Ужасно злой фельдшер

И ведь что самое обидное? Вениамин сам предложил вызвать «скорую»! Сам и вызвал. Собственными руками набрал на телефоне 112:

- Алё, скорая? Моей жене что-то нехорошо. Да. Да. Давление. Сто шестьдесят на сто. Нет. Нет. Пока ничего. Да, плохо. Нет, хорошо. Конечно. Конечно.

Девушка на том конце записала Зиночкины данные, торопливо бросила: «ожидайте» и положила трубку.

Вениамин выдохнул и сообщил лежавшей на диване и страдающей супруге:

- Сказали – «ожидайте!». Всё будет хорошая, любимая.

Зиночка была на семь лет моложе Вениамина, и буквально три дня назад отметила свое сорокалетие, которое, как известно, не отмечают, тьфу, тьфу, тьфу, сгинь, сгинь, нечистая…

Вот и накликала болезнь.

Давление шибануло на ровном месте. Только что Зиночка резала любимый Веней витаминный салат, и вот у нее уже сильно кружится голова, на сердце тяжесть, в висках стучит, в глазах потемнение, да такое, что она была вынуждена плюхнуться на кухонный диван, рядом с мужем.

- Что такое? – Веничка поначалу не придал значение произошедшему, - у нас головка закружилась?

Он даже полез к Зиночке обниматься, но жена слабыми руками отпихнула любвеобильного и демонстративно положила руку на сердце.

Веничка вмиг посерьезнел и даже испугался.

- Тебе плохо, что ли?

Он озадаченно посмотрел на супругу, которая внезапно оказалась бледнее обычного, да еще с бесцветными губами и трясущимися пальцами.

Вообще-то Зиночка болела редко. Очень редко. Даже в эпидемию ковида опасный недуг ее миновал, хотя Вениамин им переболел: три дня лежал с температурой и не чувствовал ни запаха, ни вкуса чеснока в своих любимых котлетах по-пожарски.

У Зиночки никогда в жизни не болела ее прелестная брюнетистая головка. Зубки были свои, и без единой коронки. Желудок работал как маленький блендер: перемалывал все на свете, даже то, что следовало уже выбросить, но выбрасывать было жалко. Нервы в порядке, зрение – лучше не бывает. Не курит, выпивает только по праздникам, и только красное вино под рыбку.

На работе коллеги завидовали Зиночке черной завистью. Они-то начинали утро с анальгинов, анаферонов и рассказов о вчерашних недомоганиях, в то время, как бодрая стройная Зиночка даже в разгар «этих ваших эпидемиев» не носила шарфиков и беспечно порхала от канцелярии, набитой чихающими и сморкающимися секретаршами к приемной директора, куда пускали только самых физически крепких.

А уж давление? Сердце? Как шутила сама Зиночка: «Болит сердце? А это где?»

Поэтому напавший на женщину недуг оказался полной неожиданностью, как для Вениамина, так и для беспечной Зиночки, которая с тоской сейчас вспоминала, что только вчера была в аптеке, где покупала Вене какие-то ноотропы, и вполне могла бы заказать элементарный валидол. Но кому он нужен, правда? Если не знаешь, с какой стороны сердечко?

Совместными усилиями, при помощи тонометра, который в спешке перед отъездом забыла Зиночкина мама, супруги измерили несчастной давление.

Сто шестьдесят два на сто.

Умирать не хотелось, и, когда Веня испуганно спросил: «давай «скорую», а?», Зиночка только махнула ручкой – давай…

Веня помог доковылять супруге до дивана в зале, подложил под голову подушечку помягче, накрыл покрывальцем, чуток прибрался в комнате: люди же придут! Разбросанную одежду и белье - в охапку и в стирку, остатки завтрака на столе перед телевизором – в кучу и в мойку, крошки - на пол, тапки - под диван.

- Как ты? – управившись, Веня присел на краешек дивана, у ног супруги.

