Тук-Тук

Где-то над головой бьют старинные часы. Гулкое дыхание их медного рта будит тебя и рассеивает перистые облака сна.

Открываешь глаза, потягиваешься и оглядываешь комнату. Лунный сумрак царит в ней. Он оттесняет, прижимает в угол сумрак ночной, бросает белесое пятно на стену против кровати и на дверь твоей спальни.

Воздух свеж и легок. Царит гробовая тишина, только где-то в подсознании витает отзвук разбудившего тебя звона. Глаза, наконец, совсем привыкают к темноте. И ты можешь различить силуэты игрушек на полу, прямоугольники книг на деревянном стеллаже, свежие бутоны роз в вазе на журнальном столике, висящую на стене у твоей кровати большую картину. На ней изображен мальчик. Он смотрит сквозь окно на припорошенное снегом одинокое дерево. Комната тиха и покойна, ничто не тревожит заведенного в ней порядка.

Ты еще немного лежишь, надеясь снова уснуть, но спать совершенно не хочется. Приподнимаешься на локте, тянешься рукой к выключателю, зажмуриваешь глаза, щелкаешь. Комнату озаряет теплый свет лампы, становится уютно. На цыпочках, чтобы не разбудить родителей, спящих в соседней спальне, подходишь к стеллажу, берешь карандаши и альбом, садишься за стол. Рисуешь комнату – любимые игрушки, темный шкаф, невысокий письменный стол и еще журнальный, конечно же кровать, стул, часы. Смотришь на получившийся рисунок: «хорошо!». Осталось только нарисовать себя. Ты заносишь карандаш над листом, и...

Глухой звук раздается в тишине. Ты вздрагиваешь и озираешься, вслушиваешься, не повторится ли шум. Однако в комнате тихо, вещи покоятся на своих местах, дверь в коридор закрыта. Что-то смутное и нехорошее закрадывается в твою душу, чувство неясной тревоги. Ты гонишь его прочь, не даешь воображению разыграться. Списываешь все на ветер за окном, на шум одинокой машины или на что-то подобное. Вновь склоняешься над рисунком, хочешь нарисовать себя... И снова странный звук тревожит покой комнаты: Тук-тук! Тук-тук!

Звук раздается из-за закрытой двери твоей комнаты. Нет, стучат не в нее – уж слишком стук глухой и далекий. Может, это из родительской спальни, или с кухни... Или из прихожей...

От мысли, что кто-то ночью хочет войти в твой домой, становится не по себе. Тихо-тихо, стараясь не издать ни звука, ты подходишь к двери, прислоняешься к ней ухом. В прихожей не прекращают стучать. Ритмично, настойчиво, замогильно:

«Тук-тук».

«Тук-тук».

Ты отшатываешься назад, сглатываешь подкатившийся к горлу ком. Тебе жутко. Нужно что-то предпринять, но что? Ждать, пока проснуться родители? Да, пожалуй, так. Сейчас проснется папа, он выйдет из спальни, подойдет к глазку, спросит громко: «Кто там?! Кому это по ночам не спится?!». И стук обязательно прекратится! Ночной гость уйдет, исчезнет в лунном сумраке и больше никогда не вернется. Нужно только немного подождать. Ты снова прислоняешься ухом к двери и прислушиваешься.

«Тук-тук».

«Тук-тук».

Из родительской спальни напротив твоей комнаты не доносится ни звука. Может, родители ничего не слышат? Может, нужно их разбудить?

«Тук-тук».

«Тук-тук».

Ты собираешься крикнуть. Набираешь воздуха в грудь, открываешь рот и... И замираешь, не издав ни звука. Ты вдруг ясно понимаешь, что кричать нельзя. Вообще, нельзя шуметь: гость не должен знать, что в доме кто-то есть.

Ты противишься этой мысли, тебе страшно, ты хочешь вопить, звать папу или маму, стучать в стену к соседям... Но ты молчишь – страх обратить на себя внимание того существа, что стоит на пороге квартиры оказывается сильнее желания закричать.

И ты бесшумно выдыхаешь, снова прислоняешься к двери, вслушиваешься и ждешь, когда же проснуться родители, когда откроется дверь их спальни, и страшный стук закончится...

«Тук-тук».

«Тук-тук».

