Тяжесть, придавившая светила

Наступать на хлеб не хотелось. Он был пышный, с хрустящей загорелой корочкой, настоящий каравай, и пах печным теплом, детством, домом. В общем, такой какой надо хлеб. Под плоским небом, на плоской равнине с жировыми каплями торфяных луж и огоньками горящего метана над водой хлеб смотрелся странно. Ярл бросил его в грязь. Хлеб не хотел погружаться. Он болтался на поверхности лужи, создавая легкую рябь на воде. Ярл вздохнул, поднял ногу – грязь под подошвой при этом жадно чавкнула, отпустила неохотно – и поставил ботинок на хлеб. И сразу потянуло.

Ярл задавался иногда вопросом, откуда в Городе-под-Холмом вообще берется хлеб. Откуда там берется все? Андрис в своей подростковой заносчивости утверждал, что слои – это просто виртуалка, такая старая, что все уже и забыли про ее изначальное происхождение. Все, включая и заселившие ее блудные тени, и их непутевых потомков (в число которых входил и сам Андрис). Пастор верил в Градиент, и эта позиция была Ярлу ближе, потому что в Городе-под-Холмом и вправду обитали очень легкие души. Легче их были только эфирные, пляшущие в слоях грозовых туч в следующем слое, но с ними почти невозможно было общаться. Их внимание не задерживалось ни на чем дольше пяти секунд, они были как проблески молний в облачной сфере.

Адель, по крайней мере, умела помнить. И ждать. Ждать она могла бесконечно, ведь в Городе-под-Холмом не было ни времени, ни старости, ни смерти.

- Останься, Ярл, - иногда просила она. – Сдались тебе эти Тяжелые.

- Здесь нет звезд, Адель, - отвечал он. – И меня зовут Ярослав.

- Ярл, - качала она головой, и светлые кудри разлетались над чистым лбом. – Мой Ярл, ты опять уходишь в свой вечный поход. Привези мне сокровище. Привези мне звезду.

- Разве что звездную пыль, - улыбался он, целуя тонкие пальцы.

В Городе-под-Холмом царила бесконечность, но вечно длиться она не могла. По крайней мере, не для него.

Он не знал, родилась ли здесь Адель, или это был ее осознанный выбор, или легкая душа просто пронеслась сквозь слои и закрепилась тут, где плотность вещей соответствовала ее плотности, где в вечном кружении балов и придворных церемоний ее соплеменники забыли про звезды. Главное, что она помнила его. Значит, он мог вернуться.

Хлеб быстро погружался. Вода надвинулась стылой, давящей стеной, с явным привкусом сероводорода. Ярл знал, что Болотница ему не обрадуется, и так и случилось.

Хлопочущая у своих котлов старуха обернулась, подобрав юбки, повела было хищно носом – не добыча ли наведалась в темную келью, не сладкая ли плоть, из которой можно сварить болотный туман? – и разочарованно фыркнула.

- Опять ты шастаешь, Ярл. Когда уж тебе надоест, когда душа твоя успокоится.

- Ярослав, - ответил он, оттирая с лица грязь.

Впрочем, это было бесполезно – в этом слое грязь залепила все, и котлы, и стены, и потолок, состоящий из переплетений болотной травы. Сложно было отсюда поверить в просторную, пускай и беззвездную равнину наверху, вокруг Города-под-Холмом.

- У тебя уж в волосах, - хихикнула маленькая Болотница, выглядывая из-за юбки матери.

- А ты ешь детские зубки, - парировал Ярл.

- Уже не ем.

Малышка ощерилась, демонстрируя вполне зрелые клычки.

- Мне уже хватает кальция. Теперь люблю селезенку. Ты принес мне что-нибудь?

Ярл достал из поясной сумки жемчужный гребень. Таких было вволю у Адель. Дворец в Городе-под-Холмом, казалось, сам порождал подобные безделушки, как и небольшие фонтаны, и алебастровой белизны статуи на перекрестках.

Девчонка радостно взвизгнула, схватила гребень и умчалась, плеснув юбками.

- Охота тебе, - снова проворчала ее мать.

Подвинув ногой трухлявую скамейку, она уселась сама и предложила Ярлу сесть рядом.

- Захлебнешься однажды, блудная душа, или тебя порвет.

- Кессоная болезнь, матушка, случается лишь у слабых душ.

- Какая я тебе матушка? На, чисть рыбу.

