Убегая от...

Я раздавил сигарету в пепельнице, чувствуя, как горячий пепел прилипает к пальцам. В трубке — молчание. Не то, чтобы неловкое. Просто… пустое.

— Ты всё ещё там? — спросил я, прижимая телефон к уху.

— Да, — голос Анны был тихим, будто доносился из другого города, а не из соседней комнаты.

Я посмотрел на своё колено — туго перетянутое бандажом, распухшее, с жёлто-синими пятнами. Врач сказал:

— «Кости слишком близко, заживать будет долго».

Как будто я этого не чувствовал и без его диагноза.

— Марк… — она начала, но я перебил.

— Всё нормально. Я понял.

Я действительно понял. Понял, что если ещё раз услышу, как она сдерживает рыдания, пытаясь «не ранить меня», — сломаю что-нибудь. И вряд ли это будет только стул.

— Ты уверен? — её голос дрогнул.

Я засмеялся. Сухо, беззвучно.

— Нет. Но я всё равно отпускаю тебя.

Тишина. Потом — слабый щелчок. Она положила трубку.

Я сел, уставившись в стену, пока экран телефона не потух. Колено ныло тупой, назойливой болью — ровно такой же, как та, что теперь поселилась в груди.

За окном лил дождь. Такой же, как в тот день, когда я упал с лестницы, торопясь к ней. Когда ещё верил, что если бежать быстрее — можно успеть всё.

Теперь я знал правду: кости срастаются медленно. А некоторые вещи — никогда.

Я потянулся за билетом на журнальном столике. В один конец. Лондон.

— Если уж быть дураком — то хотя бы на другом берегу Ла-Манша, — выдохнул я в никуда.

Дождь за окном стих. В комнате стало тихо — так тихо, что я услышал, как где-то капает вода из крана. Кап. Кап. Кап. Ровно в такт пульсации в колене.

Я глубоко вдохнул. И вдруг понял — дышу легче.

Как будто кто-то снял с моих плеч мешок с мокрым песком, который я таскал месяцами. Да, грусть осталась. Но стало… проще.

Я поднялся с кресла, осторожно перенося вес на здоровую ногу. Чёрный чемодан у двери смотрел на меня укоризненно.

— Не, брат, — пробормотал я, пнув его носком кроссовка. — Ты мне не нужен.

Вместо этого схватил старый рюкзак, протёртый до дыр ещё в студенческих походах.

Что человеку реально нужно?

— Футболка. Вторая футболка. Кепка. Зубная щётка. Паспорт.

Я швырнул всё это внутрь, затем замер у стола, глядя на потрёпанный блокнот в чёрной обложке.

— Ах да… Ты же.

Блокнот был битком набит моими чертежами, эскизами мостов, которые никогда не построят, и карикатурами на коллег. Последний рисунок — Анна, смеющаяся, с растрёпанными волосами. Я резко перевернул страницу.

— Ладно, поехали.

В кармане джинсов звякнули ключи от квартиры. Я оставил их на столе. Пусть пока повисят тут.

Дверь захлопнулась за мной с таким звуком, будто захлопнулась крышка гроба. Только вот что в нём похоронили — наши отношения или мои иллюзии — я ещё не понял.

Таксист в аэропорт оказался болтливым узбеком.

— Лондон? О, круто! Там сейчас дожди! — весело сказал он. Я усмехнулся, глядя в окно на мелькающие фонари:

— Да уж… Как будто я от них убегаю.

Но это была ложь. Я бежал к чему-то. Пусть даже сам ещё не знал — к чему.

Впрочем, скоро уже был аэропорт, толпа людей и стойка регистрации. Работница мило улыбнулась мне:

— Только ручная кладь?

Я кивнул, поправляя бандаж на колене:

— Мне больше ничего не надо.

И впервые за долгое время — это не было ложью.

Дальше время до посадки растворилось странным образом — будто кто-то вырвал страницы из книги. Один момент я стоял у стойки регистрации, в следующее мгновение уже держал в руках посадочный талон с помятыми краями. Между этим — размытые кадры:

— Паспортный контроль. Скучающие глаза офицера за стеклом.

— Кофе из автомата, обжигающий губы.

— Пожилая пара у выхода, спорящая на непонятном языке. Явно не на английском.

Я машинально потёр колено через ткань джинсов — бандаж уже начал предательски натирать кожу.

«Всего пара часов полёта», — утешал я себя, глядя, как дождь чертит жирные полосы по стеклу терминала.

