Тур “Я хочу просто полежать, мать вашу”

Я так долго мечтал об отпуске, что слово «отдых» превратилось для меня в мифическое существо: вроде все о нём говорят, но лично никто не видел. Будни тянулись, как жвачка на подошве — работа, суета, рутина, дедлайны, пробки, бытовые мелодрамы, бесконечные «надо» и «срочно», и я всё время жил в режиме спасателя: тушил пожары, решал проблемы, тащил на себе всех и всё, и каждый день думал только об одном — как же я хочу просто лечь… и чтобы никто ничего не спрашивал.

Я убеждал себя: вот ещё чуть-чуть, вот закрою проект, переживу месяц, подожду «подходящий момент»… и тогда, возможно, получится хотя бы пару дней тишины, где можно услышать собственные мысли, расслабить плечи, не быть опорой вселенной и просто — побыть живым.

И однажды, абсолютно случайно, я увидел в турбюро предложение: «Горящий тур. Море. Всё включено. Вылет завтра.» Я посмотрел на него… и что-то внутри щёлкнуло. Без анализа. Без планирования. Без «а вдруг».

В этот момент я понял: или сейчас, или никогда. Я не стал ничего анализировать, не искал «подходящий момент», не делал семейного совета — просто взял и купил билеты на завтра. Спонтанно. Мгновенно. Почти инстинктивно. Как будто не я выбирал отпуск — а отпуск выбрал меня.

Я сказал об этом жене. Она посмотрела на моё лицо, где усталость давно превратилась в образ жизни, и только тихо ответила:
— Завтра? Хорошо. Я соберу вещи.

Без истерик. Без вопросов. Без «а как же дела?» — просто да.
Дети, услышав слово «море», начали бегать по квартире и пихать в чемоданы всё подряд — как будто каждый из них всю жизнь ждал команды «ГОТОВНОСТЬ №1!», и за пять минут они собрали три тонны счастья и одного динозавра.

Вечером квартира превратилась в штаб эвакуации: чемоданы, список дел, зарядки, носки, паспорт, ещё носки, ещё зарядки, «где мой купальник?», «куда делась вторая сандалия?», — но впервые за долгое время все суетились с радостью. Никто не ныл. Никто не спорил. Все просто хотели одного — вырваться.

Ночью мы легли поздно, но спали легко, как перед приключением. А утром, ещё затемно, я закрыл дверь — и в этот момент она хлопнула не как дверь квартиры, а как крышка старой жизни.

Я не просто уезжал.
Я действительно вырывался.

Я ТАМ.

Я прилетаю в идеальный отель на самом краю моря и с первых секунд понимаю, что попал не просто в отель, а в параллельную вселенную, где всё работает по закону человеческого счастья: двери открываются сами, персонал улыбается мне так, будто я их любимый родственник, чемоданы исчезают из рук, словно их телепортировали, телефон теряет сеть и даже не пытается сопротивляться, время расползается по полу, как тёплое масло, и весь мир нежно наклоняется ко мне и шепчет: «Расслабься, брат… сегодня ты никому ничего не должен».

Я оглядываюсь и вижу: море блестит так, будто его изнутри полирует бог хорошего настроения, воздух пахнет солнцем и манго, волны накатывают мягко, словно извиняются за беспокойство, ветер не шумит — он шепчет, и в этом шёпоте есть забота. Всё спокойное. Всё вежливое. Даже чайки как будто из музыкальной школы.

Как только мы приезжаем — я сдаю жену в SPA.
Не в хамский «масочка — чаёк — через 20 минут идите домой», а в настоящий Храм Полотенечной Нирваны, где её встречают как олимпийскую чемпионку по усталости, бережно подхватывают под руки, несут почти как священный артефакт, закручивают, как шаурму премиум-класса, укутывают в масла, пар и мантры, и — внимание! — НЕ ВЫПУСКАЮТ НЕДЕЛЮ. На двери табличка: «Выдавать только по факту полного перерождения». Пусть отдыхает, как фараон, пусть spa станет её новой родиной, религией, пропиской, пусть она впервые за много лет забудет слово «надо» — и пусть мир наконец попробует пожить без её контроля.

Детей я сдаю в центр с аниматорами.
Но не в унылую «детскую комнату» с тремя кубиками и клоуном, который ненавидит свою жизнь, а в Межгалактический Центр Несдерживаемого Счастья, где аниматоры — спецназ радости, боевые маги хаоса, джедаи веселья. Там дети прыгают до просветления, ставят мюзикл «Король Лев 10: Возвращение манго», строят космический батут до орбиты, учат попугая рэпу, спорят, может ли носок стать лучшим другом, проходят квест «Как выжить без мамы 6 часов», и когда вечером ребёнок приползает ко мне без сил, смотрит в вечность и шепчет:
«Пап… я устал радоваться… можно просто лечь?» — я понимаю: такое день прожит идеально.

