Тварь (к Гвардии Геноцида)

Подиумной, «летящей» походкой Сатин вышла из просторного зала заседаний и врезалась в тесноту многоголосой и гудящей толпы. Огромный, почти километровый балкон Дома Советов тлел под сумрачным альбигойским небом сиянием женских коктейльных платьев и матовым блеском мужских нейлоновых туник, отливающих в свете гигантских софитов зловещим ультрафиолетом. Вечер казался космической фантасмагорией, танцем бабочек под умирающей луной. Точнее, лунами, потому что над Альбигоей их плыло три.

Сатин шагнула вперёд и резким движением хрупкой тонкой ладони смела с дороги огромного охранника в чёрном. От короткого, но сильного удара двухметровый мужчина сложился пополам и отлетел в сторону как мешок, с переломанными рёбрами. В этот момент шумное празднество достигло своего пика, вершины, после которой острота мероприятия должна была пойти на спад. Уже отзвучали пышные речи местных архонтов, уже отыграл уникальный для Альбигои живой оркестр, уже прозвучали все хвалебные здравицы в честь виновника торжества.

В центре внимания был человек, которого Сатин знала давно. Высокий, крепкий, с жёсткой щёткой усов и пронзительным, как луч бластера, взглядом. Он был холоден. Он был уверен в себе, в своей непоколебимой правоте, которую таким сытым подонкам гарантирует фантастическое богатство. И он был — ВИНОВЕН.

— Департамент геноцида, — представилась Сатин и коротко кивнула, не отрывая своих чудесных сияющих глаз от лица собеседника. — Сатина Гамма, порядковый номер 19-700.

Три десятка человек, стоявших вокруг, вздрогнули, услышав её слова.

Казалось, что могильный, ледяной, обжигающий саму душу ветер пронёсся по прекрасным, развевающимся в его порывах платиновым волосам Катрины и застыл перед бездонными озёрами её чёрных, немигающих глаз. А ещё казалось, что вместе со словами этот ветер разнёс вокруг плотный, почти осязаемый ужас.

Услышав чудовищное признание хрупкой маленькой девочки, почти ребёнка, гости и слуги отпрянули от именинника, как от чумного. По гигантскому балкону прокатился ропот, и три луны Альбигои окрасились в кроваво-алый цвет вместо привычных розового, вишнёвого и золотого.

Несмотря на страшное напряжение в этот роковой для него момент, лицо незнакомца оставалось совершенно невозмутимым.

— Вы клон Департамента? — спокойно спросил он. — Чем я обязан такой высокой чести?

— Тридцать минут назад, — ответила Сатин, — санитарный надзор Альбигои предъявил вам официальное обвинение в Заражении.

Криво и зло дёрнув усом, собеседник Сатин усмехнулся. В его глазах читалось презрение. Сатин скосила глаза. В правой руке мужчина сжимал сигарету. Слушая её, он не спеша поднёс сигарету к губам и затянулся. Пальцы не дрожали, значит, он действительно был спокоен.

— Исполнительное производство, не так ли? — снова спросил мужчина.

— В том числе! — Сатин поморщилась. — Но прежде всего, разумеется, я проведу пару тестов. Будьте добры, дайте мне свою руку.

На этот раз мужчина откровенно расхохотался. Открытым и дружелюбным смехом, которого вряд ли можно было ожидать от стопроцентного ходячего трупа перед лицом такого маленького, хрупкого, но невероятно смертоносного палача.

— Пожалуйста, — сказал он и протянул ей ладонь. — Знаете, что меня всегда удивляло? Почему на роль палачей Корпорация всегда нанимает именно женщин? А также почему эти женщины так сногсшибательно красивы? Согласитесь, сударыня, это нелогично, абсурд! Если ваш сотрудник должен проводить силовые акции, зачем использовать для этой работы хрупкую девушку? А если вы взяли на роль убийцы девушку, то почему она не коренастая уродина с железными костями и мускулами, как канаты?