Та кивнула, но бледность ее не прошла, пальцы рук и ног были непривычно холодными и дрожали.

***

«Скорая» приехала достаточно быстро, минут через двадцать.

В домофон позвонили, обрадованный Веня резво подскочил к трубке, торопливо продиктовал: «шестой этаж, направо», кинулся к двери, приглаживая волосы и подтягивая на ходу домашние спортивные штаны.

Когда нетерпеливо затрезвонили, он с приглашающей улыбкой открыл.

На пороге стоял Тимофей.

Это потом, совсем нескоро, Вениамин узнал, как зовут стоящего перед ним здоровенного бородатого амбала в белом халате с закатанными рукавами и волосатыми руками. В первую секунду он просто открыл от неожиданности рот. Ожидали-то женщину-врача, пусть в возрасте, пусть уставшую, но доброжелательную и симпатичную.

Тимофей же был мужчиной, огромным и угрюмым.

С кем бы его сравнить?

Представьте себе стоящего на задних лапах циркового бурового медведя в медицинском халате и плоской шапочке, с толстой сумкой на ремне.

Еще и очень голодного, оттого и хмурого.

Вот таким и был злой фельдшер Тимофей.

Поскольку удивленный Веня стоял, открыв рот, Тимофей недобро пробурчал в бороду: «вызывали?», в тайне надеясь, что этот тощий мужичок сейчас придет в себя и весело ответит: «Скорую? Да не. Нахрена? Но раз уж приехал, может, по пивку, братиш?»

Веня действительно пришел в себя, но закивал утвердительно, отступил вбок, пропуская амбала, и забормотал: да, да, ждем. конечно, конечно, проходите, пожалуйста, вот тапочки. а, вы так? ну и ладно, я потом помою. где больной? вот больной… эээ… больная… жена… что-то с сердцем… проходите, проходите…»

Фельдшер размашисто вошел в зал, стал озираться, заметил диван, на диване – цветастое покрывало, из-под которого выглядывала женская головка с затуманенным взглядом.

- О, милая моя, заболела? – пробасил Тимофей. – Чевой-то ты удумала?

Он сбросил сумку на пол, снова осмотрелся, наткнулся взглядом на тень отца Гамлета в лице Вениамина, спросил того:

- Сесть бы, а, братиш?

Веня метнулся на кухню, приволок стул, поставил перед диваном, сам отошел за спинку, став похожим на зрителя, которому не хватило места.

Тимофей плюхнулся так, что стул жалобно заскрипел. Из тяжелых людей стул знал только Зиночкину свекруху, маму Любу, которая весила девяносто девять кило без сумок.

Прибывший фельдшер весил чистые сто килограммов натуральной свинины: нежное мяско с жировой прослоечкой. Стул жалобно скрипел, но гостя мужественно держал.

- Как зовут? – обратился Тимофей в пространство перед собой.

- Вениамин, - удивленно ответил Вениамин, от волнения решив, что допрашивают его.

- Да не тебя, братиш, - усмехнулся Тимофей. – Про бабу твою спрашиваю.

- «Бабу» зовут Зинаида Пална, - обиделся Вениамин на грубость.

- О! Зинка, значит? – снова усмехнулся фельдшер. – Как мою племяшку. Та дура дурой. Ей богу! Одни эти - как их? - ганжеты на уме! В телефоне не только сидит, но и лежит, висит, и вообще - живет. Только ночью выходит, но и то кладет на подушку рядом. Раньше дети - чего? - зайца клали на подушку, ну в крайняк Барьбию. А теперь телефон и этот… плеер…

Бормоча все это как бы себе под нос, Тимофей, тем не менее, не прохлаждался. Он скинул красивое покрывало до середины больной, взял худенькую Зиночкину ручку, огромным пальцем накрыл все запястье, и, не переставая приговаривать, отсчитал пульс, хмыкнул, положил ручищу на лоб пациентке, оттянул вниз веко левого глаза.

Глаз открылся, и зрачок повернулся в сторону Тимофея.

