы совсем не выделять, — парировал Крыс. Лицо у него стало отрешенным, видимо, он начал внутреннюю перестройку. — Достаточно выделять меньше, чем, скажем, выделяешь ты…

Всеволод решил про себя, что это звучит довольно подло. Но вслух возмутиться не успел, потому что дорогу снова преградила глубокая лужа. Он вздохнул и полез в чащу.

Дальше, в соответствии с законами жанра, совокупность мелких неприятностей достигла критической массы. Начался кошмар.

Озеро полностью скрылось за стеной камыша. Заросли малины и крапивы с обеих сторон подступили к тропе вплотную, так что идти можно было только гуськом, и все равно ветки хлестали по голым ногам. Комаров и слепней с каждым шагом становилось все больше. Их отличала поистине дьявольская свирепость, они ухитрялись прокусывать даже штаны, что уж говорить о майках и легких шортах.

Следующую лужу обойти посуху не удалось, потому что справа началось болото, из которого, собственно, и вытекал разлившийся на дороге ручей. Всеволод сунулся туда и понял, что в сапогах, допустим, еще можно пройти, не замочив ног — но если в эту грязь полезет Ким в сандалиях, сандалии неизбежно останутся тут.

— Это все еще тропа ихтиолога? — сипло спросил Ким у него за спиной.

И Крыс сказал:

— Да, вон стенд. Хочешь узнать про жизненный цикл синеперого голавля?

— Ради этого я сюда пришел, — ответил Ким, но без энтузиазма в голосе.

Всеволод первым начал перебираться по бревнышкам, которые какой-то добрый человек бросил поверх лужи. Бревнышки оказались мокрыми, скользкими и проворачивались под ногой. Поэтому, добравшись до твердой земли, он сказал: «Осторожно». Услышал позади всплеск и понял, что его предостережение слегка запоздало.

— Спасибо, Сева, что предупредил — кротко говорил Третий, пока его в шесть рук вытаскивали из грязи. — Скажи, пожалуйста, далеко до финиша?

Всеволод сверился с коммуникатором и обреченным голосом ответил, что впереди еще полтора километра.

Чем дальше они продвигались, тем сильнее раскисала и заболачивалась тропа. Теперь это была тропа в исходном смысле слова — узкая полоса грязи, с обеих сторон подпертая плотными зарослями крапивы. Не похоже было, что здесь во множестве ходят ихтиологи. Если бы не торчащие из кустов стенды, можно было бы подумать, что нога человека по этим диким местам не ступала вовсе.

Третий при падении подвернул лодыжку и теперь брел, прихрамывая. После следующей переправы — на этот раз бревнышек не было и, цепляясь друг за друга, туристы форсировали препятствие вброд — Всеволод заметил, что Крыс тоже начал сдавать. Он плелся в арьергарде группы, тяжело, с присвистом, дышал и вяло отмахивался от комаров.

— Может, перестанешь выпендриваться и начнешь выдыхать углекислый газ как все? — спросил Всеволод обеспокоенно. — Все равно это не помогает.

— Я в порядке, — невнятно ответил Крыс совершенно белыми губами.

Комары неистовствовали по-прежнему — да что там, с каждой минутой они только усиливали натиск. Они набивались за шиворот, лезли в глаза и в уши. Никогда еще Всеволод не подвергался такой интенсивной и слаженной атаке.

Птичьего пения давно уже не было слышно. Только плескала под ногами жадная топь, звенели комары, квакали в камышах лягушки, да из чащи леса кто-то размеренно и зловеще каркал.

Спустя еще две переправы Всеволод безвозвратно утопил в грязи сапог, и это произвело на него отрезвляющее действие. Выбравшись на относительно сухое место, он обернулся и оглядел свой отряд.

Третий и Крыс, привалившись друг к другу, застыли под стендом с воодушевляющим заголовком: «Нерест — главное событие в жизни рыбы». Третий поджимал ногу и напоминал удрученную цаплю. Крыс был интересного синюшного цвета. Они оба были отважными покорителями космоса и привыкли всегда идти до конца. По их виду ясно было, что конец уже близок.

Сердце Всеволода сжалось. Он был командиром экспедиции и чувствовал ответственность за остальных участников.