Пока он всё это говорил, Сатин неспешно сняла с пояса маленький смартфон, словно даже не слушая его. Её движения были спокойными, уверенными, почти женственно-нежными, но в каждом из них чувствовалась скрытая сила — как в тихом океанском приливе, спокойном и мягком, но абсолютно неотвратимом. Пальцы пробежались по экрану — несколько цифр, несколько нажатий — и коды, удерживающие устройство в режиме ожидания, исчезли, словно лёд, растаявший под солнечным лучом.

— А в чём вы видите нелогичность? — спросила она, активируя свой страшный прибор. — Женщин набирают в силовые группы именно из-за их хрупкости и небольшого роста. Мы компактнее, легче. Следовательно, наши тела открывают больше возможностей для спецопераций. Мы пролезем туда, где двухметровый громила застрянет. В окно, в форточку, даже в шахту вентиляционной трубы. Нам легче прыгать с высоты с парашютом, проще карабкаться по стенам. Нас можно скрытно переместить в любое место — перенести в чемодане или даже в рюкзаке за плечами.

Она замолчала. Её глаза блестели, как два холодных зеркала, в которые невозможно заглянуть, не увидев отражение собственной души. Она не злилась. Не презирала. Просто констатировала факт.

— Так что всё вполне логично. Что же касается силового потенциала… — её голос стал тише и чуть глубже, — современные возможности генной модификации способны творить чудеса.

С этими словами она перевела взгляд на пол, где в пятнадцати метрах от них распластался охранник — человек, сломленный всего одним коротким ударом. Его туловище было разворочено, рёбра торчали, как обломки древнего корабля после шторма, а между ними виднелось рыхлое мясо, ещё тёплое, но уже мёртвое.

— Вы — хомо милитарис , — произнёс мужчина. Его голос был печальным, почти скорбным, как будто он не просто констатировал факт, а оплакивал свою судьбу. — Генно-модифицированный клон.

— Верно, — кивнула Сатин, — а вы — хомо труп.

Это была шутка. Но шутка совсем не для смеха.

— Палец давайте.

Безропотно, как бык, ведомый на заклание, он снова протянул ей руку. Пальцы мужчины немного дрожали, хотя лицо оставалось невозмутимым. Сатин вставила указательный палец мужчины в углубление на смартфоне. Индикаторы задрожали и запищали, словно предчувствуя скорую смерть владельца. Микроигла мгновенно вонзилась в кожу, взяла кровь и считало код жизни, записанный в генах. Электронные сканеры просканировали тело — подсчитали количество сперматозоидов, уровень тестостерона, следы эндорфинов в мозге. Всё это было сделано быстро и беспристрастно, как исполнение судебного приговора.

— Подтверждено, — произнесла она наконец, отступая на шаг. Голос девушки стал холодным и жёстким, как лезвие, готовое вонзиться в плоть. — У вас, сэр, есть пятнадцать минут на подготовку к казни. Вы имеете право на один телефонный звонок для причастия, один — для составления завещания и, конечно, один — в похоронную службу. Чтобы согласовать детали кремации. Время пошло.

Мужчина поежился. Возможно, от холода. Возможно, от осознания того, что ему не уйти. Он не верил в чудеса. Но сейчас, глядя на эту девушку, он почувствовал нечто похожее на страх перед сверхъестественным.

— Подтверждено… — повторил он, словно эхо, услышавшее собственное отражение. — Значит, она беременна всё же?

— Заражена, — поправила Сатин, и в этом слове звучало осуждение всего мира.

— А вы не думаете, — с внезапным презрением сказал он, — что когда-то было естественным зачинать детей именно так, как это сделали мы? — его голос дрогнул, но не от боли. От гордости.

Сатин медленно покачала головой. К горлу подступила тошнота. Это удивило её саму. Ведь её не тошнило даже во время страшных хирургических операций-пыток, на которые таких как Сатин отправляли для тренировки устойчивости нервной системы перед человеческими потрохами, вывернутыми наизнанку. Но теперь — накатило. Не от жалости. Не от страха. От отвращения.

