Трубадур, дракон и дева

«В таверне шум, и гам, и суета...» – выводил лохматый трубадур. Что ж, почти так оно и было. Правда, без особой суеты – народу не слишком много, чтоб суетиться; драка, хвала богам, тоже пока не предвиделась – все сидели, ели-пили. Но шум и гам – куда ж без этого? Выпив кружку-другую и утолив первый голод, каждый желал поделиться с окружающими удивительной историей – удивительнее всего, пожалуй, было то, сколько же таких историй случалось в обыденной, вроде бы, жизни. Перебивали друг друга, размахивали руками, клялись в истинности своих слов. Аромат тайны и приключений смешивался с запахами сидра, жареного мяса и пригоревшего масла.

Порой гул голосов заглушал песню, но иной раз разговоры на миг затихали, и мелодия взлетала к закопченному потолку. Вот певец затянул старинную балладу о доблестном рыцаре, победителе драконов, и все притихли, чтобы послушать. Уж больно хороша была песня. Даже когда трубадур закончил, несколько мгновений стояла тишина.

- Ерунда, – нарушил тишину негромкий хрипловатый голос.

Говоривший был немолод, одет богато, как благородный господин. Может, даже рыцарь. Непонятно, как его сюда занесло.

- Это почему же? – обиделся трубадур.

- Не обижайся, певец. Поешь ты хорошо. Но люди ничего не знают о драконах.

- Да кто ты такой? – зашумели вокруг. – Давай уж, говори, знаток!

Мужчина поднял голову, обвел толпу взглядом. И все попятились, увидев багровые отсветы в вертикальных щелях зрачков.

К чести окружающих, они не бросились к дверям, топча друг друга. У посетителей таверн нервы крепкие. Ну, дракон. Бывает. Значит, не врут, что они умеют превращаться в людей. Но ведь – огнем не пыхает, сидит вон, курицу жует. Что ж такого? Кое-кто, конечно, начал пробираться поближе к дверям: дракон – он и есть дракон. Вдруг еще не наелся? Но многие, наоборот, пересели поближе в надежде услышать самую удивительную историю этого вечера. Общий разговор, само собой, перешел на драконью тему.

Какой-то бородач с видом знатока доказывал, что драконы живут в горах, в пещерах.

«В замках, какие тебе пещеры? – возражали ему. – У них, у драконов, замки. Огроменные». – «Еще знаток нашелся! Ты что, тоже дракон?» – «Может, кто побогаче, у того замок, а кто победнее...» – «Ну, шутник! Дракон – победнее? У них у всех золота...»

Потом до спорщиков дошло, что дракон продолжает жевать и развлекать их не намерен, и они разочарованно разошлись.

Кроме трубадура.

Тот так и сидел напротив дракона, кусал губы, перебирал струны лютни. Дракон, казалось, его не замечал.

Наконец трубадур решился:

- Господин дракон, расскажите что-нибудь, а? Из вашей, драконьей жизни.

Дракон даже поперхнулся от такой наглости. Отодвинул тарелку, уставился на певца. Тот смутился, опустил глаза.

- Пожалуйста! – прошептал он. – Я такую балладу сочиню...

- Мы не открываем своих секретов.

- Да кто поверит бродячему поэту? Песня – та же сказка, мало ли что в ней говорится.

- Я плохой рассказчик.

- Но... зачем-то же вы сказали, что никто не знает правды о драконах? Я подумал...

Дракон помолчал. Хмыкнул.

- Подумал он. И зачем тебе, певец, эта правда? Тем более, если твои баллады воспринимают как сказки, ты сам сказал?

- Чтобы сочинить хорошую сказку, – ответил трубадур еле слышно, – я должен знать правду.

Дракон молча, не мигая, глядел на него. Тянулись минуты. Певец успел десять раз пожалеть о своем безрассудстве. Но просто встать, извиниться и уйти теперь казалось как-то глупо. И обидно.

- Вот тебе правда, – проговорил дракон, когда трубадур уже отчаялся дождаться хоть слова. – Ни один человеческий воин не в состоянии победить дракона даже в человеческом облике, не говоря о драконьем. Если рыцарь победил дракона – значит, он и сам дракон.

- Т-то есть как?

- Так. Очень удобный способ решения конфликтов. Никакой агрессии, сплошное благородство.

Трубадур ошарашенно помотал головой.

- Я не...

- Не понимаешь? И зачем я согласился... Ладно. Мы можем принимать человеческий облик, как ты уже понял. Эта ваша легенда – правдива. Нас намного больше, чем думают люди; но всё же слишком мало для создания собственного государства. Приходится встраиваться в человеческое общество – это, как выяснилось, куда удобнее и безопаснее, чем уединяться и скрываться. В замке живет благородный рыцарь. Если у него случается конфликт с другим рыцарем – а рыцари часто конфликтуют – он «едет сражаться с драконом». Точнее, оба они, как объявляется, едут сражаться с драконом. Битву эту, само собой, никто не видит. Никто не знает, что дерутся там либо два человека, либо два дракона, по их выбору. И победитель объявляется победителем дракона; проигравший же... если останется жив, тоже считается победителем дракона. Ибо драконы живут высоко в горах... не так ли? Мало ли куда рыцарь ездил на битву.

- То есть... все рыцари...

- Не все. Даже далеко не все. Но достаточно. Не бойся, мы не питаемся человечиной. И доставляем окружающим не больше проблем, чем «простые» дворяне.

- И... что же, вы весь век так людьми и живете?

- Ну зачем же? У любого из нас имеется и замок, и пещера, для комфортного существования в любой ипостаси. Если рыцарю надоедает ходить на двух ногах, он уезжает «путешествовать» или хоть «искать святой Грааль». На самом же деле перебирается в драконье логово. Годам к тремстам большинству вообще надоедает людская суета.

- А... но... но тогда похищение девиц... если вы в человеческом облике, то зачем?

- Ты прав, незачем. И если один из нас берет в жены человеческую деву – а такое случается, хоть и нечасто, – то сватается обычным порядком. Она может до самой смерти не узнать, кто на самом деле ее супруг. Глаза? Люди бывают на редкость ненаблюдательны... и легко верят любым сказкам. А вот если невеста из наших – о, тогда традиция велит явиться к ней на крыльях, унести, и далее всё, о чем поется в ваших песнях. За исключением того, что невеста страстно ждет похищения. И никто, разумеется, не желает гибели жениха.

- Так это просто игра? Обряд?

- Разумеется. У людей, кажется, тоже практикуется подобное. Были, правда, случаи, когда какой-нибудь юный идиот, оказавшись свидетелем «похищения», мчался освобождать «невинную жертву». Сколько проблем создавал...

