Участковый

Семён положил фуражку на краешек стола и облегчённо вздохнул. Дежурство закончилось, можно немного дать отдых натруженным ногам и топать домой. Участковым приходилось дежурить теперь практически раз в неделю. Опять прошло сокращение, участки увеличились, работать приходилось больше. Ещё бы зарплату вовремя платили да накинули бы премию. Но это мечты.

На столе лежали какие-то дела, которые руководство подкинуло «в работу». Придётся задержаться. Семён всегда начинал такие вот «подкидыши» разгребать с последнего дела. Обычно там надо было только прочесть, составить рапорт о прекращении следственных действий и с радостью отчитаться о проделанной работе перед вышестоящим.

Нижняя папка была из серого, потертого на сгибах картона. Семён нашел в столе очки, водрузил их на нос и приступил к работе, руководствуясь поговоркой «Раньше сядешь, раньше выйдешь»

В межрайонное УМООП РСФСР

по городу Рославль

Смоленской области,

начальнику следственного

отдела Ефимову Н.В.

Рапорт.

Я - участковый уполномоченный н/п Епишево Седов Л.М., произвёл расследование происшествия, случившегося 11 июля 1963 года близ н/п Епишево.

Утром, с 9-30 по 10-00, 11 июля 1963 года на окраину н/п Епишево из леса вышел гр-н, одетый в больничную пижаму и босиком. Был задержан жителями Епишево и доставлен в сельсовет. Гр-н документов при себе не имел. На вопрос о фамилии, имени, отчестве представился как Олейников Николай Федорович, 1902 года рождения. Проживает - в г. Лениград, наб. канала писателя Грибоедова, дом ... кв. … (описано со слов гр-на Олейникова, запрос в участковое отделение милиции Центрального района г. Ленинграда отправлен).

Олейников Н.Ф. утверждает, что вечером 10 июля 1963 года, приблизительно в 19-30, вышел из своей квартиры с целью вечерней прогулки по набережной. Прогулка носит ежедневный характер, продолжительность прогулки около одного часа. При возвращении к своему дому Олейников Н.Ф. заметил, что встречающиеся ему навстречу люди имеют на себе одежду, которую он описал как одежду из прошлого столетия, а именно – у мужчин старинные зипуны и кафтаны, на ногах яловые сапоги, на головах картузы и цилиндры, у женщин пышные платья и высокие шляпки. Так же Олейников отметил, что с набережной пропали все автомобили и появились гужевые повозки. Таблицы на домах имели буквы старинного, дореволюционного начертания, на магазинах – вывески, которые не соответствуют знакомым магазинам, в которых Олейников Н.Ф. покупал продукты. Палатки Союзпечати на своих местах отсутствовали.

Увидев данное несоответствие действительности, Олейников Н.Ф. поспешил домой. Но к своему дому не попал, так как оказался совершенно в другой стороне набережной канала Грибоедова. Дома на этой части набережной Олейников Н.Ф. не видел ранее, чему очень удивился. Он остановился у парапета, ограждающего канал, так как почувствовал себя нехорошо.

В этот момент, по его словам по набережной в разные стороны стали проезжать автомобили незнакомой марки. Автомобилей было очень много, автомобильные номера были белого, а не черного цвета и имели необычную для Ленинграда нумерацию, справа от цифр находился значок в виде трёх или двух цветных горизонтальных полосок (предположительно красный, синий, возможно белый или серый). Одежда проходивших в этот момент людей показалась Олейникову Н.Ф. опять необычной. Чаще всего это были: у мужчин – рубашки ярких цветов и раскрасок, пиджаки необычного покроя и цвета, штаны чаще всего синих оттенков или чёрные, иногда имеющие застиранный и поношенный вид; у женщин – короткие платья ярких расцветок, мужские штаны синих оттенков со следами ещё больших потёртостей чем у мужчин, шляп не имелось, в руках необычные сумки. Многие из этих людей на ходу разговаривали сами с собой, прижимая руки к ушам, как будто разговаривали по телефону. Несколько человек остановились и предложили помощь.

Через какое то время люди остановили проезжающий мимо огромный белый автомобиль, из которого вышли люди в белых халатах. На борту автомобиля была надпись «Институт Скорой помощи». Вышедшие люди представились врачами и предложили проехать в клинику, так как состояние Олейникова Н.Ф. становилось всё хуже из-за болей в районе сердца. Он уже с трудом различал силуэты людей и вскоре потерял сознание.