— Каннибализм тоже когда-то был естественным! — словно выплюнула она. — Вот только он был менее болезненным, чем беременность и роды. Вы подумали о ребёнке? О том, что он должен будет родиться в мире клонированных тел с телом естественного происхождения…

Она замолчала. Её глаза сузились. Она не хотела быть судьёй. Но знала, что кто-то должен.

— Это … низко и отвратительно, — прошептала она. — Я не сотрудник санитарной инспекции, и не мне вас судить, сэр. Но раз уж у нас начался приватный разговор и вы спросили моё мнение, то я скажу вам как женщина, а не как офицер: то, что вы сделали, — мерзость. Ребёнок мог родиться с отклонениями в развитии. Ужасным, безмерно страдающим. Больным, слабым уродом. Только такие подонки, как вы и ваша Арита, могли решиться на подобное преступление!

— Как я и Арита?.. — его голос сорвался. — Так вы нашли и её? Боже правый… что вы с ней сделали?

— Успокойтесь, — мягко сказала она, но в этом «успокойтесь» прозвучала не утешительная нота, а приговор. — Во время задержания она оказала сопротивление. Её убийство прямо предписывалось уставом хедхантеров Департамента. Нормы закона соблюдены. Вам не о чем беспокоиться.

— А ребёнок? — выдохнул он.

— Разумеется, он тоже мёртв. Натуральное зачатие приводит к натуральным дефектам. Генетическая оценка вашего выродка показала всего 83 процента от идеала.

— Восемьдесят три?.. Выходит, он был здоров!

— Норма не ниже девяносто пяти.

Мужчина побледнел. Не просто побледнел — осунулся. Похолодел. Его пальцы судорожно вцепились в воздух, словно он надеялся найти там что-то, что могло бы удержать его от падения.

— О нет, нет, нет, нет ... — прошептал он, закрывая лицо руками. — Но за что? Мы с женой всего лишь собирались...

— С женой? — тихо и резко перебила его Сатин. Её глаза превратились в щёлочки, а голос стал ледяным. Он чуть-чуть наклонилась. — Вижу, в вашей криминальной истории появляется кое-что новое, сэр. Браки запрещены законом!

— А закон придумали такие искусственные шлюхи, как ты! — с ненавистью воскликнул мужчина.

— Свободный секс — одно из фундаментальных прав гражданина и человека, — холодно ответила она.

— Да бросьте! Зачем вы их убили… За что?!

— Ваше время на исходе, сэр, — напомнила она.

— А вот тут ты врёшь, тварь! — задыхаясь, прохрипел он. — Моё время начинается!

И, резко отбросив окурок, он змеиным движением достал из-за пояса пистолет.

***

Сатин снова прищурилась. Её глаза превратились в две узкие щёлочки. Всё её тело оставалось расслабленным, как будто она не находилась на грани смертельной опасности, а пребывала в состоянии абсолютного упокоения, которое достигается не природною силой духа, а долгим и горьким опытом. Её маленькая ладонь покоилась на рукояти знаменитой «Правительственной модели GM-200» — старинного бластера, короткий рубленый ствол которого лежал на бедре так, словно был частью её самой.

— Я вижу, вы очень раздражены, сэр, — произнесла она тихо, почти задумчиво, постукивая ногтем по холодному металлу своего оружия. — Вам действительно стоит быть сдержаннее. Напомню, Арита была не сдержанной. Ни к чему хорошему её это не привело.

Голос Сатин звучал очень мягко, но в каждом звуке сквозила уверенность палача, убеждённого в своём праве судить и даже казнить. Она говорила не с презрением и не с яростью — с осознанием.

— Как официальный представитель Департамента Геноцида, я призываю вас к порядку, ибо в противном случае... Вы ведь понимаете, что вам не превзойти меня в реакции и умении обращаться с бластером? Специализированный военный клон — это не тело обычного человека. Это машина, созданная ради конкретной цели. И вы зря меня оскорбляете. «Тварь» здесь — это вы, а не я. А ну-ка бросьте игрушку!

Она зря помянула его мёртвую жену.