Дракон откинулся на спинку стула и умолк, похоже, погрузившись в воспоминания. Окружающие старательно делали вид, что заняты едой и разговорами и ничего не слышали. И что вообще дракон за соседним столом – дело обычное, и рассказы его их вовсе не интересуют.

Трубадур молчал, рассеянно поглаживая лютню. Сказанное плохо укладывалось в голове. То есть совсем не укладывалось. Получается... что ж тогда получается? И сколько же драконов вокруг? И... надо было бы спросить что-то еще, но все слова куда-то улетучились. Но и просто поблагодарить и уйти он не мог. Такой случай выпадает раз в жизни. Надо придумать, что бы еще...

- Послушай, парень, у меня возникла идея.

Он вздрогнул, выбитый из своих мыслей.

- А?

Дракон смотрел на него и ухмылялся. А интересно, они мысли читать не могут?

- Говорю, идея у меня. Хочешь поучаствовать в этом обряде?

- Обряде?

- Игре. Ритуале. Я о похищении невесты. Есть одна девица, которую как раз надобно похитить.

- Она... она из... ваших, то есть?

- Что? А. Да. Из наших. Но она должна выйти в определенное место в определенное время – не появляться же в драконьем облике прямо посреди толпы. И вот для этого мне нужен помощник.

- Я?

- Почему нет? Ты уже в курсе дела, это раз. Язык у тебя подвешен, раз ты сочинитель, это два. Три... потом скажу. И четыре – ты слишком любопытен, чтобы отказаться от такого. Я прав?

- А... а что мне нужно будет сделать? Передать записку? Но почему вы не можете просто послать кого-то из слуг или...

- Потому что не могу. Не все так просто. Но объяснять тебе все детали я не собираюсь. Ты должен знать только то, что касается непосредственно тебя и твоей роли. Девица – племянница барона де Фабр. Страстная поклонница поэзии Орландо Великолепного. Слышал о таком?

Трубадур хмыкнул. Кто ж не слышал? Великий, непревзойденный, основоположник... помер сто с лишним лет назад. И что с того?

- Так вот, – продолжил дракон. – Она на этом Орландо, можно сказать, помешана. Я даже слышал, что у нее в замке имеется алтарь, ему посвященный, – что уж она там хранит и какие ритуалы проводит, ума не приложу. Но это к делу не относится. Важно для нас то, что через неделю она устраивает поэтический турнир памяти гения. Уже не в первый раз, кстати. Принять участие в турнире может любой стихотворец, независимо от сословия или известности. Нужно исполнить одну песню Орландо, а потом одну свою. Учитывая вкусы девицы, последнее – единственно чтобы лишний раз подтвердить, что нынешние сочинители ему в подметки не годятся... но это несущественно. Существенно, что вот поэтому-то – пункт три – мне нужен именно ты, а не «кто-то из слуг». Мои слуги к сочинительству песен не способны. Ага, вижу, ты заинтересовался? Да, это хороший способ показать себя, выступить перед благородной публикой – а там чем черт не шутит? Задача же твоя – найти способ сообщить ей время и место встречи и убедить туда явиться.

- Но... как?! Допустим, я сумею к ней подойти. Но как и чем ее убедить?!

- Ты же сочинитель? – дракон ехидно прищурился. – Сочини что-нибудь, включи фантазию. Про... ну хоть про дух Орландо, например.

- Дух? Она поверит в призыв духа или что-то в этом роде? В наше-то время?

- Такие девицы всегда мистичны и верят во всякую чушь. Но не нравится дух – придумай что-то другое. Что угодно, но она должна выйти. Я хорошо заплачу, не сомневайся. Ты по кабакам за год столько не заработаешь. Ну так как?

Трубадур покусал губы, сглотнул – и кивнул.

Барон с племянницей сидели в центральной ложе. Трубадур постарался протолкаться поближе в толпе участников турнира и теперь рассматривал девушку во все глаза. Вот, значит, как выглядит дева из племени драконов. Красива, да... но дело даже не в этом. Она была по-настоящему благородна. Осанка, поворот головы, взгляд, жесты... невозможно было представить, чтобы она, например, споткнулась, или закашлялась, или, не приведи господи, шмыгнула носом. «Принцессы не какают», вспомнилась расхожая шутка. Но вот сейчас, глядя на темноволосую деву – не девицу, нет, именно деву, – он понял, в чем тут соль. Да, действительно. Сразу видна разница.

Но что-то мешало, какое-то несоответствие, как соринка в глазу. Он вглядывался и так, и этак, барон уже пару раз косился на него недовольно, но кто-то из свиты шепнул ему на ухо, и оба засмеялись – небось, решили, что деревенщина пялится на барона, прийти в себя от изумления не может. В каком-то смысле, да, но он же не из-за этого... соринка в глазу... в глазу... вот оно! Дракон ведь обмолвился, что их можно узнать по глазам. Те янтарные глаза с вертикальными зрачками в жизни не забудешь! Но у барона глаза были обычные, серые. И, что важнее, у племянницы его – тоже серые. Ошибиться невозможно.

Значит... значит, она человек?

Ну а что ж ты хотел? Дракону верить...

Но тогда зачем она ему?! Он говорил, что к человеческим девушкам драконы сватаются, если случается, обычным образом, по-человечески. А на крыльях, с «похищением» – только к драконьим. И что именно сватаются, не более того. Но, обманув раз, он мог обмануть и другой, и третий. А ты и поверил, дурень.

Но зачем ему эта красавица на самом деле? Неужели...

А вдруг легенды не врут?

И если... но тогда надо же что-то сделать, как-то ее предупредить! Подойти – и вместо того, что велено, сказать ей, что...

Она может не поверить. Кто я такой? Пробиться к самому барону? Вряд ли получится. Значит, надо убедить ее, найти слова, поэт я или как?

А если дядюшка попросту продал ее дракону?! Сирота – существо бесправное, мне ли не знать. Хотя... нет, не похоже, и одета не так, и ведет себя иначе. Турнир этот, прихоть ее... Скорее, балуют. И на том спасибо.

А если все-таки это игра и она просто захотела романтики – что тоже возможно, при ее вкусах – то она ответит, что всё знает и всё в порядке. Наверное.

А дракон... дракону можно сказать, что передал, как приказали. Авось он все-таки не читает мысли. Ну а что девица не явилась, так кто их, девиц, знает.

Может, поверит.

Но я должен, все равно. Иначе как потом петь про благородство, рыцарство и прочие прекрасные вещи? Права на это у меня тогда не будет, вот что.