- Вы врач? – спросила Зиночка, таращась на бороду этого персонажа.

- А то! – ответил фельдшер.

- Вы вроде похожи на фельдшера, - резонно гнула свое Зиночка, разглядывая хмуро-саркастичное лицо «спасателя».

- Ну какая тебе разница, милая? Экипаж не укомплектован. Сказали: бросай всё, спасай молодую-красивую. «Сердце хибнет, сердце хибнет, в обжигающей лаве люпви!» - внезапно громко запел «врач». – Чего беспокоит-то, родная?

Зиночка хотела сказать, что они с «певцом» ни капли не родные, если только не считать линии питекантропов в пещере на Валдае, но это было слишком заумно и долго, и она промолчала.

Черт с ним, хоть санитар, лишь бы вылечил.

- Сердце давит.

- Давление мерила?

- Сто шестьдесят два на сто, - встрял в беседу Веня.

Тимофей поднял на него глаза, сжал их в щелочки:

- Послушай, эээ, Вениамин… Если я спрошу тебя, то я скажу примерно так: «А скажи-ка мне, Вениамин, дружище?», и тогда ты прямо в ухо мне отвечай. Но если я не обращаюсь к тебе напрямую, то ты там в сторонке тихо молчишь. О кей, братиш?

Вениамин не ответил, насупился.

Фельдшер ему не нравился.

Вениамин имел приличное происхождение: папа – зубной врач, мама – инженер. Он считал себя культурным человеком, знал наизусть стихи Мандельштама и Лермонтова, ходил на арт-хаус в кинотеатр на окраине, разбирался во французском коньяке, прилично играл в шахматы…

С «глубинным народом» он имел дело очень редко. Точнее, близко – никогда.

Следует признать, что с Тимофеем они были полной противоположностью, начиная с комплекции и заканчивая содержимым книжных полок.

Тимофей был происхождения простого: папа – водитель в ПАТП, мама – бухгалтер в училище. Культурным человеком он себя не считал, чему был искренне рад. Знал наизусть (очень давно не перечитывал – может, и забыл) неприличные стихи Маяковского и Пушкина, ходил в кино еще в прошлом веке на «Антикиллера» и «Бумера» (фигня!), отлично разбирался в «Балтике», а в нардах был просто зверем – рвал соперника, как тузик грелку.

Однако не надо считать, что Тимофей был дураком и лентяем. Работу свою он по-своему любил, и если бы не конские нагрузки, ходил бы на нее с удовольствием.

- Значит, сто шестьдесят на сто? - спросил Тимофей у Зиночки.

Та кивнула.

- Ладно, - сказал фельдшер и достал из сумки допотопный тонометр, с черной резиновой грушей, аккуратно надел манжету, накачал грушей воздух, приложил к сгибу на локте фонендоскоп и неспешно померил Зиночке давление.

- Хмм… - задумчиво протянул он и подтвердил: - Сто шестьдесят на сто! Ты смотри… Правда! И давно у тебя так?

- Час где-то, - слабо отозвалась Зиночка.

- Не, - уточнил Тимофей, - болеешь давно?

- Час болею, - устало повторила Зиночка. – До этого - этого не было.

- Ты смотри… - повторил озадаченно Тимофей, искренне надеявшийся, что Зиночка признается в мухлеже и симулировании, - значит, мы присутствуем при рождении новой болезни…

Он стал извлекать из необъятной сумки портативный аппарат ЭКГ, одновременно коротко бросив:

- Раздевайся пока.

Зиночка стала приходить в себя:

- Как… раздеваться???

- До пояса, - уточнил Тимофей. – Ниже пока не надо.

Вениамин, которому было отказано в праве слова, засуетился, заплясал на месте, не отрывая ноги от пола:

- А… это…? Обойтись… Никак?

- Никак, - отрезал Тимофей, - мне присоски, что, лепить через халат? Присоски лепят на голое тело. В районе грудей.

