Туда, где завтра...

Туда, где завтра…—

Туда, где завтра всё решится,

Несут меня дороги снов.

Три силы в путь со мной стремятся —

Судьба, Надежда и Любовь.

Лихая тройка вдаль стремится,

Срывая пыль былых оков.

Лечу я в "завтра", словно птица, туда, где ответ готов…

Глава 1. “У Галины”

Вокзалы 90-х, в России пахли странно: смесь бензина, дешёвого табака, кислого пива, смрада мусорных урн— какой в свою очередь смешивался с запахом креозота идущий от деревянных шпал и только что испечённых пирожков торгующих на перроне бабушек. Утром на улицах — женщины и мужчины с огромными клетчатыми сумками, “челноки”, возвращавшиеся из Польши или Турции, в обнимку с тюками, полными курток, китайских кроссовок и мелких игрушек. На углу стоял крепкого телосложения в кожаной куртке мужчина с пластиковым чемоданчиком, в котором пересчитывал купюры — теперь это называлось “меняла”. Рядом тёрлись две тётки неопределённого возраста держа в руках внушительную пачку денег из рублей, долларов и немецких марок—предлагая всем проходящим мимо людям “выгодный обмен любой валюты”. Милиция прохаживалась неподалёку, делая вид, что не замечает их и создавая видимость, что у них всё под контролем, но контроль был иллюзорный — каждый в это время жил и выживал, как умел.

Ларьки( в простонародье “комки”, “ночники” или “палатки”)росли вдоль улиц, как грибы после дождя: стеклянные, железные, деревянные. В одном — жвачки и сигареты, в другом — поддельные кассеты с западной музыкой, в третьем — батарейки и носки с одновременной продажей хлеба, шоколадок, сладкой газированной воды и водкой самых разнообразных брендов. Люди толкались, торговались, смеялись, ругались. Всё было шумно, ярко, неустойчиво, будто страна одновременно пыталась шагнуть в будущее и при этом боялась оторвать ноги от прошлого.

Виктор сидел в вагоне у окна наблюдая за этой суматохой на полустанках. Когда поезд трогался дальше, за стеклом мелькали знакомые картины: серые деревни с перекошенными, почерневшими от времени заборами, редкие тракторы, бросившие работу прямо в поле, и коровы, медленно пасущиеся на лугах, не переставая жевать свою травяную жвачку, равнодушно смотрящие в его сторону. Поезд шёл на юг, к областному центру, где у него было дело. Какое именно — никому в вагоне знать не стоило.

Ему было около сорока. Широкие плечи, лицо с резкими чертами, глаза — серые, уставшие. Он когда-то служил в армии, ушёл в запас из-за сокращения штатов, потом работал где придётся. В девяностые такие, как он, часто оказывались в “серой зоне”: перевозки, охрана, “поручения”. Деньги нужны и выбирать не приходилось. Он не любил рассказывать, чем занимается, и сам себе иногда врал, что всё это временно.

В купе было душно, вагон-ресторан не работал, а у проводницы не было даже чаю, только кипяток, и Виктор подумал, что неплохо бы выйти на ближайшей станции, купить что-нибудь поесть. В животе урчало. В дорогу он ничего не взял — привык обходиться малым.

Следующая станция носившее название “Беляево” встретила его знакомым хаосом: облупленные стены вокзала, скамейки, на которых дремали пассажиры, бабки с ведёрками семечек и мальчишки, пытающиеся продать втридорога импортные сигареты пассажирам поезда. В воздухе пахло котлетами, пережаренным маслом и чем-то кислым, от чего желудок сжался ещё сильнее.

— Мамаша, сколько стоять будем?— Спросил он у пышногрудой, ярко накрашенной проводницы непонятного возраста, когда вышел на перрон.

— Какая я тебе мамаша, сынок?— Огрызнулась она, сердито прижимая к себе жёлтый сигнальный флажок.— Минут 15, если стоянку не сократят.

Он беззлобно усмехнулся, закурил сигарету “Camel” и направился к обшарпанному заведению привокзального кафетерия с гордым названием “У Галины”. Толкнул скрипучую дверь и вошёл внутрь. В нос ударил запах кофе, прогорклого масла, кислой капусты и жареной выпечки. В небольшом зале стояли в ряд стоячие, высокие столики на каких были даже пластиковые стаканчики с салфетками.

Обслуживала всех за деревянной стойкой женщина. Её белый халат был выстиран до прозрачности, волосы убраны под косынку, в движениях чувствовалась усталость и какая-то сдержанная строгость. На вид ей было лет тридцать с небольшим, взгляд её зелёных глаз был прямым, чуть насмешливым — таким, каким иногда смотрят учительницы на слишком шумного ученика.

Виктор встал в очередь, нетерпеливо поглядывая на свои часы, нервничая, что если не успеет ничего купить, придётся голодным ехать до следующей станции. Очередь двигалась медленно, перед ним стоял уже немолодой узбек с изрезанным морщинами лицом, в расшитой белыми узорами чёрной тюбетейке из под которой выглядывали седые волосы, одет он был в длинный, национальный полосатый халат от которого шёл не очень приятный запах. Долго пытался объясниться с девушкой-продавцом на ломаном русском языке пока она не сообразила, что он хочет купить курицу-гриль, бутылку воды и четыре пирога с капустой.

