учебник персидского

Смятый листок с инструкцией превращается в бумажку. На часах полночь. Перед этим О.П. читал другую инструкцию, она тоже превратилась в бумажку. А за пять минут до этого О.П. положил ногу за голову. Одновременно с чтением он занимался и йогой. Убрать ногу обратно у него не получилось – ее свело. И если бы Б.С. не спустилась на кухню выпить лекарство, загнулся. Она его спасла. У О.П. на глазах проступили слезы. Б.С. предложила затопить камин. О.П. сказал, ей рано вставать на работу, в другой раз. Она собрала с пола бумажки и отнесла на кухню в мусорку. Пожелав спокойной ночи, она ушла к себе наверх. О.П. записал в блокнот новое слово: саспенс. Он так и не понял, почему Б.С. предложила затопить камин.

– Хорошая погода, не правда ли? – неожиданно обратилась к нему молодая женщина на остановке.

– Да. Но меня что-то знобит, – растерялся О.П.

Женщина тоже растерялась – жаловаться на плохое самочувствие на первой минуте знакомства не по этикету.

– Вообще-то я предпочитаю плохую погоду. В плохую погоду я более деятельный. А в хорошую меня тянет в паб, где темно и одиноко.

Собеседница не нашлась что сказать. О.П. извинился за свой плохой английский.

– Я русский. Из Москвы.

– Вы можете не извиняться. В отличие от вас, я ни слова не знаю по-русски.

– Спасибо. А вы?.. Что вы делаете в плохую погоду?

– Стараюсь не говорить о погоде.

– И я. Потому что мне некогда о ней подумать.

– А что для вас есть плохая погода?

– Когда дождь и ветер.

– Но это ближе к холодной погоде, чем к плохой.

– Не скажите, – сказал О.П.

Собеседница снова растерялась: это не по этикету, они незнакомы, чтобы он мог позволить себе вступить в спор.

– Холодная погода – это когда на улице минус градусов. Вы знаете, для меня затруднительно обсуждать хорошую погоду. Что обсуждать, когда все хорошо.

Это был откровенный выпад в ее адрес.

– Соглашусь, – сказала она. – Но когда все хорошо, погода не имеет значения.

– Не скажите. Когда все хорошо и хорошая погода, я чувствую себя не просто хорошо, а счастливо. И меня с особенным чувством тянет искупаться. …Извините, позвольте спросить. Чем я вам приглянулся, что вы со мной заговорили? – спросил О.П. против всякого этикета. – Я никак не думал, что привлеку внимание англичанки.

– После обеда обещали дождь, – сказала она.

О.П. не мог согласиться, что фраза означала конец разговора.

– Но ведь не снег.

– Снег?

– Снег.

– Почему снег?

– К слову пришлось. На следующей неделе обещали жару.

– Только бы потом не наступила засуха. В засуху мы отчаянно экономим воду.

– Мне нравится английская погода. Она быстро меняется. Это меня полностью устраивает.

– По-вашему, ливни с грозами это хорошо?

– Извините, я ничего не понимаю в погоде.

Разговор бежал, но подошел автобус. Женщина, не простившись, зашла в салон. Двери закрылись. В сторону О.П. она уже не посмотрела, как будто не было никакого разговора.

На глазах О.П. с интервалами пять – десять минут трое мужчин завязали развязавшиеся шнурки на ботинках. А вскоре он увидел женщину, которая становилась, чтобы чихнуть. Потом молодой человек при встрече со своей девушкой ущипнул ее за попу вместо приветствия.