Он усмехнулся и подмигнул Зиночке, вытаращившей на него глаза.

Та робко стянула рукав халата с одной руки, затем, потупив глазки – с другой.

Взрослый человек может намеренно появиться в обнаженном виде перед лицом противоположного пола всего в двух случаях: во время болезни или во время полового акта. Второй вариант был для Зиночки достаточно привычным, хотя и уже скучным.

Но Веня свой. Она и выходила за него замуж, чтобы регулярно появляться перед супругом без одежды.

Учитывая, что женщина практически не болела, последний раз она представала обнаженной перед посторонним мужчиной – не Веней - в юности, когда приходила на прием к гинекологу, чтобы получить справку для трудоустройства.

Поэтому требование Тимофея прозвучало для нее неожиданно.

Не сказать, чтобы она стеснялась своего тела. Господи, да тело как тело. Не лучше и не хуже других. Да и Тимофей при его-то профессии и возрасте (сколько ему? Около сорока пяти?) наверняка знает, где у женщины что.

И все же было в этом действии что-то… Смущающее? Еще и Веничка тут маячит… Шел бы он на кухню, что ли?

Потому и зарумянились щечки Зиночки, когда та стыдливо спустила до пояса халат, который был не на пуговицах, а на коротенькой молнии на спине.

Тимофей не выказал абсолютно никакого интереса к Зиночкиным прелестным грудкам, не скрытым лифчиком по случаю нахождения дома, деловито присосал присоски к бледной нежной коже пациентки, совсем откинул покрывало, и одну присосочку закрепил на изящной ножке.

Поехала лента, Тимофей стал ее ловить и читать.

- Так. Так. Тааак…? - брови фельдшера поднимались с каждым этим «так».

- Что там? – сердце женщины похолодело. – Инфаркт?

Вениамин от этих слов чуть не упал в обморок.

- Что? – переспросил рассеянно Тимофей, дочитывая розовую полоску с зигзагами, - инфаркт? Какой инфаркт? У кого?

Он обернулся к Веничке. Но тот, хоть и волновался, на инфарктника похож не был.

- А!!! – понял Тимофей, - да не. Какой инфаркт? Все у тебя отлично, родная. У младенца хуже. У тебя вместо сердца… - он обернулся к Веничке, подмигнул и неожиданно снова громко запел: - «…а вместо сердца пламенный мотооооор!» Во!

Он стал деловито собирать аппарат. Зиночка решила натянуть халат, но Тимофей сделал останавливающий жест рукой:

- Погодь, мать, погодь… Я еще слухану твой моторчик. Пламенный!

Зиночке неудобно было лежать с сосками, предательски затвердевшими от свежести и страха, и глядящими строго в потолок, тем более перед двумя мужчинами, пусть даже один был мужем, а второй фельдшером. То в темноте, а то… Вон, Веник, дурак: еще и люстру зажег. Вот, мол, гляди, мужик – жена моя голая! Хороша, а?

Тимофей уже собрал свой агрегат, снова натянул фонендоскоп, стал прикладывать холодную круглую железячку к груди пациентки. Та ежилась – железяка была холодной, по телу бежали мурашки.

- Не дыши, милая! – скомандовал Тимофей. – Так… Так… Отомри. Ну-ка, а тут… Не дыши. Не дыши.

Послушав, он стал сворачивать и последнее приспособление.

- Можжжно… дышшшать…??? – прохрипела Зиночка.

Тимофей не ответил, только пристально уставился на ее покрасневшее лицо. Помолчал, подождал, глядя, как Зина старательно пытается не дышать. Потом сказал:

- Ты ж по-любому ща задышишь, - он снова обернулся к Вене и злорадно подмигнул.

Зиночка не выдержала, глубоко и хрипло вдохнула воздух.

- А вам не кажется, что вы грубиян? – внезапно сказал Веничка.

- Не кажется, - ответил Тимофей. Веничка открыл рот, попутно думая, что бы сказать фельдшеру эдакое, чтобы припечатать, но тот его опередил: - Мне не кажется. Я уверен. Да. Ты прав, дружище.

