Ученик мёртвого Дома

— Что нас не убивает, делает сильнее, — с усмешкой заявил Линг за час до своей смерти.

Хуошан, которому и предназначались его слова, сердито запыхтел, заворочался, выбираясь из-под обломков рухнувшего под ним мостика. Поскользнулся на мокрой гальке и плюхнулся на зад. Возмутился:

— Чего ржете как идиоты?! Лучше помогли бы!

Вид друг и впрямь имел забавный, словно жабий божок Хотей, застигнутый в своем гнезде настырными искателями сокровищ. Особенно трогательно выглядела повисшая на голове кувшинка.

Хуошан яростно дернулся, пытаясь высвободить придавленную бревнами полу ханьфу. Я вздохнул, смиряясь с тем, что придется вымокнуть, осторожно спустился по берегу. Зашел в воду, вцепился в ближайшее бревно, склизкое и рассыпающееся прямо под пальцами в труху, сталкивая его вниз по течению.

Шутки шутками, но повезло, что высота была небольшая и друг удачно упал. Так что пострадала исключительно его гордость.

После десяти минут возни мне удалось вытащить Хуошана. Линг все это время крутился на берегу, давая под руку «ценные» советы.

— Цени, дружище, на какие усилия пошли мы с братом Саньфэном, чтобы спасти тебя из этой неприятной ситуации! — заявил он, когда мы наконец выбрались из воды.

— Ты только и делал, что языком чесал, — возразил я.

— А как же мое чуткое руководство?

Демоны с ним! Худой и верткий, Линг никогда не отличался особой силой. Только бы мешался, а то еще и обрушил бы на нас остатки моста.

От реки тропа убегала в лес. Солнце пробивалось сквозь полог листвы, блестело на земле медными монетами. Пахло прелой прошлогодней листвой, молодой хвоей, мхом.

— Точно вам говорю, это лозы шалят! — бухтел Хуошан, ковыляя следом за нами с Лингом. — Кто еще мог оставить такую подлую западню?!

Полагаю, никто. Мосты, как и любые вещи, имеют свойство приходить в негодность, если за ними никто не следит. Но Хуошану легче обвинить в своих неудачах других, чем расписаться в собственной лени. А ведь из-за нее он решил пройтись по ветхой даже на вид переправе, а не пробежать лишние три сотни шагов вверх по течению, где русло реки пересекала цепь валунов, или же, на худой конец, использовать заклинание-печать. За это, да еще за непроходимое упрямство его часто дразнили Быкоголовым.

Хотя в одном друг точно прав: наш Дом Шипа и соседний Дом Лозы никогда не ладили.

Энергетическое поле неравномерно. Извечный Свет, великая сила созидания, растекается по миру Спектра речными потоками, и Дома заклинателей всегда стоят на одном из них — это естественно, ведь никто не будет ловить радужную форель в безжизненных песках пустыни.

Точно две сливы, растущие рядом, Дома Лозы и Шипа делили все: один поток Извечного Света, подконтрольные земли и деревни на них, редкие травы и минералы… потенциальных учеников.

Стычки у границы случались постоянно. В основном между учениками и младшими мастерами — подозреваю, с молчаливого согласия старейшин, смотревших на происходящее как на часть обучения. По тем же неписаным правилам заканчивалось все без жертв — ссадинами, синяками, изредка переломами и, конечно, уязвленной гордостью, ведь победители не упускали шанса поглумиться над проигравшими, например, отправив их в родной Дом голышом.

— Конечно, это происки Лозы! — неожиданно поддержал Хуошана Линг. — И ты оказал неоценимую услугу Дому, разрушив их коварные планы.

— Чё? Правда? — недоверчиво прищурился Быкоголовый.

— Ты же помнишь, что Лоза обещала отомстить мастеру Энлею? За то, что он увел у них из-под носа двух талантливых учеников.