Рыбой она называла то, о чем язык говорить не поворачивался. Туман варили из детских телец, но внутренности и жир использовали в пищу. Ярл послушно опустился на скамью, принял из рук Болотницы уже отмытый желудок и растянул его, чтобы Хозяйке удобно было переливать кровь. Следом пошли куски сала и чего-то еще неаппетитного.

- Чего ты там ищешь, среди Тяжелых?

Ярл улыбнулся, хотя к горлу подкатывала тошнота. Тяжелые жили за два слоя от Болотницы, предстояло еще преодолеть горизонты гномов и демонов. Забавно, что любого из тамошних уроженцев вывернуло бы наизнанку при виде его нынешнего занятия. Но они были тяжелей Болотницы. Гораздо тяжелей. Старуху не мучило чувство вины, с которым Тяжелые, казалось, рождались. Для того, чтобы попасть в ее слой, достаточно было наступить на хлеб.

- Там звезды, матушка.

- И что же? На кой они тебе сдались? Ты их ешь, нижешь из них бусы или что?

Ярл взял костяную иглу и принялся зашивать горловину желудка. Потом предстояло выварить потроха в котле с туманом и съесть. Отвратительно, но иначе к гномам не попасть.

- Ты сама прекрасно знаешь, Болотная Мать. Между звездами можно путешествовать. А ваш мир плоский, как доска, у него нет ни краев, ни путей.

Это было правдой. Верхние слои были слишком неплотными, вещи не притягивались тут друг к другу, расстояния между атомами оставались непомерно большими – как утверждал тот же Пастор, в голове которого прекрасно уживались религия и наука. Чтобы куда-то попасть, надо было спуститься к Тяжелым. В их мире, придавленном общей свинцовой виной, силы тяжести хватало, чтобы притягивать атомы друг к другу, людей – к Земле, планеты к Солнцу, и расстояния немыслимо сокращались. И между звездами можно было летать.

- Но зачем тебе летать между звездами? – спрашивала Адель, и Ярл – Ярослав – не находил ответа.

В котле с туманом бултыхалось черное варево. Черное, как недра мертвых звезд, как пустота между ними.

Ярл задумывался порой, что было ниже, ниже Тяжелых. Может, там вина давила так сильно, что мир достигал бесконечной плотности, расстояния между галактиками сокращались до одного шага, а звезды, сжатые невероятным давлением, становились яркими жемчужинами, бусинами невиданного ожерелья. Когда-нибудь, возможно, он спустится туда. И возьмет одну звезду для Адель. Но что надо было совершить, чтобы провалиться так глубоко?

Детский желудок, начиненный кровью и салом, был довольно приятен на вкус. Как всегда, после еды у Болотницы потянуло в сон. Ярл послушно закрыл глаза, погружаясь в слои гранита и базальта, в горизонт породы с проблесками медной и золотой руды, с искрами халцедона и хризопраза. В царство гномов.

Здесь не было света. Не было и запахов, в отличие от болотного мира, где воняло все. Редкими пятнами фосфоресцировали по стенам пещер колонии грибов, занимаясь своими загадочными метаболическими процессами. Ярл ухмыльнулся сквозь корку грязи на лице и присел на корточки, нащупывая дорогу во тьме. У Тяжелых были прелестные представления о гномах. Эдакие бородатые старички-бодрячки в кольчугах и вечной охоте за сокровищами. Видели бы они этих тварей. Бледные, с длинными тощими руками и ногами, с раздутыми паучьими брюхами и слепыми мордами, гномы скользили в темноте, выискивая крохи драгоценной руды. Беда состояла в том, что все золото и серебро в своем слое они почти выели и сейчас питались остатками, тем, на что не польстились когда-то их братья, и плотью собственных предков, обратившихся после смерти в камень.

- Тот, кто говорит: «Легко, как отнять леденец у младенца», никогда не пробовал отнять слиток у гнома, - пробормотал Ярл и двинулся вперед.

Гном попался не сразу. Пришлось долго ползти по острым камням на карачках, а иногда и просто на животе, в котором все еще оставалась тяжесть после съеденных крови и сала. Низкие своды давили, и Ярл даже в какой-то момент захихикал. В сводящей с ума темноте и беззвучии ему подумалось, что своды тут возвели специально, ведь иначе гномы улетели бы к легким душами и градом попадали на Город-под-Холмом. Как знать. У тамошних обитателей хватило бы ума заточить гномов в каменной толще. Они вообще были затейниками, жители Города-под-Холмом, недаром их опасалась даже Болотница.