Погруженный в свои мысли и нравственные метания, трубадур чуть не пропустил начало турнира. Очнулся, только когда герольд затрубил в какую-то медную дудку – не хуже архангела Гавриила затрубил, право слово. Заставил себя встряхнуться, сосредоточиться, следить, кого вызывают, и приготовиться исполнять шедевр Великого Гения.

Разумеется, он знал немало песен Орландо Великолепного. Кто ж не знал? И исполнять приходилось не раз, когда попадалась публика почище. И о турнирах этих слышал, даже подумывал, но... неважно. Да, Орландо действительно был гениален. Трубадур это прекрасно понимал. Умом. Но... не его это было. Все эти хитровывернутые метафоры, парение в высших сферах или еще неведомо где... «В строке – ночей безлунных пантомима, строка – костер и плачет грустным дымом, зовет, но призраки проходят мимо... как там дальше... Я – лишь паяц, ловец колечек дыма. В строке ночей безлунных пантомима...» Мастерски; но – душа не очень-то лежала к такой поэзии.

Он спел с должной степенью возвышенности и вдохновенности; и был удостоен одобрительного взгляда серых глаз – серых, несомненно – и даже благосклонной полуулыбки. Хорошо. Возможно, будет несколько проще подойти. Попросить позволения поцеловать руку, например. И в это время... Или, может, написать записку и передать, пока за руку держать будет? А то ведь в момент «рукоцелования» много не скажешь, да и говорить придется шепотом, она может и не расслышать. Точно, так и надо сделать. Только продумать, что написать, чтобы убедительно вышло.

Второй тур. Трубадур ни минуты не колебался, что выбрать для благородного турнира. Была у него баллада, сочиненная несколько лет назад. О любви, печальная, как раз то, что надо. Этой балладой он гордился, но ни разу еще не исполнял. Это не для таверн, нет. Разве там оценят? Даже для слушателей поприличнее – как-то не решался. Слишком дорожил. Зато здесь...

Его очередь. Он глубоко вдохнул, на секунду прикрыл глаза...

Любовь через спелый вечер,

Любовь через старый ветер

Бредет в пустоту дороги.

Ей пыль обреченно лечит

Израненные ноги.

И ждут невозможной встречи

Граненые гор отроги,

От солнца седые степи,

Лесов зеленые цепи.

А в кронах звезды – как свечи...

Так. Надо что-то в стихах, у нас же дух Поэта. За гранью бытия твой зов услышал я... Нет, слишком просто, надо позаковыристее, строчки подлиннее. За гранью бытия, в каких-то там пределах... неведомых? божественных? заоблачных? нет, не то... есть же какое-то слово хитрое, крутится на языке... ну, авось потом вспомню... значит, в пределах... твой зов услышал я, тоскующая дева... Все равно не то. Твой зов, о, тонкочувственная дева, среди раскатов сил вселенских гнева... все семь небес пронзил... тарам-пам-пам... и вырвал у хозяев их уступки... Ладно, лиха беда начало.

Через полчаса несколько вычурных до оскомины четверостиший были готовы. Смысл их сводился к тому, что глас ея пронзил эти самые небеса, дух Орландо услышал и проникся, и было ему дозволено воплотиться вновь, хотя и в несколько ином облике, ибо Истинная Любовь... и все такое прочее. Приди-приди, я твой... буду ждать, одним словом.

Всё. И пускай господин дракон на ней хоть женится, хоть с кашей съест. Не вышел из тебя, братец, благородный спаситель. Когда в рожу плюют, благородство как-то улетучивается.

На душе все равно было погано. Но угрызений совести – нет, не было.

Очередной сбор. Финальная речь барона – коротенькая, про полагающуюся всем участникам награду. Символическую. Объявление победителя – разумеется, за лучшее исполнение шедевра, собственные сочинения не в счет. И речь мадемуазели – вдрызг пафосная, вся из заглавных букв. Понятно, про кого. Он почти не слушал – куда важнее было аккуратно, не привлекая особого внимания, просочиться в первый ряд. Это было непросто, но он справился. И вот она выходит из ложи, проходит мимо собравшихся, рассеянно кивает в ответ на комплименты... вот она уже близко... Он сделал шаг вперед и опустился перед нею на одно колено.

Брезгливо сморщенный носик, поднятая бровь.

Как к ней обратиться? Мадемуазель? Нет, надо иначе. Чем пафоснее, тем лучше.

- О прекрасная дева, позволь недостойному обратиться с дерзкой просьбой!

Бровь поднимается выше.

- Обращайся.

- Я хотел бы... Столь редко в наше время удается встретить истинного ценителя Высокого Искусства... Если бы было мне дозволено поцеловать руку деве столь же прекрасной, сколь мудрой, я был бы счастливейшим из смертных!

Прекрасная и мудрая разглядывала его, как говорящего таракана. В лучшем случае, говорящую крысу. Прогонит ведь... и как тогда? Но нет – дрогнули в усмешке капризно изогнутые губки, протянулась к нему надушенная ручка. Он склонился в поцелуе, взялся кончиками пальцев... сжал чуть сильнее, вложил спрятанную в кулаке записку в ее ладонь и шепнул – быстро, прежде чем она успела выдернуть руку: «От благородного рыцаря, велено передать». Спустя бесконечное мгновение пальцы ее сомкнулись на листике бумаги (не надушенном и без золотого обреза, но чем уж богаты). Тогда он отпустил ее руку, поклонился, поблагодарил прекраснейшую, великодушнейшую и так далее. Она еле заметно кивнула и пошла дальше. Можно вставать.

Позже, ночью, он ждал, притаившись за оградой баронского сада. И дождался – услышал издалека женский визг, сразу оборвавшийся, и увидел мелькнувший в небе крылатый силуэт явно с ношей в лапах.

Это крылья любви, хе-хе.

Вот и всё. Приятного аппетита, господин дракон.

Но отчего ж так погано-то...

Пару месяцев спустя всё в той же таверне, под хохот посетителей, трубадур пел свои новые песни. Репертуар его изрядно поменялся: излюбленной темой стали взаимоотношения драконов и принцесс, причем отнюдь не радужные. Вот и сейчас речь шла о драконе, которого помешанная на здоровом питании принцесса морила диетой:

Никаких барашков,

Никаких коров!

Ах, подумать страшно,

Сколько там жиров!

Ах, грозит вам язва,

Печени цирроз,

Ранние маразмы, ранние маразмы

И остеохондроз!

Поэтому:

На завтрак морковка,

На ужин капуста,

Зеленый салат на обед –

Ужасно полезно,

Хотя и невкусно,

Здоровье на пять тысяч лет!

Здоровые почки,

Железные нервы...