А мне достаётся пляж.
Не просто песок и вода — а тропический космос.
Море — гладкое, как спокойная совесть, глубокое, как чувство «я никому ничего не должен», тёплое, как объятие.
Шезлонг — мягче терапевта, честнее, чем большинство людей, и он подстраивается под мою спину так, будто мы дружим с детства.
Бриз шелестит: «Полежи ещё… ты это заслужил», тень от пальмы падает так идеально, будто её рисовал дизайнер рая, а песочек тёплый, мелкий, такой идеальный, что я уверен: его просеивали вручную ангелы, чтобы ни одно зернышко не мешало мне быть счастливым.

И тут появляются они. Мулатки. Я лениво перевожу взгляд и вижу, как мулатки — не как искушение, а как воплощённый тропический дзен — проходят по песку так легко, будто сами принадлежат этому месту, несут коктейли с такой плавностью, будто держат в руках не напитки, а концентрированную форму счастья, и мне даже не нужно ничего говорить: я просто смотрю на них, изредка подмигиваю левым глазом — не ради флирта, а из уважения к красоте мира, который наконец решил сыграть на моей стороне.

Я беру коктейли, пью Daiquiri, Пина Колада — всё лучшее, что придумало человечество в моменты счастья, лёд в стакане звенит, как тост за тишину.

Я закусываю манго, только что сорванным с дерева прямо над моей головой, просто протягиваю руку, разламываю плод, сок течёт по пальцам, и в этот момент я понимаю: жизнь удалась.

Никто не орёт.

Никто не сверлит.

Никто не обсуждает ипотеку по громкой связи.

Никто не занимает шезлонги полотенцем из 1996 года.

Мир впервые ведёт себя прилично.

Я чувствую, как шезлонг не просто держит моё тело, а обнимает его, впитывает, становится продолжением меня, и в какой-то момент я перестаю понимать, где заканчиваюсь я и начинается солнцем прогретый песок: тело расслабляется до прозрачности, сознание улыбается, как кот после обеда, а мозг медленно достаёт из памяти все мои обязанности, кладёт их в коробку, вешает табличку «позже» и с наслаждением нажимает кнопку:

«Автоответчик включён. Я в шезлонге. Перезвоните никогда. Идите нахрен».

Ветер тихо поёт, море дышит в такт моему сердцу, солнце укрывает меня мягким теплом, и всё вокруг замирает в идеальном балансе, будто вселенная попала в точку настройки, где ничего не нужно исправлять. И именно в этот миг я осознаю, что всё — на своих местах: жена счастлива и завернута в полотенца, как в кокон будущей бабочки, дети добровольно утомлены до уровня дзен-монахов, я лежу, пью коктейль, ем манго, и ни один человек в этом мире ничего от меня не хочет.

И вот тогда, среди этого золотого воздуха, ленивого моря и абсолютной тишины моего внутреннего «я», меня накрывает тёплая волна понимания:
вот оно.

Не когда-нибудь. Не потом. Сейчас.

Это не просто отпуск. Это не просто удачный день.
Это — то самое состояние, о котором я мечтал всю жизнь.
Тот самый идеальный момент, когда душа совпадает с реальностью. Тот редкий, мифический, почти невозможный баланс, о котором говорят мудрецы, но никто не умеет удержать. А я — держу.

Я лежу, дышу, слышу, как море шепчет мне одобрение, и понимаю, что впервые за много лет я живу не «потом», не «когда-нибудь», не «ещё чуть-чуть и…», а прямо сейчас.
Здесь. На этом шезлонге. На этой земле. В этом теле. В этом счастье.

И я знаю: вот оно. То, что мне надо. Моё. Настоящее. Совершенное.

Жизнь — удалась. Душа — в шезлонге.

И я лежу в этой мягкой тишине, в золотом воздухе, где даже время дышит ровно, и чувствую, как вселенная наконец выстроилась правильно: ни одной лишней мысли, ни одного требующего голоса, только покой, свет и тёплая бесконечность, в которой хочется раствориться навсегда. Мне кажется, что этот момент будет длиться вечно, что я нашёл идеальное место, где душа совпадает с реальностью, и всё внутри меня тихо шепчет: останься здесь… не просыпайся… никогда…

Но вдруг — где-то очень далеко — появляется звук. Тихий, едва уловимый, будто сквозь толщу воды. Он чужой для этого мира. Неуместный.

Сначала он кажется просто трещинкой в тишине… но трещина растёт. Звук становится громче, ближе, резче, и я чувствую, как он нарушает гармонию, как врывается в этот нежный рай, как не совпадает ни с морем, ни с ветром, ни с шелестом пальм.

И вот я уже понимаю: это не шум волн.

Не голос ветра.

Не смех мулаток.

Это… мой младший сын.

Он зовёт меня так, как умеют звать только дети — настойчиво, громко, с ощущением, что всему миру конец, если я не отвечу прямо сейчас. Его голос режет мой идеальный покой, как будильник режет самый сладкий сон.

Мир начинает таять.

Море растворяется.

Пальмы исчезают.

Коктейль скользит из рук.

Шезлонг перестаёт быть частью меня.