Он снова повернулся к Зиночке, которая послушно лежала голой грудью вверх.

- Ребят, ну вы и исполнительные, я посмотрю, - он негромко засмеялся. – Вам скажи: «соберите в наволочку ценные вещи, деньги и золото», вы даже не удивитесь… Одевайся, родная! Ты здорова. Вот тебе мой диагноз.

- Но… Давление…

- ВэСэДэ, родная, - значительно объяснил Тимофей. – Вегето-сосудистая дистония! По кардиальному типу. На работе нервничаешь?

- Нет, - призналась Зина.

- Ну вот! Стрессы испытываешь по жизни?

- Нет!

- Ну вот! Дети замучали?

- У нас нет детей!

- Ну вот, - в третий раз обрадовался Тимофей, - а были бы – болеть было бы некогда. Я же говорю – ВэСэДэ.

- И… И что мне теперь делать? Сердце то… болит…

- Ну, это легко решается, - успокоил Зиночку фельдшер. – Сходи к врачу.

- А… вы???

- Ну, ты же сама говорила выше, что я не врач, - злорадно напомнил Тимофей и усмехнулся, - ладно, как говорится, не писий в самовар. Ща укол тебе забомблю, будешь как новенькая!

- А может, таблеточку? - жалобно попросил Вениамин.

- Доктор сказал - в морг, значит в морг, - захохотал Тимофей. – Не перечь экс-кулапу, лучше дай яму́ на лапу!

Он достал из бокового кармашка сумки ампулу, оттуда же – одноразовый шприц в видавшей виды упаковке. Зиночка с ужасом смотрела, как Тимофей набирает из ампулы жидкость и как иголка входит в ее вену.

«Ну все, - с ужасом подумала Зиночка. – Привет, СПИД! Так вот ты какой».

Тимофей же, напротив, улыбался и чувствовал себя героем вселенной.

Зиночка все ждала, когда начнутся дикие боли от неправильно сделанного укола, от просроченного лекарства или от негативной реакции организма на побочки.

Однако, как не странно, тяжесть с сердца стала уходить. И на душе внезапно полегчало. К щекам прилила кровь, а Тимофей уже не выглядел таким дебилом-садистом-извращенцем.

Наоборот, Зиночка внезапно обратила внимание на его голубые глаза, спрятавшиеся в щелочки, на жесткие кучерявые волосы, выбившиеся из-под шапочки, почувствовала приятное тепло его руки, которой он снова стал подсчитывать пульс.

- Ты сейчас уснешь, - сказал Тимофей совсем как гипнотизер, - но это нормально. Завтра же запишись к врачу. К участковому. Терапевту, хе-хе… Я у твоего возьму телефон, перезвоню завтра к вечеру: узнаю, как ты. Оставлю тебе свой. Если сегодня-завтра что-то будет не так – звони.

На прощание он сжал тонкую ручку Зины своей медвежьей лапой. Как показалось женщине, чуть сильнее, чем положено врачу.

- Не болей!

Хлопнула дверь и одновременно Зиночка провалилась в сон.

*******

Утверждать, что женщина – существо загадочное и даже в чем-то непознаваемое, так же банально, как говорить, что Волга впадает в Каспийское море. Обе истины установлены официальной наукой, а первая еще и доказана опытным путем, с участием миллиардов подопытных мужчин, в интересах науки и для эксперимента взявших себе в спутницы жизни этих удивительных особей. Чтобы наблюдать их в естественной среде.

Не была исключением и загадочная Зиночка.

А иначе зачем, скажите на милость, она сама позвонила Тимофею, а затем еще и согласилась на свидание?

Вот её Вениамин. Мужчина – хорош всем. Воспитанный, добрый, уживчивый. Еще и зовут Вениамин Швец, а не какой-то там Тимофей Коврижкин.