Очнулся Олейников Н.Ф. ночью на больничной койке. Почувствовав себя лучше и испугавшись произошедших с ним событий, он поспешил уйти из больницы домой прямо в больничной пижаме. На улице не соориентировавшись побежал, пересёк железнодорожные пути, пробежал по небольшому мосту и после непродолжительного времени попал в парк. Через какое то время Олейников Н.Ф. понял, что он это не парк, а кладбище. Снова почувствовав испуг, Олейников Н.Ф. по дорожке побежал предположительно к выходу, где горел фонарь на столбе. Пробегая по дорожке через внезапно появившийся туман, он сбился с направления, так как фонарь почему то потух или стал не виден, и заблудился. Олейникову Н.Ф. в тот момент показалось, что он не на кладбище, а в лесу. Оградок и могил вокруг не наблюдалось. В этот же момент Олейников вновь потерял сознание.

Очнулся Олейников Н.Ф. в присутствии незнакомого пожилого мужчины (возможно кто то из местного населения, установить личность не представилось возможным), одетого в старое легкое пальто и лапти. Лица мужчины Олейников Н.Ф. не разглядел. Было видно только седую бороду. Этот мужчина помог прийти в себя заблудившемуся и в разговоре показал направление, в котором ему окажут более квалифицированную помощь. Так же Олейников Н.Ф. отметил не совсем понятную речь повстречавшегося ему мужчины, который через некоторое время пропал в неизвестном направлении (возможно, что этот мужчина приведелся Олейникову Н.Ф., учитывая его возраст и состояние)

Олейников Н.Ф. услышал вдали, в направлении, указанном незнакомым мужчиной, звуки движения автотранспорта и лай собак. Двинулся на этот звук. По дороге пришлось огибать небольшое болото. К утру Олейников Н.Ф. вышел на околицу н/п Епишево.

Каким образом Олейников Н.Ф. попал за время с 19-30 10 июля по 9-30 11 июля из города Ленинград в окрестности города Рославль, на расстояние более 900 км. объяснить он не может.

Олейникову Н.Ф. была оказана первая медицинская помощь прибывшим приблизительно в 11-30 11 июля 1963 года фельдшером Семеновой А.В. Она же порекомендовала поместить Олейникова Н.Ф. в стационар для дальнейшего обследования кардиологом и обязательно врачом-невропатологом.

Произошедшее с Олейниковым Н.Ф. записано с его слов и со слов фельдшера Семеновой А.В..

С гражданина Олейникова Н.Ф. взята объяснительная, прилагается к рапорту.

(подпись)

участковый уполномоченный н/п Епишево сержант милиции Седов Л.М.

11.07.1963 года

…

К рапорту был приколоты тетрадные листки в клеточку, исписанный неровным почерком.

…

Обьяснительная.

Я, Олейников Николай Фёдорович, пишу объяснительную по поводу моего внезапного появления в Смоленской области в утро одиннадцатого июля 1963 года. По этому поводу могу сообщить следующие обстоятельства.

Я ежедневно совершаю небольшую прогулку по набережной канала Грибоедова в Ленинграде. Уже несколько лет, как раз с того момента, как меня проводили на пенсию. Раньше я работал счетоводом на базе МТС (материально-технического снабжения) Управления Капитального ремонта. Снабженцем был, вот. С самого окончания блокады. Во время блокады я в истребительном отряде был записан, зажигалки на крышах тушили, вот. Награду имею.

В тот день, десятого июля, вечером я, как обычно, вышел из дома и направился в сторону Невского. Там я обычно в ларёчке покупаю газету, сажусь на скамеечку и, прочитав её, возвращаюсь обратно.

