Ты это умеешь...

Полная луна, холодная и безразличная, лила мертвенный свет в окно детской спальни сквозь тонкое кружево тюля рисуя на стенах причудливые тени. Маленькая Кира проснулась в кроватке от скрипа ступенек их крыльца. Папа все собирался их починить,только руки не доходили. В своем доме у леса каждый день находились дела. Зевая на подошла к окну, прижавшись лбом к холодному стеклу сонно щуря глаза. Через двор, окутанный синеватыми тенями, шел ее отец. На его плечах лежало что-то большое, завернутое в старый ковер,по облезлой бахраме она поняла, что он взял его из сарая, где ковер дожидался очередного выезда на семейный пикник к озеру. Из свисающего угла виднелась бледная, неподвижная рука с тонким ремешком часов "Чайка". Рука мамы. Кира не кричала. Просто смотрела закусив нижнюю губу, пока фигура отца с его страшной ношей не скрылась в черноте леса за домом. Утром в местном отделении полиции раздался звонок. Голос доносящийся из телефонной трубки и без того хриплый срывался в рыдания.

"Моя жена пропала! Не вернулась домой! С ней могло что-то случиться! Пожалуйста, найдите мою Полину!"

Сгорбленный мужчина метался по дому хватаясь то за куртку пропавшей жены, то начинал успокаивать сидящих на диване в гостиной дочерей.Молодой следователь в звании лейтенанта позвал мужчину на кухню, не стоило обсуждать это при девочках еще больше беспокоя их. Следователь задавал вопросы придерживаясь строгой формулировки протокола.Игорь механически отвечая тер красные и опухшие глаза, пальцы дрожали, когда он показывал фотографию улыбающейся синеглазой блондинки, что обнимала так похожих на нее девчушек одетых в яркие платья одного фасона у всех троих.

Кира молча наблюдала из-за угла за происходящим на кухне, ее детское лицо не вырожало эмоций оставаясь непроницаемой маской. Она своими глазами видела, как отец украдкой стирал слезу, когда полицейский отвернулся убирая протокол в папку из черного дермантина. Лейтенант на прощение заверил:"Игорь Александрович, сделаем все, что в наших силах."

"Слезы лжеца", подумала она вздохнув и склонив голову к худому плечику. Полиция буквально топталась на месте.Свидетелей нет.Улик нет.Все характеристики положительные.Казалось, что Полина растворилась в воздухе.И спустя полгода дело о безвести пропавшей Полине Кашиной начало покрываться пылью на полке архива.

И снова ночь полнолуния, и снова Кира стоит у окна, но не трет сонно глаза, а внимательно смотрит. На этот раз отец тащил завернутое в занавеску тело соседа, общительного старика Прокофьича, который сегодня днем приходил за молотком и сам зашел в сарай не дождавшись хозяина дома. Игорь резко поднял голову, почувствовав взгляд, как-то по-звериному заозирался . Подсвеченные лунным светом их глаза встретились – его, полные страха и стыда, и ее, холодные,безэмоциональные. Ни слова не было сказано. Никогда. Просто молчаливое соглашение и понимание, высеченное в ночи: "Ты видел. Я видела. Молчи."

Игорь резко отвернулся и зашагал к лесу быстрее пристраивая свою ношу на плече удобнее. Следующие месяцы тянулись тяжело. Игорь, осунувшийся и вечно нервный, пытался быть хорошим отцом двум дочерям – Кире и ее младшей сестре Соне.