Трубадур осекся, почувствовав чужой тяжелый взгляд. Поднял глаза. Прижал рукой струны, сжал гриф лютни так, что заболели пальцы.

Перед ним стоял дракон. Тот самый.

«Зачем я ему? Чего он опять хочет? Да мало ли что может хотеть дракон... Не надо было связываться. Не надо было вообще к нему подходить. Да что уж... Но что теперь делать-то?»

Больше всего хотелось втянуть голову в плечи, съежиться, сделаться маленьким-маленьким и шмыгнуть в мышиную норку. Но вместо этого трубадур выпрямился и, ужаснувшись собственной наглости, спросил:

- Что, ваша милость, опять проголодались?

Драконьи глаза вспыхнули.

- Но уж не обессудьте, вторую девицу ловить не пойду, – добавил трубадур. Неожиданный кураж – откуда и взялся – кипел в крови, нес его, как девятый вал. – А сам я тощий, толку с меня мало. И невкусный, наверное.

Ну не сожрет же его дракон, в самом деле... прямо здесь.

Драконий взгляд давил, как каменная глыба.

Трубадур закусил губу, стиснул лютню еще сильнее, хотя, казалось бы, больше уж некуда, но глаз не отвел. Дракон смотрел на него, казалось, целую вечность. Потом выдохнул: «Дурак,» – и отвернулся.

Но не ушел. Постоял немного, отодвинул стул и уселся напротив. И опять уставился в упор.

Да что ж ему надо-то?!

- Как ты узнал? – обронил дракон наконец.

От неожиданности трубадур закашлялся.

- Ч-что узнал, ваша милость?

- Откуда ты узнал, кто я такой?

- Так ведь... – трубадур совсем растерялся, – так ведь вы ж и не скрывали.

- Что?! Чего я не скрывал? – теперь растерялся, кажется, и дракон.

- Но... вы ж сразу показали, что вы дракон, вся таверна видела. И потом, когда мне рассказывали...

- Дурак, - повторил дракон. То ли со злостью, то ли с облегчением. – Ты написал в своей записке, что я и есть Орландо, – и, перегнувшись через стол, свистящим шепотом: – Откуда. Ты. Знаешь?!

Трубадур уставился на собеседника, как на привидение. Все слова вылетели из головы. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Занемели пальцы, так и сжимавшие лютню. Тренькнула струна, и этот звук словно разбудил лютниста.

- Я не... – выдавил он. – Ну да, я ей написал как бы от имени Орландо. Надо же было ее как-то выманить.

Дракон моргнул.

- Погоди, так ты не... ты хочешь сказать, что просто случайно угадал? Так, что ли?

- Да что я угадал-то?! Вы ж сами говорили: сочинить про дух Орландо и всякое такое. Вот я и... как было велено.

- Велено? – дракон нахмурил лоб, словно припоминая, провел рукой по лицу. Тяжело облокотился о стол. – Велено... Черт. И то правда, говорил. А я-то подумал было... Впрочем, какая разница?

И замолчал. Он явно хотел сказать что-то важное, но никак не мог решиться. Трубадур тоже молчал. Желание немедленно сбежать боролось с не менее горячим желанием узнать очередной драконий секрет (и надеяться, что любопытство не выйдет боком – опять). В голове вертелась одна-единственная мысль, самая дурацкая из всех: «Так сожрал он баронскую племянницу или все-таки нет?»

- Так сожрал он ее или нет? – хрипло спросил дракон, и трубадур подпрыгнул на стуле.

- К-кх-кто... кого? – выдавил он сквозь кашель.

- В твоей песенке. Дракон девицу. Сожрал? – дракон смотрел в упор и ухмылялся. Вот же... ящерица.

- Сожрал, конечно, – буркнул трубадур. – Кто ж такое выдержит.

Дракон кивнул, словно очень ждал ответа на этот важный вопрос, и хлопнул ладонью по столу.

- Так я и думал. Но я к тебе не за этим... сам понимаешь. И... да, я помню, вторую девицу ты ловить не согласен, – он криво усмехнулся. – И незачем. Скажи лучше вот что... – и опять замолчал, но ненадолго. – Ты ведь умеешь сочинять в разных стилях? Я видел ту твою записку. Удачная стилизация.

Трубадур судорожно кивнул.

- Хорошо. А ты можешь сочинить что-то экспромтом? Чтобы заказать тему и сразу услышать результат?

- Н-ну... вообще-то... иногда получается. Но не всегда. Лучше, когда есть время подумать. А какая тема?

- Тема? О любви, конечно, – дракон скрестил руки на груди. – О чем еще?

- А, ну да. В стиле Орландо, небось? – трубадур невольно поморщился.

- Неужели не нравится поэзия гения? – прищурился дракон. Вот еще ценитель на его голову...

- Нет, не в том смысле... он гений, спору нет. Просто... – трубадур вздохнул. – Просто... у него стихи, как... броши, колье там... и как оно еще называется. Рубиновые розы, бриллиантовые нарциссы...

- Вот как? А ты, значит, любишь живые цветы? Так?

Трубадур пожал плечами. Ну, да, мы люди простые.

- Ладно. Живые так живые. Значит, о любви, в стиле Орландо... но с живыми цветами. Иначе будет без души, а это не годится. Сумеешь?

- П-попробую...

Трубадур склонился над лютней, перебирая струны, словно они подсказывали ему слова. И взял аккорд.

Ночь бьется в небе сумасшедшей птицей.

Луна застыла без огня в глазницах.

Задумал муравей в звезду влюбиться,

А сухостой с огнем хотел родниться…

Прорасти же цветком ты сквозь пряную ночь,

Чтоб пустыню свою я сумел превозмочь,

Чтоб душа не устала по засухам тело волочь,

Чтоб терновник со смехом довольным не гнал меня прочь...

Дракон слушал, подперев рукой щеку. Выражение лица его было... странным. Нравится? Нет? Почему-то певцу было все равно. Слова рождались, странные иногда даже для него самого, но единственно верные. Это он знал точно, а остальное – так ли важно?

Когда песня закончилась, дракон молчал довольно долго. Несколько раз, казалось, собирался что-то сказать, но как будто не мог подобрать слова. Наконец кивнул – то ли трубадуру, то ли сам себе:

- Годится. Теперь я могу объяснить, что от тебя требуется.

Трубадур напрягся. Что-то ему подсказывало, что задание опять будет с подвохом. И что он все равно согласится.

- Так вот. Видишь ли, поскольку ты представил меня красавице как возрожденного Орландо, она, естественно, ждет от своего кумира новых шедевров. То есть от меня. Поэтому...

- Позвольте, ваша милость, но вы же только что сказали...