Зиночка была первой любовью Вени. И на момент этой истории - последней и единственной. Правильно: зачем ему заглядываться на посторонних, если под боком своя имеется? Хороший мальчик!

Зина и Веня познакомились на последних курсах учебы. Она оканчивала институт экономики и развития, он – факультет менеджмента в университете.

Встретились они на какой-то вечеринке, куда их позвала общая подруга.

Встретились, и уже никогда не расставались. Шестнадцать лет вместе – как один день.

Вениамин был самым положительным парнем среди всех Зиночкиных знакомых юности. Не курил, выпивал по праздникам и в меру, с чувством юмора, без заскоков, вежливый. Зину он полюбил сразу и навсегда. Свидания, цветы, кино, прогулки в парке, держания за руки, чтение наизусть стихов Асадова и Блока, первый поцелуй в Зиночкином подъезде, куда он проводил ее как настоящий джентльмен. Тещу ценит, тестя уважает, с младшим братом – друзья. Его мама только в гости к ним на день, с подарками и крупной суммой («Зиночка, вот - тут немного денежек…»), наутро уже проводы на вокзале и чмочки в обе щечки…

Все Зинины подруги завидовали ей черной завистью.

Да, добродетель рано или поздно наскучивает. Зина, для, так сказать, добавления перчинки в длительные отношения несколько раз затевала с супругом ссоры на ровном месте. Ну хотелось ей шекспировских страстей, с горящими глазами и адреналином, с выяснением отношений, с парой разбитых тарелок (поплоше: все равно пора обновить посуду), и с последующим бурным сексом примирения!

Но нет. Вениамин на показательно необоснованные упреки вместо ожидаемого ора, горящих глаз и нервного тика отвечал неожиданно согласным кивком, шептал - «ну извини, зай» и брёл на кухню, где, как выставленный под дождь щенок, садился перед окном и с горечью осознания несправедливости мироздания с тоской смотрел на проходящих мимо счастливых (наверное) людей.

Зине хватало пяти минут, затем сердце её сжималось, и она бежала к мужу, горько каялась, признавая, что она дура и стерва, сама не понимает своего счастья. Вениамин целовал ее в живот и шептал «Я люблю тебя больше жизни».

Кстати, Зина, желая разнообразить и усложнить свою личную жизнь, вполне могла закрутить роман с каким-нибудь вполне приличным мужчиной, благо, такие в ее окружении имелись. Чтобы почувствовать остроту момента, чтобы почувствовать себя живой.

Но она о таком и не думала. Ей казалось, что все ее устраивает, от добра добра не ищут. Все-таки однообразность имеет свои преимущества – ты не ждешь неожиданностей и сюрпризов.

Так же было и у супругов в постели. В субботу утром Вениамин терпеливо дожидался, когда любимая проснется, затем они шли в ванную комнату, приводили себя в порядок, отключали телефоны, какое-то время просто беседовали о пустяках, затем занавешивали шторы, тушили свет, Зина поднимала ночнушку до пояса, Веня спускал трусы до колен, минут пять-семь они делали свое дело, затем минут пятнадцать лежали рядом.

И шли заниматься делами.

Здорово же, когда никаких неожиданностей!

Что толкнуло Зиночку позвонить злому фельдшеру, она не смогла бы объяснить даже себе самой. Только в обед, когда все разошлись, офис опустел, у нее в руке сам по себе материализовался телефон, в котором неожиданно пошли длинные сигналы вызова. Зина даже не успела подумать: а что сказать-то? Все же с ней хорошо!

Но Тимофей решил проблему сам.

- О, Зинчик! Приветики, сердешная, ха-ха! Рад, что ты позвонила, - он говорил так, словно они знали друг друга сто лет.

Впрочем, сто не сто, всего-то часок, но в этот час Тимофей успел увидеть ее голой (ну хорошо, полу-голой), дать какой-то наркотик (так искренне считала Зина, которая помнила кайфовое ощущение после укола), настроить против себя ее мужа, и вообще...