Впереди показалась Темза. Сзади – шум. О.П. обернулся. За ним шла группа китайских туристов. Это он понял по флажку на трости, который держал над собой их руководитель. «Взрослые дети» обогнали О.П., изменив его планы. Он хотел выйти на берег Темзы один без свидетелей. План нарушили китайцы. И он повернул обратно. Второй пункт плана «выйти к Темзе» поменялся на третий – «посетить МоМА». Но перед тем он зашел в кафе при галерее. Он думал взять кофе, но понял что проголодался, и набрал всякого разного, ориентируясь на внешнюю привлекательность блюд, а не на их содержание. И сел на диван поближе к торшеру. Он обнаружил на диване кем-то забытую книжку – «Идиот» на английском в мягком переплете. О.П. повеселел, уличив англичан в подглядывании. В том смысле, что «Идиот» – это сплошные нарушения этикета, все наружу, где «стирают грязное белье на людях». Но это же – повод расслабиться, подглядеть, засунуть свой нос в чужую жизнь и добрать недостающих страстей. Вспыхнул образ – костер в море. Это не в стиле О.П., но можно попробовать. Он не заметил, как съел одно, другое и уже пил кофе. Не будет ли костер в море нарушением этикета? не будет ли тем самым задето чье-то самолюбие, точнее, неприкосновенность частной жизни? Перед глазами пробежали китайцы, рука мужчины на попе своей девушки, завязывающие шнурки джентльмены. И отдельно – остановившаяся женщина, чтобы чихнуть. Он отметил ее стройность, беззащитность и детскость. «У тебя роскошные волосы, – обратился к ней мысленно О.П. – Не то что у меня. Только не говори, что ты хочешь подстричься. За тебя это сделаю я – приведу голову в порядок». И она будто бы скажет: «Не стоит прибедняться, с головой у вас в порядке, стричься не надо. Тренируйте свой английский без меня». …Он вернул книгу на кассу и вышел на улицу, передумав идти в МоМА – чужие картинки, они же страсти ему сейчас ни к чему. Он достал из кармана блокнот и сделал запись: «Синяя мощь осени. Пять минут до отхода фальшивого поезда. Собачья перекличка. Костер был приятен сочинителю. Величие не обладает законом. Бесноватые среди здоровых людей». О.П. вспомнил фразу своего коллеги: «Вначале была вода и летучие мыши». И тоже записал в блокнот, сделав дубль на английском. Чихающая леди увязалась за ним и не отпускала, пока на телефон не пришло сообщение от Б.С.: «Не занимайся йогой без меня. Ты нужен мне живой». «Посетить Б.С. на работе» было примерно шестым пунктом плана, то есть это предполагалось сделать после обеда. О.П. решил двинуть к ней сейчас. Он «отомстит» ей за ее вольность сообщения ненавязчивым и непринужденным поведением и не поблагодарит за беспокойство о нем. Он будет говорить как бы невзначай, дендизм ему не чужд. «А зачем? – спросил он себя вдруг. – Зачем кривляния?» В ответном сообщении он поблагодарил Б.С. за беспокойство о нем и сообщил, что приехал в Оксфорд и направляется в книжный магазин, найти книжку про популярные английские сплетни. Его словарный запас стал лучше и он сможет объяснить продавцу, что ему нужно. Он делает все для того, чтобы стать Ноузи Паркером, без этого он не будет на равных с английским народом. Совать всюду свой нос – стратегия в выработке английского менталитета.

Посещение книжного магазина не входило в планы. Но до него О.П. тоже не дошел, заспешив на автовокзал, – ему срочно в Лондон, увидеть две работы Уильяма Блейка в Лондонской Национальной галерее.

В вестибюле метро О.П. надолго задержался у карты метрополитена. Он вдруг вспомнил приятеля, с которым когда-то лазили по Кавказу. О.П. был у него в гостях, тот жил на черной ветке, но станцию не запомнил. И в телефоне не было его данных. В конце концов О.П. уговорил себя, что ему надо на Голдерс-Грин. На обратном пути он заглянет в галерею. Не совсем честно будет сказать, что О.П. хотел увидеть приятеля. Он хотел увидеть его кота, разглядывающим золотых рыбок в своем садовом прудике за домом. Только когда О.П. прошел турникет, он сообразил, что прошло десять лет после того визита, а коту уже тогда было пятнадцать. Так что застать живым Пусика не было никаких шансов. И все-таки поехал.