Увел, надо признать, не совсем честно, из вассальной деревни Дома Лозы, оставив в дураках трех их мастеров. Те пообещали, что Энлею это с рук не сойдет.

— Всем известно, что мастер Энлей часто заглядывает сюда, в Долину Семи Чаш. Вот лозы и испортили опоры у моста, чтобы тот рухнул. Только представь, какой бы урон был нанесен репутации Дома и самого мастера Энлея, если бы в лужу сел он, а не ты!

Хуошан наконец осознал, что Линг над ним просто издевается и с ревом бросился за насмешником. При взгляде на друзей мне почему-то вспомнился толстый неуклюжий кот, который как-то пытался поймать юркого мышонка. Зрелище было до того комичным, что я невольно расхохотался.

Так, смеясь, я и вышел из леса в долину.

— Смотрю, веселитесь? — с напускной строгостью поинтересовался учитель Лучань.

— Похоже, наши ученики забыли, что сначала следует посадить рис и взрастить его, а затем уже танцевать на празднике урожая [аналог «делу — время, потехе — час»], — заметила старейшина Юи.

Младшие ученики, разбившись на пары, отрабатывали защитные печати. Наши наставники — учитель Лучань и старейшина Юи — наблюдали за ними с вершины холма. Учитель, по обыкновению, был в белом ханьфу с широким темно-зеленым поясом и растительным орнаментом. Старейшина же сегодня предпочла изумрудное ифу. И я в очередной раз подумал, что они хорошо смотрятся вместе.

Говорят, учитель Лучань в свое время даже пытался ухаживать за матерью Линга, но не сложилось. Впрочем, что ни делается, все к лучшему: ведь иначе мы с учителем вряд ли встретились бы.

— И где вас демоны носили? — старейшина многозначительно покосилась на мокрого Хуошана. — Или, лучше сказать, топили?

— Сегодня такой чудесный день, матушка, что немудрено забыть обо всех делах, — не растерялся Линг. — Солнце так ярко и жарко светит!..

Старейшина Юи нахмурилась, и болтун поспешил добавить:

— Но даже ему не сравниться с сиянием ваших глаз, которые, подобно путеводным звездам, указывают нам дорогу к вершинам мастерства! Вы так великолепны, что я просто не могу отвести взгляд…

— Льстец! Даже не думай, что твой болтливый язык тебе поможет! Живо на гору! — приказала старейшина Юи. — Яньлинь и Минджу давно уже медитируют. Через два часа у вас тренировочный поединок, и я не собираюсь слушать никаких оправданий, что вы не успели восстановить запас фохата [энергия, которую заклинатели используют для создания печатей — одна из форм существования Извечного Света].

— Уже бежим! Саньфэн, Хуошан, скорее! Чего вы ждете?!

Линг толкнул нас к уходящей вверх по склону тропе. Будто это не он только что нагло тянул здесь время!

Долина Семи Чаш получила свое название благодаря реке, которая, спускаясь с гор, наполняла семь небольших, расположенных один под другим бассейнов. Вода в них была настолько прозрачная, что я легко мог различить каждую трещинку, каждый камешек на дне чаши.

Девушки, вопреки заявлениям наставников, к медитации приступать не спешили.

— Холодная! — Минджу, капризно поджав губы, зябко закуталась в купальный халат. Худощавая и высокая, она вечно мерзла. — Почему мы опять тренируемся в ледяной воде?!

— Да ладно тебе. Не такая она и холодная, — возразила Яньлинь.

Она была готова плескаться даже зимой! Возможно, один из ее предков согрешил с цзяорен [русалкой], иначе как объяснить, почему округлое лупоглазое лицо многие, тот же Хуошан, например, считали весьма привлекательным. Хотя, может, все дело в том, что, в отличие от подруги, Яньлинь не вела себя будто избалованная небожительница.

— А я недавно узнал секретный способ медитации — теплый и очень эффективный!