Стал ли он после такого родным? Нда, вопрос…

- Откуда ты знаешь, что это я? – удивилась первым делом Зина. – Я же молчала.

- Хм… - на том конце возникла заминка, а затем Тимофей смущенно признался: - Я твой номер внес в списки контактов. Сразу, как вышел.

- Зачем? – снова искренне удивилась Зина.

- Ты мне понравилась, - бесхитростно признался Тимофей. – Как женщина. И… вообще…

- Хам, - разозлилась Зина, хотела бросить трубку, но перед этим уточнила: - Ты же врач! Значит, ты на меня всё-таки пялился?

- Пялился, - не стал отрицать Тимофей. – И хам, конечно. И не врач, а всего лишь фельдшер… Но в первую очередь я мужчина. А ты женщина. Красивая, - он помолчал несколько секунд, добавил: - очень…

Зина мысленно несколько раз уже бросила трубку, проклиная себя за этот звонок, но продолжала слушать дыхание на том конце.

- А я о тебе вообще ничего не знаю, - наконец сказала она.

- О, правда! – спохватился Тимофей. – Это правда. Хм… А, я хороший. Вот!

- Нда… - обреченно отозвалась Зина. – Хоть документы в епархию неси, на святого оформляйся…

- Не! – засмеялся Тимофей. – Меня не примут. Я иногда ругаюсь словом «жопа»!

Они снова помолчали.

- Как ты? – спохватился Тимофей, - как там твой пламенный мотор?

- Горит, - выпалила, не раздумывая, Зина, и прикусила язычок. Звучало с намеком.

- А давление?

- Сто тридцать на восемьдесят.

- Ну норм, чо! – обрадовался Тимофей и, смутившись, признался: - и мое… горит… Рад за тебя, Зинуль.

- Еще бы, - усмехнулась Зина, - накачал наркотой…

- Как наркотой? – удивился Тимофей, - реланиум же!

Он громко захохотал, потом быстро заговорил:

- Так, Зинчик, слушай! Я ща на вызове, подменяю одного мудака-симулянта, едем реанимировать какую-то старушку. Давай встретимся…

- Не… Не! Да я… Я… Я просто… - пыталась перебить его Зина, но Тимофей не слушал:

- Так, завтра я свободен. Кинь эсэмэску, когда сможешь с работы срулить, я тебя подберу. Посидим в кафешке, потрындим! Ты охрененная, второй день - влажные мечты!

- Тимофей, я… Ты, наверное, подумал… - Зина не знала, как вежливее отказать, чтобы не обидеть нового знакомого.

- Все правильно я подумал! Ну все, мы приехали. Я к старушке. Буду делать рот в рот, уж извини, не ревнуй – работа такая! Жду эсэмэску!

И отключился.

Зиночке внести бы его в черный список. Сразу. Она не могла не понимать, к чему все движется. Но…

Не внесла.

Вместо этого оставшееся рабочее время она не могла сосредоточиться, еще и накричала на начальника, а потом запорола важный документ.

Вечером, за ужином, с ужасом слушая сама себя, сказала Веничке, стараясь принять рассеянный вид:

- Я… это… к врачу завтра… к участковому… показаться… Во вторую смену. Буду до восьми вечера. Не раньше…

- О, молодец, - обрадовался наивный муж, и, словно понимая, к чему всё идет, сам же предложил: - потом загляни к Веронике, она там рядом с поликлиникой живет. Вы ж давно не виделись. А тут повод. Посидите, потрындите! Накатите по стопитьсят…

Зиночка посмотрела на него как на чумного.

Она долго не могла уснуть, слушая, как невинно похрапывает благоверный.

Конечно, никакую эсэмэску она писать не будет, и на встречу не пойдет, что она, дура, что ли – с первым встречным, еще и с хамом? «Хороший» он, видите ли!

С таким мыслями, успокоившись, она заснула.