Возвращаюсь я домой и никак не могу понять. Иду вроде правильно, уже минут двадцать иду, иду и никак к дому своему не приближаюсь. И вокруг вроде как светлее стало, хотя вечер уже. А ещё навстречу мне люди. И эти люди странно одеты, в старинные одежды. Ну там армяки или кафтаны, зипуны, не знаю как называется. И женщины в старинные платья одеты. Со шляпками красивыми. Пролётки с лошадьми громыхают. Я то подумал, может где фильм исторический какой снимали, вот массовку и отпустили. Хотел я поинтересоваться, какой фильм будет, да вдруг заметил странную вещь – асфальт то на набережной весь пропал. Я то здесь всё своими ногами истоптал, каждый поребрик знаю. А тут вот раз…. И брусчатка…. И везде, даже в подворотнях… Очень меня это удивило и озадачило. Стал приглядываться. А таблички с названием набережной тоже старинные. И вывески на магазинах такие же. Все подворотни с воротами кованными, за ними дворники видны. Я ж полчаса назад шёл – ничего этого не было. И антены на крышах. Они все пропали. Как-то мне даже нехорошо стало. Испугался, вот. Думал, уж до дома и не дойду.

Прислонился к парапету, сердце то чуть из груди не выскочило, разволновался. Постоял немного, отдышался, смотрю…. А народу на набережной совсем нету. Ни одного. И вроде все странности пропали. Постоял я, подумал и решил, что всё привиделось… Но вот не пью же я!!! Совсем!!! Печень не позволяет.

Заторопился домой. Иду и чувствую, что опять что то не то. Вроде и набережная знакомая, а дома совсем другие. Асфальт как новый и какой то непривычно тёмный и гладкий. Знаки дорожные вроде и обычные, а некоторые светящиеся, с подсветкой. Светофоры какие то яркие, издалека видно. Иду и не узнаю ничего. Вывески на магазинах такие необычные. На нашем магазине вот, к примеру, написано «Гастроном». Лист железа и на нём буквы краской намалёваны. А тут все буквы выпуклые, блестящие, изнутри светятся, мигают. Много вывесок, мне их и не прочесть – латинскими буквами написано. И все надписи ровненькие, как из типографии. Любой художник так ровно не сделает. Даже наш Семёныч из тридцать второй квартиры, который стенгазету в домкоме рисует, так вот. Я, кстати, тоже в нашей стенгазете иногда пишу заметки, да. Но красивые вывески, залюбовался.

И тут из-за поворота выскакивает автомобиль. Я такого автомобиля в жизни не видел, даже в газете или по телевизору. Весь блестящий, как будто из целого куска металла вырезан да полированный до рези в глазах. Я даже рассмотреть его не успел, как он уже уехал. И так тихо, тихо, как будто и мотора у него нету, только шины шуршат по асфальту. Хотя сзади дымок то шёл, хоть совсем чуть-чуть, но дымил, как и обычная «Победа» или «Москвич».

А следом автомобилей как прорвало. И все разные. И разных цветов: красные, белые, зелёные, чёрные. У всех фары горят, даже пришлось руками глаза закрывать, а то бы ожёг был. В войну так прожектора светили по ночам, когда авианалёты были. Тогда тоже только успевай глаза прикрывать…

Ещё заметил странность такую, где у обычного автомобиля номер, у этих чудесных машин тоже номера. Но не привычные – а белые с чёрными цифрами и с маленьким флажком в конце строки. Флажок из трёх или двух полосок, не разобрать мне было издалека. Красненькая полоска и сининенькая. А сверху – толи есть полоска, толи нет. Вроде как-будто бело-серая полоска, но не уверен.

Пока глядел на проезжающие автомобили, вокруг меня люди стали проходить. Только одеты они были необычно. В необычайно яркие одежды. Если рубашка – то красивая, новая, ярких расцеток. У многих какие то надписи на одежде. Но не прочесть – не по-русски. Я ещё удивился очень. Вроде Ленинград, вторая столица Родины, а вывески не русские, надписи на одежде не русские, машины, вон, точно не русские. А разговаривают меж собой по-русски. И даже некоторые люди идут, прижимают ладошку к уху и громко так говорят с кем-то. Как по телефону. Но ни трубок телефонных, ни проводов не видно. Ещё у некоторых из ушей какие то верёвочки свешивались. Идут и головами качают, как будто даже приплясывают. Сумасшедшие что ли….

А вот штаны у всех почему то старые, ношенные, синенькие или чёрные, но с такими потёртостями, что мне такие было бы стыдно надевать. Курточки или пиджаки новые, а брюки ношенные. Не понятно. И да – обувь у многих какая-то тряпочная. Вроде и новая, и цветов ярких, но из тряпочек. Долго такая не носится. Разоришься на походах в обувной магазин.