Однажды Адель приспичило завести котенка. Кошки водились в мире Тяжелых, и кошкам было все равно, в каком слое обитать, кошки всегда оставались кошками. Ярл принес ей за пазухой маленького рыжего кота. Три дня Адель играла с ним, смеясь звонко, как колокольчик. На четвертый день Ярл нашел котенка с янтарными бусинами вместо глаз и колесным механизмом вместо позвоночника. Труп кота шатко выхаживал взад и вперед по спальне Адель, а девушка хлопала в ладоши, радуясь своему изобретению.

- Ярл, милый, не правда ли, так лучше? Теперь у него такие красивые глазки, и он будет со мной всегда-всегда, даже когда ты уходишь.

Ярла тогда чуть сразу не утянуло к Болотнице. Но он ничего не сказал. Легкие души, что с них взять. Интересно, проснется ли он однажды в спаленке Адель с янтарем вместо глаз, колесным механизмом вместо позвоночника и какой-нибудь тикающей приблудой вместо сердца? Вполне вероятно, вполне.

Этот гном тоже светился. Как гриб. Ярл услышал его задолго до того, как увидел. Характерный сухой хруст, словно гигантское насекомое грызло стебель травы. Или стекло. Скорее стекло, перемешанное с гравием и щебенкой.

Гном бледным наростом скорчился в отнорке коридора и жадно ел, видно, нащупал съедобные искорки в пустом отвале. Ярл аккуратно вытащил из поясной сумки нож. Драгоценные металлы, выщелоченные из руды, гномы отнюдь не складировали в каменных пещерах, а накапливали в подзатылочных железах. В основном золото. У этого точно было золото, оно гнойными наростами желтело под белой полупрозрачной кожей.

- Тот, кто никогда не пробовал отнять леденец у младенца…

Крик гнома был страшен. Он ввинчивался в уши, пронзал кровь и кость. У Ярла точно взорвался бы череп, но Ярл уже погружался глубже, в самую глубь, в магму и жидкий огонь, сжимая в кулаке вырезанное из-под гномьей кожи сокровище. Пламя сжигало крик. Пламя сжигало все, и вскоре вокруг не осталось ничего, кроме пламени.

Ярл не помнил, в каком из слоев родился. Кажется, он всегда был ярлом и всегда ходил в походы с ватагой соратников, от Города-под-Холмом до красных холмов Марса и дальше. Но иногда, обычно на полпути между слоем гномов и демонов, ему мерещилась тихая заводь. Как будто бы деревянные мостки, старые, но еще крепкие, снизу поросшие мхом. Как будто бы круги на воде, след комаров-долгоножек и шустрых водомерок. Был вечер, серо-розовый косой свет, мошка плясала над водой. И кто-то, большой и теплый – возможно, мать, - наклонялся над ним и звал: «Ярек, пойдем домой». И он бы пошел, побежал бы хоть по воде, соскочив с мостков, если бы помнил, если бы знал наверняка, где этот дом.

Слой демонов состоял из огня и боли, из черного и красного цветов. Тяжелые не прожили бы тут и секунды. Да что там секунды, ни полвздоха, ни полвзгляда, ни одного распада радиоактивного изотопа. Даже Ярлу приходилось нелегко, но через какое-то время глаза приспособились, и в сплошной оранжево-алой стене он стал различать силуэты башен и зубчатых стен.

- Поздно, Адель, - расхохотались башни.

- Как же ты нас достал, - откликнулась стена.

- Ходят тут и ходят, а потом серебряная утварь пропадает, - поддержал их замковый ров.

- Достань свое сердце и освети себе путь, - предложила каменная кладка, и огонь под ней, и огонь над ней, и тот огонь, из которого она состояла.

- В жопу пошли, - буркнул Ярл, развернулся к замку спиной и зашагал по пепельной равнине, точней по тому, что он создавал вокруг себя в виде пепельной равнины, очень похожей на равнину вокруг Города-под-Холмом.

С каждым шагом прояснялось. Появились первые лужицы. На пустошах вокруг Города-под-Холмом ничего не росло, но силой фантазии Ярл вырастил камыши вокруг луж, и в зарослях даже хрипло зачирикало что-то птичье. Только небо все не удавалось. Оно было грузным, его брюхо нависало над иллюзорной равниной, и за тонкой пленкой тучевой плоти ворочался огонь.

- А ты ткни палочкой, - ехидно предложил замковый ров, вышагивающий справа от Ярла. - Оно и лопнет.