- Что я сказал? – в голосе дракона послышались рычащие нотки, но трубадур продолжил:

- Вы спросили, откуда я узнал, что вы и есть Орландо. Значит...

- Ничего не значит! – рычание сделалось явственнее. Показалось даже, что на скулах дракона проступила чешуя. Трубадур прижал к себе лютню и прикрыл ее полой новой куртки, купленной за прошлый драконий гонорар.

- Ничего. Это. Не значит, – повторил дракон уже спокойнее. – Забудь. Твое дело – делать то, что я скажу, остальное тебя не касается. Понятно? Отлично. Итак. Мне нужны песни, баллады, сонеты и прочее о любви – в том же стиле «Орландо, но с живыми цветами». Регулярно. Чем больше, тем лучше. Об оплате не беспокойся.

- Я не... Но, ваша милость, как я буду их вам передавать?

- Хм. Думаю, удобнее всего будет, если ты переселишься ко мне в замок. Не искать же мне тебя по тавернам каждый раз.

- В замок? Как – в замок?

- Что тебя смущает? Ты будешь числиться, скажем, моим секретарем – почерк у тебя неплохой, судя по записке, и грамотность в порядке. Или библиотекарем. Поэтому никого не будет смущать, что ты что-то строчишь. Вивиан тебя в лицо не запомнила, будь уверен, если тебя это беспокоит. В любом случае, ее не интересуют «низшие» – кто они и что они.

- Это я уже понял...

(Значит, ее зовут Вивиан. Ах, да, там на турнире... Да мне-то какая разница?)

- Гм. Ну вот, собственно, и все твои обязанности: сочинить, отдать мне текст и напеть мелодию. Исполнять буду уже я, благо играть на лютне умею и слух у меня есть. Ну как, согласен?

Трубадур вздохнул. Вот, кажется, и долгожданный знатный покровитель. С такими покровителями... Вечно у него всё не как у людей.

- Согласен...

Замок был как замок – насколько бродячий поэт мог судить о замках. Большой, богатый. Куча слуг (они-то знали или нет?) Всё, как можно было бы ожидать в любом замке. Огромная, роскошная библиотека, полностью предоставленная в его распоряжение. Уже хорошо.

Ночами он писал. Ночью слова шли лучше. Песни рождались до странности легко – о любви и о разном прочем возвышенном. Хотя и стиль был не очень привычный, и результат порой удивлял его самого. «Я устало стихи претворю в звездный свет», надо же... По утрам он встречался со своим работодателем в библиотеке, показывал новые песни. Дракон слушал, читал тексты, кивал – и уходил. Поначалу иногда вносил поправки, позже слушал молча. Вечером трубадур иногда слышал, как тот поет его песни «Прекрасной Даме». Слушать собственные творения со стороны было странно. Порой он ловил себя на мысли: а ведь хорошо вышло, ай да я!

А иногда бывало обидно, что никто больше этих песен, видимо, не услышит, а если и услышит, то не узнает автора.

Однако главный вопрос был в том, как долго это всё продлится.

И чем закончится.

Девица, похоже, обитала здесь исключительно в статусе гостьи, и предполагалось ли менять этот статус, было непонятно. Впрочем, это как раз интересовало трубадура постольку-поскольку. Гораздо больше беспокоило собственное будущее: он что, так и будет тут сидеть до старости? Или в один прекрасный день дракону надоест, и тогда... что тогда – в полном тумане. Возможно, «библиотекарь» просто получит расчет и уйдет. Или... или как?

Тем более, что дракон день ото дня все больше мрачнел. Стихи не нравились? Ну так сказал бы, что не так. А может, причина была совсем другая и поэзии не касалась.

Трубадур сидел в библиотеке, обдумывая новый сонет. Вдохновение куда-то сбежало. Лил дождь, и было темно, несмотря на полдень по часам. Настроение – соответственное. Слова не шли. Впрочем, до завтрашнего утра еще уйма времени.

Он встал из-за стола, взял лютню, тронул струны. Начал вполголоса ту самую балладу. Просто захотелось ее спеть. Для себя. Никому он ее больше не покажет. Хотя и жаль.

Любовь во времен расщепе

Была забыта, как в склепе.

Глаза защитив от слепи,

Бежит от людской обиды,

От вечной гордынь корриды,

Спешит, невзрачная с виду,

В потрепанном платье старом,

Истратив в пути все чары...

Хлопнула дверь. Трубадур вскочил. На пороге стоял дракон.

Первым в голове мелькнуло: «Опять песню испортили!»

Потом сообразил, что хозяин замка никогда раньше не вваливался к нему вот так. Что-то случилось?

Дракон стоял, прислонясь к дверному косяку, сверлил трубадура глазами, и вид у него был...

- Чьи слова? – выдохнул дракон, и тут только до трубадура дошло: да он же пьян! Вот не хватало... что ж случилось-то?

- М-мои, – пробормотал он. И спрятал лютню за спину. – А... что? Вам не показывал, потому что я ее на турнире пел.

Подумал и зачем-то добавил:

- Правда, она не слушала, но мало ли.

- Не слушала? – дракон поднял бровь. – Почему?

Трубадур пожал плечами:

- А зачем? Это же не Орландо Великолепный, а неизвестно кто.

- Вот как... – дракон все еще рассматривал его в упор. – А тебе, небось, обидно.

Трубадур снова пожал плечами. Какое дракону дело?

Тот наконец отлепился от стены. Прошел в комнату, плюхнулся на стул. Точно, пьян. Что ж ему нужно?

- Что смотришь? – хмыкнул дракон. (Это я смотрю? Это он на меня пялится!) – Не понимаешь? Само собой. Я и сам не очень... Влип, как... а теперь не знаю, как выкрутиться. Прекрасный сюжет даже не для баллады – для поэмы. Или трагедии. Нет, трагедий нам не надо, ну их... Все поэмы и баллады хороши, когда их читаешь. Или слушаешь. А вот быть персонажем – дело иное. Ты вот слушаешь и думаешь: что это он тут плетет и с чего вообще разговорился. Но, видишь ли, мне, кроме тебя, поговорить об этом не с кем, а...

Трубадур осторожно сел, примостив лютню рядом. Как бы то ни было, непосредственная опасность ему, кажется, не угрожала. Дракону захотелось пооткровенничать – ну пускай.

- Ты тогда написал ей, что я Орландо. Да, я помню, помню, что сам сболтнул насчет духа. Но я-то несколько другое имел в виду, а то, что ты... Ты хоть понимаешь, что всё угадал? Не знаю, как тебе это удалось. Мистика и есть. Впрочем, в моем-то положении...

- Что угадал? Мы ведь уже...

Дракон резко выдохнул, словно перед прыжком в пропасть.

