Тьма за колючей проволокой

Сараево, 28 июня 1914 года

Он держал пистолет так крепко, что пальцы побелели.

Гаврило Принцип сидел за столиком у окна в кафе «Мориц», наблюдая за улицей, которая заливалась июньским солнцем. Люди ходили туда-сюда, продавец мороженого кричал что-то боснийским детям, а солдаты в австро-венгерской форме лениво курили у угла, не обращая внимания на прохожих.

Он смотрел на них, но думал о себе.

Сегодня я умру.
Или сделаю так, чтобы кто-то другой умер — и мир изменился.

Он засунул руку в карман сюртука и коснулся холодного металла. FN Browning M1910. Маленький, надёжный. Чехи покупают его для самообороны, а он собирался выстрелить из него в Герцога, человека с лицом, которому слишком хорошо платили за то, чтобы смотреть сверху вниз.

— Принцип, — кто-то прошептал сзади. — Он уже выехал из мэрии.

Гаврило кивнул, не оборачиваясь. Горло сжалось. В животе — холод. Это не страх, а другое: осознание, что после выстрела не будет пути назад.

Он встал, бросил монету на стол и шагнул к выходу. Мир звучал тише, чем раньше, как будто туман лег на уши. Голоса людей, звон колёс, лай собак — всё слилось в фоновый шум. Только сердце било прямо в череп.

Если я промахнусь — меня линчуют.
Если попаду — меня расстреляют.
Если всё получится — мы начнём что-то великое.

Он вышел на улицу, и в этот момент карета свернула за угол.

Франц Фердинанд — в белом мундире, с нахмуренным лицом. Рядом — София, улыбается чему-то, сказанному вполголоса.

Время сжалось.

Принцип двинулся вперёд.
Один.
Два.
Три шага.

Выстрел.
Пауза.
Выстрел.

...

Июльский кризис, 1914

«Австрийская империя не может позволить себе быть униженной шайкой славянских террористов. Наказание должно быть суровым и неотвратимым.»
— Из речи министра иностранных дел Австро-Венгрии Леопольда Берхтольда

Через три дня после выстрелов в Сараеве, Вена предъявила Сербии ультиматум.

Десять пунктов. Каждый — нож под горло.

Принять на свою территорию австрийских следователей. Запретить всю антимонархическую печать. Распустить патриотические общества. Арестовать офицеров без доказательств. Подписать, не обсуждая.

Сербия колебалась. Потом — согласилась почти на всё. Почти. Один пункт — вмешательство Австро-Венгрии в сербскую юстицию — отклонили.

И этого оказалось достаточно.

23 июля 1914 года — ультиматум.
25 июля — частичный отказ.
28 июля — Австро-Венгрия объявляет Сербии войну.

Из Москвы: Николай II, сомневаясь, но под давлением генералов, подписывает приказ о мобилизации.
Из Берлина: Вильгельм II, взбешённый "русским вызовом", обещает "железный кулак" — и начинает подготовку к войне.
Из Парижа: Французский Генеральный штаб отсылает директиву №1 — полная готовность к участию на стороне России.
Из Лондона: кабинет Грея колеблется... пока немецкие войска не нарушают бельгийский нейтралитет.

4 августа 1914 года — Великобритания объявляет войну Германии.

Телеграмма (реальная, адаптированная)

Берлин, 5 августа 1914
От: Главного штаба
К: Госпиталь 19-й дивизии, Восточная Пруссия
«Ожидается крупное ранение состава. Приказ: организовать эвакуационные маршруты, запасы морфия и карболки. Специалистов по тяжёлым травмам запросить из Берлина. Боль будет нормой.»

Эпизоды (вставки в повествование)

Париж.
Молодой лейтенант Моро пишет невесте:

«У всех нас новые сапоги, винтовки блестят, а девушки шьют знамена. Говорят, домой вернёмся к Рождеству. Никто не говорит о шрапнели.»

Берлин.
Доктор Вильгельм Хаген смотрит на карту Восточного фронта.

«Мяса будет много. Нужно думать, как сохранить хотя бы кости...»

Константинополь.
В закрытой лаборатории немецкие химики спорят с турецкими врачами.

«Если древние тела не разложились — значит, что-то в земле. Или в крови.»

Заключение части

Война началась как дуэль между монархами.
Она стала пожаром, в котором сгорели целые империи.

К 1 сентября 1914 года в Европе уже погибло более полумиллиона человек.
Но настоящие ужасы ещё не начались.

...

Осень 1914 года.

Планы рухнули быстрее, чем телеги под ранеными.

Немецкая армия, стремясь обойти Париж через Бельгию, оказалась в позиционной ловушке. Шли, как учили — быстро, решительно, с фланговым охватом. Французы отступали, пугливо, пока не упёрлись в Марну. А затем, в грязи и дыму, фронт застыл.

Так родилась линия смерти: от Северного моря до швейцарской границы. Окопы. Колючая проволока. Земля, напитанная кровью.

Восточнее, под Танненбергом, немцы громили русские армии, но и сами тонули в лесах и болотах. Австро-венгры теряли по дивизии в неделю. Никто не знал, как остановить кровотечение.

К декабрю у некоторых батальонов в строю оставалось по двадцать процентов личного состава.

Письмо младшего ефрейтора Лемке, 3-я рота, Западный фронт:

«Мы идём в атаку по воронкам, как куры по полю. Только это поле засеяно не пшеницей, а руками, ногами и касками. Вчера поднесли завтрак, а в котле был палец. Клянусь. Хирург сказал, что это кость свинины, но все молчали. Мы ели.»

Фронтовая медицина трещала. Ампутации без анестезии, перевязки из простыней, гангрена как штатная патология. Морфий — редкость, спирт — норма.

Доктор Вильгельм Хаген, служивший при 19-й дивизии, вёл дневник:

«Мы больше не лечим. Мы сортируем. Человеческое тело не выдерживает больше двух попаданий. Лёгкое — смерть. Живот — смерть. Череп — смерть. Нам нужно что-то другое. Может, не совсем человеческое.»

На юге, в Кавказе, османская армия замерзала в горах. Тела не разлагались — земля была вечной мерзлотой. Но в одной из древних гробниц, под Артвином, врачи нашли нечто странное.

Солдаты с чёрными язвами на лицах, но без признаков лихорадки. Кости — плотные. Мясо — мумифицированное, но сохраняло форму.

Пока на фронте солдаты гнили заживо, в подземных лабораториях Османской империи и Германского рейха начались первые опыты по «улучшению» человеческого тела.

Ещё не Fleischgeist. Ещё не сыворотка Z. Но уже — путь к ним.

Запись в полевом отчёте Берлинской химической группы, декабрь 1914:

«Полевые условия требуют тел, не знающих усталости. Лекарства бессильны. Возможно, путь — в замещении потребностей: лишить тело боли, сна, голода. Создать солдата не из плоти, но из воли.»

Окопы затягивали в себя всё: империи, народы, врачей, богов.
Мясо шло в мясо.
Пока кто-то не задал вопрос:
"А если сделать мясо — другим?"