Убитый самоубийца

На самой окраине города ютился покосившийся домик. Снаружи – блеклые, серые стены, словно выцветшие от горя, осыпающаяся штукатурка, грязные, запыленные окна, сквозь которые едва пробивался свет, и прохудившаяся крыша, залатанная соломой, но тщетно – дождь все равно проникал внутрь.

Любой, кто решился бы переступить порог этого жилища, поразился бы контрасту между обветшалым фасадом и внутренним миром. Стены внутри – белые, как первый снег, потолок – безупречной чистоты, ни пылинки, ни соринки. И главным сокровищем дома была коллекция картин, заключенных в роскошные позолоченные рамы с тонкой гравировкой. На полотнах оживала природа, настолько искусно, что казалось, перед тобой не картина, а живая фотография. В каждом штрихе, мазке, оттенке чувствовалась душа художника, его отрешенность от мирской суеты, его погружение в мир грез и воспоминаний.

Пейзажи хранились в отдельной комнате. В другой же, царил совсем иной дух. Здесь висели работы, отличавшиеся от тех, первых. Не только стилем и сюжетами, где появились люди и странные надписи, но и отсутствием той самой искры, душевности, что так пленила в пейзажах. Эти полотна были однообразны, мрачны, словно написаны наспех, без вдохновения.

У запыленного окна, сквозь которое не разглядеть и горизонта, стоял мольберт, а на нем – холст с едва намеченными символами, словно недописанное проклятие. В багряной жиже, некогда бывшей водой, застыли кисти. А на полу, на грязном, пропитанном кровью ковре, лежал художник. В стороне от его руки валялась кисть, словно оброненная в последний момент.

Что знали о нем люди? "Ничего особенного, – говорили они, – Был как все, добропорядочный. Работал в печатном издательстве, получал достаточно. Приятелей не было…". По их словам, обычный человек, незаметный винтик в механизме общества. Но был Тот, кто знал его глубже. Кто слышал его жалобы, его мольбы об освобождении. День за днем его душа томилась в храмах, и только Он знал истинную причину его страданий и смерти.