Когда объявили посадку, я вдруг осознал — не помню, как прошёл досмотр. Будто тело действовало само, пока сознание витало где-то между вчерашним разговором с Анной и этим странным сегодня.

Самолёт вздрогнул, отрываясь от взлётки. Я прижал лоб к холодному иллюминатору. Внизу огни Лондона мерцали сквозь пелену дождя, как угасающие угли.

Хитроу встретил меня тем же моросящим дождём.

Первое, что я почувствовал, ступив на землю — не холод, не усталость, а то, как бандаж впивается в распаренную за полёт кожу. Каждый шаг отдавался тупой болью, будто тело напоминало: «Ты всё ещё здесь. Всё ещё жив».

Я остановился под козырьком, давая потоку пассажиров обтечь себя. Дождь пах… точно так же, как дома. Это было несправедливо. Я ведь прилетел за три тысячи километров, а получил те же серые небеса, тот же запах мокрого асфальта.

Рюкзак внезапно показался неподъёмным. Я сунул руку в карман, нащупывая смятую пачку сигарет — последний якорь в этом внезапном одиночестве. Но зажигалка осталась в лотке досмотра.

— Welcome to London (Добро пожаловать в Лондон), — пробормотал я, глядя, как капли дождя размывают чернила на посадочном талоне.

Но пока я просто стоял, позволяя дождю пропитывать куртку, чувствуя, как боль в колене медленно становится частью этого нового пейзажа.

Где-то в кармане лежал блокнот. Первая страница ждала новых чертежей. Но сегодня я, кажется, нарисую только капли и лужи.

Дождь в Хитроу не прекращался, но я уже перестал его замечать. Вместо этого я заметил указатель на метро — синяя круглая вывеска с надписью «Underground» (метро) манила, как спасательный круг. Хромая, я направился к эскалатору, чувствуя, как бандаж натирает кожу всё сильнее.

«Хорошо хоть не надо выходить на улицу снова», — подумал я, покупая билет в автомате.

Вагон оказался забит до отказа. Люди впихивались внутрь, как консервы в банку, и я едва успел шагнуть за дверь, как кто-то резко толкнул меня в спину.

— Ох, простите! — раздался за моей спиной голос.

Я обернулся и увидел пожилую женщину в ярко-розовом плаще. Она, не смущаясь, проскользнула мимо меня и буквально плюхнулась на единственное свободное сиденье, громко выдохнув.

Я хотел отойти, но толпа сомкнулась за мной, и меня прижало к сиденьям. В итоге я неловко опустился рядом с ней, стараясь не задеть коленом.

Женщина окинула меня оценивающим взглядом, затем повернулась и махнула рукой куда-то в толпу.

— Дорогой, иди сюда!

Из массы людей протиснулся пожилой мужчина в клетчатой кепке. Женщина тут же ткнула пальцем в мою сторону и сказала:

— Можешь уступить свое место моему мужу, пожалуйста?

Я замер на секунду.

«Серьёзно? Ты буквально влетела в вагон, оттолкав меня, и теперь просишь уступить место?»

Но спорить не хотелось. Я молча кивнул и поднялся, схватившись за поручень. Колено прострелило резкой болью, но я стиснул зубы.

И только тогда женщина увидела бандаж.

Ее глаза широко раскрылись, и она схватила меня за рукав.

— О, Боже! Ты ранен! Я прошу прощения!

Я лишь пожал плечами.

— Все хорошо.

Но она уже дергала мужа за рукав, заставляя его встать.

— Нет, нет, садись обратно! Пожалуйста!

Я хотел отказаться, но вагон резко дернулся, и я чуть не потерял равновесие. Пришлось снова сесть.

Женщина смущённо улыбалась, её муж кивал с виноватым видом.

А я смотрел в окно, где мелькали туннельные огни, и думал:

«Вот и первая встреча с Англией. Даже здесь я не могу просто сесть в метро без драмы».

Но что-то в этой ситуации забавляло. Может, абсурдность. Может, её искреннее смущение.

Я достал блокнот и набросал карикатуру — она в розовом плаще, я с перекошенным лицом от боли, её муж в кепке, застенчиво прячущийся за газетой.

Подписал:

«День ноль. Уже влип».

И почувствовал, что впервые за долгое время уголки губ дрогнули в подобии улыбки.

Возможно, не всё так плохо.

Может, дорога уже начала работать.

Спустя час-полтора я вынырнул из подземки в сердце лондонского вечера. Воздух пах дождем, бензином и чем-то сладковатым — возможно, жареными каштанами из уличной жаровни. Бандаж на колене предательски намок и теперь натирал кожу с каждым шагом, но я уже почти не обращал на это внимания.