По московским меркам проехать 12 остановок занимает минут 40. А он ехал полтора часа, и был близок к нервному срыву. И нервный срыв случился, когда он понял, что приехал не туда. …Через пять минут он стоял перед великолепным зданием крематория начала ХХ века напротив еврейского кладбища. О.П. был здесь в тот год, когда навестил приятеля. Он хотел посетить колумбарий Зигмунда Фрейда, но до него не дошел, когда узнал, что на территории крематория покоится прах Анны Павловой. О.П. тогда пережил шок – Анну Павлову, оказывается, сожгли, а не положили в могилу. Хотя какая разница? И все-таки. Сжигать женщину отдает кощунством. Он посетил ее колумбарий из чувства жалости. Выходит, пришло время посетить колумбарий Зигмунда Фрейда сейчас, раз уж приехал. За десять лет загробной жизни Зигмунда в ней ничего не изменилось в отличие от О.П. За десять лет он стал старше на десять лет. И десять фунтов стоил визит к нему. Посетить всех знаменитостей обошлось бы в кругленькую сумму. Вытянуть на разговор сопровождавшего его служителя у О. П. не получилось. Он был безупречно одет и холоден. Хранить молчание – чтить память о тех, кто упокоился в этом прекрасном уголке Лондона, и не разбрасываться словами.

До музея О.П. не доехал. Планы отпустили. Идти без мыслей – главный план. Хотя одна мысль была – найти в деловом центре кафе, где он пять лет назад не дал на чай индусу. О.П. увидел наперсточников на Вестминстерском мосту и почему-то вспомнил об этом случае. Он перешел мост, понял, что придумывает себе приключение и повернул обратно. Но и на другую сторону Темзы ему не особо надо. Похоже, прогулка по Лондону подошла к концу. Вместо обмена комплиментами пожелание лондонцам использовать в небе дирижабли как архитектурное украшение. О.П. ждало «Ватерлоо» в буквальном смысле. От этой станции метро отправлялся автобус на Оксфорд.

Они познакомились в Архызе. Шумел Баксан. О.П. писал этюд. Б.С. извинилась и на ломанном русском спросила разрешения посмотреть за ходом работы. Он закончил этюд и знаками показал, что дарит его. Она захлопала глазами, мол, найн, и сказала, что готова этюд купить. Тогда свое «найн» сказал О.П. Б.С. поблагодарила и сказала, что не может взять работу, она сырая, а ей через полчаса уезжать в Москву. Он согласился, что робота сырая во всех отношениях и пошутил, спросив, где находится Москва, мол, не знает о таком городе. Шутить на первых минутах знакомства не по этикету. Б.С. не знала, как реагировать на шутку. О.П. извинился и сказал, что знает, как выйти из положения – он сделает туристическую визу в Англию и доставит работу по адресу. С Б.С. так еще не знакомились. Вероломство русского было ей симпатично. Она не стала строить из себя леди и ответила согласием.

Они сумели остаться друзьями. В этом их обоюдная заслуга. Он – художник. Она – преподаватель математики. Ее ученики живут по всему миру. У О.П. нет учеников. Одни из лучших работ написаны им в окрестностях городка, где жила Б.С. Половину раздарил. После первого визита в Англию он останавливался у Б.С. Первую сигарету утром он выкуривал в поле за церковью. Возвращался, готовил завтрак и провожал Б.С. на работу. В один из приездов он стал свидетелем ее расставания с бой-френдом. Она попросила О.П. погулять, когда тот вошел в дом. О.П. вернулся через час. Все было кончено. На полу лежал стул. У кого-то из них двоих сдали нервы – так надо было все понимать. О.П. предложил прогуляться. Б.С. согласилась и заплакала. Восемь лет отношений с близким человеком пошли под откос. Она так и не подняла стул, и О.П. не осмелился сделать это. Она сказала, что напоминает себе сентиментальную американскую актрису на вручении «Оскара». И еще один раз О.П. видел ее плачущей, после собрания у себя в Политехе. Шеф-кретин выразил недовольство ее работой. А этого представить нельзя, чтобы Б.С. могла позволить себе не быть безукоризненной к своим обязанностям. Она расплакалась и обозвала шефа янки. Потом был Портсмунд, где на рейде в море стоял авианосец «Джордж Вашингтон», утром по улицам бегали лисы, а на пустырях за домами ходили олени. Они навестили Кэтрин, старинную подругу Б.С. Ей предстояла ампутация второй ноги. После того визита О.П. стал замечать, что среди англичан много больных людей. И много левшей. «На фоне других обстоятельств я в порядке». Эта фраза Кэтрин помогала О.П. в затруднительных ситуациях. Он восхищался этой женщиной. Два года назад ее не стало.