— Все, — сказал он твердо. — Хватит с нас ихтиологических изысканий. Предлагаю вернуться домой, переодеться в штаны и намазаться репеллентом. И я научу вас собирать грибы.

— Послушай, Сева, — вскинулся Ким. — Неужели ты сдашься в последнюю минуту? Так мало осталось терпеть! Всего девятьсот метров до финиша!

Лицо его выражало мрачную, непоколебимую решимость. Причина такого упорства была Всеволоду совершенно понятна: Ким давно уже грезил открытием в области зоологии.

Капитан Ким Янсон — и это, дорогой читатель, мы говорим без малейшей иронии — так вот, Ким Янсон был человеком больших талантов и широчайшего кругозора. Во всех областях науки, к которым он совершал подход, ему сопутствовал успех. Темы, которые он находил, были интересными и перспективными, статьи — талантливыми, а восхищение коллег — неподдельным. И многие ученые мужи были солидарны в том, что товарищ Янсон многого сумел бы достичь — если бы только сосредоточился на каком-то одном направлении. Но товарищ Янсон не любил втискивать себя в рамки.

И лишь одна наука пока не покорилась его пытливому уму — зоология.

Сложно сказать, в чем крылась причина неудач. Но Ким отправил в Космозоо несколько рационалистических предложений — их оставили без ответа. Он думал организовать экспедицию в Магелланово облако — однако не смог найти заинтересованных натуралистов. Он, наконец, написал в «Вестник космозоологии» статью о поведенческих особенностях рукокрюка-амбидекстра. Анонимный рецензент назвал статью сыроватой, а поднимаемые в ней вопросы — малоактуальными.

Все эти провалы задевали весьма чувствительно. Поэтому возможность пройти по тропе ихтиолога Ким воспринял как знак небес. Он верил, что тропа подарит ему тему для исследования.

Чувствовалось, что взывать к его разуму бесполезно. И Всеволод не стал взывать.

— Хорошо, — сказал он покладисто. — Тогда мы разделимся. Если потеряешься, звони, мы запеленгуем твой коммуникатор.

Крыс перекатился через открытое место и занял позицию позади березового пня. Поднял вверх большой палец, показывая, что впереди чисто.

В десяти метрах от него Всеволод высунулся из-за поваленного ствола, махнул рукой, обозначая направление, затем показал три пальца и одними губами прошептал: «Подосиновик!».

Крыс знаком показал, что понял, и по-пластунски двинулся в направлении цели. А Всеволод уткнулся лицом в мох и беззвучно заржал.

Некоторое время назад он выдал Крысу корзинку и складной нож. Крыс нахмурился и спросил, насколько серьезная предстоит заваруха и надо ли взять бластер. Всеволод усилием воли удержал непроницаемое лицо и ответил, что собирание грибов не зря называют тихой охотой, а бластер производит слишком много шума.

И последние пятнадцать минут он наслаждался театром одного актера и по мере сил поддерживал спектакль.

Он наслаждался бы и дальше, но судьба распорядилась иначе. Над лесом разнесся мощный вопль: «СЕЕВАА!» Верхушки деревьев согнулись, птицы примолкли, наземь посыпалась сухая хвоя.

У Всеволода сработал годами выработанный рефлекс. Он вскочил на ноги и проорал в ответ:

— ЧТОО?!

— КРЫС С ТОБООЙ?!

— ДАА!

После чего повернулся к изумленному Крысу и уже нормальным голосом продолжил:

— Крикни маме, что ты тут. Так надо.

Крыс смотрел на него пристальным немигающим взглядом. Всеволод понял, что наблюдает уникальный культурологический процесс: чуждый инопланетный разум в эту самую минуту открывает для себя концепцию розыгрыша.

Затем Всеволод осознал, что в руке носитель чуждого инопланетного разума держит нож. И, кажется, не прочь пустить его в ход.

Чисто по-человечески это желание можно было понять. Поэтому Всеволод выставил перед собой корзинку на случай, если придется блокировать удар, и светским голосом молвил:

— Кстати, а где Третий? Что-то его давно не слышно.

Отвлекающий маневр сработал. На лице Крыса отразилась озабоченность, и он сказал:

— Кстати, да. Надо его проверить.