- Я действительно Орландо. Хочешь – верь, хочешь – нет. И... не спрашивай, как и почему, сам не знаю. Меня – мой дух, ну да... странно звучит... – действительно притягивала ее, скажем так, страсть. Зов. Назови, как хочешь. Все семь небес пронзил, как ты выразился. И какой-то высшей силе пришло на ум на этот зов ответить и даровать мне новое воплощение.

- Драконом?!

- Драконом. Чем-то ей, высшей силе, приглянулся этот вариант. Насколько я понял, особенности драконьего сознания таковы, что они могут... как бы сказать... вмещать несколько личностей. Человеку это представить сложно. При подселении духа в человеческое тело изначальная душа подавляется или вообще уничтожается, а тут...

- То есть вы... я думал, вы снова родились драконом?

- А, так всё остальное тебя не удивляет?

- Ну...

- Нет, я не родился драконом, а «подселился» к дракону. Я – и он, и... и я. Иногда больше дракон, иногда больше Орландо. Мы вполне уживаемся и друг другу не мешаем.

- Но это же хорошо? И в чем же тогда проблема?

- В женщине, само собой. В «тонкочувственной деве», которая и заварила эту кашу. В Вивиан. Я ведь продолжал ее чувствовать каким-то странным образом. И подумал, грешным делом: может, это и есть та самая Истинная Любовь, про которую столько поют и которую никто никогда, кажется, не встречал? Шутка ли – вернуть с того света! Нельзя же упускать такой шанс. Честное слово, я даже почти влюбился – заочно.

- И решили ее похитить? Но разве не лучше было бы...

- Просто посвататься? Именно с этого я и начал. Но увы. Во-первых, барон терпеть не может драконов. При этом он умен и наблюдателен, так что мою сущность заметил сразу. Естественно, отказал наотрез. Хорошо еще, что просто выгнал.

- А во-вторых?

- Что?

- Вы сказали: во-первых. Значит, было и во-вторых.

- А. Мадемуазель сморщила носик. Какой-такой жених? Я же не Орландо, – дракон невесело рассмеялся. – Какая ирония, да? Но отступать я не собирался. Тут еще такое дело... Драконы – одиночки по сути своей. А я не совсем дракон. Но для людей я – тоже уже чужой. Ни там, ни тут. Понимаешь?

Трубадур кивнул.

- Вот и подумал, что она-то примет меня любым. Меня – примет. Если такая любовь. Еще и романтичнее будет. И даже поначалу казалось, что всё получилось.

Дракон вздохнул и задумался.

Трубадур тоже задумался. Потер нос, поднял голову:

- Погодите, но тогда – если вы действительно Орландо – зачем вам я?

Дракон скривился, словно лимон проглотил.

- Вот тут-то и зарыта собака. То ли у той высшей силы такое чувство юмора, то ли она об этом просто не подумала. Драконы не способны к поэзии. Вообще к творчеству. Такая странная особенность. Для них это терра инкогнита. И я... я помню, как это бывает, но не в состоянии сложить и пару строк! Ты понимаешь, как это? Это как... – он взмахнул руками, словно ловя подходящее сравнение, – как если бы птицу превратили в лягушку, но оставили воспоминание о полете!

Трубадур поежился, представив. Действительно, кошмар. Как кусок души выдрали. Как с этим жить-то?

- Ты понимаешь... – вздохнул дракон. – Но мало этого: Вивиан, получив сбывшуюся мечту, жаждала новых песен, разумеется. А где их взять? Поначалу я пел то, что когда-то, в прошлой жизни, забраковал – благо память у меня хорошая. Втайне надеялся, что хоть что-нибудь начнет получаться, не вдохновение придет, так ремесло вспомнится. Но нет. Глухо. И тут услышал в таверне, как ты поешь. Главное, не хожу я по дешевым кабакам, а тут вдруг... Просто дождь пошел. И тут-то мне и пришла в голову идея.

- Но она же сработала? Идея ваша?

Еще один вздох.

- Сработала... Только... Как бы объяснить. Дело даже не в том, что я, получается, жулик и обманщик. Знал, на что шел. Хотя и неприятно. Но главное – я понял, что на самом деле Вивиан любит не меня, а Орландо.

- Но...

- Помолчи. Я хочу сказать – она любит идеальный образ Великого Поэта, свой кумир, свою мечту, если хочешь. Но существо из плоти и крови с идеалом плохо сочетается.

Трубадур кивнул. Понятно. Принцессы не какают. Как и великие поэты.

- Не первой молодости тип, не блещущий красотой и манерами, ей не слишком интересен, – продолжил дракон. – Этого типа она терпит, поскольку где-то в нем прячется, как бы это сказать, нечто высокодуховное, сочиняющее прекрасные баллады. И всё. Если вдруг она узнает, что ее кумир, хотя и вернулся, это вот «высокодуховное» потерял и кормит ее чужими творениями... – он ухмыльнулся: – Слушай, а если взять и сказать ей правду? Предложить выбрать: Орландо не-поэт – или поэт, но не Орландо? Но автор тех песен, которыми она так восхищалась в последние месяцы? А? Может, она в тебя еще и влюбится? Ты молод, на рожу ничего, а безродный, но талантливый – это так романтично... Согласись, потрясающий сюжет! Что скажешь?

Трубадур в ужасе замотал головой:

- Нет! То есть сюжет-то да, но говорить ей... Меня она тогда точно убьет.

- Тоже не хочешь быть персонажем? А разве любой трубадур не мечтает о любви прекрасной и благородной дамы?

- Ваша милость... Трубадур на благородную даму, на самом-то деле, может только издали смотреть. Воспевать и восхищаться. Задумал муравей в звезду влюбиться, ага. А так – зачем ей бродяга, ни денег, ни знатности, ни манер, и даже не великий?

- Ну а если она узнает, кто автор стихов? У тебя ведь талант, это я тебе говорю. Эта твоя баллада... я и сам не мог бы лучше написать.

Трубадур почувствовал, как вспыхнули уши. Такая похвала дорого стоит. Но только все равно...

- Боюсь, если она узнает правду, то скажет, что все эти песни посредственны и что она из вежливости притворялась. Или еще что-нибудь. Потому что никто, кроме Великого, писать не способен. Но это уже после того, как меня убьет. Да и... допустим, согласилась бы она. Что делать бедному певцу с баронской племянницей? Если не в балладе. Да у нее одна заколка стоит больше, чем я за месяц заработаю.

В коридоре что-то загремело, зазвенело, посыпалось. Хлопнула дверь, и еще одна.

- Похоже, вопрос, надо ли признаваться Вивиан, уже не стоит, – задумчиво произнес дракон.