— Всего два квартала, — бормотал я себе под нос, сверяясь с картой на телефоне. Отель «Отдых для путешественников» обещал дешевые номера и тишину. В интернете фотографии выглядели прилично — белые простыни, деревянная тумбочка, вид на крыши. Ложь, конечно. Но какая разница?

Дверь отеля скрипнула, как в плохом фильме ужасов. За стойкой сидела девушка с фиолетовыми волосами и кольцом в носу.

— Заезжаете? Паспорт, пожалуйста.

Мой мозг автоматически перевел фразу, хотя я и так понимал. Странное чувство — слышать чужую речь и тут же мысленно перекраивать ее на родную.

Номер оказался именно таким, каким должен быть дешевый лондонский отель: узкая кровать, которая скрипела при малейшем движении, пятно непонятного происхождения на потолке и запах — смесь дезинфектора и чьих-то давно забытых духов.

Я швырнул рюкзак на кровать и тут же услышал:

БА-БАХ!

Стена содрогнулась. За ней кто-то громко смеялся, чокался бокалами, включал музыку. Испанский? Немецкий? Неважно. Главное — они явно собирались праздновать до утра.

Я потянулся за бутылкой воды, купленной в аэропорту, и вдруг осознал: я сижу в Лондоне. В дешевом отеле. С больным коленом. И мне… все равно.

Мысль об Анне подкралась неожиданно. Не та острая боль, к которой я привык, а что-то тупое, отдаленное. Как колено в дождливую погоду.

Я достал блокнот, собираясь зарисовать этот номер, но вместо этого написал еще одну заметку:

«День ноль. Все как дома. Только соседи громче, а кровать жестче. И почему я думал, что география что-то изменит?».

Окно номера выходило в узкий дворик, где капала вода по ржавой трубе. Кап-кап-кап. Так же, как дома. Так же, как в той квартире, которую я сегодня утром покинул.

Я закрыл глаза. Музыка за стеной набирала обороты. Кто-то запел. Кто-то засмеялся. Кто-то уронил что-то тяжелое.

Побег не сработал. Но, черт возьми, я хотя бы попытался.

Завтра — первое утро. Завтра я увижу Лондон при дневном свете. А пока… пока я просто слушал, как капли дождя бьют по крыше, смешиваясь с чужим смехом за стеной.

И впервые за долгое время, мне не хотелось никуда бежать.

Как ни странно, сон накрыл меня как волна — неожиданно и бесповоротно. Последнее, что я помнил перед провалом в темноту — ритмичный стук дождя по крыше и басовые удары музыки сквозь стену, сливающиеся в странную колыбельную для одиноких путешественников.

Утро ворвалось резко и без спроса. Я открыл глаза ровно в 5:47 — тело, привыкшее к рабочему графику, даже здесь, в другом часовом поясе, не дало себе поблажки. Солнечный луч пробивался сквозь грязноватое окно, высвечивая пылинки, танцующие в воздухе. Тишина. Соседи наконец-то уснули.

Я поднялся, и колено тут же напомнило о себе тупой болью. Бандаж съехал за ночь, оставив красный след на коже.

«Прекрасное начало», — подумал я, растирая онемевшую ногу.

Отель не включал завтрак — я специально выбрал самый дешевый вариант. На столике у зеркала лежали два пакетика растворимого кофе и пластиковые стаканчики. Я фыркнул — даже в моей опустевшей московской квартире кофе был получше.

Выбравшись на улицу, я вдохнул утренний Лондон. Воздух пах свежестью — ночной дождь смыл городскую копоть. Я зашел в первую попавшуюся кафешку с вывеской «Full English Breakfast» (Полноценный английский завтрак), но ограничился круассаном и кофе в бумажном стакане. Хозяин, пузатый мужчина с густыми бровями, что-то буркнул мне вслед, когда я отказался от жареных бобов и яичницы. Наверное, что-то обидное. Или просто «хорошего дня». Разницы нет.

Метро в утренний час пик оказалось испытанием. Меня втиснули в вагон, как последнюю сардину в банку. Пожилая леди с сумкой-тележкой недовольно косилась на мой блокнот, которым я нечаянно тыкал ей в бок на каждом повороте.

Когда я вышел на станции «Tower Hill», солнце уже стояло высоко. Туристы с фотоаппаратами и аудиогидами толпились у входа в Тауэр. Я прислонился к перилам набережной, достал блокнот и начал набрасывать контуры крепости. Моя рука сама выводила линии — толстые стены, узкие бойницы, вороны на газоне…

И вдруг я осознал — я рисую тюрьму.