Я чувствую, как реальность подбирается всё ближе…
И я открываю глаза.

И понимаю. Это был сон…

Я ЗДЕСЬ.

…И я открываю глаза.

Сначала я ещё наполовину там — в мире, где море дышит в такт моему сердцу, где кожа помнит солнечное тепло, где тишина ласкает мысли, а манго сладко липнет к пальцам. Я лежу неподвижно, надеясь, что если просто не пошевелюсь, рай останется со мной ещё хотя бы на секунду. Но воздух уже пахнет по-другому. Не океаном. Не тропиками. А реальностью.

Я медленно фокусирую взгляд: вместо пальм передо мной сушилка с носками, вместо бескрайнего моря — гора немытой посуды, вместо белоснежных отельных простыней — домашний плед, вечно сбившийся в комок. И в этот момент из глубины квартиры доносится голос. Сначала едва слышный, как будто сквозь воду. Потом — ближе. Резче. Слишком реальный для сна.

— Пааап…

Я задерживаю дыхание, будто пытаюсь удержать границу между двумя мирами, но голос зовёт снова — настойчивее, громче, с оттенком катастрофы.

— Пап… я… ну… короче… я наложил в штаны.

И всё.
Идеальный берег гаснет, пальмы тают, коктейль исчезает из руки, а мулатки растворяются в воздухе, как спецэффекты после окончания фильма. Рай выключается одним детским предложением. Я окончательно просыпаюсь.

Я — дома.

И реальность даже не пытается быть деликатной. Она врывается, как спецназ.

С кухни грохочет посуда — жена «аккуратно» убирает, так что шкафы дрожат. Её голос взрывается, как сирена:
— Ты спишь?! А у нас, МЕЖДУ ПРОЧИМ, УТРО!!!

Из коридора появляется тёща. Я не слышал, как она зашла. Тёщи не заходят — они материализуются. Она смотрит на меня так, будто лично я ответственен за упадок Римской империи.

— Ты опять спал, — говорит она с холодной уверенностью прокурора. — А ребёнок страдал!

Собака мчится по квартире, как будто в ней живёт дух олимпийского спринтера, лает на воздух, на пылесос и на мою самооценку. Телевизор орёт рекламой кредита «под невероятно выгодные 700% годовых». Соседи сверху включают дрель — ту самую, предназначенную специально для воскресных утра. Снизу кто-то поёт караоке так, как будто пыточные методы снова в моде.

Жена уже читает мне лекцию о том, что «в этой семье я единственный, кто может помочь, но почему-то всегда лежит». Тёща добавляет список моих ошибок за последние десять лет. Собака приносит мне тапок. Сын протягивает мне штаны, полные трагедии. А где-то в коридоре звонит дверь — настойчиво, как будто там стоит сама судьба и просит расписаться в получении ещё одной проблемы.

Я стою посреди этой симфонии хаоса, в одной руке держу влажные салфетки, в другой — остатки собственного спокойствия, и в голове у меня звучит только один вопрос:
«Где мой шезлонг?»

Но шезлонга нет.
Есть табуретка на кухне.

Я сажусь, наливаю себе кофе — растворимый, горький, как взрослая жизнь.

Я пытаюсь сделать глоток кофе.
Но жена выхватывает кружку:
— Сначала дела — потом кофе!

Какие, бл..дь, дела, если я ещё даже не проснулся?

Я сажусь на табуретку — она шатается, как моя психика.
Делаю глоток растворимого кофе — он горький, как взрослая жизнь.
И понимаю: это не Daiquiri. Это «держись, брат».

Жена уже включает режим «я всё делаю одна»:
— Ты можешь хотя бы что-нибудь помочь? Я, между прочим, не железная! Я — женщина!

Я хочу сказать, что я тоже не из титана, но инстинкт самосохранения шепчет: молчи.

Тёща подхватывает:
— Мужчина должен быть опорой! А ты… ты… ты СПАЛ!

Я вспоминаю, как во сне просто лежал и ни за что не отвечал. А здесь я не могу даже моргнуть без разрешения.

Я смотрю на жену — в её глазах тысяча невысказанных претензий.
На тёщу — там десять тысяч.
На ребёнка — он гордо держит штаны, как знамя семейной катастрофы.

На собаку — безумие.

На себя — усталость, такая плотная, что её можно намазывать на хлеб.

И я вдруг понимаю: в отпуске я, может быть, лежал… но именно здесь — я живу.

И всё же, где-то глубоко внутри, под шумом, гамом, требованиями, запахами и материнским «ну почему всё всегда на мне», под дрелью соседей, лаем собаки и бесконечным «паапа! паапа! паааапа!» —
там, в самом тихом, потаённом уголке моей души… всё ещё шепчет море.

И я знаю:
я ещё туда вернусь.
Обязательно.
Даже если придётся сбежать ночью, без чемодана, в одних шортах.

Потому что…

А сейчас получается, что единственный способ нормально отдохнуть и тихо полежать — это уснуть… и при этом успеть спрятаться так, чтобы тебя хотя бы час никто не нашёл.