Сонечка была лучиком света, не подозревающим о ночных кошмарах, разыгрывающихся в доме, где она играет в куклы под столом или раскрашивает раскраску лежа на полу и болтая ногами в воздухе. Кира более тихая, замкнутая, ее взгляд часто казался более взрослым и часто она задумчиво смотрела вдаль.Отец старался избегать ее взгляда,что казалось проникал в самую душу. И вот снова. Не ночь полнолуния у окна, а ранние сумерки. Кира стоит на крыльце, вдыхая полной грудью запах влажной земли и трав после дождя. За ее спиной тихо скрипнула дверь, из дома вышел отец. На его спине, безжизненно обвив шею испачканой акварелью тонкой рукой, висела Соня. Маленькая ножка в оранжевом носочке с мультяшным героем безвольно качалась в такт его шагам. Кровь темным пятном расползалась по его клетчатой рубашке на спине. Подмышкой свернутый ковер, он небольшой, ей хватит. Игорь сделал несколько шагов по направлению к лесу, этому немому свидетелю и соучастнику. Остановился. Плечи его судорожно содрогнулись. Он медленно, с нечеловеческим усилием воли повернулся. Исхудавшее лицо мужчины было искажено мукой и отчаянием, что стало почти нечеловеческим. Слезы текли по щекам, смешиваясь с потом,что лил с него градом не смотря на прохладу позднего вечера. "Кира..." Его голос был хриплым с присвистом, прерывистым. "Я... я больше не могу,дочка." Он смотрел на нее, на свою последнюю дочь, последнего родного человека на свете. "Прости... прости меня... Но когда... когда приедет полиция... расскажу им правду. Про маму... Прокофьича... Соню...тебя.Не могу... больше носить это..." Он задыхался, тело сотрясали рыдания. Игорь окончательно сломался и был готов нести кару за поступки.

Кира не дрогнула. Не заплакала. Полное отсутствие страха. Только уголки губ медленно поползли вверх, обозначив ледяную, безжалостную ухмылку. Сделала шаг вперед, ее детский голосок прозвучал с убийственной, насмешливой ясностью в тишине наступающей ночи: "Ты правда думаешь, что они поверят, что это сделала я? Ребенок?" Ее слова как приговор. Она указала подбородком на лопату, прислоненную к бревенчатой стене дома. "Бери лопату, папа. Начинай копать." Желтый свет походного фонаря высветил мертвенную бледность лица Игоря и черные тени залегшие под глазами. Ухмылка Киры, больше похожая на оскал, не исчезала. Рука мужчины медленно потянулся к держаку лопаты. Его руки дрожали, не от страха быть пойманным. А от сковывающего льдом дыхание первобытного ужаса перед той, кто стояла перед ним – его дочерью, милой Кирой, что так хорошо училась в школе и любила научные передачи.

Копать ему предстояло не только могилу для Сони, он рыл яму для последних остатков своей души. Лопата в руках Игоря была холодной и чужой, хотя он держал ее тысячи раз – вскапывая грядки под рассаду весной или поздней осенью подкапывая кусты роз и пионов в полисаднике, поправляя забор, закапывая… "их".

Но сейчас деревянный держак жег ладони, как раскаленное железо. Каждое движение – вонзить остро заточенное полотно в сырую землю, надавить ногой услышав как трескаются мелкие корешки, вывернуть ком. Все это отзывалось глухим стуком в его опустевшей голове. Игорь копал. Механически. Послушно. Под ледяным, немигающим взглядом дочери он перестал быть человеком, осталась функция. Кира стояла на краю ямы, ее силуэт черным и резким вырезался в свете фонаря. Маска спокойствия,что заняла место оскала не сходила с ее лица, лишь слегка искривилась в уголках, принимая оттенок… удовлетворения и одобрения проделанной работой отца? Кира наблюдала, как ее отец, сильный мужчина, превращается в дрожащую, вспотевшую тень самого себя. Как его плечи судорожно подрагивают не от усилия, а от сдерживаемых рыданий. Как грязь смешивается с потом и слезами на его лице, стирая черты, превращая его в гротескную маску горя и безумия. Соня. Его лучик света и тепла. Его смешливый зайчик с перемазанными акварелью ладошками. Лежала в траве неподалеку, завернутая в тот самый ковер на котором она лежала рисуя и раскрашивая. Оранжевый носочек все так же безвольно торчал из-под грубого края. Игорь не смел смотреть туда. Он впивался взглядом в землю на дне ямы, которая становилась все глубже. Каждый ком земли, который он выбрасывал наружу, был куском его собственной воли. "Быстрее, папа," – голос Киры прозвучал тихо, но настойчиво. Не приказ. Констатация. Оценив придирчивым взглядом кивнула.. Достаточно глубокая.