Смех группы школьников вывел меня из оцепенения. Они толкались, делали селфи, кричали что-то на языке, который я не понимал. Их радость была такой… непринужденной. Настоящей. А я стоял здесь, с блокнотом в руках, и чувствовал, как что-то тяжелое и знакомое снова заполняет грудь.

Лондонские вороны каркали над головой. Те самые, что по легенде охраняют королевство. Я посмотрел на свой рисунок, затем на Тауэр, потом снова на рисунок. И понял страшную вещь:

Я привез свою тоску с собой.

Серый камень крепости, красные автобусы, даже эти чертовы вороны — все это было просто другой декорацией для того же самого спектакля. Я мог бежать хоть на край света, но нельзя убежать от самого себя.

Блокнот захлопнулся с глухим звуком. Я сунул его в карман и потрогал бандаж на колене — боль стала привычной, почти успокаивающей.

— Что дальше? — спросил я себя, глядя, как солнечный луч играет на поверхности Темзы. Река несла свои воды куда-то, не заботясь о моих вопросах.

Я повернулся и пошел вдоль набережной, не зная куда. Просто шел, хромая слегка, чувствуя, как утренний кофе горчит на языке.

Где-то впереди меня еще ждало что-то удивительное. А пока… пока было только это: шаг за шагом, боль в колене, блокнот в кармане и странное чувство, что я одновременно и потерялся, и наконец-то нашел то, что искал.

Тоску.

Но теперь она была моей спутницей. И в этом, кажется, заключалась вся разница.

Впрочем, я не смог отказать себе в продолжении прогулки.

Тауэрский мост встретил меня порывистым ветром с Темзы. Я шагнул на пешеходную часть, и стальные конструкции заскрипели под ногами, будто старый корабль на волнах. Где-то внизу проплывала прогулочная лодка с туристами — их смех долетал до меня обрывками, как радиопомехи.

Я остановился у середины пролета, оперся локтями о холодные перила. Бандаж на колене предательски размотался, и я машинально поправил его, не отрывая глаз от воды. Темза несла мутные воды, переливаясь нефтяными радугами, вбирая в себя отражения небоскребов.

Блокнот в кармане ждал своего часа. Я достал его, перелистнул страницу с утренним наброском Тауэра. Чистый лист. Новый день.

Ветер рвал страницы, пытаясь унести их вниз, к воде. Я прижал блокнот ладонью и вдруг заметил — мои пальцы сами начали выводить линии. Не Тауэр, не мост, а… лицо. Ее лицо. Тонкие брови, чуть прищуренные глаза, родинка у уголка губ.

Я резко перевернул страницу.

— Нет, не сегодня, — прошептал я ветру, который, казалось, усмехнулся в ответ и бросил мне в лицо горсть речной влаги.

Сзади раздались шаги — группа японских туристов с зонтиками от солнца (ирония, ведь небо было серым) обтекала меня, как речной камень. Одна девушка случайно задела мое больное колено, тут же засыпала извинениями. Я кивнул — все нормально.

Когда они прошли, я посмотрел вниз. Где-то там, в коричневой воде, плавали обрывки моих ожиданий от этой поездки. Я думал, что Лондон будет другим. Что я буду другим.

Но мост подо мной был всего лишь мостом. Река — рекой. А я… я все тем же парнем с больным коленом и блокнотом карикатур.

Только теперь между нами — ей там, мне здесь — лежали не просто пять остановок на метро, а целое море, часовые пояса, другая жизнь.

Я глубоко вдохнул, до боли в легких. Затем вырвал испорченную страницу, смял ее в кулаке и бросил вниз. Бумажный комок понесло ветром, он упал не в воду, а на палубу проходящей баржи.

«Плыви», — подумал я.

И пошел дальше — через мост, мимо уличного музыканта, игравшего что-то меланхоличное на скрипке, мимо продавца жареных каштанов, мимо жизни, которая продолжалась, несмотря ни на что.

Нога болела. Но я шел.

Где-то там был Дувр с его белыми скалами. Где-то — пабы Оксфорда. А пока… пока было только это: шаг за шагом, ветер в лицо и странное чувство, что если я пройду достаточно далеко, то, возможно, однажды смогу нарисовать что-то новое.

Не тюрьму.

Не ее лицо.

А что-то, чего я еще не знал.

Но для этого нужно было просто продолжать идти.