Украденный 4. Хроники

Возвращение в Октафор было горьким, как полынь. И казалось странным, что всё здесь осталось таким же. Город по прежнему кипел жизнью, окраины тонули в грязи и нищете, рынки исправно работали, на них всё так же вещали жрецы, призывая к справедливому возмездию преступлениям дакайцев и уничтожению Дакайи.

И три года назад было так же — призывы жрецов, шум рынка. Но тогда всё это радовало, ведь он сопровождал своего господина, юного Ари, сына герцога Ямора. Будущего повелителя почти что трети Кабии: Северных врат и Степей за отрогами. Направлялись в Дакайю они твёрдо верили, что уж им-то удастся наконец сломать ворота проклятого Моава и остановить войну.

Ничему не суждено было сбыться! Хуже того, Ари, его господин погиб. А Верд, никчёмный слуга, почему-то всё ещё жив. Стрелы врагов обошли его, а милосердный герцог Ямор не захотел покарать за смерть сына.

После возвращение Верд бродит, как раненый зверь — ищет где бы укрыться и кусает всех, кто протягивал руку. Он хочет только одного: вернуться домой, в Кабию, может, его исцелят родные долины, окруженные скалами со всех сторон.

Тут, в Октафоре он будто на прилавке торговца — вечно на виду. Только вот герцог Ямор никак не желает ехать домой, засел в замке и чего-то ждёт. А время летит, прошло уже почти три месяца после их возвращения! Герцог не хуже его знает, что скоро на севере пойдет снег, Перевал засыплет по краешек и до следующего года родной долины им не видать.

Герцог давно отправил своё войско домой, с ним в столице Томоза осталось от силы три сотни воинов, телохранители и слуги герцога, и еще он, Верд, бывший телохранитель и оруженосец покойного сына. Ари мёртв, его кости покоятся в сундуке и Верд не знает, кто он теперь? Какого его место? Его светлость молчит, и спросить о таком нельзя. Вот он и бродит, скрываясь от горечи воспоминаний, не зная, куда себя деть и чем заняться.

В доме герцога совсем невозможно — слуги косятся, шепчутся о гибели Ари, единственного наследника. Каждый лезет с расспросами, вернее лезли, пока он не отбил охоту.

Но всё равно до него доходят слухи, слуги болтают, мол его светлость лишился рассудка, по ночам не спит, разговаривает с ларцом, в котором лежат кости Ари.

Верд верит в это. Он и сам каждую ночь видит своего погибшего господина. Иногда сны светлые, снятся их детские игры в замке, на берегу Синеокого озера с ледяной водой.

Но чаще снится предпоследний день. Он видит дымные хвосты, видит, как Ари облизывает губы, пересохшие и треснувшие от жара и дыма, и говорит, что когда вернутся домой, оба со скал прыгнут в озеро и будут пить ледяную воду, досыта. Потом улыбается радостно, будто бы десятки дакайцев не лезут разом на стены в то время, как войско герцога далеко, в пустыне, гоняется за призрачным караваном, ничего не зная о нападении.

К закату завтрашнего дня Ари умрет и он, Верд, ничего не может с этим поделать!

После таких снов его знобит и подбрасывает в постели, и потом до рассвета он не спит, таращась в темноту. А днем бродит с красными глазами, злой на весь мир, пока ноги сами не приносят его во мрак «Бирючьего логова», как на службу.

Он садился подальше от очага, в углу. Берёт одно и тоже — вишневую, кислую, вкуса первого разочарования, жженый сахар и сухари. Этого хватало.

Отпивает глоток, другой и прикрыв глаза ждёт. Мысли сперва как песчинки в сапогах, под проклятым городом Моавом — колючие и липкие, сколько не тряси ногой, не избавиться, но спустя глоток-другой колкие грани постепенно сглаживались и он мог вспоминать и думать.

Кабия по договору отправляла на помощь Томозу в войне против Дакайи собственные войска раз в три года. В этот раз честь возглавить воинов выпала герцогу Ямору, господину Северных врат Кабии. В начале весны они прибыли в Томоз и встали возле Октафора.

В столице к войску, что привел из Кабии герцог Ямор, должно было присоединиться изрядное число томозийцев, чтобы затем всем вместе отправиться дальше, на юг, в проклятую пустыню, где солнце днем выжигает все живое, а по ночам шакалы воют громче плакальщиц.