Время тянется бесконечно долго, стрелки настенных часов идут совсем бесшумно и робко, будто и они боятся приманить то, что хочет войти в дом. Твое сердце тоже будто затаилось. Ты не слышишь его стук, не ощущаешь собственного пульса, шум крови в ушах притих, обратился в мерное «тук-тук» из-за двери. И кажется тебе, что сердце твое, и шум крови, и стрелки часов, и вообще все вокруг слилось в единое ужасающее гулкое «тук-тук».

Ты больше не в силах ждать. Нужно действовать: одним рывком перебежать коридор, ворваться в комнату, разбудить отца, прекратить наконец этот проклятый...

«Тук-тук».

«Тук-тук».

Ты берешься за ручку, медленно поворачиваешь. Из-за приоткрывшейся двери звук слышится резче. Ты осторожно выглядываешь из комнаты, и всматриваешься в темноту, щуришься, в надежде что-нибудь в ней увидеть.

По полу тянет холодом.

Делаешь шаг за порог...

Тебя всегда пугал коридор, ведущий в прихожую. Сколько помнишь себя, он казался неуютным, непонятным, мрачным... Ты часто бываешь в своей комнате, или в комнате родителей, или на кухне, или в ванной. Там ты проводишь много времени. Но вот в коридоре... В нем ты находишься только мельком, никогда не задерживаясь подолгу просто так. Коридор – это что-то вроде лестницы или лифта. В нем не положено проводить много времени. И от этого он всегда казался тебе безлюдным, пустынным и жутким. Однако по-настоящему страшным коридор становится тогда, когда родители куда-нибудь уходят, и ты остаешься один в квартире. Тогда коридор превращается в самое небезопасное место – в нем негде спрятаться, не за чем укрыться. Из проходного места коридор превращается в перекресток миров, на котором можно повстречать кого угодно. Если в доме есть монстр, то он обязательной пойдет к тебе через коридор. И конечно же именно коридор соединяет прихожую и квартиру. И все чудовища, живущие на улице, проникают в дом именно через коридор. Когда ты остаешься один дома, они наблюдают за тобой через дверной глазок. Они ждут, когда ты выйдешь из комнаты, ждут, пока пойдешь к прихожей и...

«Тук-тук».

«Тук-тук».

На цыпочках идешь в кромешной тьме. Не видно ни зги. Воздух тяжелый, дышать трудно. Ноги быстро мерзнут от сквозняка.

«Тук-тук».

«Тук-тук».

Рука твоя вытянута вперед, другая прижата к груди и прикрывает лицо. Слепо щупаешь мрак перед собой, надеясь скорее коснуться родительской двери. Но пространство перед тобой будто растягивается, и ты все идешь, и идешь. Свет из твоей комнаты тает где-то вдали за твоей спиной, и с каждым шагом ты все глубже погружаешься в темноту.

«Тук-тук».

«Тук-тук».

Пальцы касаются чего-то холодного и твердого. Прислоняешься ладонью. Дверь. Чуть толкаешь ее, и преграда перед тобой исчезает. В голове проносится мысль: «родители всегда запираются изнутри». Но разве теперь это имеет значение? Ты делаешь шаг за порог спальни, наощупь прикрываешь дверь.

- Папа! - зовешь громким шепотом. Ждешь ответа.

Ничего.

- Папа! – говоришь уже чуть громче, но все также шепотом, - Папа, там за дверью кто-то!

И снова тишина. Только гулкое «тук-тук». С ужасом осознаешь, что твой шепот и этот далекий зловещий стук – единственные звуки в комнате. Не слышно ни дыхания, ни шорохов, ни скрипа пружин. Ничего. Только стук.

В ужасе бросаешься к стене, пытаешься вспомнить, где включается свет. Стук не затихает ни на секунду - «тук-тук»! Рука блуждает по холодной шершавой стене. «Тук-тук»! Звук становится громче, настойчивее. Или это только кажется?.. «Тук-тук»! Пальцы находят гладкий бугорок. Наконец-то! «Тук-тук»! Яркая вспышка ослепляет тебя. Судорожно протираешь глаза. Моргаешь, чтобы быстрее привыкнуть к свету.

