Украденный 3. Заговор вторых.

Южное море теплое, ласковое. Лижет бархатным язычком прибоя песчаный берег — будто кот сметану. Ворочается сонно в каменной постельке, сияет солнечными бликами, а ночью тихо поет в такт лунному мерцанию.

Скалы над морем увиты зеленью. Сыто кричат довольные чайки. Выше, на скалах, сияют под солнцем белокаменные стены. За ними, громче моря, шумит многолюдный Арисополес — столица великого царства Томоз, древний город, могучий, славный, построенный в незапамятное время сыном великого вождя Ариса.

Наследники великого Ариса правят самым большим в мире царством, в котором дружно живут несколько десятков разных народов, и уже успели состариться и стены города, и решетки в окнах первых храмов Новой веры покрылись зеленью, но страна никогда больше не увидела войн.

Нынешний царь Томоза носит имя Великослав и все говорят, что его, видно, благословил Небесный отец — во время его правления страна процветала, ни разу ни болезни, ни голод не тревожили население. Сам же царь Великослав получил в дар долгую жизнь и здоровых сыновей.

Однако судьба, подарив ему так много, забрала то, что царь ценил больше всего прочего — его жену. Видимо никто не может быть счастлив вечно.

Святой отец из храма Новой веры утешил его мыслью, что они еще встретятся с нею на Той стороне и царь Великослав, до того не часто посещающий храмы, от всего сердца уверовал в это. В последние годы он жил только мыслью, что пусть не здесь, но в ином мире они с женою снова будут счастливы, нужно лишь подождать.

После её смерти он вовсе не замечал жизни земной, однако события последних дней вывели его из благожелательного состояния. На седьмой год вдовства, его обычная сонливость была нарушена.

В день первого летнего месяца, когда в город съехались крестьяне, чтобы торговлей и вином отметить окончание сева, на дворцовый холм пришло горестное известие из Лесного края. Скончался младший брат Его Величества, Митта Сауведг, хранитель Лесного края. Герцог Маркулан писал, что брат короля сгорел мгновенно, от неизвестной лихорадки.

Над дворцом вывесили траурный флаг, а царю пришлось крепко задуматься над тем, кто же станет следующим хранителем Лесного края.

Царь сидел на балконе в своих покоях, положив на колени книгу. Уже выпала вечерняя роса и из сада поднимался аромат роз. В небе загорались первые звезды, неподалеку тоненько журчал фонтан и соловей заливался в ветвях кипариса.

«Лесной край», гласила обложка и страница была замечена золотой закладкой. Он собирался приступить к чтению, когда двери открылись и слуга прошептал:

— Ваше Величество, Её Величество желает видеть вас...

В тот же миг на балкон вышла его жена. Увы, это была вторая жена, Нинея, мать его младшего сына, Аврара. Он женился как и положено, спустя год после смерти первой жены, по политическим мотивам, на девушке из рода Венанди и его младшему сыну исполнилось уже пять лет.

Царица окинула взглядом своего мужа, его лицо и книгу на коленях, будто искала врагов. Эта манера, смотреть коршуном, появилась у неё не сразу. Может быть всё началось в тот день, когда он пришел навестить её и младшего сына сразу после родов и она заметила, что на цепочке, на груди, он носит в медальоне портрет первой жены. После этого она быстро сообразила, что портрет был там даже в день их свадьбы.

Царь смотрел, ожидая. И вот она проговорила нежным голосом:

— Я только что была у нашего сына... Аврар спит. Он спрашивал о вас...

— Всё ли хорошо с ним? Как здоровье Аврара?

— Он здоров и счастлив. А вы, моё сердце? Отчего вы грустите?

Царица скользнула к ногам мужа и опустилась перед ним на маленькую табуреточку, обитую шелком. Складки платья легли волнами вокруг нее. Упал шарф, которым она закрыла прическу и волосы роскошным водопадом легли на плечи. Сверкнуло ожерелье в ложбинке на пышной груди и невольно он посмотрел туда и провел рукой по коже у края ткани. Небрежно, словно машинально, и тут же перевел взгляд куда-то вдаль.

Царица раздосадованно прикусила губу. Некоторое время она ждала, что муж снова посмотрит на нее, но он лишь поглаживал её по голове, словно домашнюю кошку.

— Отчего вы грустны, Ваше Величество? — повторила она вопрос.

Царь ответил не сразу:

— Вы знаете это лучше многих. Лучше всех...

Она глубоко вздохнула, но это был счастливый вздох и это неприкрытое довольство рассердило царя.

— Вы думаете, что это вы повлияли на меня? Что вы помогли мне принять решение, выгодное вам и вашему дому? Но это не так. Всё было решено сразу же и не могло сложиться иначе. Но своим поведением, своими кознями, вы едва не заставили меня передумать!