Ранее дома Третий намазал пострадавшую ногу охлаждающей мазью и объявил, что с ним все в порядке. После чего, едва углубившись в лес, споткнулся о корень и подвернул лодыжку повторно. Он рвался идти дальше, но Светлана Анатольевна велела ему немножко посидеть на пеньке и вообще беречь себя.

На этом пеньке его и обнаружили.

Третий сидел, поджав под себя ноги и сложив руки на коленях. Луч солнца, пробившийся сквозь кроны, падал ему на лицо и освещал выражение абсолютного покоя. Над головой у него порхали бабочки и жужжали пчелы. На макушку присела крохотная лесная птичка. Кажется, она собиралась вить гнездо.

Из мха тянулись вверх тонкие белые нити. Они ветвились и оплетали пень, оплетали колени и руки Третьего. «Грибница», — понял Всеволод, хотя никогда в жизни не видел грибницы. А вокруг пня…

— Это вообще нормально? — спросил Крыс почему-то шепотом.

…Вокруг пня росли маслята. Целый ковер из маслят. Они образовывали концентрические круги, а центром этих кругов был Третий. У Всеволода мелькнула мысль, что природа поистине удивительна, а выращенный ею урожай напоминает военные полки, построенные в защитный порядок. Мысль была абсурдная, поэтому Всеволод отогнал ее и прошептал в ответ:

— Какая разница? Давай режь!

Следующие пять минут они в полной тишине — недаром же охота называется тихой — собирали грибы. Третий все это время сохранял спокойствие и неподвижность. Похоже, он находился в каком-то подобии транса.

— Эй? — окликнул его Всеволод, когда последний масленок упокоился в корзине.

Третий не отреагировал.

— Я знаю, что надо делать, — сказал Крыс тоном опытного грибника. Набрал побольше воздуха и гаркнул: — ТРЕТИЙ!

Третий медленно моргнул, словно пробуждаясь от глубокого сна.

— А, — сказал он, расплел руки и ноги и потянулся. Плети грибницы соскальзывали и исчезали во мху. — Спасибо, друзья, что пришли.

— Что ты делал? — спросил Всеволод.

Третий посмотрел на него задумчиво.

— Вы знаете, — промолвил он, — что царство грибов — самое многочисленное на планете Земля? Оно насчитывает… э…

— Около ста тысяч видов, — подсказал Крыс механически.

— Да. И с некоторыми из них, кажется, мне удалось установить контакт. Они просили передать, что гибель человечества…

— СЕЕВАА! — прогремел над лесом зычный голос Светланы Анатольевны. Третий осекся, а Всеволод глубоко вдохнул, чтобы ответить…

…И тут еще одно «СЕЕВАА!» раздалось с другой стороны. Новый крик, куда менее благозвучный, был исполнен неподдельной муки.

— Это не твоя мама, — сказал Крыс после паузы.

— Точно не она, — согласился Всеволод.

Кусты с краю поляны затрещали. Какой-то крупный зверь с рычанием ломился сквозь них, не обращая внимания на крапиву и колючие плети малины.

Не сговариваясь, Всеволод и Крыс развернулись навстречу новой опасности и взяли ножи наизготовку.

— Очень знакомый эмофон, — промолвил Третий у них за спиной. — Только слишком искажен страданием, никак не могу разобрать…

В этот миг кусты наконец расступились, и на поляну вывалился всклокоченный, истерзанный Ким, до подмышек покрытый засохшей грязью.

— Батюшки! — только и сказал Всеволод. Он-то предполагал, что Ким давно уже вернулся домой, попивает квас и ждет их из леса.

— Далеко, однако, тебя завела тропа ихтиолога, — оценил Крыс.

— Ну, что было в конце? — спросил Третий с искренним любопытством.

Ким обвел их полубезумным взором.

— Воды! — прохрипел он. — Репеллента!

И без сил пал на руки друзьям.

Всеволод потянулся, устроился в шезлонге поудобнее и спросил:

— Так что было в конце тропы?

Ким не смог сразу ответить. Большими жадными глотками он пил ледяной квас прямо из кувшина.

С веранды — там чистили грибы — долетали голоса. Всеволод прислушался.

