Тупик(?)

Это грёбаное поле когда-нибудь закончится? По ощущениям он идёт уже лет сто. Хотя, может и правда сто, в этом пространстве, где воздух даже какой-то другой, где трава кажется прочнее стали и одновременно хрупче раковины улитки, где солнце светит не так, как надо, а как-то по-извращённому, ничего не понятно. Ощущения малоприятные – в первое время здесь хотелось то ли блевануть от сжавшихся в комок нервов, то ли заорать, срывая голосовые связки и пугая самого себя звуком собственного голоса и забиться в истерике с водопадом слёз. По краям нет ничего: ни деревьев, ни холмов или гор, ни заборов, стен, домов. Просто бескрайнее поле грязно-зелёной травы, что холодила и без того замёрзшие ноги в промокших кроссовках. Он уже несколько раз задавался вопросом: что было бы лучше: водная гладь без берегов или это? Говорят, зелёный успокаивает, но сейчас он только раздражал и наводил тоску с чувством безысходности. Захотелось снова заплакать. От беспомощности.

Он просто шёл вперёд не сбавляя и не прибавляя скорости, просто шёл и пытался начать о чём-то думать. Ходить с пустой головой оказалось более пугающе, чем думать о том что вообще, мать вашу, происходит. Бледное небо – серый цвет с примесью такой же голубизны, полупрозрачные подобия облаков ватной паутиной расползались от порывов почти неощутимого ветра. Есть легенда, что люди после смерти попадают в свой личный рай. Но он попал в ад. Если он вообще умер.

Почему-то хочется бежать, причём бежать так, чтобы горло и лёгкие горели от нехватки воздуха. Он не отказывает себе в этом странном желании и несётся, жмурясь по пути, словно пытаясь прогнать галлюцинации перед глазами, несётся, не пытаясь убрать прилипшие ко лбу волосы, несётся поскальзываясь в своей хлюпающей обуви. А потом валится на землю, как бежал – лицом вперёд, но боли от удара не чувствует. Он поворачивается и смотрит наверх, спина и руки покрываются мурашками, тонкая ткань футболки становится влажной, сердце долбится об рёбра со страшной силой. Захотелось закурить. От безысходности.

Глаза сами закрываются, тёмные ресницы не отбрасывают никакой тени на бледноватую кожу, губы сжимаются в тонкую полоску. Он сглатывает ком в горле и резко садится, сгорбливая плечи и опуская голову. Может, ну его нахен? Будет сидеть тут и ждать в прямом смысле какого-нибудь чуда. Это, возможно, будет лучше, чем бесконечно идти. Или нет? Если куда-то движешься, то обязательно куда-то придёшь, ведь так?

Он встаёт, отряхивая ладони и разворачивается, застывая от какого-то неясного ужаса. Перед ним, буквально в трёх-четырёх шагах дверь. Старая обшарпанная дверь с медной потёртой ручкой. Чудо уже настало? Стоило устроить марафон и упасть лицом в землю? Это что, расценивается как акт нелепого раскаяния в грехах и отчаянной молитвы? Он практически прыжком преодолевает расстояние до двери и хватается за ледяной металл. Во всех фильмах и книгах учили никогда подобное не открывать, бежать в обратную сторону и на всякий случай крестится. Но выбора у него нет. Хоть бы там была не бесконечная вода. Если да, то он точно там утонет. Захотелось засмеяться. Просто так. От отчаянья и счастья, наверное.