Пока в замке короля шли приемы и советы Ари и Верд целыми днями гуляли по городу. Три года назад все здесь казалось восхитительным юному Верду. Они с Ари любили послушать проповеди на Веримской площади, уж очень заманчиво и красиво говорили жрецы. Послушать их, у дакайцев не было ни души, ни сердца, все беды в мире исходили от них, зловонное дыхание этого народа поднималось к небу и растекалось ядовитыми облаками, омрачая жизнь всему белому свету и пока они существуют, ни будет покоя ни Томозу, ни Кабии.

Ари пытался пересказывать эти проповеди за ужином отцу, Верд слышал эти разговоры, он ведь прислуживал своему господину, но герцог Ямор такие беседы пресекал и требовал, чтобы Ари не говорил глупостей. Им даже казалось, герцог вовсе не рад предстоящим подвигам. Это было странно — в смелости герцога не стал бы сомневаться ни один житель Долин и Степи за отрогами.

Теперь, разглядывая алые блики сквозь пыльное стекло бутылки, Верд думал, что в Октафоре ничего и не изменилось. Всё так же на площадях звучат старые проповеди, даже слова те же. Только вот теперь Верд знает, что каждое слово в них — ложь, ложь! Дакайцы обычные люди без пёсьих голов, может быть более смуглые. Он бился с ними лицом к лицу и знает это.

— Все жертвы были напрасны и пусты, — бормочет он, видя на пыльном стекле десятки тел на белом, как снег песке, под коричневыми стенами Моава, сложенными из глиняных кирпичей. Алая кровь просвечивает сквозь песок, как наливка сквозь пыльное стекло.

Верд делает судорожный глоток и ещё один и только тогда тела пропадают из глаз и он замирает, разглядывая узоры на пыли.

Под стены Моава, они прибыли воодушевлёнными. Герцог был настроен одержать скорую победу. Благодаря его стараниям, они привели в Дакайю неисчислимые силы, каких ещё не было.

Очень быстро ворота Моава пали, войско вошло в город. Не успели ещё они похоронить погибших при штурме Моава, пришла весть, что дакайцы большим войском обходят их и идут к единственной дороге через пески, по которой идет на подмогу караван с едой, оружием и лекарствами.

Спешно герцог Ямор поднял усталых воинов и двинулся дакайцам наперерез. В Моаве же оставил собственного сына, юного Ари и отряд из пяти сотен копейщиков и лучников. Этого должно было хватить на случай восстания в городе.

Два дня оставшиеся кое-как справлялись с постоянными бунтами, которые вспыхивали то в том, то в другом конце города. Оказалось, что мужчин, способных держать оружие в Моаве гораздо больше, чем они думали.

На них нападали, когда они патрулировали улицы, когда шли на рынок, или в купальни. Наконец Ари принял решение собрать всех у ворот и обороняться, пока не вернется войско, так было безопаснее всего.

Они заняли здание гостиницы у базара и сторожевые башни у ворот, выставили караул. Верд сам лично проверил все подземелья и углы, запер все входы. Прошел ещё день, они чувствовали себя в окружении врагов, но в безопасности, ох, глупцы!

Им отравили воду в колодце и на четвертый день большинство воинов едва дышали, исходя пеной и тошнотой. Свежей воды взять было негде. Ари возглавил отчаянную вылазку и под свист стрел, летящих по ним с каждой крыши, они добыли воду в одном из дворов, опустошив колодец. Назад из десяти вернулись только семеро. Двое из них было ранено.

К вечеру с городской стены заметили, что к городу подходит караван. Тот самый, спасать который умчался герцог Ямор.

Это было странно и оглядывая со стены кабийские и томозийские знамена, Верд все больше ощущал во всем этом что-то дурное и пока ещё караван был далеко от ворот, тайно, ничего не сказав Ари, выпустил из боковой калитки двух гонцов, наказав им скакать день и ночь напролет, догнать герцога, где бы он ни был и вернуть его в город, ибо Верд чувствовал, ничего хорошего от всего этого не будет.

И действительно, когда до ворот оставалось не более ста шагов из-за знамен, рухнувших в песок, из-за повозок, показались конники, сидящие в седлах по-дакайски и выхватив сабли, они ринулись к воротам.

Позже Верд не раз благодарил судьбу за то, что у какого-то дакайского полклводца сердце не выдержало и он дал команду атаковать когда они еще не прошли в ворота. Иначе их перебили бы тут же. А так они могли ещё что-то сделать.

Ари погнал воинов вперед, спешно закрывать едва заделанные ворота и занимать оборону, но тут, позади, в узких улочках показались дакайцы с оружием. Они, словно вода в прилив, вытекали отовсюду и крича отчаянно, и подгоняя людей, Верд поджог две подводы и погнал их в толпу сея панику.