— А это что? — грозно спрашивала его мама. — Кто это собрал?

— Это рядовка, — отвечал Крыс, и странно было слышать в его скрипучем голосе просительные, даже заискивающие интонации. — Она съедобная. Я проверил в справочнике…

— Мы это не берем! — выдала Светлана Анатольевна фразу, священную для каждого грибника.

Ким наконец оторвался от кувшина и посмотрел на Всеволода вопросительно.

— Что там было в конце? — повторил тот. — Скелет, прикованный к пулемету, был?

Ким не уловил отсылки и посмотрел на товарища как на дурачка.

— Какой еще скелет? — сказал он и почесал волдырь на щеке. — Сева, там ничего не было! Готов спорить на что угодно, я первый, кто прошел эту тропу до конца. Не считая мерзавца, который ставил стенды.

Как выяснилось, коммуникатор Ким утопил почти сразу после того, как расстался с друзьями. Но решил, что это не повод сдаваться, и двинулся дальше. Его хлестала крапива. Его жалили слепни и грызли комары. Он перелезал через поваленные деревья, оскальзывался в грязи и проваливался в бочажки с водой, но упрямо шел вперед.

По дороге ему встречались информационные стенды. Кажется, они повествовали о синепером голавле, но Ким не поручился бы за это в точности. Он осматривал стенды на бегу.

А через три километра, как и было предсказано, тропа ихтиолога закончилась.

— Там не было даже стенда! — восклицал Ким горестно. — Даже таблички «Финиш» не было, Сева!..

Тропа попросту исчезла. Ким с разгона уткнулся в девственные крапивные кущи. Слева было болото, справа тоже. И он развернулся и пошел по тропе обратно.

Он вернулся практически к тому месту, где расстался с товарищами, обнаружил по левую руку некий прогал в зарослях и решил сократить и облегчить себе путь, поднявшись выше по склону.

Где он блуждал следующие пару часов, понять так и не удалось. В итоге счастливое провидение вывело-таки его к людям.

— М-да, — сказал Всеволод, когда эта горестная повесть подошла к концу. А что еще тут можно было сказать?

— Зато я прошел ее до конца! — ответил Ким упрямо.

— …Это не берем! — донеслось с веранды

— Не выбрасывайте ежовик коралловидный! — выкрикнул Крыс жалобно. — Я его сам съем!

— Ни в коем случае, — отвечала непреклонная Светлана Анатольевна. — Пока ты здесь гостишь, я отвечаю за тебя перед твоей мамой.

Всеволод протянул руку и взял с соседнего шезлонга гитару. Извлек звучный аккорд и с большим чувством пропел:

Бешеных молний крутой зигзаг,

Черного вихря взлет,

Злое пламя слепит глаза,

Но если бы ты повернул назад,

Кто бы пошел вперед? *

Ким устремил на него осуждающий взгляд.

— Послушай, Сева, — сказал он и яростно почесался. — По-твоему, это смешно?

— По-моему, очень, — ответил Всеволод искренне.

Всеволод хотел при случае донести до Селезнева, что тропа ихтиолога, при всем уважении к титаническому труду ее основателей, ещё не готова принимать туристов. Но случая не представилось: на следующий день оказалось, что Селезнев вместе со своим голосистым кабачком уехал в Москву. А потом сам Всеволод улетел на Альдебаран и обо всем забыл.

На этом для троих членов экспедиции история закончилась. Но четвертого члена, дальше всех зашедшего по роковой тропе, ждал иной финал.

Лето пролетело как один прекрасный миг и уступило дорогу теплой, мягкой осени. В перерыве между двумя рейсами Ким ненадолго оказался в Москве, проверил почтовый ящик и очень своевременно обнаружил там приглашение на торжество, которое через два дня организовывал Космозоо. Кима просили прибыть туда для награждения.

Что ж, всем хорошо известно, что если достаточно долго сидеть на берегу, можно увидеть, как мимо проплывают признания твоих зоологических прожектов. Награда наконец-то нашла героя. Полный сдержанной гордости, в назначенный день и час Ким облачился в парадный китель и прибыл.