Официант принес заказ. Это был веселый малый, волосы торчком во все стороны, как у коверного клоуна. Их он не расчесывал, наверно, с детства. Поставив тарелку на стол, он попросил у О.П. прикурить. Для него О.П. был своим парнем, а не клиентом. Он вышел на улицу, и на его орбиту сразу залетел приятель с девушкой. Потом он переболтал с пожилым джентльменом и помахал ему рукой на прощание. Его позвали из зала. Он не сдвинулся с места, докуривая сигарету. Только когда его позвали в третий раз, соизволил вернуться.

Экскурсу в прошлое О.П. был обязан не ему, а паре за столиком у стены. Они были молоды, как когда-то был молод он. Боже, все было в прошлом веке! Девушка сидела к О.П. спиной, но ее лицо отражалось в зеркале, перед которым сидел ее спутник. Разговаривая, девушка то и дело поправляла волосы за уши, как будто хотела показать, что в ушах у нее белые клипсы. Молодой человек слушал девушку рассеяно, но, отвечая на вопросы, преображался. Это был уже другой человек – благородный, собранный, с лукавинкой в глазах. Как она его слушала! От нее нельзя было оторвать глаз. Кто они, любовники или товарищи? Из-за наплыва посетителей не было слышно, о чем они говорили, доносились только отдельные слова. Она спрашивала его на английском, а он отвечал на французском. Потом они менялись ролями: молодой человек спрашивал на английском, а девушка отвечала на французском. Ему нравилось ее слышать и слушать, он, голова на бок, разве только не урчал от удовольствия. О.П. загрустил, ему стало жалко себя. Об этом никому. Правило преуменьшения своей значимости – это форма иронии в разговоре с приятелями, чтобы потом заговорить о том, как важно не быть серьезным. А жалеть себя один на один с тарелкой и вилкой – по-бабски. Вот О.П. и подумалось, что прохожие за окнами кафе – потенциальные покойники. Черно-белая фотография Эйфелевой башни при входе. Что она делает в оксфордском кафе? О.П. стало тревожно при мысли, что они с Б.С. должны пойти в кино. В жизни О.П. все уже случилось. И в жизни Б.С. все уже случилось. Остается смотреть кино. И они пойдут смотреть кино, как на заклание.

В вестибюле кинотеатра он увидел женщину. Она была само тайное совершенство. О.П. выдохнул: не зря пришел. Б.С. заметила, за кем он подглядывает, и оценила его вкус. …Свет в зале потух, загорелся экран, и кино про любовь началось. Пошлятина. Цветная пошлятина. Настроение испортилось еще и потому, что в зале сидела само тайное совершенство, у которой тоже все случилось в жизни.

Они были знакомы по прошлым приездам О.П. с Б.С. в гольф-клуб. Рой – бизнесмен. Это все, что О.П. знал о нем. Визитная же карточка О.П. – он приятель Б.С. Каждый раз Рой клеился к ней и выговаривал все комплименты сразу. Она смущалась и не знала, как от него избавиться. Они были из разных групп, навязчивость Роя при встрече можно и потерпеть. На этот раз они разминулись. Б.С. ушла в поля без комплиментов, но с полной сумкой клюшек, а он из полей вернулся, как какой-нибудь помещик: все хорошо, урожай будет. Поприветствовал сидевшего в баре О.П. взмахом руки и ушел в раздевалку. Переодевшись, он вернулся и заказал капучино. И пока ждал, когда его приготовят, поинтересовался, почему О.П. не играет в гольф. Вопрос оказался на засыпку. Получалось, что О.П. должен был рассказать Рою свою жизнь и объяснить, почему русские не играют в гольф. Он отшутился, мол, сейчас думал о том же, и почему англичане не играют на балалайке. Вот у него в офисе все его сотрудники играют на балалайке и мечтают побывать в Англии, чтобы сыграть в гольф. Рой вскинул руку: ответ принимается. Он подсел за столик к О.П., сказал, что рад встрече, и надолго замолчал. Пауза затянулась. Молчать дальше было неприлично.