"Достаточно. Вылезай." Игорь с трудом выбрался, его ноги подкашивались, голова кружилась. Он стоял, согнувшись, опираясь на лопату, задыхаясь. Глаза, мутные от слез. "Нет..." – простонал он. – "Я… я не могу…" Кира шагнула к нему. Невысокая, хрупкая девочка. Подняла руку и легонько, почти нежно, положила ладонь ему на щеку, покрытую грязью и слезами. "Ты можешь, папочка," – прошептала она, и в ее голосе вдруг прозвучала какая-то извращенная нежность. "Ты всегда мог. Для нас. Для семьи. Помнишь? Мама… она была слабая. Она хотела избавиться от меня. Прокофьичь… он слишком был любопытный и болтливый. А Соня…" Кира вздохнула, и в ее голубыхглазах мелькнуло что-то похожее на сожаление, но тут же погасло. "Соня увидела, как ты убирал после Прокофьича. Она испугалась. Заплакала. Сказала, что расскажет.Побежала...Это правда случайность" Игорь зажмурился. "Соня увидела". Маленькая, доверчивая Соня. Он не заметил. Он был слишком поглощен уборкой, своими попытками сохранить видимость нормальности. А вот Кира заметила и случилась очередная случайность. "Она была угрозой, папа," – голос Киры снова стал твердым с металлическими нотками.

"Как и все они. Теперь угроз нет. Есть только семья."

Она убрала руку с от лица и указала на сверток. Он оттолкнулся от лопаты и, шатаясь, подошел к телу Сони. Наклонился, обхватил маленькое, безжизненное тельце невинного создания. Оно казалось таким легким. Невесомым. Как кукла. Он спустился в яму. Положил сверток на дно, рядом пока не видит Кира коробочку акварельных красок, что она начала утром . Коснулся рукой того места, где должна быть голова . Прошептал несвязное – прости, зайчик, прости… "Закапывай, папа." Комья земли с глухим стуком начали падать на ковер. Сначала один. Потом другой. Игорь работал лопатой, теперь уже стоя в яме, засыпая свою младшую дочь.Движения были медленными,автоматическими. Слезы перестали литься из глаз. Их место заняла пустота. Когда земля сравнялась с краями, он утрамбовал ее ногами, старательно, как когда-то утрамбовывал землю у столбов для качели в саду. Кира стояла на том же месте, наблюдая. "Теперь трава," – она тихо сказала, указывая на срезанные пласты дерна, лежащие рядом. – "И ветки. Чтобы не видно было." Он послушно уложил дерн, взъерошил траву на стыках. Разбросал ветки и прошлогоднюю листву. Место стало неотличимо от остального леса. Место, где теперь лежали все, кого он когда-то любил или уважал. Кира подошла к отцу. В ее глазах была абсолютная пустота. Взяла его большую, грязную руку в свои маленькие, холодные ладони. "Пойдем домой, папа," – сказала она тихо. – "Ты устал." Он позволил ей вести себя, как слепому. Шаг за шагом, прочь от свежей могилы, прочь от леса, прочь от всего. Дом был темным и тихим. Кира привела его в ванную, включила воду. Помогла снять запачканную землей и кровью одежду. Он стоял под струями воды, не чувствуя ни тепла, ни холода. Когда он вышел, обернутый полотенцем, Кира ждала. На кухне стояла кружка с теплым молоком – как Соне перед сном. Она протянула ее ему. "Пей. Успокойся." Он выпил. Молоко было безвкусным. Как его жизнь теперь. Кира поставила опустевшую кружку в раковину. Потом подняла на него глаза. В них мелькнул тот же холодный расчет, что и в лесу."Завтра полиция опять придет. Спрашивать про Соню." Ее голос был спокоен. "Ты знаешь, что сказать. Ты умеешь плакать, папа. Ты умеешь это так хорошо."