Он махнул рукой, но снова заговорил с какой-то обидой:

— Мой старший сын, Иброк, станет по праву перворождения следующим правителем Томоза. Ивиэнн, второй мой сын, поедет в Рохихалилу, так заведено! Рохихалиле нужны связи с нами, как и нам нужна крепкая дружба с ними, — он махнул рукой туда, где сонно дышало море, — Потому по традиции Ивиэнн станет хранителем за морем. Он женится на принцессе из династии Дламине. А мой младший сын, мой мальчик Ивар, так похожий на...

— Вашу безвременно почившую супругу, — вставила царица, возмущенно следя за тем, как рука ее муж машинально сжимает медальон на груди.

— Да, похожий на нее. На мою супругу, вы правы... мой Ивар, должен был поехать на восток, в Мораву и стать мужем царевны Лилеи, но теперь он поедет на север, в этот проклятый Лесной край, будь он проклят весь, от проклятых застав Перевала до самого проклятого Океана!

— Но ваш брат погиб и Лесному краю нужен новый хранитель, герцог Маркулан не может править один. По договору с Лесным краем, на севере должен быть один из Сауведгов! — заученно повторяла она.

— Лесной край был участью Аврара! Всегда младший из царевичей становится хранителем Леса и Океана! — воскликнул царь.

— Но Аврору всего пять лет! — смиренно заметила она. — Он еще ребенок, его нельзя посылать править без регента. Но особе такого ранга, как наш сын, трудно подобрать регента.

— Именно так! И когда вы начали плести интриги, я подумал было, что следовало бы отправить вас регентшей и вашего отца, Люора Венанди, вашим доверенным, до совершеннолетия Аврара. Жаль, что я не сделал этого!

— Небесный отец! — теперь она вскочила на ноги. — Я не верила, когда мне сказали, что вы способны придумать такое! Отправить прочь свою жену, свою царицу!

Царь Великослав поглядел на нее, запрокинув голову вверх. Она была прекрасна и знала это — грудь вздымалась под переливающимся шелком, а волосы, словно черная туча, обрамляли лицо.

— Вы были бы счастливее вдали от меня, моя дорогая жена.

— Увы, это вы так явно тяготитесь нашим союзом, что готовы гнать меня в земли колдунов! Я никогда не могла понять почему вы так ненавидите меня!

— Ненавижу? Нет, — промолвил царь, — порой я думаю, если б не было ее, — он прикоснулся к медальону на груди, — я бы мог полюбить вас... но как бы я был жалок... любя вас, или другую женщину. Никто кроме неё не заслуживал любви... Никто!

Она воздела руки вверх в безмолвном возмущении.

— Я никогда не хотел обманывать вас; в самый первый наш день я сказал, что сердце мое разбито и никому его не склеить.

— Что же мне было делать с этим?!

— Жить, Ваше Величество. Как и мне. Судьба играет с нами злые шутки. У меня она отобрала возлюбленную, вам вовсе не отмерила любви. Но лучше быть нелюбимой царицей, чем кем-то ещё.

— Что такого было в ней, чего нет во мне?! Неужели я не красива?!

— Вы действительно хотите услышать ответ на свой вопрос? Лучше бы закончить нашу беседу сейчас.

— Нет! Скажите! Я хочу знать! — она задыхалась от ярости.

— Хорошо, раз вы желаете. Вы прекрасны и любой мужчина пожелал бы вас, — проговорил царь. — И моя жена не была так хороша, как вы. Ей не доставало вашей грации, вашего роста, но... в ней было другое. Столько тепла, что ее сердце могло растопить весь лед на севере! И сила. В ней было и это. И рядом с ней я не боялся ничего. Ведь ничто кроме ее улыбки не имело значения. Я хотел добиться всего только для неё. Она ничего никогда не просила, но я хотел отдать ей все, что имел и даже собственное сердце!

Ради нее мне хотелось стать великим, лишь бы она восхищалась мной! Она воспламеняла мое сердце до самого конца! Я мечтал о ней, хотел её, как в первый раз во все дни. Когда она умирала, бледная, иссохшая, я считал её прекраснейшей в мире и не променял бы её улыбку на сотню вас, целиком, моя вторая госпожа! Я лучше бы сидел вечно у ее постели и держал ее бледную руку, чем делил постель с вами, здоровой. У вас же нет ничего, кроме тела, моя вторая госпожа. Этого мало для любви. Нельзя даже желать то, чем уже обладаешь.

Ее лицо побледнело и порозовело и побледнело снова.

— Вы сами захотели услышать это. Я говорил от сердца, но слова были жестоки.

Царица развернулась так резко, что волосы взлетели в воздух.

— Я не разрешил вам уходить. Остановитесь.

— Я не ваша собака! — воскликнула она, но остановилась сжимая кулаки.