Бесконечно долгая секунда, после которой тебе удается приоткрыть один глаз. Бросаешь взгляд на постель. Она пуста. Только одеяло комом лежит на ней. В отчаянии подбегаешь к кровати, сдергиваешь одеяло на пол, словно надеясь увидеть под ним родителей. Оно летит на пол, поднимет в воздух серую тучу пыли. Ты оглядываешься и теперь только замечаешь, как много в комнате пыли. Она толстым слоем лежит и на столе и на комоде, на этажерке, на шкафу. Повсюду. Пол тоже покрыт пылью, на нем отчетливо видны следы твоих ног. Воздух спертый и тоже пыльный, и ты вдыхаешь его большими глотками. Перед глазами все плывет и мутнеет, по щеке пробегает теплая влага. Ты садишься на кровать, закрываешь лицо руками и беззвучно рыдаешь.

«Тук-тук»! «Тук-тук»!

Стук становится чаще. Сиплые всхлипывания не заглушают его, и он овладевает тобой. Ты не теряешь счет времени, потому, что ты потерял его давно. Ты просто сидишь и плачешь. В какой-то момент сидеть становится невыносимо. Ты встаешь, делаешь шаг и ударяешься обо что-то мизинцем. Боль проясняет сознание. Ты утираешь слезы и сквозь муть в глазах смотришь на тумбочку перед собой.

На тумбочке под слоем пыли лежат плоскогубцы, отвертки, какие-то гвозди. Это папина тумбочка, он хранит в ней всякие инструменты, блесна для рыбалки и прочую мелочь. Верхний ящик чуть приоткрыт, на дне его поблескивает лезвие канцелярского ножа. Ты решаешь вооружиться. Выдвигаешь ящик, склоняешься над кучей хлама, невесть как уместившегося в тумбочке, пытаешься как можно тише добраться до ножа.

Вдруг из-под твоих пальцев доносится легкое жужжание. Ты отдергиваешь руку, жужжание прекращается. Ты вспоминаешь, как совсем недавно папа показывал тебе странный фонарик – у этого фонарика была специальная рукоятка, и когда ты сжимал его в руках, фонарик жужжал и светился.

Ты протягиваешь руку и достаешь необычный прибор. Жмешь на рукоятку, фонарик загорается неровным белым светом.

«Тук-тук»! «Тук-тук»!

Медленный, тягучий скрип доносится из прихожей. Стук становится резче. Осознание приходит мгновенно. Дыхание перехватывает, ты крепко сжимаешь фонарик и срываешься к двери. Молишься неведомым богам о том, чтобы не произошло худшего. На грани срыва и паники замираешь у самого коридора. Наверное, лучше было бы спрятаться, затаиться где-нибудь под кроватью, или попытаться выбраться через окно, но мысль эта, простая и очевидная, остается смутной. Сейчас ты думаешь только об одной вещи – о двери в прихожей.

Нараспашку, выпуская из комнаты как можно больше света, ты открываешь дверь, выглядываешь в коридор и сжимаешь кулак. Фонарик в руке отзывается послушным жужжанием и блеклый луч разгоняет тьму перед тобой. Пахнет гнилью и плесенью.

«Тук-тук»! «Тук-тук»!

Блеклое пятно света устремляется в прихожую. Луч фонаря выхватывает из черноты зеркало на стене, обувную полку, движется к вешалке и останавливается на двери. Она открыта нараспашку. Дверь мерно поскрипывает петлями в такт стукам, пружинит от стены.

«Тук-тук»! «Тук-тук»!

Выход в подъезд зияет, как черная беззубая бездна, как пасть, разинутая в немом крике, как бездна. И посреди этой бездны стоит оно. То, что стучит в двери полуночных домов.

Луч скользит выше, он высвечивает гостя, и ты цепенеешь, не в силах пошевелиться, не в силах даже вздохнуть.

На пороге стоит старик. Высокий и тощий до противоестественности, его ребра выпирают из впалой груди частоколом, с них складками свисает дряблая серая кожа. Она покрыта волдырями и струпьями, болезненными язвами, из которых сочится гной и сукровица. Старик горбится. Он сгибается под потолком, выставляет вперед лицо, безобразное и кривое, с отвисшей на полметра челюстью. У старика нету глаз, вместо них – пустые глазницы, затянутые лоскутами кожи, она пришита к векам грубыми стяжками, небрежно и наспех. Носа тоже нет – он ввалился внутрь, превратился в безобразную дыру. Рот растянут в уродливом крике, в обезумевшем вопле и вечном голоде. Изо рта вразнобой торчат зубы, кривые и ржавые, как гвозди из доски. Снизу, сверху, со всех сторон, они переполняют собою пасть.