– И так не хорошо, и так плохо, – сказал Рой, и не сразу продолжил: – Хорошо, что вы русский, я могу говорить открыто. О погоде как-нибудь в другой раз, не возражаете?

Год назад он женился на женщине не из своего класса, повыше, и у него начались проблемы. Об этом ему хотелось поговорить с посторонним человеком.

– Я правильно одеваюсь, чтобы «соответствовать», но не правильно сочетаю цвета. У моей жены претензии к моим запонкам, которые не подходят к галстуку. Я и не знал, что у меня в горшках растут «неправильные» цветы, а в саду «неправильная» трава. Не женитесь. Вообще не женитесь. …Нет, она прекрасная женщина, но черт попутал. Представьте, я хочу обсудить с ней планы, а она идет ставить чайник.

А когда-то у него была бедная официантка. Но звали ее Арабелла. Бедных официанток не могут так звать, Арабеллы из высшего света. Так вот они до сих пор встречаются. Доложив об этом, Рой приложил палец к губам, мол, никому. О.П. развел руками, мол, за кого вы меня принимаете.

– Все, – объявил Рой. – Мы больше не увидимся. Иду на повышение.

– Неужели в политику?

Рой прыснул от смеха.

– По семейным обстоятельствам я должен перейти в другой гольф-клуб. Меня ждут графья и бароны, чтоб им пусто было.

– А как же Б.С.? Кто будет осыпать ее комплиментами.

Рой показал пальцем на О.П.

– Я не умею.

Они расстались, как хорошие приятели.

– Помнишь, как я тебя чуть не заморозил на Новый год? Мы возвращались из гостей и не могли поймать такси.

– И в результате добрались до дома на трамвае.

– Точно.

– Я никогда так не объедалась, как в ту ночь. А как поживает… кажется, Андрей, у которого мы были?

– Разводит страусов. Их яйца пользуются спросом.

– Серьезно?

– Что?

– Что страусы выживаюту вас зимой.

Они встали в пробку.

– Надо было поехать другой дорогой. Ты меня заговорил.

– Никогда не думал, что у меня будет личный шофер.

– Кстати, почему ты так не сел за руль?

– Не мое. «Дано мне тело – что мне делать с ним,/ таким единым и таким моим», – прочел О.П. на русском.

– Ты стал писать стихи?

– Нет. Это Мандельштам. Пробую перевести на английский. Не подумай, это для тренировки. На английский должен переводить носитель языка.

– Интересно, а есть понятие «носитель глаза»?

– Пожалуй. Если бы мне вставили глаза Ван Гога, я бы потребовал вернуть мои. Мне без тональной живописи не жизнь. У меня на первом месте настроение, а у него впечатление.

– Твой английский стал лучше.

– Это потому, что я читаю инструкции.

Б.С. свернула с трассы, и они поехали быстрее. Но вскоре уткнулись в впередиидущий катафалк. Разговор скомкался, они умолкли. Каждый подумал о смерти, что она есть в жизни каждого человека. У Б.С. родители умерли, и она подумала о своей смерти. У О.П. родители были живы, и он подумал, что сначала умрут они, а потом он. А в целом, их с Б.С. ждет обед. И тут уж ничего не поделаешь, смерть неизвестного человека, которого везли в катафалке, не может его отменить. А завтра в гости, к друзьям Б.С. Брайаны купили новый дом, бывшую сельскую школу 16-го века у кладбища, такого же древнего. Когда они умрут, их похоронят на другом. Никто из английских знакомых О.П. не ходит в церковь, но всех похоронят по-христиански. Брайаны тоже умрут, в их доме останется работа О.П., подаренная им сто лет назад. Что будет с ней? Не стоит умирать до отъезда, подумалось О.П., хотя бы потому, чтобы не создать проблем Б.С. по транспортировке трупа в Россию.

– Хотела спросить, почему за две недели ты не сделал ни одной работы?

Катафалк свернул на дорогу к кладбищу, и Б.С. прибавила газу.

– Я третий год ничего не пишу, – где-то через минуту ответил на вопрос О.П. – И хорошо себя чувствую, угрызений совести нет.