— Вы не собака, но я ваш царь и господин и вы принадлежите мне. Я знаю, вы делали все, чтобы Ивар поехал в Лесной край когда пришла весть о смерти моего брата. Вы хлопотали, хитрили со мной. Ваш отец плел интриги и говорил со многими, надеясь склонить меня к решению, которое я принял еще в тот миг, когда принесли весть о смерти брата. Вы думали, я сомневаюсь в нем.

Она вскинула руки, словно хотела возразить, но царь покачал головой и она замолчала.

— Такого больше не повторится. Я запрещаю вам лезть в дела и интриговать ради вашего единственного сына. Я отец Аврара и не обижу его никогда, но вы не мать моих старших детей и обидите их ради своего. Поэтому я запрещаю. И своему отцу скажите, если Люор Венанди еще хоть раз...

Царь сжал подлокотник так, что дерево хрустнуло и она отступила на шаг.

— Он отправится в изгнание. Скажите ему.

Она кивнула и вздернула подбородок.

— Я знаю, как вы любите сына, — проговорил царь мягче. — Своего сына. Знаю, вы мечтаете о лучшем для него. Но если я узнаю, что вы пытались причинить вред моим старшим детям... вы больше никогда не увидите сына. Потому что я обвиню вас в измене и отправлю прочь. Аврару никогда не стать царём, запомните это.

Минуту он смотрел на нее, тяжело, из-под бровей. Потом отпустил взмахом руки:

Она почти выбежала, ломая руки.

А царь снова открыл заложенную страницу и тяжело вздохнул. Небо стало чернильно-синим, высыпали мириады звезд. Сад погрузился во тьму, и только огонек свечи, на столике, возле него, подрагивая, горел.

В тусклом свете не разглядеть букв, но царь наизусть знал все, что написано в книге. Лесной Край чертово место, проклятая земля! Когда-то в древности там были гладкие, как доска степи и там бродили табуны коневодов легендарной Кабии. Затем Кабия пала и земли за Перевалом заняли колдуны, которые с помощью колдовства высадили там лес.

Затем вождь Арис победил лесных колдунов, их могущество уже никогда не вернулось. Царь злился только, что Арис, его далекий, столь могущественный предок не сокрушил колдунов окончательно. Почему он не повернул на север и не прикончил их всех после того, как убил Меша и его армию луши? А колдунов оставил им, будто у кого-то после него имел столько силы, власти, золотой меч и поддержку Небесного воинства и Океана!

И долгие долгие годы его потомки пытались пробиться в дебри Лесного края и соединить земли северных племен и анназар с остальной частью страны. Только его деду удалось наконец сломить мощь колдунов...

Как странны причуды памяти... царь уже и забыл, о чем говорил с советниками сегодня утром, а вот запах новых доспехов деда он хорошо помнит, и помнит, как скрипели его сапоги, когда он садился на коня чтобы отправится с войском в Лесной край.

Дед был уверен в скорой победе. По крайней мере он так говорил. В начале весны, когда воздух так же как и сейчас пах розами и солнце жарило всё сильнее с каждым днём, его войско вышло в путь.

Старик, который нянчил тогда еще юного Великослава, часто рассказывал ему сказки про колдунов Лесного края, неведомых чудовищах, лесном боге и о том, как Арис убив Зверя, освободил от него весь мир.

Когда дед уезжал на север, Великослав решил предупредить его и пересказал сказки о чудовищах. Дед тогда рассмеялся. Он сказал: «пришло время забыть эти бредни!» И поплатился за это.

В тот год, осенью, в Арисополес вернулось только половина войска, хотя в лесном краю не было ни единого сражения. В мрачном молчании встречал Арисополес своих солдат, недоумевая, почему они не привезли погибших. Беда была в том, что вернувшиеся и сами не знали, что стало с их товарищами.

Воины начали пропадать, едва они спустились с Перевала в лес. Терялись посреди дня, исчезали не оставив следов и никто даже не слышал когда они исчезли.

По ночам, люди пропадали прямо от костров. Стоило отвести взгляд на миг, как собеседник мог исчезнуть, а что за злая сила его похитила — неизвестно. Пропадали разведчики. Уезжали по десять человек, и не возвращался ни один.

В конце лета в Лесном краю зарядили дожди и царь наконец решил поворачивать домой. Промокшие остатки войска были готовы взбунтоваться.

Поливаемые осенними дождями воины тянулись обратно по проделанной среди деревьев их же телегами дороге. С каждой ночью недосчитывались все больше народу. Все чаще и чаще говорили о то, что в Лесном краю и вовсе нет людей, а живут тут только злые духи. Воины заметили, что чаще всего пропадают те, кто разжигал костры и вскоре никто не уже не соглашался высечь ни одной искры. По ночам лагерь погружался в кромешную тьму и в напряжении люди ждали рассвета, чтобы сосчитать пропавших.