На голове болтаются редкие, жидкие, слипшееся от гноя пряди волос цвета плесени.

«Тук-тук»!

Ладони вспотели. Фонарик дергается, и неровный луч скользит ниже, высвечивает руки существа, или то, что кажется руками.

Костлявые и узловатые, невероятно длинные, точно сплетенные из корней старых болотных ив. Суставы на них выпирают буграми, пальцы грязные, костлявые и вытянутые, они оканчиваются обломанными желтыми ногтями.

Левую руку тебе почти не видно – она спускается от плеча вниз, волочится по полу, как удав, как пульсирующая пуповина, извивается и скрывается за спиной чудовища в черной бездне подъезда, уходит во тьму, из которой пришел к тебе старик.

Правую руку ты видишь частично. Она также змеей спускается от плеча, извивается, уходит куда-то за спину в подъезд. Но ты видишь кулак. Костлявый и огромный, сплетенный из долговязых пальцев.

Оно стоит молча. Оно не двигается. Оно не дышит, не издает никаких звуков. Оно окоченело. И только кулак с мертвенной, механической регулярностью, будто подвешенный на леске, поднимается и обрушивается на дверь:

«Тук-тук»!

Луч гаснет, фонарик выскальзывает из рук, ударяется о пол – «стук»!

Звук выводит тебя из оцепенения. Ты бросаешься назад, спиной налетаешь на косяк двери, падаешь на живот. Кто-то кричит. Ты не знаешь, кто именно – ты, эта тварь, или сама ночь. Уши закладывает.

Над тобой проносится нечто огромное, спиной ощущаешь движение воздуха.

«Тук-тук»!

Горло сводит спазм, крик стихает. Ты переворачиваешься на ушибленную спину. В блеклом свете спальни видишь, как над тобой нависает исполинская лапа. Она ощупывает проем, узловатыми пальцами хватает воздух в том месте, где мгновение назад стоял ты.

Желтый коготь проносится совсем рядом с лицом, ты инстинктивно вжимаешься в пол, сучишь ногами, спиной вперед пытаешься отползти от спальни как можно дальше.

Из прихожей слышится шорох. Он приближается к тебе. Из темноты над самым потолком появляется голова на длинной уродливой шее. Запах гнили становится невыносимым. Переворачиваешься на живот, встаешь на четвереньки, пятишься в свою комнату как можно тише, затаив дыхание, пытаясь не выпустить чудовище из виду, не обернуться к нему спиной.

Исполинское тело появляется на свет. Теперь ты видишь его ноги. Такие же, как руки, змееподобные конечности спускаются от таза и исчезают за спиной старика. Кожа на ногах сухая и растрескавшаяся, покрытая сухой грязью и прелой листвой. Отростки шелестят по полу, старик выползает из прихожей.

Его левая рука уже проникла в спальню и скрылась за стеной. Кошмарная тварь ощупывает комнату. Она слышала твой крик, она ищет тебя.

Правая рука не перестает стучать в дверь:

«Тук-тук»!

Слезы искажают силуэт монстра, размывают его. По твоим щекам струится влага, из носа течет по губам. Но ты не пытаешься их утереть, не пытаешься вдохнуть носом. Тебе страшно.

Свет позади тебя становится все ближе, ты понимаешь это по тому, как удлиняется тень на полу. Упираешься пяткой во что-то твердое, переступаешь. Наконец-то! Порог! Ты в своей комнате. Теперь нужно найти место в самом дальнем углу, забиться под кровать и дождаться утра. Когда взойдет солнце, этой твари не найдется места. Она уйдет обратно в полуночную тьму, она не найдет тебя, останется ни с чем и больше не вернется! Ты не отводишь взгляда от монстра. Ты продолжаешь ползти.

В комнате горит свет. На полу лежат игрушки, на стеллаже — пестрый ряд книг. Ты замечаешь их боковым зрением.

Монстр у родительской спальни не унимается. Его отросток блуждает по комнате. Ты слышишь, как он двигает мебель, как опрокидывает тумбочку, и отцовские инструменты с шумом падают на пол, как трещит дерево…

Пахнет сыростью и пылью.