Под крики и гомон они утащили все, что успели в башню слева от ворот и успели захлопнуть двери, обитые железом. Все это, впрочем, было как мертвому припарки, их — чуть больше сотни, а дакайцев — тысячи.

— В Главную башню! В башню! Все сюда! — кричал Ари и они сбросили веревки, надеясь, что кто-то из кабийцев или томозиев успеет взобраться по стене. Двое, выбравшись из гостиницы бросились к ним и были тут же сняты стрелами. Остальных дакайцы зарезали и выбросили из окон вниз.

Они с Ари поднялись наверх и осмотрелись.

— Нам конец, — весело сказал Ари и сплюнул. Внизу было черно от шапок дакайцев, они были повсюду — за стенами города и прямо тут, у подножия башни.

— Это и был их план, — мрачно сказал Верд. — Пока герцог будет гоняться по пустыне за призраком дакайского войска, они отобьют город и заберут наши припасы. Всё, что было сделано будет напрасно.

— Постараемся не позволить им этого, или хотя бы умереть с честью, — улыбнулся юный герцог и Верд горько сказал:

— Если я умру, большой беды не будет. Но если умрете вы — осиротеют Северные врата, единственный оплот Кабии против чудовищ, что поселились в ледяных пустынях на развалинах Сиверии. Вы — единственный наследник его светлости и надежда на будущее.

— Ну, скоро нам будет вовсе не до вопросов наследования, — так же улыбаясь, ответил юный Ари, — Но мы попытаемся дожить до приезда отца. Если они не пробьют двери (а им нечем сделать этого, так как таран в узкий простенок не подвезти), то крошечный шанс есть. В подвале мы успели укрыть часть припасов, а здесь, наверху наш козырь — противовес от ворот. И если отец вернется, пока хоть один из них жив, он сумеет войти в Моав. Так что выходит, теперь все зависит от отца. Как скоро он поймет, что нас обманули и пора возвращаться.

Затем его улыбка превратилась в горькую усмешку, когда он глянул в окно:

— Дакайцы не глупы, смотри, что они придумали!

Верд увидел, как катят по улицам бочки смолы.

— Надо перестрелять их, — мрачно сказал он.

Однако дакайцев было слишком много. Они разлили смолу, сколько они не поливали их сверху камнями и стрелами. Видя, что помешать не удастся, Ари приказал экономить заряды и бить только прицельно. Почти сотня дакайских тел осталась внизу, но песок у подножия и стены пропитались чёрной смолой. Его подожги стрелами, издали. Чёрный, густой дым полез наверх.

Стены башни были толщиной в тело взрослого мужчины. Двери закладывались железными засовами сверху и снизу .Их строили на случай нападения, как автономные сооружения, чтобы до последнего удерживать врата города. Так что о том, что дакайцы проникнут внутрь, Верд не переживал, как не боялся, что башня может загореться. Гореть тут было нечему, камень да железо.

Но когда смола загорелась, дышать стало трудно. Дым поднимался вверх со все сторон сразу, раздирая лёгкие и заставляя их надсадно кашлять. Прямо сквозь дым дакайцы лезли наверх по верёвкам, о верхнюю площадку то и дело звякали железные крючья.

Сутками они не спали, сбрасывая крючья под грохот ударов в железную дверь. Стрелы взлетали снизу и падали по касательной, стрелять иначе было невозможно, мешали городские стены. Но все же это стоило им многих воинов. Потом стало совсем плохо — на жаре протухла вода, а солнце пекло жарко сквозь черные хвосты дыма. Даже прогорев смола издавала смрад и дакайцы больше не пытались поджечь их, видно поняли, что это не принесёт пользы.

Когда дым начал рассеиваться, им пришлось пожалеть об этом. Дакайские стрелки стреляли теперь с городских стен, а снизу всё летели крючья.

На третий день камни и стрелы кончились. Они принялись рубить веревки и головы, поднимающихся наверх. Верд знал, что долго им не продержаться.

Будто небо было на стороне их врага — скоро снизу послышались радостные крики. Дакайцам удалось найти изъян в оправе двери и теперь, зацепив ее крючьями, они пригнали быков и впрягли их.

Спустя ещё час дверь рухнула. Ари отправил вниз всех, кто еще остался и на крыше теперь были только они с Вердом. Вот тогда он и заговорил, что вернувшись искупается в озере. А затем добавил:

— Ничего, — и улыбнулся, но вышел оскал. — Винтовая лестница надолго задержит их — она узкая, так что лучников не следует бояться.