Линг, красуясь, провел пятерней по волосам, взлохмачивая их — небось думал, что это выглядит круто. По мне, так сейчас он напоминал ощипанного петуха, который изо всех сил топорщит гребень. Еще и лыбился как дурак — явно затеял какую-то шалость.

— Ну? — Минджу приподняла выщипанную бровь.

— Говорю же, способ секретный. Но тебе могу рассказать, на ушко. Если пообещаешь мне помочь…

Минджу заинтересованно склонила голову, и Линг что-то тихо прошептал ей. Девушка на мгновеение окаменела. Вспыхнула. А затем с силой толкнула нашего горе-петуха в грудь, сбрасывая в чашу. Подхватила под локоть озадаченную Яньлинь и утащила прочь.

— Злюка! — отфыркиваясь, крикнул им вслед Линг.

Он потер покрывшиеся мурашками плечи, пытаясь согреться.

— Саньфэн, пошли, подглядим за девчонками! Спорим, у Яньлинь грудь больше?

Похоже, принудительное купание ничему его не научило.

— Старейшина Юи тебе голову оторвет, — предупредил я.

— И не только голову, — поддакнул Хуошан.

— Вы не представляете, сколько мороки, если твои родители — старейшины Дома, а дед — его глава, — пожаловался Линг. — Держи лицо, веди себя подобающе! Ты должен соответствовать! Еще и спрашивают больше всех. Везет вам с Хуошаном!

Везет ли? Я бы не отказался, если бы учитель Лучань был моим настоящим отцом, ведь других родителей я никогда и не знал.

И если я не хочу провалиться на тренировочных поединках и разочаровать наставника, следует заняться медитацией.

Бегущая с гор вода и впрямь холодная.

Вдох. Почувствовать, как струи гладят лицо. Расслабиться. Выдох.

Вдох. Я открылся потоку. Стал его частью. Представил, как непрерывно движется вода по каменным чашам, наполняя их, перетекая из одной в другую. Как движется фохат по телу. Два потока — внутри и снаружи, разделенные тонким барьером тела.

Они никогда не останавливались… Никогда? Почему же мне казалось, что внешний замедлил бег? Замер.

И вокруг уже была не вода. Лед.

Лед сковывал, пробивался иглами под кожу. Душил, обжигая легкие. Проникал в сердце.

— Саньфэн!

Я рвался на свободу, но лед не пускал. Внутри, отзываясь на холод, разгорался огонь ярости.

«Уничтожу!»

— Саньфэн!.. Да очнись ты! Ай! Ты чего творишь?!

«Все, что мешает! Всех врагов! Уничтожу!»

Это не мои мысли. А чьи?.. Почему-то мне казалось, что у ярости женское лицо.

«Уничтожу!»

— Саньфэн! Открой глаза, — приказал другой голос, и я настолько привык слушаться его, что не мог не подчиниться и в этот раз.

— Извечный Свет! Ну наконец-то, — с облегчением выдохнул наставник Лучань.

Я с недоумением посмотрел на склонившегося учителя. За его спиной прижимал ладонь к расцарапанной щеке Линг — его взгляд, когда он косился на меня, был далек от дружелюбного. Это я его так? Похоже, судя по тому, что Хуошан, Яньлинь и Минджу тоже смотрели на меня с опаской. А чуть дальше толпились и с любопытством перешептывались младшие ученики.

— Что случилось?

— Ты уснул и никак не хотел просыпаться.

Учитель помог мне встать, подобрал и отряхнул накидку, на которой я, оказывается, лежал.

— Как ты себя чувствуешь?

— Странно…

Холодно. Будто осколок льда остался внутри. И что-то не так. Что-то изменилось. Поле фохата вокруг… Оно стало непривычно тяжелым, плотным, точно бинфэнь [желе], и сосуд, вычерпанный до дна во время тренировки, снова полон.

— Источник возмущения где-то у Пещер Эха. Это земли Лозы, — хмурясь, заметила старейшина Юи. — Проверим или…

— С нами дети, — возразил учитель Лучань, кивая на младших учеников. — Думаю, лучше вернуться в Дом.