А утром, собираясь на работу, Зина почему-то машинально надела красные кружевные шелковые трусики, которые ей очень нравились, и которые она купила в каком-то порыве, понимая их ненужность. А перед этим побрила зону бикини.

Это-то она к чему?

«- Потому что пора было. Вот и все, - сказала Зиночка мысленно себе и улыбнулась, - вы же, ей богу, не думали…? Где я, и где он??? Никаких эсэмэсок!»

Как только она вошла в офис и села за свой стол, тут же набрала: «15:00. Угол Крестовского и Патриотов».

Около часа ждала ответа, не выпуская телефона из рук. Когда тот завибрировал, подпрыгнула и чуть его не уронила.

Ответом был улыбающийся смайлик.

Как прошло время до трех, Зина не помнила. Была как в тумане. Постоянно бегала в туалет подкрашивать губы. Порывалась там же снять эти пошлые трусы, но потом спохватывалась – без них еще хуже. Ругала себя страшно, обзывала дурой и даже неприличным определением гулящей женщины. И «жопой»!

Сердце колотилось бешено и Зине хотелось нового укола.

Отпросившись у обиженного вчерашним оскорблением начальника она прошла квартал и остановилась на оговорённом углу. Женщина чувствовала себя наполовину шпионкой, наполовину той самой гулящей… Правда, стояла она недолго, через пару минут громко посигналил огромный джип, тормознувший возле нее.

Из окна высунулась огромная мордень в черных очках, с широкой улыбкой от уха до уха.

- Зинка! – заорала мордень на всю улицу, заставив женщину сжаться. – Запрыгивай!

Минут пять они ехали молча. Тимофей широко улыбался, поглядывая на спутницу, та боялась пошевелиться и смотрела ровно прямо.

- Куда это ты? – вдруг спохватилась она, заметив, что они выезжают из города.

- Как куда? – искренне удивился Тимофей, - ко мне на дачу конечно!

- Но… А как же кафе?

- Нахрен кафе. На даче ща шашлык замутим. Свой. Лучше кафешных. Я мяска замариновал, бухлишко притаранил…

Глаза Зины стали круглыми.

Тимофей выглядел абсолютно счастливым.

- Но мы… мы же решили по-другому…

- Ну и решили, - успокоил Тимофей, - а я перерешил. Кто тут мужик?

Он вдруг вильнул к обочине, резко остановился и совершенно неожиданно припал к Зининым губам. Та от внезапности и быстроты происходящего еще сильнее онемела.

Губы Тимофея, как ни странно, не показались ей противными. Наоборот, они были мягкими и нежными. А борода, которую Зина так боялась («боже, она же наверняка как ежик!»), оказалась ласковой и приятно щекотала подбородок и шейку.

Тимофей, впрочем, быстро отстранился, хмыкнул:

- Всё как я и думал. Чистый мед. Зина, я влюблен. Ты потрясающая женщина!

- Но… Ты же меня не знаешь!

- Как не знаю? - искренне удивился довольный мужчина. – Очень даже знаю. Давление сто шестьдесят на сто, пульс семьдесят семь. ЭКГ в норме. Замужем. Но это не страшно. И вообще - все можно вылечить. Даже этот недуг. Видишь, я знаю о тебе почти все. Интимные подробности, кстати, я опустил. Я стеснительный…

Он громко захохотал, мотор джипа взревел, и они снова рванули вперед.

Женщина – загадочное существо, что доказано тысячелетними наблюдениями мужчин. Поэтому объяснить, почему Зина не сбежала из джипа Тимофея, с научной точки зрения невозможно. Как и то, почему у нее на сердце теплело с каждым километром, который они оставляли позади.

Злой фельдшер казался теперь настолько родным, что Зина совершенно неожиданно и совершенно закономерно придвинулась к его сидению и положила голову на плечо.

Тимофей покосился на Зину, усмехнулся.

- Все будет хорошо, - сказал он уверенно, - это я тебе сейчас как доктор говорю.

Значит так и будет.

Зина докторам верила.