Ну а в женской обуви я не разбираюсь – вроде те женщины, кто не одеты в мужское, а таких было превеликое множество, в нормальных туфельках. Только платьица коротковаты, да. Чуть прикрыто непотребство и всё. Даже меня, старого, засмущали. Ходят, почти нагишом, можно сказать, глазами стреляют, сумочками блестящими размахивают.

И чего-то у меня от всех этих переживаний сердечко то и не выдержало. Засбоило. Повело меня в сторону, еле успел о парапет опереться, так бы грохнулся посреди набережной. Перед глазами поплыло. Разволновался я, да. До дому то так и не дошёл. Жена испереживается поди. Да и дети…

Но люди вокруг помогли. Поддержали, не дали упасть. Кто-то даже на дорогу вышел и автомобиль остановил. Белый. Огромный. На боку красный крест нарисован и надпись «Институт Скорой Помощи». Может и не совсем так, в глазах то двоилось, но люди вокруг так сказали. Внутрь меня посадили в мягкое кресло и повезли в больницу. Так по крайней мере девушка из этого автомобиля в белом халате сказала.

А в больнице меня совсем скрутило. Плохо помню, что там и как. Куда то на каталке везли, что-то делали. Всё как в тумане было…

Очнулся я ночью, в палате. Кровати рядом были свободны, на стуле была пижама. Немного полежав и почувствовав, что ничего не болит, я вскочил, оделся и рынулся к выходу. Мысли путались. Но находиться в этой больнице после произошедшего вчера мне не хотелось.

На выходе мне никто не встретился. Я вышел из клиники и пошёл куда глаза глядят. Не думаю, что меня отвезли далеко от канала Грибоедова, так что надо было просто сориентироваться и топать до дому. Родные небось ищут меня давно. Хотя что то было не так. Правда тогда я не сразу понял, что именно.

Я сначала бежал, потом устал, годы не те уже, просто пошёл. По какому то небольшому мосту перешёл речку, впереди был парк. Это я сначала так подумал, что парк. Но вот когда прошёл немного по дорожке да в сторону взглянул – там оградка, могилка. Кладбище. Наверное Волково кладбище. Так как раз и какая то больница есть в Купчино. А может и не оно, мне так подумалось тогда и проверить не у кого было. Впереди фонарь было видно. Скорее всего возле выхода с кладбища. Туда я и побрёл. Но вот дойти так и не удалось.

Сначала мне показалось, что вдруг стало жутко холодно. А на мне всего навсего пижама из больнички. Руки сразу похолодели, в груди даже воздух застыл. И вокруг туман опустился. Да такой густой, что даже фонарь не стало видно. Или он просто потух. Что бы хоть чуть-чуть согреться я побежал. Бегу, бегу… Ног уже от холода не чувствую. Вокруг даже деревьев не видно и оградок – сплошное молоко. Уставать стал, шагом побрёл. Ну, думаю, всё, конец тебе, Федорыч, пришёл. Найдут поутру заледеневшую тушку. И ведь даже спрятаться негде, не видно ни зги…

Для меня огромной неожиданностью было то, что в этом тумане я на кого то налетел. Сидел кто то прямо на моём пути, я через него и перекувыркнулся. А встать сил совершенно нету. Лежу, подтянул колени к подбородку, замерзаю, да. Никогда до этого в бога не верил, атеист, а тут молитва сама на язык попросилась: Отче наш, иже еси…

Вдруг тот, через кого я перелетел в этом молоке и говорит что-то. Я его не вижу, он у меня позади остался, а голос как будто он в прямо перед лицом шепчет. А не видно ничего же, хотя как будто и светлее стало. Я губу закусил и молитву дальше. Почему то показалось, что сам чёрт мне тут что то нашёптывает. Испугался так, как даже в войну при первой в своей жизни бомбёжке не пугался. Жутко до смерти. А чёрт всё громче и громче шепчет.