Но вот наконец лес остался позади. Последние воины уже въезжали на камни Глухих гор и две Сестры темнели в небе над Перевалом. царь, ехавший в последних рядах остановился, пропуская последних. Его душила ярость, он отчаянно не хотел покидать Лесной край с таким позорным поражением. Прежде, чем въехать на камни, он обернулся в последний раз и увидел, что на лесной тропе, которую только что миновали его воины стоят трое.

Два старика в длинных рубахах и девушка с обручем на лбу. Все трое внимательно смотрели, словно хотели убедиться, что чужаки покидают их земли.

Холодный ветер развевал их волосы, и сколько царь не смотрел назад, никто из них никак не дал понять, что замечает его взгляд.

Сжав поводья так, что побелели костяшки пальцев, он хлестнул коня и помчался к предгорьям. И едва его конь копытами коснулся камня, как дождь прекратился и тучи разошлись.

В ярости царь оглянулся, но на тропе уже никого не было — лесные колдуны исчезли.

Его дед попросил помощи в Рохихалиле, за Южным морем. Правящая династия Дламине пользовались в Томозе большим почетом, ибо в книгах было сказано, что первый из Дламине был соратником великого вождя Ариса в его войне против зла.

Народ рохиле с давних пор водил дружбу с колдунами с бронзовой кожей из Моава. Это были остатки великой когда-то Дакайи. Рохиле покровительствовали им, а песочные колдуны платили за это своей преданностью. Один Небесный отец знает почему никто из царей прежде не попросил у них помощи в борьбе с лесным народом прежде! Видимо дед царя Великослава первый из всех подумал об этом. На другую весну вместе с войском в Лесной край отправились песчаные колдуны и большое войско рохиле. И едва они прибыли в Лесной край, колдуны пришли сами и захотели говорить с царем Сауведгом.

Так был покорен Лесной край — многими жертвами и без единой битвы, но многие, в том числе царь Великослав считали, что Лесной край так и не стал частью Томоза по-настоящему.

Вдоль тракта устроили постоялые дворы из камня с высокими стенами, вот и всё, что они получили, а за Нимубеллой, ближе к Океану выстроили несколько замков и даже город Гонт в котором и прозябали отныне наместники севера и Океана.

Сам же лес по договору с лесными колдунами был закрыт для Томоза и если кто и пропадал там в ночное время, люди царя не могли требовать отчета с лесных колдунов. Да и ничего другого с них не могли требовать потому, что лесные колдуны вовсе не выходили из леса. Как они жили в нем, в норах, или на деревьях, или вовсе спали на земле, никто не знал. Что они ели, о чем мечтали, строили ли хоть что-то и во что верили?

Брат Великослава, царевич Митта, пока был жив, писал, как им важно и нужно говорить с лесными людьми. Ведь до сего времени переговоры случаются всего раз за годы и выглядят они странно: их дары остаются на опушке и спустя день там же получают ответный дар, вот и все, другого общения между ними нет.

«Колдуны зовут нас железным народом и, в сердце своём, презирают. Они, я имею в виду весь народ, все умеют колдовать, все от малых детей до стариков потому, что такова их кровь. Местные крестьяне, переселенцы из наших иногда общаются с ними, просят зелья и отвары, но никогда не проводят вместе праздников и не заводят дружбы. Раз в несколько лет в Гонт приходит кто-то из леса. Их всегда узнают по особым одеждам, обручам на голове и надменным лицам. Обручи у них разные и все из дерева. В них иногда вставлены камни, или вплетены цветы. Они двигаются неспешно, смотрят под ноги. Все как один красивы и белокожи. Покупают что им нужно и уходят снова. Деньги они видимо берут у крестьян — за свои зелья. Покупают странные вещи — клетку для птиц, рыболовные сети, выпуклое стекло, трубку, перья попугая. Никогда — хлеб, продукты, ткани, телеги, лошадей, в общем ничего, что используют в хозяйстве. Сделав покупку так же скоро они покидают город и исчезают. В Гонте их бояться, считается дурной приметой заступить путь колдуну».

Бедный брат, всю свою жизнь с самой молодости прожил на краю за лесом. Теперь он умер, один Небесный отец знает отчего. Герцог Маркулан пишет, от мышиной лихорадки, которую подцепил в болотах. Когда лекари не помогли, хотели послать к лесным колдунам за помощью, как за крайним средством, да было поздно, брат царя умер в ту же ночь. И вот теперь Ивару ехать в Гонт, вместо дяди. На его место.

Ивар, когда узнал об этом, стоит отдать ему должное, не стал спорить, и жаловаться, только кивнул и произнес:

— Как вам угодно, отец.