Трубадур пожал плечами. Кажется, он начал привыкать к этому жесту. Но что тут скажешь? Вряд ли мадемуазель специально подслушивала под дверью. Наверное, искала своего Орландо, чтобы спел ей чего. Ну и... нашла.

- Мне сбегать через окно прямо сейчас? – все же спросил он.

- Даже не думай. Вот именно теперь с нею необходимо поговорить и расставить точки над всеми буквами. После того, как она успокоится, само собой.

Трубадур поежился.

- Ну так поговорите, а я-то тут при чем?

- Ты-то как раз при всем. Словом, я тебя позову... когда можно будет.

- Я пока вещи соберу.

Дракон как будто хотел что-то сказать, но промолчал. Дернул уголком рта, встал и вышел.

Хлопнув дверью.

Трубадур тоже поднялся, подобрал лютню и пошел в свою комнату. Сочинить сегодня он вряд ли что сумеет, да и «контракт», скорее всего, закончен. Вещи все-таки надо собрать, благо их немного.

Вечером за ним пришел слуга. Господин велел явиться в малую гостиную.

Мадемуазель сидела в кресле у камина. Выглядела спокойной. Разве что поза напряженная, спина слишком прямая. Дракон стоял у стены, скрестив руки на груди. Мрачный, но вроде огнем пыхать не собирался.

Трубадуру сесть не предложили. И верно, кто он такой. Похоже, тут будет, скорее, допрос, а не объяснение.

Он переводил взгляд с дракона на даму. Оба молчали. Тогда он начал рассматривать вычурный герб над камином. Захотят что-то сказать – скажут. Кто начал это всё, тот пусть и разбирается.

Однако первой заговорила, как ни странно, мадемуазель:

- Это правда?

Он молчал. Плечами пожимать надоело. И о чем она спрашивает, что именно – правда?

- Те стихи, что я слушала в последние месяцы, действительно твои?

Он кивнул.

- Вот как... Я хотела бы послушать балладу, о которой шла речь в вашем разговоре. В библиотеке.

- Вы ее уже слышали.

- Когда? А... постой... ведь это ты передал мне записку?

Еще кивок.

- Ты пел ее на турнире.

Не вопрос – утверждение. Неужели смутилась? Да нет, показалось: не будет такая смущаться из-за какого-то безродного. Хотя очень похоже было.

- Спой. Я обещаю слушать внимательно.

И правда, смущена. Боже правый.

Вот только петь не хотелось. Не хотелось, и всё тут. Не ей. Не сейчас.

- Я... я лютню не взял.

- Возьми мою, – дракон поднял инструмент, лежавший на столике у стены, и протянул ему. Теперь не отвертеться. – Пой. Мы слушаем.

Трубадур вздохнул и принял лютню. Еще и играть на чужом... но делать нечего. Погладил корпус, тронул струны, прислушался. Что, красавица, договоримся?

Когда он закончил, мадемуазель долго сидела молча.

- Ну что ж, – сказала она наконец, не поднимая глаз. – Это мне урок. Я виновата перед тобой, признаю, – и все-таки взглянула на него. Удивленно. Холодно. – Если пожелаешь петь при дворе моего дяди...

- Благодарю вас, ваша светлость, – перебил он, – но нет. Не пожелаю.

Перебивать не положено, и как титуловать всех этих баронов, бог их знает. Да и не всё ли равно.

- Что ж. Не стану настаивать. Что же касается вас... Орландо... Я обдумала то, что вы говорили мне сейчас, и то, что услышала ранее. Как ни печально признавать, вы правы. И это мне еще один урок. Горький урок. Однако – по размышлении я решила, что при сложившихся обстоятельствах мое пребывание здесь лишено смысла. Надеюсь, вы меня извините. Я была наивна и глупа.

Дракон поклонился.

- Признание ошибок есть уже признак ума, – сказал он глухо. Похоже, рассчитывал на другое? – Задерживать же вас против вашей воли я не вправе. Однако как вы собираетесь объяснить дядюшке ваше возвращение?

- Зная моего дядю, я, право, удивлена, что здесь до сих пор не появился какой-нибудь рыцарь, чтобы освободить несчастную пленницу, – невеселая усмешка. – Я уж придумала, как объяснить ему, что дракон уже повержен и... Неважно. Однако в сложившихся обстоятельствах...

- Вы предлагаете позволить этому освободителю меня убить? – осведомился дракон. – Как-то не хочется, уж извините.

- О нет, что вы. Я предлагаю его опередить. Вы предоставите мне карету и сопровождение и отошлете домой. Вернувшись, я расскажу, что усыпила бдительность дракона, притворившись, что испытываю к нему симпатию, и...

- И вонзили ему спящему в сердце клинок, аки Юдифь Олоферну. Браво. Вам бы самой баллады сочинять. Не смотрите на меня так: вполне приемлемый план. Я вам даже подарю клинок со следами своей крови в качестве доказательства. Любой маг подтвердит, что кровь драконья. Если нужна помощь в сочинении деталей подвига, мы оба к вашим услугам. И, разумеется, я предоставлю все необходимое для отъезда по вашему первому требованию. Если, конечно, вы уверены... Вы ведь понимаете, что по возвращении у вас могут быть проблемы? Ваш дядя...

- Со своими проблемами я способна разобраться самостоятельно, – гордо задранный подбородок.

- Раз за вас. Хотя не вполне разделяю вашу уверенность. Могу заверить, что если по какой-то причине вам понадобится моя помощь...

- Благодарю, но я не собираюсь обращаться к вам за помощью. Как бы дело ни обернулось. Соблаговолите подготовить для меня экипаж, это единственное, чем вы можете мне помочь.

- Что ж... я отдам распоряжения. Приношу извинения за причиненные... неудобства.

Она кивнула и встала.

- В таком случае, прошу позволения удалиться в свои покои. Мы ведь закончили разговор?

- Закончили. Не смею более вас задерживать.

Мадемуазель вышла. Дракон опустился в кресло. Вид у него был усталый.

Трубадур остался стоять.

Вот вам и потрясающий сюжет. Поэма, трагедия... где уж тут. Фарс какой-то.

Хотя от мадемуазели он такого не ожидал.

- Не вышло у нас с тобой поэмы, а? – словно отвечая его мыслям, произнес дракон. – По всем канонам, дева должна выбрать кого-то из двоих: либо прежнего кумира, пусть и лишенного дара, либо стихотворца. В любом случае, обязана быть любовь, как иначе? А тут и оба героя не очень-то стремились покорить ее сердце... особенно один; и героиня обоих, как теперь говорят, «отшила».. И всё.