Вместо ожидаемого выстрела или попытки бегства обвиняемый щёлкнул пальцами. Звук был звонким и хлестким, как удар плетью. Он раздался в неподвижной тишине, нарушаемой лишь криками их спора и напряжённым дыханием потрясённых гостей. Щелчок прозвучал громко, как выстрел.

И из толпы зевак, словно тени, выступили силуэты. Разного роста и возраста, но одинаково мрачные, с бластерами в руках. Они окружили Сатин и её жертву плотным кольцом — четырнадцать человек. Четырнадцать мужчин.

Но Сатин сразу поняла: это не люди.

Её тонкий слух не улавливал биения сердец. Она не слышала и дыхания — не было ни вдохов, ни выдохов. Только внутри черепов этих гротескно неподвижных фигур с помощью микроскопического прибора, встроенного в её внутреннее ухо, она чувствовала пульсацию радиации — едва заметное сияние урановых двигателей. Хантер-роботы. Боевые механизмы, предназначенные для войны, а не для вечеринок.

— Армейские роботы? — Сатин слегка приподняла бровь, словно не столько удивившись, сколько разочаровавшись. — Они ведь используются только военными. Откуда они здесь?

— О, сударыня! — торжествующе перебил её собеседник. — Как же всё-таки примитивен женский мозг!

Он говорил с издёвкой, но не со злобой. Скорее, с жалостью. С жалостью к тому, что она, несмотря на всю свою мощь, не могла понять простейшей вещи.

— Вы так и не уловили из нашего разговора простую мысль: я — богатейший из жителей Альбигои. Мне плевать на закон. Скромная сумма наличными — решила вопрос с военными. И ваш вопрос, мадам, тоже решён. Пушку на пол. Бросайте, я сказал!

На мгновение Сатин застыла, как статуя. Ни единого движения. Ни единой эмоции. Лишь холодное восприятие реальности. Перед ней — четырнадцать убийц в человеческих обличьях. Но даже одного из них достаточно, чтобы раздавить её, как насекомое. Каждый из них превосходил её в силе, скорости и реакции. На их фоне она казалась ничтожной. Но в её искусственной природе не было страха. Только расчёт.

Тонкая ладонь разжалась. «Гавамент Модел» соскользнул с её бедра, коснулся мраморного пола, подпрыгнул и оказался в центре круга, словно символ того, что всё уже предрешено.

— Вы знали, что я приду?

— Я не знал точной даты, но догадывался о возможности. Ваш департамент следит за мной с тех самых пор, как я баллотировался на выборах. Дурак, я думал, что смогу изменить вашу скотскую систему.

— Чтобы такие подонки, как вы, плодили ещё больше ублюдков? Людей с дефектами, обречённых на муки, вместо гарантированно здоровых клонов?

— Это были бы дети, тварь! — процедил он сквозь зубы. — Нормальные человеческие дети! А не гротескные создания-функции, не знающие любви и похожие на тебя!

Обвиняемый зло выругался, достал свободной рукой новую сигарету, сунул её в рот, щёлкнул зажигалкой и затянулся. Его лицо оставалось невозмутимым, хотя внутри, возможно, бушевала буря.

— А теперь подумай, — продолжил он совершенно обыденным тоном, — до города почти три тысячи километров. Это минимум сорок минут полёта даже на спортивном каре. Что уж говорить о ваших полицейских машинах… Ты ведь пришла одна, верно? Ох уж эти всезнайки из Департамента геноцида! Самоуверенные кретины, ненавижу их!

Он указал взглядом куда-то в сторону, где, видимо, на заднем дворе его особняка стояла яхта «Стрела» — самое быстроходное судно Сектора, которое несколько раз показывали по головидению.

— Примерно через тридцать минут я буду в космосе. А твоё поганое тело будет украшать мой балкон.

Сатин нахмурилась. Молча, с лёгкой усмешкой в уголках губ, она оценила ситуацию. Он действительно считал себя победителем. Возможно, так оно и было — в его мире. Но в её мире правила были другими.

— И чего вы медлите? — произнесла она почти ласково. — Полчаса — это не так уж много.