Но посмотрел на отца, как на предателя, и по его лицу царь читал как по раскрытой книге, видел, как тот обижен. В день его десятилетия мать, ожидающая еще одного сына, обещала на празднике, что Ивар поедет в Мораву, женится на принцессе Лилее и будет вечно танцевать с нею в розовом дворце. Это была её четвертая беременность, три предыдущих дались ей не слишком сложно и ничто не предвещало, что четвертая закончится родильной горячкой.

Тут в саду, один за другим начали зажигаться фонари, подсвечивая кружевную листву и дорожки, усыпанные белым песком.

«Бедный мой, дорогой мой Ивар!» — думал царь, сжимая книгу — «Как же он справиться с колдунами Лесного края? Как найдет язык с герцогом Маркуланом? Как будет править, ведь он еще мальчик! Я мало учил его. Не посвящал в дела государства... кто знал, что вместо того, чтоб стать царевичем в Мораве он поедет в Лесной край?! Кто знал...

Ивар в своей спальне сидя на подоконнике тоже видел как в саду зажигаются фонари. А на балконе, выходящем из покоев отца, горела свеча и видно было, как царь сидит в кресле с книгой в руках.

Ивар прятался за занавеской так, чтоб его не было видно из сада, а сам жадно смотрел на отцовский балкон. Теперь, когда до отъезда оставалось всего несколько дней и возле конюшни грузили сундуки в огромный дормез, обида сжигала Ивара изнутри.

«Не пожелал даже поговорить со мной» — с досадой думал он. «Не пришел, не объяснился... А ведь я должен был поехать в Мораву и жениться на принцессе Лилее. Танцевать с ней в розовом дворце, кататься на лодках по светлой Свири! Теперь Лилее придется ждать пока подрастет Аврар. Не завяла бы от тоски! Ах, если бы матушка была жива! Она бы не допустила. Новая жена молода, мы все соперники для ее сына. Так говорят в городе и в замке. Что ж. Это известно!»

От этих мыслей будто жгучей болью обожгло его сердце. Жизнь кончена, он предан. Гонт городишко, крепость с парой улиц, а вокруг — непролазные леса. Едва темнеет, жизнь в Лесном краю останавливается и люди прячутся в домах до рассвета.

— Лучше б я умер с матушкой!

— Что ты там бормочешь, твоя милость? Зачем тебе умирать? — спросил ворчливо наставник Елиазар.

Ивар помнил его ровно столько, сколько помнил себя. Его простонародная речь была привычна с детства, поэтому нисколько не резала слух.

Еще покойная царица выбрала в наставники младшему сыну простолюдина, а не кого-то из знати. И хотя многие тогда говорили, что это не хорошо, она никого не захотела слушать, а отец, как известно, уступал ей во всем.

— Я?! Бормочу? — переспросил Ивар. — Нет, ничего такого.

— Я ещё не оглох, — сказал Елиазар угрюмо. — Что поделать, такова жизнь. Нужно ехать. Вы царевич, и на вас — долг. А отец ваш вроде как командир. И, значит, куда он прикажет, туда вы и поедете и будете честно служить. То есть править. Мудро.

— Ага... — сказал Ивар. — Послушай, Елиазар... через два дня мы выезжаем...

— Может и через три. Ваш батюшка еще не назначал дня, — ответил наставник. — А может и неделя ещё пройдёт!

— Все равно. Мне сегодня хочется пойти погулять.

— Так ночь же! — воскликнул Елиазар и посмотрел в окно, словно хотел в этом убедиться. — Куда гулять в такое время?!

— Елиазар! Ну что ты, будто не понимаешь?! В Гонте не погуляешь! Да еще там герцог Маркулан на чьей дочери я должен жениться!

— Так вы же сейчас поедете заключить помолвку и назад. А потом зима пройдет и тогда уж только вы туда насовсем. Так что еще погуляете и...

— Будто ты не понимаешь! — в сердцах воскликнул Ивар.

— Да понимаю я всё! — пробормотал Елиазар.

— Ну так я пойду? А ты никому не скажешь, да?

Наставник покачал головой:

— Можно подумать, я не разрешу, так вы не пойдете? Дождетесь, пока усну, да и в окно, как в тот раз!

— Да ты что, Елиазар... — начал было царевич.

— Слышу, слышу, в кустах под окнами ваши дружки переговариваются! Все тут! Граф Тиволин, граф Реглав и Литава, и Стефан Даг с ними! И одёжу попроще вы уж давно приготовили и под подушки запрятали.

— Елиазар! — воскликнул Ивар и добавил просяще:

— Ну так как? Я пойду?

— Да уж идите, ваша милость! — ответил наставник. — Что я, не понимаю что ли? Идите, а я спать лягу, — и он широко зевнул, едва не вывернув челюсть.

Но когда царевич, переодевшись в костюм зажиточного горожанина взобрался на подоконник и спрыгнул в сад, Елиазар живо сбросил с себя сонливость.