Верд кивнул, так и есть, верно. Если бы не усталость, они могли бы держаться вечно. Но усталость возьмёт свое. Они сражаются третьи сутки без сна и воды, их легкие горят и руки едва держат оружие.

Впрочем, размышлять много было некогда, теперь они вдвоем сбрасывали крючья, уклоняясь от стрел. Им не давали ни минуты передышки. Дакайцы лезли днем и ночью, понимали, как важно добить их сейчас и укрыться за воротами, пока не подошло войско герцога Ямора.

Прошел еще один день. Тела, упавшие с лестницы внутри башни начали вонять. Запах поднимался вверх, смешиваясь с чадом, все еще исходившим от смолы. Но Ари улыбался, когда их взгляды встречались.

— Держись, дружище! Теперь уже недолго осталось! — обещал он и Верд не хотел уточнять, что тот имеет в виду. Итак было ясно, если герцог не появится в ближайшие часы, их сметут.

И вдруг, будто во сне, снаружи раздался вой рога и крики на родном языке. Не веря, Верд поднял голову: с гребня холма, как прилив, вниз стекало огромное войско герцога.

Дакайцы все эти дни пытались отвязать подъемный механизм, но механизм состоял из огромных шестерней и пока что заменить его не удалось, так что ворота все еще стояли открытыми. Ари издал клич горных стрелков и закричал:

— Герцог подходит! Герцог здесь!

Из темного нутра башни ему ответило не более десятка усталых голосов.

Ари нырнул вниз и вскоре вернулся.

— Я проверил механизм. Вдруг стало страшно, а вдруг сломался и сейчас они закроют ворота! Только вот я уронил меч. Что ж, надеюсь кто-то из дакайцев поймал его глазом!

Он тут же подхватил с пола пару дакайских кривых сабель, благо дакайского оружия на площадке скопилось немало, как и его хозяев. Только вот им уже оно было не нужно.

— Еще немного осталось, брат мой, — проговорил Ари одними губами.

Войско герцога тем временем уже входили в город. Крючья больше не летели вверх, дакайцам было уже не до них. Ари и Верд подошли к краю площадки и глянули вниз. У подножия башни шло целое сражение.

— Отец приказал им спасать нас, — кивнул Ари. — Смотри, как они бьются! Пойдем внутрь, поможем нашим сбросить мерзавцев вниз. Опасаться, что на крышу взберутся дакайцы больше нечего.

Не говоря ни слова, Верд последовал за ним. На узкой лестнице башни осталось только семеро из их воинов, остальные были мертвы, или тяжело ранены. Однако измученные лица улыбались. Они знали, что в этот раз победа за ними.

Наконец уже снизу, из самой башни, послышались крики своих. Они двигались вперед, сметая дакайцев, как прилив. И когда казалось, что они уже спасены, стрела просвистев возле уха Верда, воткнулась в шею Ари и прошив насквозь, застряла в горле. Юный герцог покатился по ступеням прямо к ногам Верда. Но еще до того, как он упал, Ари был уже мертв. Стрела убила его мгновенно.

Глядя в пыльное стекло бутыли Верд повторил про себя — на сыне герцога был дакайский шлем, который он надел, спасаясь от стрел и солнца. Да еще меч, Ари уронил его, когда проверял механизм ворот. Другого оружия не было и он подобрал дакайские сабли…

Стрелявший пришел сам, когда все уже было кончено и герцог, бледный как небо этого проклятого края, склонился над мертвым сыном.

Стрелок сказал, что видел наверху Верда, в где Верд, там и господин Арегаст, потому-то он и выстрелил в дакайца, который стоял на лестнице. А теперь, ваше сиятельство, я готов к смерти.

Герцог Ямор приказал отпустить стрелка и выгнать. Он даже не смотрел на него, а вот Верд порывался разрубить стрелка мечом.

Он слышал потом, как рассказывали про это. Что он был похож на высохшую мумию с потрескавшейся кожей, весь с ног до головы измазанный кровью, своей и чужой, с горящими безумием глазами. Говорили еще, что меч у него пришлось отбирать, но это было ложью — хоть и с неохотой, он подчинился первому же слову герцога, когда тот воскликнул:

— Оставь его!

Уже поостыв, он понял почему герцог отпустил стрелка. Он винил себя в смерти сына, ведь это он послал стрелков на крышу, одержимый тревогой; и не подумал, что в тесной темной башне они могут сделать хуже.