— Для кое-чего мне хватит, — ответил он и кивнул своим псам.

По этому сигналу два робота отделились от окружавшего их кольца и направились к Сатин. Их движения были точными, механически безупречными. Один из них жёстко толкнул её в спину, и она упала на колени. Лишённые тепла руки скрутили Сатин запястья. Затем последовало другое действие — одним рывком с девушки сорвали шорты.

Её враг улыбался. Довольный. Почти радостно.

— Не округляйте глаза, — сказал он, пока роботы срывали с неё остатки одежды. — Я сделаю с вами то, в чём вы обвинили мою супругу. Вы ведь вполне нормальная зрелая женщина, способная к деторождению, не так ли? Клон вы или нет — но ДНК у нас одна. А это значит…

— Да ничего это не значит, сволочь, — спокойно прошептала Сатин. — «GM-200»… СВЕТ!!!

Это слово, произнесённое не как команда, а как заклинание, разорвало воздух. «Гавамент модел», древний пистолет, взмыл ввысь на собственной гравитационной тяге. А затем на высоте почти двадцати метров вспыхнул чудовищной вспышкой и оглушительно взревел, выбив все стёкла в здании, разорвав барабанные перепонки людям и звуковые модули — роботам.

Ультразвук пронзил пространство тысячами невидимых волн-стрел, промчавшись по электронным мозгам машин. Все технические устройства в радиусе тысячи метров — умерли. Превратились в бесполезный металл и пластик.

Люди, лишённые зрения и слуха, попадали на пол, как опавшие листья. Роботы застыли, как истуканы, напоминая своими неподвижными телами статуи древнего мира.

В этом хаосе боли и немоты Сатин медленно поднялась с колен.

Одна.

Живая.

Несокрушимая.

Её сетчатка, усиленная тонировкой, сохранила зрение. Уши, снабжённые специальными вкладышами, уберегли от потери слуха. Она была не просто женщиной. Она была оружием. Инструментом возмездия.

Полностью обнажённая, в одних лишь высоких кожаных сапогах, она шагнула вперёд, наклонилась, и её маленькие упругие груди нависли над сжавшимся в комок обвиняемым. Он скулил, закрывая руками то ли обожжённые глаза, то ли разорванные уши.

— Приговор приведён в исполнение! — Сказала она и ударом своей прелестной ноги размозжила ему череп.

Её сапог — огромная стальная алая шпилька — вонзился мужчине в висок, прошёл сквозь мозг, как нож сквозь масло, и выскочил обратно, оставив что-то белое и липкое на лакированной поверхности кроваво-красного каблука.

Сатин выпрямилась. Огляделась. Дворец был разрушен. Воздух наполнен болью и страхом. Под ногами хрустело стекло. Штукатурка осыпалась с потолка, словно само здание вздрогнуло от увиденного. Искусственное освещение исчезло. Богатое убранство разрушено. Роскошь уничтожена. Остался лишь свет трёх лун. Всё это напоминало сцену из клипа какой-то адской рок-группы — полный декаданс. Но именно в этом декадансе смерти и ужаса Сатин видела красоту.

А в осколках стекла копошились инвалиды — без глаз, без слуха. Над ними стояли четырнадцать застывших стальных фигур — роботов, которые когда-то внешне походили на людей. Теперь же это были немые статуи, с искажённой мимикой, неестественно вывернутой искусственными мускулами лица, сократившимися разом, одновременно. Скорее проклятые демоны, чем люди или машины.

Сатин закрыла глаза. Глубоко вздохнула. И улыбнулась. Улыбка была не злой, не торжествующей, а почти умиротворённой.

«О да-а... Свободный секс — фундаментальное право нашего общества», — улыбалась она. «Но убийство… убийство — куда как слаще».

Всё той же стремительной «подиумной» походкой обнажённая двухсотлетняя девственница вышла с балкона в ночь. Её платиновые волосы развевались на ветру. А над ней, сквозь пелену бездонного космоса, удивлённо смотрели три кровавых луны.

Розовая. Вишнёвая. Золотая.

Они всё видели.

И молчали.