Задув свечу, он подошел к окну и через занавеску оглядел сад. Легко обнаружив крадущиеся силуэты, пробормотал досадливо:

— Чему я вас столько лет учил… Охрана же поймает!

Он зевнул, облачился в легкий, кожаный жилет, засунул за пояс нож и выбрался в сад через боковую дверь. И тут же замер, слившись со стеной — темная тень, пробираясь меж кустов, кралась за юношами.

— Многолюдно нынче в саду! — озадаченно пробормотал Елиазар. — Враги, или соглядатаи Его Величества охраняют царевича?

Ивар с друзьями направились не к воротам, а к восточной стене, где ограда была ниже, затем скрылись из вида. Темная тень явно следовала за ними. Очень легко для такой мощной фигуры, Елиазар перепрыгнул через забор, приземлился в кустах и пропал. Только самый внимательный наблюдатель заметил бы какое-то движение.

Пятеро парней одетые, как зажиточные горожане спускались вниз по улице. Они хохотали, как могут смеяться только юноши, еще не обремененные заботами и проблемами. Вот Его Высочество подмигнул каким-то девушкам.

Тут же Елиазар увидел человека, преследовавшего их. Фигура, до самого лба завернутая в черное, двигалась по улице, параллельно юному царевичу и его друзьям.

Елиазар, про себя подумал, как это очень глупо — рядиться в городе в шпионский наряд и так откровенно красться, причем ни разу не оглянувшись и не проверив, не следит ли кто и за ними.

Беспечность шпиона была такой явной, что Елиазар не знал, что и подумать. Но когда вышли на освещенные получше улицы, он всё понял.

Девица... конечно это девица! Служанка из дворца решила свести с царевичем знакомство покороче. Что ж, ладно. Он позволил себе немного отстать и смешаться с толпой, пока царевич его не заметил. Пусть свободно отдыхает, все ж парень и правда уезжает в далёкий край.

Еще один поворот и они оказались на довольно обширной площади, вымощенной булыжником. Вокруг журчащего фонтана, прямо на камнях были расставлены столики и стулья. Первые пары уже кружили между столов, под звуки одинокой скрипки, а над их головами пестрели бумажные фонарики, висящие на натянутых веревках.

Их дверей таверн то и дело выбегали проворные официанты с подносами уставленными блюдами. Никаких изысков — глиняные кружки с пивом, порции мяса, жаренного на вертеле, овощи, картофель и толстые ломти хлеба. Такие таверны любят горожане, приезжие купцы, мастеровые и ремесленники.

Ивар с друзьями сели за столик в нише, увитой ползучими розами, к ним тут же подбежал официант, а когда он принял заказ, где-то поблизости заиграла лютня. И вскоре в такт им звякнули колокольчики.

Елиазар расположился подальше от освещенных мест, натянул на голову картуз, заказал пива, нашел взглядом влюбленную служанку и принялся открыто ее разглядывать. Теперь делать это можно не таясь — на площади Согласия люди часто искали новые знакомства для себя.

А она даже не заметила, что ее так пристально разглядывают. Села неподалеку от Ивара, отмахнулась от официанта, сняла капюшон и оказалось, что на ее лице одета бархатная маска, а со лба на маску спускается легкая вуаль. Это навело Елиазара на новые мысли.

Простой служанке вроде и незачем прятать лицо. Никто не осудит девушку за то, что она пришла скоротать вечерок.

Многие молодые люди приходят на площадь Согласия, чтобы найти себе пару, ничего нет в этом зазорного. Что потом будет, когда они уйдут с площади, зависит уже от них. Так что прятать лицо здесь простой девушке нет ни одной причины, если только...

В последнее время на площади Согласия частенько можно увидеть подобные маски что на мужчинах, что на женщинах.

Аристократы порой тоже пробирались сюда, прикрыв лица масками. Так поступали женатые мужчины, и девушки, которым не хотелось, чтобы их узнали добрые соседи. Значит эта незнакомка либо знатная дама, либо замужняя. А может и то и то вместе, — рассуждал Елиазар.

Между тем над столом, где сидел царевич Ивар с друзьями звенел хохот. Все пятеро что-то громко друг другу говорили и вели себя как и положено молодым парням, выбравшимся из под опеки.

Елиазар заметил, что та, что преследовала царевича, кусает губы, когда он обращает внимание на других девушек. Ее руки сжимались в кулаки, а грудь поднималась. Несколько раз она словно бы собиралась встать, но тут же снова опускалась обратно.

Музыка с каждой минутой звучала все громче. Теперь уже несколько скрипок выводили танцевальную мелодию. Приятели Ивара уже вступили в круг танцующих, а вскоре и он, отпив вина, поднялся и направился туда же.

Та, что наблюдала за ним, в бархатной маске, тут же встала на ноги, но снова опустилась на стул. «Робкая какая», — подумал Елиазар. — «Муж есть, вот и рвется на части? Вон как ее ломает!»