Тело Арегаста, господина и друга Ари, сожгли под стенами Моава, чтобы не позволить гнили тронуть благородной плоти в тот же день. Обугленные кости завернутые в плащ с белой совой и сложили в ларец, чтобы похоронить в родной земле. С тех про прошел год, кости Ари все еще лежат в резном ларце, в покоях герцога.

Чего ждет герцог — неизвестно, только кажется, домой он не собирается и приказаний никаких не отдает. Глядя в стекло бутылки Верд задумался — может быть герцог не говорит с ним потому, что не хочет его видеть и ждет, когда Верд сам исчезнет куда-то?

От этого ему стало так горько, что он сделал пять долгих глотков. Кислая вишнёвка обожгла горло. Он вытер лоб и стиснул зубы. Может быть и впрямь уйти? Как он вернется домой, как будет смотреть в лицо людям?!

Он мотнул головой: нет, уйти нельзя. Он слуга герцога и будет ждать его приказа сколько потребуется. А куда его светлость его пошлет, не ему решать. Пусть шлет куда угодно — на край света, или на плаху, теперь все равно.

Он налил себе остатки в кружку, выпил залпом, даже не почувствовав вкуса потому, что тоска, наполнила его и затопила с головы до ног и она не имела ни вкуса, ни запаха. Он уронил голову на стол, вспоминая, что было потом.

Все их жертвы и усилия, всё, оказалось напрасным. Подкрепление не шло, еда кончалась, колодцы травили дакайские колдуны и шпионы. Герцог отправил посланцев к морю, в Гавер, где была крепость, просить подкрепление, но Гавер стоял сожженный, дымящийся и на пепелище нашли только обгорелые кости. Герцог сказал, что остаться дальше для них всё равно, что покончить с собой. Они уходили, оставляя ряды могил в горячем песке и не успели подняться на холм, как дакайское войско вошло в Моав и захлопнуло ворота. Крики и проклятья понеслись над ними.

— Зачем было все это? Зачем?! — повторил Верд и легонько стукнул по столешнице. Впрочем, на злость сил у него не было. Он сложил руки и так и остался лежать.

Начавшаяся в зале возня привлекла его внимание. Он поднял голову, снял со щеки прилипшую щепку и вишневую косточку. Постояльцы тащили к очагу стол, на крышку установили все три огарка, которые до сего момента освещали трактир. Три огонька дрожали от многочисленных сквозняков и тень, что отбрасывл сгорбленный старик на стену трепетала тоже.

Он был слеп — две девушки под руки вели его. Усадив, подали доску с натянутыми струнами, самодельную арфу. Обычно такие вещи ужасно фальшивили..

Верд с первого взгляда понял, что этот старик с севера. Теперь его страны уже нет, Сиверия исчезла. Её жители разбежались по всему свету...

Девушки сели рядом со стариком и достали деревянные трещалки. Остальные посетители, видимо, были этому рады. Изо всех углов, поближе к старику вылезали люди. Хозяин трактира свесился через стойку — приготовился слушать.

— Я спою вам старую песню о моей несчастной родине. Её больше нет! Сиверия осталась только в памяти, — объявил старик. — Эта песня о том, что уничтожило Сиверию. О сестрах-принцессах, красавицах Лазозе и Манини!

Тут же поднялся шум, эти имена хорошо знали всюду. Верд поморщился. Встать бы и уйти, но голова еще не обрела достаточную легкость. Он поднял бутылку и показал ее хозяину, опрокинув над столом. Будто по волшебству, возникла ещё одна.

Старик коснулся струн, сперва легонько, словно пробуя, затем повел мотив. Немудрящая мелодия полилась под закопчёнными сводами:

Острые камни на дне ущелья!!

Острые камни на дне ущелья!

Острые камни, не раньте больно,

Бедного художника; примите его!

Верд подумал, нет ничего более глупого, чем винить во всём двух девчонок, пусть даже и принцесс. Будто бы Сиверия это ерунда какая-то, а не славное и могущественное королевство. Кто верит, что разрушить его смогли любовные шашни?! Только девчонки, да мастеровые, которые так любят истории с моралью.

Он, Верд, слышал от сиверийцев, которых немало было в угодьях герцога Ямора, что случилось на севере. Принцессы не имели к этому никакого отношения.

— Верд? — окликнули его вдруг и он нехотя повернул голову.

Кто сумел его разыскать в этой клоаке? В темноте почти не видно лица парня, который отодвигает по хозяйски скамью и садится напротив:

— Как дома, правда?