«Тук-тук»!

Краем глаза замечаешь картину на стене. С ней что-то не так. Мельком оборачиваешься на нее и сквозь влажную пелену успеваешь разглядеть пустынный пейзаж, безжизненное дерево и оплавленные, стекающие густой слизью часы на голой ветке.

Из спальни раздается звон стекла, секундный хруст и треск, лампочка над тобой вспыхивает и тотчас гаснет. Оно добралось до люстры.

Кромешная темнота заполняет все вокруг. Вязким илом она наливается до потолка и обволакивает тебя. Ты теряешься в пространстве и времени, пятишься назад вслепую, безотчетно и неясно, совершенно потеряно. И все, что для тебя теперь осталось – это шум безобразного отродья впереди и проклятый стук.

«Тук-тук»!

Ногой бьешься обо что-то. Что-то движется над тобой и летит вниз, сквозь шум из спальни слышишь звон за спиной. Замираешь на месте, весь обращаешься в ухо. Оно услышало?..

Ждешь минуту... час... вечность...Тварь продолжает грохотать впереди. Значит не услышала, значит пронесло. Делаешь осторожный шаг назад, и зажимаешь рот, чтобы не закричать от боли: в колено вонзается что-то острое. Тянешь руку, достаешь из-под ноги розу. Ты ощупываешь цветок. Роза совершенно сухая, лепестки осыпались, остались пылью на пальцах, а иглы вытянулись и заострились. Розы лежат вперемежку со стеклом у твоих ног. Ты хочешь их обойти, но не знаешь, куда ступить. Делаешь шаг. Укол. В другую сторону. Снова укол, в этот раз – стекло: ты чувствуешь, как по ноге растекается влага. Сжимаешь зубами запястье и идешь напролом. Кровь заливает ноги и линолеум, колени скользят в кровавых лужах, но ты упорно продолжаешь ползти. Только бы успеть! Только бы спрятаться! Только бы не издать ни звука!..

«Тук-тук»!

Касаешься холодного и твердого. Стена. Наваливаешься спиной, переводишь дух насколько это возможно, глотаешь вновь накатившие слезы. Ты почти спасся... А, может, загнал себя в тупик... В любом случае, теперь нужно прятаться, ползти в угол за кровать. И скорее, пока чудовище его не заметило.

Ты двигаешься вдоль стены, рукой ощупывая шершавые обои. Руки у тебя липкие и влажные от крови, на стене, должно быть, остаются отпечатки, но ты о них не думаешь, ты думаешь лишь о спасительном укрытии и об ужасе, громящем квартиру.

«ТУК-ТУК»!

Время тянется бесконечно долго...

«ТУК-ТУК»!

Вперед... Еще немного... Совсем чуть-чуть... Как болят колени!..

«ТУК-ТУК»!

Ты добрался. Вот она, кровать, вот смежная стена и угол...

Что-то большое упало в спальне, должно быть, шкаф.

«ТУК-ТУК»!

Скорее! Забраться! Забиться! Быстрее!.. Ты успел! Ты добрался! Ты смог!.. Теперь надо только подождать…

«ТУК-ТУК»!..

Шум прекратился внезапно, вслед за ним оборвался и стук. Наступила тишина. Абсолютная замогильная тишина. Ты вслушиваешься в эту тишину. Минута, две, три... На мгновение из коридора доносится шорох, но тотчас затихает и весь мир снова становится тишиной. Оно никуда не ушло. Оно стоит в коридоре и слушает. Оно хочет услышать тебя. Оно голодно. Оно хочет есть.

Ты стараешься дышать как можно реже, прикрываешь рот руками. Самое страшное позади, оно не нашло тебя, оно не знает, что ты здесь. Теперь главное – дождаться утра, не выдать себя, не издать ни звука... Тихо... Тихо...

Где-то над головой бьют старинные часы...

***

Новгородцев Андрей Юрьевич, 1949 года рождения. Скончался в ночь с 30 на 31 октября на 78 году жизни от острой сердечной недостаточности. Полицию вызвал сосед снизу, когда на потолке прихожей проступило желтое пятно, а запах из запертой квартиры стал невыносим.

(Запись в журнале оперативного дежурного ОВД ВВЦ г. Москвы.)