Не выдержал я да как заору, мол, что тебе от меня надо? Прислушался. Этот чёрт у меня спрашивает – а ты кто таков, что в моих владениях забыл, чего хочешь и вообще, по какому такому праву, мол, допуск то имеешь? Опешил я поначалу – может на караул какой секретной части наткнулся? Допуска то у меня нет, я ж пенсионер, откуда? Оглядываться стал. Но в тумане не видно никого. Тут ещё один голос появился. Вот, думаю, начкар появился, в смысле, начальник караула. Они там меж собой что то всё ругаются, кричат друг на друга. Тот, который начкар, всё спрашивает, какой же ты сторож, коли к тебе кто попало проваливается. А сторож ему отвечает, что так всегда было, испокон веков людишки норовят проникнуть на секретный объект да всякие желания загадать норовят. Прям смесь русской сказки и устава караульной службы. И очень меня его обращение «людишки» покоробило, да. Не стерпел, кричу, отпускай давай меня обратно немедленно, не надо мне никаких твоих секретов да желании. Ишь, какой из себя Хатабыч нарисовался

Только крикнул, смотрю, туман растворяться начал. Деревья вокруг проступать стали, даже пичуга какая то голос подала. В тумане то полная тишина была, как будто в ухи ваты напихано, только голоса караула слышны были. И холод пропал. Конечно прохладно, но уже не замерзаю до колик, уже хорошо.

И тут я снова чуть в штаны не наделал. Кто то меня так невежливо за плечо потряс… Как то я с трудом разогнулся, оглянулся. Смотрю, какой то явно деревенский мужичок небольшого росточка меня теребит. Одет по простому, шапка неопределённого цвета и происхождения, старенькое пальтишко без пуговиц, подвязанное обычной верёвкой, штаны серого цвета и лапти. Как с картины про деревенскую жизнь до революции сошёл. Лица, правда, в утренних сумерках не разглядел, только седыая борода лопатой, космы седые из под шапки да нос картошкой. Поднял он меня, прислонил к деревцу. Огляделся я – вроде как не на кладбище, какой то парк, только больно заросший. Спросил, где, мол, я. Усмехнулся мой спаситель. Сам увидишь – говорит. И дорогу мне указал, куда идти. Да напутствие дал, что бы в туман следующий раз ночью не совался, пропадёшь ни за грош, так и сказал. Повезло, говорит, тебе, что я стража уговорил тебя обратно отпустить, да и сам ты того же пожелал. А так бы в других мирах долго блукал. Страж то кто? Да демон местный, поставлен проход сторожить из нашего мира в иной. Но про иномирье меня не пытай, некогда мне с тобой тут рассиживать да лясы точить. Топай, говорит, вон тудой, к людям выйдешь.

И пропал. Вроде как вот только что рядом был и нет его. И шагов не слышно. Делать нечего, поднялся, хоть после всех этих треволнений сердечко то не на шутку расшалилось и пошёл в указанном направлении. Перед войной то я по азимуту хаживал, понятие как по лесу идти имею. Как оказалось то я не в парке, а в самом настоящем лесу. С буреломом, с болотом, без тропок. По восходящему солнышку сориентировался и потопал. А там и посветлее стало и вдали шум послышался от трактора какого то. Так и вышел я на окраину деревни. Тут меня и местные жители увидели, да сначала чуть не побили. Правда разобрались быстро и фельдшера пригласили, мне то совсем худо опять стало, староват я по лесу бегать, староват. А потом и участковый появился, сижу вот ему объяснительную пишу. Хорошо опыт написания передовиц в нашу стенгазету у меня есть, а так бы я долго вспоминал да записывал. Всего то за два часа потратил. Оказывается я через туман аж в Смоленскую область попал. Прав был мужичок, не надо было в туман соваться, да кто ж тогда знал. Только мне наверное никто не поверит, вон как фельдшер сразу сказал, что без психиатора не обойтись. Но мне лучше сначала к кардиологу. Сердце пошаливает, так и норовит выскочить из груди.

Написано мною собственноручно одиннадцатого июля одна тысяча девятьсот шестьдесят третьего года.

(подпись)

…

Семён посмотрел в окно. Там уже зажигались фонари. На дворе 1992 год. Почему эта папка попалась в незакрытых делах, участковый не знал. Но ему подумалось, что было бы неплохо узнать, разобрались ли его коллеги в далёком 1963 году с этим делом. Хотя, зная систему изнутри, он с грустью понял, что никто даже ход этому рапорту не дал. Потому эта папка так и переходит от одного участкового к другому.

Выключив свет и заперев дверь кабинета, участковый медленно побрёл домой…