Холод отчуждения пробежал между ними, как будто О.П. совершил предательство. Они молчали до самого дома. Но и после холод отчуждения никуда не ушел.

О.П. объяснился на следующий день у Брайанов, в школьном дворике бывшей сельской школы: он стал пописывать, и это перевесило занятия живописью, никакого кризиса возраста. Он вышел на какую-то новую дорогу, на краски тратиться не надо и славы ему не надо и не-славы.

– Поэтому ты занялся йогой?

– Наверно.

– И о чем ты пишешь?

– Толком сам не пойму.

– Напиши учебник.

– В смысле?

– Учебник без привычных правил.

– Одни задачки? А что? Как, к примеру, отличить добро от зла. Почему оранжевая краска не зеленая, зачем художнику иметь представление о математике, почему пространство трехмерное… Почему мы нужны друг другу. Я имею в виду нас.

После разговора холод отчуждения не ушел. Косвенное обвинение Б.С. в предательстве О.П. не было снято. Они вернулись в дом и объявили Брайанам, что им пора ехать.

…О.П. обернулся. Сверху, из-за поворота, на дороге показалась подвода.

– Могу подвести, – предложил джентльмен, когда поравнялся с О.П.

– Охотно, – согласился тот и подсел на край телеги без бортов.

– У вас что-то случилось? – не оборачиваясь, спросил возница. – Вид у вас какой-то потерянный. Вы как будто уронили в воду дорогую вам вещь.

– Уронил.

– Но это же не последняя дорогая вещь, которая у вас есть?

– Не последняя.

– Мне в таких случаях помогает думать о последнем вздохе.

О.П. показалось, что он имеет дело с русским, который прикидывается англичанином.

– А я вас помню. Вы рисовали вон на той скамье под тем кленом. Скамья есть, а вас на ней нет.

– Нет.

– В наших местах художников я раньше никогда не видел.

– Я первый?

– Получается, так. – Возница остановил лошадь, чтобы прикурить трубку. – Был в Индии. Решил заняться йогой и стал хуже себя чувствовать. Оказывается, йога полезна не для каждого. И я сказал прощай асанам и понял, что никогда не брошу курить. …Мне нравится ездить этой дорогой. Душа замирает, верите?

– Верю.

– И ты уже не выживаешь, как все, а распускаешься, как цветок.

– Как цветок, точно.

– И в землю я не прочь лечь, пожить без близких. А потом вернуться.

– Вернуться.

– Как бы это сказать?.. Чтобы остаться, надо выйти. Я только сейчас подумал об этом. Я бы не подумал об этом, если бы вы мне не встретились. …Дождь собирается. А вы без зонта.

– Промокнуть хорошо. Я буду думать о последнем вздохе.

Возница затянулся и тихо рассмеялся.

Они попрощались на развилке дорог за мостиком через ручей. О.П. спрыгнул с телеги и оказался в том месте, откуда увидел на дороге подводу. Она и в самом деле показалась из-за поворота. Это было в окрестностях городка, где жила Б.С.

Перед отъездом О.П.попросил Б.С. свозить его на старую лондонскую дорогу. Это в окрестностях Оксфорда. Когда приехали, моросило. Они переждали дождь в ковчеге на колесах и оставили его. Их встретили убегающие вдаль по грунтовой дороге лужи, большие и маленькие камни по обочинам. Дальняя полоска леса, бегущее небо в лоскутах низких облаков – все, как сто лет назад, когда О.П. писал здесь этюд. Была осень. Он писал сидя, подложив под себя ногу. У него был акварельный этюдник времен отрочества, ставший со временем походным во взрослых вылазках, в него легли масляные краски. Английскую землю О.П., можно сказать, прополз – писал сидя, подложив под себя ногу. Это было в прошлом веке. И в тот день тоже моросило. Пригодился зонт. В левой руке он держал зонт, прикрывая этюд, а правой писал. А спина мокла. И все ждал, что впереди покажется карета или какой-нибудь допотопный драндулет. Дело в том, что старая лондонская дорога свое отслужила, ею не пользовались. Редкая машина проезжала по ней. Вот и мерещилось. Но карета все не ехала, драндулет не показался, а работа писалась сама собой. Потом он курил. Нет ничего вкуснее выкуренной сигареты, когда этюд получался.