Старейшина кивнула, соглашаясь… А мгновение спустя помянула демонов и бросилась к лесу на противоположном конце долины. Ее бег походил на бег лани, уходящей от охотников — такой же красивый и тревожный.

Между деревьев появился человек. Мастер Энлэй?

С ним было что-то не так, но расстояние оказалось слишком велико, чтобы я смог разглядеть детали. Мастер вцепился в ствол клена, смотря куда-то вглубь леса. Затем сделал несколько пьяных заплетающихся шагов. Упал. И больше не шевелился.

— Саньфэн, Линг, уведите младших учеников, — в голосе учителя Лучаня прозвучало незнакомое мне доселе напряжение, рождая внутри безотчетную тревогу. — Немедленно! Уходите! Все!

Наставник устремился следом за старейшиной Юи. Он летел над землей, едва касаясь травы, и напоминал большого белого журавля.

На опушке появились трое. Заклинатели Лозы? Что они тут делают?! Долина Семи Чаш — наша территория!

Один из чужаков склонился над неподвижным мастером Энлэем. Двое других ждали, и лозы хищными змеями оплетали их руки, подрагивали, готовые ринуться в бой. Они явно не беседовать пришли. И старейшина Юи решила не тратить на них слова.

Долина погрузилась в хаос.

Мы побежали.

За спиной, подгоняя, дрожала и трескалась земля. Дробился камень. Свистели лозы, сплетаясь в травяных драконов. Резали воздух копья шипов.

Широкая тропа, петляя по склону, взбиралась к перевалу, за которым в трех десятках ли [пятнадцати километрах] находилась деревня, где мы останавливались на ночлег. Там сейчас должны быть мастер Ляо и старейшина Цинь.

Вокруг рассерженно гудели пчелы, вьюнок цеплялся за ноги — природа чувствовала нарушение баланса и отзывалась на него. Я напоминал себе пастушьего пса, который гонит отару овец. Младшие ученики растянулись в цепь и приходилось следить, чтобы никто не отстал и не потерялся. И в первую очередь, чтобы не отстал Хуошан — с Быкоголового станется наплевать на благоразумие и вернуться, в безрассудной попытке накостылять лозам.

Минджу оглянулась на меня, молча спрашивая одобрения, я кивнул, и она убежала вперед. В скорости, а главное, выносливости с ней не сравниться ни мне, ни Лингу. Минджу доберется до деревни и приведет подмогу.

Нужно только продержаться.

Двое против троих? Ха! Эти лозы не догадываются, с кем связались! Учитель, несмотря на молодость (что такое сорок лет для заклинателя?!), по праву входит в пятерку сильнейших в нашем Доме. А старейшина Юи страшна в гневе: даже глава опасается связываться с единственной дочерью, когда та не в настроении.

Учитель и старейшина Юи непременно справятся — тщетно успокаивал себя я. Хоть мне и стыдно за недоверие к наставнику, но полностью избавиться от грызущего душу червячка сомнений не вышло. Двое против троих — это, как ни считай, двое против троих.

А если лоз не трое, а больше?..

Я невольно замедлил шаг, обернулся, прислушался к лживому эху, что металось испуганной птицей между горных склонов, донося слабые отголоски происходящего в долине.

Бой еще продолжался.

Бой мастеров! И ученикам, даже старшим, делать там было нечего. Но я же мог хоть чем-то…

Сюли, одна из младших учениц, споткнулась и упала, всхлипнула — от боли в разбитых коленках и страха, что ее бросят. Син, ее брат, тоже был на пределе. Да и не только они: если кто-то откажется бежать, следом захнычут и остальные.

— Держитесь за меня, — малышня повисла на руках. Ругань сделала бы только хуже, и я уговаривал, выбирая самый мягкий тон, на который способен. — Нужно потерпеть еще немного. Справитесь? Хорошо? А потом отдохнем.