— Мне две котлеты в тесте и “американо с молоком”.— Выпалил Виктор, как только узбек рассчитался и отошёл от стойки.

Она окинула его равнодушным взглядом, машинально завернула в бумагу выпечку, потом повернулась к кофейному автомату, приладила к нему картонный стаканчик и попыталась включить его. Заморская машина прожужжала, выплюнула небольшое количество жидкости и недовольно заскрипев деталями внутри замерла. Девушка открыла верхнюю крышку пытаясь понять причину. Виктор тем временем всё больше начинал нервничать, его поезд вот-вот должен был отправиться, а возможность выпить горячего кофе таяла словно снег на солнце по мере того, как становилось понятно, что кофемашина решила сломаться в самый неподходящий момент.

— Девушка, хрен с ним с кофе, посчитайте мне котлеты в тесте, у меня сейчас поезд уйдёт.— Нетерпеливо крикнул он ей доставая из кармана кожаный бумажник.

Она пожала плечами и пробив чек на кассовом аппарате сказала:

— С вас 900 рублей.

Он порылся в бумажнике, внутри лежали шесть купюр номиналом в 5,000 и одна в 50,000 рублей, разменные купюры, как назло отдал на предыдущей станции, когда в ближайшем “комке” купил сигарет, потому что размалёванная девица сидевшая внутри сказала,чтоб давал без сдачи иначе не продаст.

Достав пятитысячную купюру протянул ей.

Она взяла её в руки, повертела на свет и заглянув внутрь своей кассы ответила:

— Поищите другие деньги, у меня не будет сдачи.

Виктора начало это злить. Вторая продавщица за сегодня сообщает ему, что у неё нет сдачи.

— Девушка, у меня сейчас поезд уйдёт. Пожалуйста.— Постарался он максимально вежливо попросить её.

— Мужчина, вы русский язык понимаете? У меня нет вам столько сдачи.

— Хорошо, давайте сколько сможете, остальные пусть вам на чай останутся,я вас прошу, у меня поезд…

— Что значит “сколько сможете”? Вы что на базаре, что ли? Или ищите купюры поменьше или идите меняйте деньги.

За ним уже собралась приличная очередь какая начала недовольно ворчать, сзади кто-то буркнул:

— Ну давай быстрее, мужик, у нас у всех поезда стоят.

Виктор обернулся. Взгляд его встретился с десятками усталых, раздражённых глаз — и все они словно давили на него, требуя, чтобы он исчез или уступил. Но уходить голодным он не собирался.

— Девушка, — сказал он уже жёстче, голосом, который когда-то привык отдавать приказы в армии, — у меня поезд через пять минут, и я не собираюсь бегать по вокзалу в поисках размена. Берите деньги и давайте товар.

Она посмотрела на него с раздражением и какой-то холодной насмешкой.

— А я сказала — нет! Я тебе не Госбанк и деньги разменные не печатаю. — Голос её прозвучал резко, в нём чувствовалось привычное желание “поставить клиента на место”.

Виктор сделал шаг ближе, их глаза встретились. В его взгляде читалась угроза, в её — упрямство.

— Девушка, не вынуждайте меня…

— Ой-ой, — перебила она, криво усмехнувшись. — И что? Побьёте меня из-за двух котлет? Может, ещё и автомат достанете? Таких, как вы, я тут каждый день вижу — думают, что им весь мир должен.

Очередь одобрительно загудела, кто-то даже засмеялся. Это обожгло Виктора сильнее пощёчины.

— Мне плевать, кого вы тут видите. У меня поезд уходит. Я плачу — вы продаёте. Всё просто.

Она демонстративно вернула ему купюру.

— Нет у меня сдачи. Хоть убейтесь об дверь.

Виктор сжал бумажник так, что кожа скрипнула в руках. Сердце билось быстрее — не от страха, от злости.

— Хорошо. — Он резко бросил купюру на стойку. — Вот. Забирайте. А сдачу засуньте себе куда знаете.

Она вскинула подбородок.

— А я не возьму! — и отодвинула купюру в сторону, словно тусклый фантик.

Тут Виктор не выдержал. Он резко схватил бумажку и с силой вжал её ей в ладонь. Девушка ойкнула, уронила на пол металлический поднос, тот с грохотом покатился по полу. В зале стало тихо — все смотрели только на них.

— Ты что творишь, мужик?! — кто-то из очереди возмутился.

Девушка отпрянула, глаза блеснули злостью и страхом.

— Охрана! — выкрикнула она.

Виктор замер. Он понял, что перегнул. В следующую секунду двое здоровых парней, в спортивных куртках — те самые, что сидели у входа и лениво тянули пиво, — поднялись и направились к стойке.

— Мужик, ты чего, а? — сказал один, высокий, с бритым затылком. — Девку жмёшь? Деньги кидаешь? Ты чо, самый умный тут?

Виктор хотел что-то ответить, но в этот момент над перроном протянулся гудок его поезда. Сердце ухнуло вниз.

Он резко обернулся к двери — но парни уже преградили путь.

— Куда собрался? — ухмыльнулся второй, невысокий, коренастый. И в тот миг, когда сквозь грязное стекло двери он увидел, как его состав трогается и медленно уходит вдаль, в груди вспыхнуло что-то тяжёлое — смесь ярости и бессилия.