Он еле дождался окончания вводной части. Наконец ведущий закончил подводить промежуточные итоги года, все нужные отчеты были прочитаны, и на сцену попросили подняться капитана Кима Янсона и еще почему-то доцента Игоря Селезнева.

Недоумевая, Ким поднялся и обнаружил рядом смутно знакомого мужика. Поразмыслив, он опознал в мужике Севиного соседа по даче.

На Селезневе был смокинг, а поверх смокинга — слинг, из которого торчал спящий златовласый младенец неопределенного пола.

Ведущий передал Селезневу микрофон.

— Дорогие друзья, — обратился тот к залу, — как вы знаете, в этом году я много времени посвятил проблеме синеперого голавля. Это замечательная рыба из семейства карповых, которая, к сожалению, недавно оказалась на грани исчезновения…

Ким слушал докладчика со смутным ощущением дежавю. Что-то похожее он уже читал на информационных стендах.

…Синеперый голавль, себе на беду, был очень прихотлив в быту. В неволе он чахнул и жить хотел только в природных водоемах. Специальный витаминизированный корм презирал. Питаться желал исключительно мотылем паводкового комара, у которого, к слову, дела в последнее время шли тоже так себе. И таким образом голавль довел себя до почти полного вымирания. Но тут на помощь ему пришел Селезнев.

— Я понял, — вещал он в микрофон, — что единственный путь к спасению — максимальная естественность на каждом этапе. Если голавль хочет вылавливать из воды личинок паводкового комара — мы должны ему их обеспечить. Чтобы паводковый комар откладывал личинки, он должен быть доволен и сыт. Значит, необходимо дать ему обильную и постоянную кормовую базу. И тут мы переходим к тропе ихтиолога.

Ким насторожился.

— Тропа, — продолжал Селезнев, — должна была привлечь внимание простых обывателей, питающих искренний и неподдельный интерес к нашей подмосковной природе. Описание в космонете мы составили таким образом, чтобы жертва выходила на маршрут максимально легко одетая и не защищенная спреем от насекомых. А дальше за дело брался паводковый комар. И теперь, после того как тропа отработала полный сезон, я с радостью могу доложить вам о результатах: благодаря нашим усилиям и беспримерному самопожертвованию доноров синеперый голавль спасен!

Ким заскрежетал зубами, но этот звук потонул в радостной овации. Селезнев поднял руку — он еще не закончил — и овация смолкла.

— Когда стало понятно, что наш план увенчался успехом, — промолвил он в наступившей тишине, — мы задумались о тех людях, которые буквально собственными потом и кровью — кровью особенно — вернули голавля из небытия. Да, наука требует жертв, но все же нам хотелось отчасти искупить вину перед натуралистами-любителями, которых мы заманивали на тропу. И мы взяли пробы ДНК у всего косяка, чтобы определить людей, внесших наибольший вклад в спасение голавля — и затем поблагодарить их.

— Результаты, — продолжал он, — нас поразили. Оказалось, что практически все наше поголовье голавля было вскормлено — если можно так выразиться — одним человеком. И сейчас я хочу поприветствовать этого человека. Человека, который не привык отступать, для которого долг — не пустое слово, который, не задумываясь, пожертвовал собой ради синеперого голавля. Капитан Ким Янсон!

Зал взорвался аплодисментами. Со всех сторон щелкали фотовспышки. Ким взял из рук Селезнева микрофон и сжал. Микрофон жалобно хрустнул, и этот хруст достиг самых отдаленных уголков аудитории.

Снова стало тихо. Всем хотелось услышать, что же скажет великий человек, спасший голавля.

Ким поднес микрофон ко рту.

— Слушай, доцент, — промолвил он, и десятки диктофонов потянулись к нему, ловя каждое слово. — И слушайте, люди. Вы что, совсем охре…

Все, сказанное им далее, осталось покрыто тайной. Ибо в этот миг золотоволосый младенец у Селезнева в слинге очнулся ото сна, уставился на Кима удивительно ясными голубыми глазами и душераздирающе заорал. В этом крике растворились и экспрессивная речь Кима, и восторженная реакция зала. И — заодно — все грезы о том, чтобы оставить в зоологии глубокий след.

* А. и Б. Стругацкие «Полдень, XXII век»