Сто шагов — и подъем закончился. Вниз по склону спускаться легче, главное, не переломать ноги, угодив в лисью нору или споткнувшись о выступающий корень.

У реки мы остановились.

Десятилетки, хватая губами воздух, бессильно повалились в траву. Кто поживее, жадно пили — пришлось их одернуть, иначе не встанут.

Хуошан шумно сопел. Яньлинь кривилась, держась за бок. Последовать примеру младших учеников ей не позволяла гордость.

— Дыши! — я подставил плечо, и подруга благодарно вцепилась в него.

Отсюда до Чаш шесть ли: на какое-то время мы в безопасности.

Будут ли нас преследовать? Я был уверен, что учитель не пропустит врага, но полностью исключать такую возможность не мог, а значит, лучше разделиться на три группы. Что вражеских мастеров тоже как минимум трое, я старался не думать.

Яньлинь с Хуошаном пойдут вдоль реки — это самый долгий путь, но и самый безопасный. Линг — по северному краю леса. Я же возьму самых выносливых и попробую прорваться напрямик через пустошь.

— Встаем! Не время разлеживаться!

— А где Линг? — неожиданно спросила Яньлинь.

Я осмотрелся, понял, что его рядом нет. Неужели вернулся? Дурак! Внутренний голос ехидно уточнил, а действительно ли Линг — дурак, или наоборот — это я слабак и трус? Сбежал, когда должен был поддержать?! Фохат переполнял тело, заставляя рваться в бой. Сдерживаясь, я сжал кулаки так, что на ладонях остались лунки от ногтей.

У меня приказ учителя — защитить младших учеников. И он важнее того, что хотел я сам.

— Встаем! Нужно идти дальше!

Мастера догнали нас на полпути к деревне. Учитель, пошатываясь и припадая на раненую ногу, нес изломанное тело Линга, за ним молча, опустив голову, брела старейшина Юи. Распущенные черные волосы скрывали лицо. От покрытого темными пятнами ифу пахло кровью. Спрашивать, что именно произошло в долине, не рискнул никто.

***

Прибытие посланников Лозы собрало на площади перед Дворцом старейшин не только всех заклинателей нашего Дома, но и половину деревенских жителей. Ропот, плывущий над толпой, напоминал ворчание сторожевого пса. Дом предупреждал, что чужакам здесь не рады, рычал, веля убираться. И отступал перед белым стягом мирных намерений.

Пока отступал.

Мне было не по себе от чистой незамутненной ненависти, которой дышал этот послеобеденный час. Казалось, даже солнечный свет стал тусклее и. Хоть день и выдался теплым, стоявшая рядом Минджу зябко обхватила руками плечи. Учитель Лучань хмурился, сжав губы в тонкую напряженную линию, и я никогда не видел его таким мрачным.

Вражеские мастера хранили спокойствие. А вот сопровождавший их адепт, парень всего на несколько лет старше меня, не мог справиться с нервной дрожью и то и дело перехватывал древко доверенного ему мирного стяга, словно надеясь отгородиться им от враждебно настроенной толпы.

Появился глава Шаньюань. Высокий и прямой, он возвышался, словно могучий дуб, который не согнуть никаким ветрам. Серебристая борода спускалась на грудь потоками горной реки. Глаза чернели двумя омутами на изрытом морщинами спокойном лице.

Есть деревья столь величественные, что их тень накрывает половину леса. Так и сила главы Шаньюаня накрыла площадь, мгновенно погрузив ее в гробовое молчание. Она немыслимой тяжестью обрушилась на плечи, заставляя склонить голову. Я едва устоял на ногах. Какое же давление должны ощущать посланники Лозы, на которых и было обращено недовольство главы?

Когда звенящая над площадью тишина стала невыносимой, глава Шаньюань наконец спросил:

— Что вам нужно?