- И всё, – повторил трубадур. – Так я пойду?

- Куда?

- Ну как... – трубадур несколько растерялся. – Теперь-то я вам точно не нужен. Что мне тут делать?

- А что тебе делать там? Почему бы не остаться? Я могу помочь тебе завоевать известность. Стать знаменитым. Вторым Орландо, черт возьми! Нет, первым – Адрианом Великолепным! Неужели петь по тавернам за миску похлебки и сгинуть в неизвестности – лучше?

- Нет, но... – трубадур замялся. Слишком уж это было неожиданно. – Вам-то это зачем, ваша милость? Или... – щеки вспыхнули от догадки: – Если вы... ну... если... так я не по этой части, совсем, так что...

Дракон вытаращился на него. Расхохотался:

- Дурак ты, братец. «По этой части» ты мне не нужен, нет. (Трубадур украдкой облегченно выдохнул). «По этой части» я себе всегда бабу найду. Или мужика, если придет такая блажь, я без предрассудков. По этой части. Что же до тебя... – он резко посерьезнел, – я тебе скажу, в чем причина. Во-первых – когда-то давно один дворянин вот так же случайно оказался в придорожном трактире. Сломанная карета, дождь... Какой-то парень развлекал там публику песнями, а дворянин был любителем поэзии, песни ему понравились, и он взял певца под крылышко. Дал образование, вывел в свет, придумал псевдоним... Таинственный Орландо, о котором ничего не известно, только слухи ходят, что издалека и, конечно же, знатного рода, – это совсем не то, что бродяга Рейнье. Так что я, можно сказать, возвращаю долг. Ну а во-вторых... – он встал, подошел к темному окну, прижался лбом к стеклу, словно пытаясь рассмотреть что-то в темноте. – Во-вторых... я ведь уже говорил, что быть драконом-одиночкой у меня плохо получается. И главное – даже если общаться с соседями, мне с ними почти не о чем говорить. Меня мало интересуют охоты, дуэли, чьи-то амурные похождения, придворные интриги – всё то, чем прилично интересоваться дворянину. Моей жизнью всегда была поэзия... Еще мне интересна философия, история... науки... всякая такая ерунда. Просто хочется поговорить, и чтобы не смотрели, как на помешанного.

- Я в философии и истории не очень, – только и мог сказать трубадур, меньше всего ожидавший такого поворота.

- Вся моя библиотека к твоим услугам, – дракон резко обернулся, шагнул ближе. – Послушай, я тебя, конечно, не держу. Но – с тобой я смогу говорить о самом для меня важном. С тобой, как ни с кем другим. Ты поймешь. И потом... Про драконов и поэзию я тоже говорил. Но кажется мне, что твои стихи что-то во мне... сдвинули. Что-то изменили. Пока мы тут беседовали, ко мне пришли, иначе и не скажу, несколько стихотворных строчек. Вот послушай:

Я – голос, заблудившийся в пустыне.

Я – песня, что ветрами не допета.

В песках я позабыл о благостыне

Внезапно прозвучавшего ответа.

Вокруг меня сгущается молчанье.

Его не разорву я криком в клочья.

А слово поддается измельчанью.

Сквозь слепоту увидеть бы воочью

Хоть силуэт того, к кому взываю.

Надеждой кормится воображенье.

Шепчу: кричи со мной, душа живая!

И не хочу признать я пораженья.

Гм. Вот. Не бог весть что, но и это для меня сейчас – чудо... Знаешь, один безумный ученый недавно предположил, что птицы когда-то были ящерицами, но постепенно изменились. Лапы их превратились в крылья, а чешуя – в перья. Бред, но забавно. Может, и я когда-нибудь взлечу?

- Не на драконьих крыльях, а на птичьих?

- Я же говорил, что ты понимаешь! Ну так как?

- Ну... – трубадур почесал затылок. Все это было довольно странно, но... очень заманчиво. А, где наша не пропадала! – Х-хорошо. Ваша милость.

- Слава богу. Только давай тогда без «ваших милостей». Зови меня Орландо. Или Рейнье, если хочешь.

Они сидели у камина, смотрели в огонь. Молчали.

- И все-таки странно, что барон не озаботился спасением племянницы, – задумчиво проговорил трубадур. – Мне показалось, он в ней души не чает.

- В ней – или в ее наследстве? – возразил дракон (или Орландо? Нет, похоже, все-таки дракон... хм, а как зовут дракона?). – Наследство-то богатое. У меня и раньше были сомнения: почему у такой завидной невесты нет целой очереди женихов. Я-то думал, что она просто всем отказывает по известной причине. Но не может ли быть так, что в ее замужестве не заинтересован сам дядюшка? И не столько балует племянницу, сколько поощряет ее... манию – с тем, чтобы она гарантированно не желала выходить замуж. И не интересовалась собственным состоянием. В этом случае ее исчезновение ему только на руку: объявить погибшей, а земли и прочее прибрать себе.

Трубадур поднял глаза, некоторое время смотрел на дракона молча.

- Вы его совсем уж злодеем нарисовали. Мало ли какие могли быть причины. Скажите еще, что он ее в лесу закопает и скажет, что дракон съел.

- Это вряд ли. И, возможно, я просто старый циник, а барон вполне порядочный человек. Но, видишь ли, друг мой Адриан, имущественные вопросы сильно портят людей. Чем больше имущество, тем сильнее портят. Впрочем, можно ведь и не столь радикально. Законопатить в монастырь, в связи с сомнениями в ее нравственности и... прочем. Несколько месяцев в обществе сомнительного дракона!

Адриан-трубадур задумался. Когда-то он, грешным делом, пожелал мадемуазели всякого, но...

- А если она прибежит в слезах и взмолится о помощи? Вы же обещали помочь, если понадобится.

- Обещал. И если понадобится – сделаю, что смогу. Но она не прибежит. Гордость не позволит. Лучше действительно в монастырь уйдет.

- Это она горда, пока ей ничто не угрожает, – хмыкнул Адриан. – Тем более, что у нее вообще слом мировоззрения.

- У меня тоже «слом мировоззрения», – мрачно сообщил Орландо (это Орландо, несомненно. Не так уж сложно их различать). – И что? Впрочем, уверяю тебя, замуж за меня она не захочет в любом случае. Я все-таки неплохо разбираюсь в людях. А дальше... будем решать проблему, когда и если она появится.

Он вздохнул, поднялся, подошел к буфету. Вернулся с бутылкой темного стекла и двумя бокалами.

- Ну что? – протянул бокал Адриану. – За прекрасных дам?

Трубадур взял бокал, отсалютовал им дракону, усмехнулся:

- За них. И за высокую поэзию.