Ярл вполголоса выругался. Однажды ему так надоели приставания местных построек, что он взял и ткнул. Выплеснувшееся из туч пламя сожгло его дотла, отшвырнув прямиком к Болотнице, и пришлось проходить почти весь путь заново.

- Ты закрой глаза, - ласково шепнул равелин. – Закрой и представь, что лежишь лицом в коленях своей Адель. Лежишь, балдеешь, она гладит твои волосы. Сладко, да?

- Только у него нет волос, - насмешливо пропела кладка. - И лица тоже нет, и костей…

Ярл с трудом сдержал желание вскинуть руку и проверить, все ли в порядке с волосами, да и с лицом. Демоны знали толк в обмане. Ярл, впрочем, тоже спускался не в первый раз.

- Ой, а кто это у нас за спиной, - как бы с бесконечным удивлением, всплеснув руками, заголосил он. – Не господин ли наш Красный Барон явился узнать, куда девалась половина его замка?

Кладка, равелин и ров, увязавшиеся за ним, ойкнули и оглянулись. Ярлу только того и было надо. Избавившись на секунду от назойливого внимания Ходячего Замка, он быстро сделал небо плоским и серым, точь-в-точь как в слое Адель. И вот уже впереди затемнела, выросла и надвинулась громада Холма.

Как они встретились с Адель в первый раз? Не на балу, точно не на балу. Он как будто сразу пришел в ее спальню, оказался на кровати, вылепленной в форме гигантского колокольчика. Он не был усталым. Он не плясал, как обычно, всю ночь. Он просто был здесь, как будто всегда.

- Хочешь чаю из лепестков роз? – спросила Адель, отведя со лба светлую прядь.

У нее была копна волос, то пепельных, то русых, то бледно-золотых, и огромные васильковые-лиловые-яшмовые-изумрудные глаза.

- Или тебе больше нравится ромашковый?

На равнине вокруг Холма не водилось ни роз, ни ромашек, но цветы оплетали все внутри, спускались гирляндами со сводов, тянулись под ногами и даже иногда мешали, особенно во время танца.

- Мне больше нравишься ты, - честно признался Ярл.

- Тогда оставайся.

И он остался.

- Зачем ты всегда уходишь? – не оборачиваясь, спросила Адель.

Она сидела перед зеркалом и расчесывала черепаховым гребнем свои чудные волосы. Если бы Ярл не знал, что перед ним иллюзия и ложь, никогда бы не отличил ее от настоящей.

- Если всегда уходишь, уйди навсегда.

- Я не могу.

Девушка обернулась. У нее были глаза Адель, белая кожа Адель, тонкие пальцы Адель. Поэтому сделать то, что нужно было сделать, казалось почти невозможным. Назойливо пахло цветами. Розы и ландыши. Отвратительное, пугающее сочетание, в природе розы и ландыши почти никогда не цвели одновременно. Но только не здесь.

- Тогда не уходи. Останься со мной.

И он остался. До утра. Знала ли эта девушка, что она не Адель? Был ли он сам уверен, прожигая с ней прохладные простыни, лаская прохладную кожу, пахнущую ландышем и розой?

Утром, когда она еще спала, и на щеках ее лежала тень ночного безумия и длинных ресниц, Ярл склонился над ней и тихо шепнул: «All beauty must die». Затем он вырвал сердце демона и заменил на свежий бутон розы, и весь мир обрушился – подернулся трещинами, побледнел и схлопнулся, как дом, выстроенный из серой штукатурки вместо кирпича.

Лишь сердце в его руке билось и пылало.

Оно пылало, освещая путь, пока Ярл погружался в бесконечную, беспросветную тьму.

- Эй, парень!

В луже мок окурок. Натуральный окурок, не видел таких уже лет двадцать. Дико гудело в затылке, плющило, словно огромной ладонью придавливало к земле. По асфальту метались световые пятна, это плясали на ветру цепочки светлячков-фонарей.

- Парень, - повторил мужской голос. – Ты в порядке или как?

- Да оставь ты его, - откликнулся испуганный женский. – Господи, как достала эта провинция. Здесь до сих пор по лужам валяются пьяные.

Где-то над головой над лунными трассами уходили в пустоту звездные корабли. Пламя их турбин расчертило небо огненными штрихами. Тяжесть мешала им и помогала, давила и поддерживала, держала на ладони столб огня, пылавшего ярче тысяч солнц.

Тяжелый взял под руку свою спутницу, и они пошли прочь, чуть покачиваясь под штормовым ветром. Ярослав сел. Вот я и дома, сказал он сам себе, вот я и дома.