Голос его звучал совершенно бесцветно, и в то же время грозно, словно шепот ветра в кронах вековых сосен, несущий весть о надвигающейся буре.

— Приветствую вас, уважаемый глава Шаньюань, — поклонившись, пусть и не так низко, как положено, начал старший из посланников. — Хоть вор детей и заслуживает того, чтобы его кости грызли лесные звери, а душа неприякаянной скиталась по свету, не надеясь на перерождение, глава Фухуа решил проявить великодушие и вернуть Дому Шипа тело его сына.

Люди заволновались. Мастера Энлея в Доме любили и не считали глупый спор из-за учеников иначе, чем дурной шуткой. И подобные слова звучали настоящим оскорблением памяти погибшего. Если бы посланников не защищал стяг мира, уверен, среди шипов нашлось бы немало желающих бросить им вызов.

— Это всё? — равнодушно поинтересовался глава Шаньюань.

Но за этим равнодушием крылась ярость лесного бога, в чью рощу имел глупость вторгнуться наглый древоруб. Всякий разумный человек уже поспешил бы извиниться за причиненное беспокойство и удалиться.

— Нет, — не внял голосу разума посланник Лозы. — Мы хотим получить головы убийц, что жестоко расправились с нашими братьями и сестрой у Пещер Эха и в Долине Семи Чаш.

Чего?! Эти лживые твари первые напали на нас! Эти твари прикончили Линга! А теперь смеют называть убийцей учителя Лучаня?! Требуют казнить его?! Ядовитые змеи и те благородней, нежели проклятые лозы!

Пальцы учителя впились в плечо, удерживая от желания наброситься на мерзавцев. Вся площадь в немом возмущении затаила дыхание в ожидании ответа главы Шаньюаня.

Но ответил не глава.

— Голову?

Из дверей Дворца старейшин, шатаясь, вышла старейшина Юи. Она была все в том же окровавленном ифу, в котором вернулась из Долины Семи Чаш. Растрепанные волосы падали на посеревшее лицо, наполовину скрывая его. Глаза блестели, как в лихорадке.

— Значит, вам нужна моя голова? — хрипло уточнила старейшина. — Так попробуйте забрать! Как вы забрали моего сына!

Прежде чем кто-то успел опомниться, старейшина Юи одним прыжком преодолела разделявшее их расстояние и призвала печать. Оказавшийся перед ней посланник Лозы внезапно стал ниже ростом, а по камням покатилось что-то круглое и светлое. Когда я понял, что это голова, к горлу подступила желчь. Второй посланник попытался выставить щит, но опоздал — и старейшина Юи отбросила прочь его мертвое тело.

Адепт выронил стяг, отшатнулся, споткнулся и нелепо плюхнулся на зад. Следующая печать, несомненно, должна была прикончить его. Но старейшина внезапно остановилась, так и не нанеся удар.

Бессильно уронила руки, запрокинула голову к небу и расхохоталась. В обрушившейся на площадь гробовой тишине ее смех был пугающе похож на всхлипы, на нерожденный плач, что не может вырваться из груди.

Все молчали, боясь прервать этот жуткий смех.

Когда учитель Лучань осторожно подошел к старейшине Юи и накинул свой плащ, она внезапно пошатнулась и обмякла. Учитель подхватил ее на руки, оглянулся на главу, ожидая приказа. Но тот молчал и не смотрел на дочь. Тогда учитель поклонился и удалился, унося обезумевшую женщину прочь с площади.

На обагренных кровью камнях остались два тела и перепуганный до беспамятства адепт Лозы.

— Бери своих мертвых братьев и уходи, — тихо и как-то устало велел ему глава Шаньюань.

Развернулся и тяжелой старческой походкой направился к воротам Дворца. Казалось, на него разом навалились все двести прожитых им лет.

— Что теперь будет? — непривычно робко для заносчивой гордячки спросила Минджу.

Я не знал. Но, глядя, как белый стяг мира пропитывается красным, был уверен, что ничего хорошего.