О.П. нашел то место, откуда писал, рядом с рыжим валуном, возрастом постарше человечества. «Валун есть, а меня рядом с ним нет», – подумалось О.П. Он ускорил шаг и показал рукой впереди себя. Б.С. его не поняла.

– Отсюда я когда-то писал этюд.

– Запомню.

– Хотел спросить, почему ты предложила затопить камин? Ну, когда мне свело ногу.

– Не помню. Честно, не помню.

– Может, мы поцелуемся наконец?

– Перестань.

– Извини.

Он перешел на другую сторону дороги и закурил. Вернулся. Б.С. долго смотрела ему в глаза и, ничего не сказав, направилась к машине.

Он шел за ней и все оборачивался на рыжий валун.

– Тебе надо сесть за руль, начать новую жизнь, – сказала Б.С., не обернувшись.

– Смотри! – остановил ее О.П.

Сзади над кромкой леса летел большой белый шар. Это был зонд.

Б.С. быстрым шагом подошла к О.П. что-то сказать. От неловкости за свою решительность в последний момент она опустила голову. Она сказала, что ей нужны его картинки. Ей не нужны картинки Ван Гога, ей нужны именно его. Она умолкла, извинившись, и обняла О.П. Мимо проехала машина, осторожно лавируя между луж.

В салоне самолета на обратном пути в Москву ему было неловко среди своих соотечественников. Он делал вид, что дремлет, чтобы с ним не заговорили. Он дорожил картинками, скопившимися за поездку, как будто их могли отнять. На первом месте вдруг оказалась сценка на автобусной остановке с молодой женщиной, с которой они говорили о погоде. И почему он не зашел в автобус вместе с ней, ведь он ждал именно этот номер из десятка других? Вот они превратности судьбы. И девушку из кафе он внес в список своих женщин. Интересно, как бы она отнеслась к тому, если бы они познакомились, что без отражения в зеркале она ему не нужна, только вместе с ним она представляет собой завершенное целое. И после, если бы они познакомились, она была бы обязана брать с собой на встречу с О.П. зеркало, чтобы не разрушать о себе чувство целого.

«Боинг» доставил в Москву тело О. П., а не его самого. Возница прав: чтобы остаться, надо выйти. О.П. вышел, оставшись там, откуда прилетел. Депрессуха обеспечена на дня три, пока перелет не завершится окончательно, и О.П. не придет в норму. Никого не видеть и не слышать, быстрее домой, лечь грудью на финишную ленточку, а там как будет. Водитель такси как будто его услышал и домчал до дома с ветерком. У двери в квартиру О.П. ждал пакет с мусором. За три недели соседи по этажу так его и не убрали. О.П. позвонил к ним, чтобы выразить протест. Но корректно, мол, что-то случилось? а то, смотрю, мусор не выбросили. Соседей не оказалось дома. …Он зашел в квартиру, сел на стульчик в прихожей и, наконец, перевел дух. Первое, что он сделал – отключил телефон и закурил. Где-то далеко прогремел гром, по батарее ударили… И вдруг! Он не поверил своим глазам – из кухни в комнату прошмыгнула мышь. Пока его не было, в доме завелись мыши. Травить или оставить? И долго еще сидел, размякший и оглохший, но так ни к чему и не пришел. Принял душ и лег спать. Проснулся от того, что порыв ветра с шумом распахнул окно и грозился сорвать шторы с колец. …Разразилась ночная гроза. За окном лило. Лило здесь, а ручей побежал через край там, где через него был мостик у векового тополя, за которым была развилка дорог. Ручей бежал дальше, и попал в грозный Баксан, где в Архызе О.П. ждала встреча с Б.С. В тот год она хотела подняться с группой на Эльбрус. Погода не пустила. Поэтому они и встретились.

Утро началось хорошо. О.П. проснулся и придумал себе псевдоним – Саспенс. Отныне он не Персидский, а Олег Саспенс. И послал по воздуху приветы туда, откуда вчера прилетел. За окном моросило.

Он отправился прогуляться, выкурить первую сигарету во дворе, прихватив с собой мусор соседей.