Девушка искусала себе все губы, мялась, хмурила лоб и всем своим видом выражала отчаяние. Елиазар подумал, что она не решиться, уйдет и ему стало ее даже немного жалко. Все же странные они, эти женщины. Ни один мужчина не стал бы так мучится.

Близилась полночь. Ноги танцующих гулко стучали по мостовой и от света фонариков, смеха, музыки и голосов стало жарко.

Его милость, царевич Ивар пил вино, стакан за стаканом и танцевал не останавливаясь. Возле него вилась девица, блондинка, с рассыпавшимися по плечам волосами, в белой блузке, которая съехала, открывая белую кожу. Она танцевала так, что подол юбки хлестал по ногам, то обнажая изящные ноги до колен, то соблазнительно обнимая их.

Елиазар бормотал под нос:

— Эх, хороша!

Девушка в маске тоже наблюдала за этой сценой, не сводя глаз, и вдруг встала, на ходу выдергивая из волос шпильки, словно меч из ножен.

Густое облако черных волос, как туча рассыпалось по плечам. Тряхнув ими, девушка вклинилась в круг танцующих, и через пару мгновений уже танцевала почти рядом с царевичем.

Могло показаться, что она не обращает на Ивара никакого внимания, но Елиазар видел, что каждое ее движение направлено лишь на то, чтобы он смотрел на нее.

И он смотрел. Глянув мельком, уже не сводил глаз. Девушка подняла руки и все ее тело извивалось, соблазняя и привлекая, и даже несколько других мужчин невольно потянулись к ней, такой страстью был пронизан каждый ее жест.

«Вот разбирает девицу!» — думал Елиазар.

А Ивар решительно шагнул к ней, и наклонившись, что-то произнес. Елиазар видел, что она что-то ответила и через некоторое время Ивар взял ее за руку и повел за собой, между танцующих людей, к краю площади.

Елиазар решил, что они направились к гостинице, где сдавали комнаты, не прося документов и следовал на некотором расстоянии, чтобы проводить до дверей. Через ажурную арку, оплетенную розами, он видел, как не дойдя до входа, эта парочка нырнула в нишу и принялись целоваться, с такой страстью, будто хотели съесть друг друга.

Ивар прижал ее к стене и что-то шептал на ухо, а она кивала головой, просовывая руки ему под рубаху.

Елиазар видел, как руки Ивара спустили с плеч девушки блузку и в отсвете фонарей показалась молочно-белая кожа и безупречная грудь, и испугался, что они так завелись, что не донесут до кровати свою страсть. Это расстроило его, подглядывать за воспитанником не хотелось, да не бросать же царевича одного на улице!

Елиазар мечтал, чтоб они поднялись в гостиницу, ну что творят почти что посредь дороги! Тут рука Ивара вдруг замерла. Он рванул цепочку на груди девушки и сдавленно охнул, а затем сорвал с неё маску и вуаль.

Теперь и Елиазар едва не закричал. Прижав руку ко рту, он присел на корточки и затих за кустом, пытаясь стать незаметным потому, что в объятиях Ивара была царица. Вторая жена его отца и мать младшего брата. С обнаженной грудью, на которой сверкал кулон, подаренный мужем.

— Это ты! — повторял царевич, как заведенный. — Это ты!

— Да, я! — в ее голосе было все — ярость, досада, вызов.

— Что ты сделала?! Что ты сделала?!

— Я всегда хотела тебя! Тебя, а не твоего отца! Я ненавижу, ненавижу тебя за это! Я умоляла царя отправить тебя прочь отсюда! Все думают, это ради сына, но это было ради того, чтобы только больше не видеть тебя! Но когда он сказал, что ты уедешь, я... обезумела от горя! Как мне теперь жить?! Когда я больше не увижу тебя!

— Ты просила его отправить меня?! И он согласился ради тебя?!

— Я жива, в этом моя вина! Почему мое сердце не умерло, когда мой отец сказал, что я стану царицей?! Никто не спросил чего я хочу! Только нищие имеют привилегию выходить замуж по любви, такие как я лишены этого! Но мне ночами не дает покоя мысль — почему меня не отдали тебе?! Какая разница, какой из Сауведгов?! Отец хотел мне в мужья царя, хотя я мечтала о царевиче. Будь он проклят! На веки!

— Значит, это ты просила его и он тебя послушал... — убито повторил царевич, который вряд ли расслышал все остальное.

— Я пыталась бороться с этими чувствами! — теперь она заплакала. — Я молилась, чтобы отец Небесный избавил меня от них и держалась от тебя в стороне! Я проклинала себя за слабость. Почему ты не ненавидел меня?! Ты всегда был так добр… в этом твоя вина! А я ничего не могла с собой сделать! Ночами я представляла твое лицо, когда была с ним! А когда поняла, что скоро ты уедешь… я не выдержала, и пошла за тобой, как во сне…

— Довольно! Хватит! — отрезал царевич — Так нельзя! Ты забыла о чести! Я все расскажу отцу!

— Да! Иди и расскажи! Пусть он выгонит меня! Опозорь меня! Пусть у твоего брата не будет матери, как не было её у тебя! Пусть вместо матери ему будет чужая женщина!

— Я пыталась бороться с этими чувствами! — теперь она заплакала. — Я молилась, чтобы отец Небесный избавил меня от них и держалась от тебя в стороне! Я проклинала себя за слабость. Почему ты не ненавидел меня?! Ты всегда был так добр… в этом твоя вина! А я ничего не могла с собой сделать! Ночами я представляла твое лицо, когда была с ним! А когда поняла, что скоро ты уедешь… я не выдержала, и пошла за тобой, как во сне…

— Довольно! Хватит! — отрезал царевич — Так нельзя! Ты забыла о чести! Я все расскажу отцу!

— Да! Иди и расскажи! Пусть он выгонит меня! Опозорь меня! Пусть у твоего брата не будет матери, как не было её у тебя! Пусть вместо матери ему будет чужая женщина!

— Я… я не хочу этого… я не расскажу, но ты…

— Только один раз побудь со мной! — она вдруг снова ринулась к нему, обхватила за плечи.

Елиазара будто обожгло даже вдалеке, в его укрытии за кустами, такая страсть звенела в ее голосе.

— Только один раз и ты уедешь! Только один раз я буду счастлива! Ивар! Умоляю…

— Нет... ты с ума сошла... нам нельзя!

— Один раз! Только на одну ночь... любимый!

— Да оставь же меня! — досадливо воскликнул царевич. Затем послышались звуки поцелуев, горячих и отчаянных, треск ткани, стон, а затем звуки похожие на звуки короткой борьбы,

— Нет! Нам нельзя! — возмущенный голос царевича и тихий плач.

Тут же Ивар, взъерошенный, без камзола и в расстегнутой рубахе вынырнул из-за сплетения роз. Позади раздавался отчаянный плач.

Тяжело дыша Ивар помчался вперед и тут увидел Елиазара. Вздрогнул, но ничего не сказал, мотнул головой и бросился к боковой улице, на ходу заправляя рубашку. Елиазар последовал за ним.

Когда они отошли от площади на некоторое расстояние, Ивар бросил не останавливаясь:

— Ничего не было! Ты ничего не видал, ясно?!

— Не понимаю, о чем вы говорите, ваша милость! — тихо ответил Елиазар.

— Ты никому не скажешь, что отец отправил меня в Лесной край из-за каприза своей новой жены. Нарушив слово, которое он дал матери, — тут голос Ивара дрогнул, и Елиазару захотелось подойти и обнять его, как в детстве, когда царевич плакал от того, что ушибся, играя. Но конечно же не решился. Прошло то время, когда можно было утешить его, пообещав смастерить новую игрушку.

— И мы не станем ждать каравана еще два, или три дня. Хочу выехать утром. На рассвете. Пусть мечты отца исполнятся. Я уеду навсегда! Собери гвардейцев человек десять. Будет довольно. Поедем без багажа и кареты, верхом! Понял, Елиазар?

— Ты даже с отцом не попрощаешься, ты что, ваша милость? — спросил он через несколько минут.

— Елиазар! — Ивар развернулся и развел руками. — Ну что я должен ему сказать?! Как я его увижу?! Или ты не понимаешь?!

— Вы ведь царевич и вам нельзя так исчезать. Погоню пошлют за нами.

— Не пошлют! — отрезал Ивар.

— Стало быть вы не скажете Его Величеству про...

— Нет, — отрезал царевич. — Аврар не виноват ни в чем. Пусть его воспитывает родная мать, по крайней мере она не отправит его куда-то в глушь, с глаз долой!

— И всё же погоню отправят за нами, когда мы так вот пропадем, ни слова не сказав никому, — пробормотал Елиазар у самых ворот.

— Я оставлю отцу письмо, — ответил Ивар. — Не волнуйся ни о чем, просто собери людей и все, что нужно, хорошо?

— Просто собери! Чудесно, как хорошо, ваша милость! — проворчал Елиазар. — Собери меня в дорогу за три часа, Елиазар! Найди людей надежных, денег раздобудь, коней, оружие, еду! А потом в седло, и скачи до ночи! А мне уже не двадцать лет!

Ивар смущенно улыбнулся и сказал просительно:

— Но ты же сможешь это сделать, да? Да? Мне нужно уехать как можно быстрее...

— Что я, не понимаю что ли? — проворчал Елиазар. — Идите спать, ваша милость! Сделаю что смогу...