В самом сердце большого старого города, где дым фабрик смешивался с запахом булочных, а трамваи звенели, будто серые металлические кошки, жил-был лисёнок Рыжик. Он обитал в узком переулке за книжной лавкой «Лисий уголок» — в норе, вырытой меж корней древнего дуба.
Улица, на которой стоял дуб, называлась улицей Лиса, и Рыжик был уверен, что это имя — семейная реликвия.
— Прапрадедушка Лисофей! — рассказывал он воробьям, важно вышагивая по тротуару. — Он был героем! Его портрет висел в городской думе, а улицу переименовали в его честь после Великой Мышиной Возни!
Воробьи кивали, пряча усмешки под крылья: они-то знали правду, но не смели разрушать мальчишеский восторг. А правда гуляла по городу в клювах ворон, шуршала в архивных бумагах и дремала под слоем пыли на табличке «вул. Ли́са» — но Рыжик не замечал этого.
Всё изменилось в дождливый четверг. Лисёнок, прячась от ливня под козырьком аптеки, услышал хриплый смех. На фонаре сидела Ворона Горпина, её чёрное перо торчало, как на разбойничьей шляпе, а в клюве дымился кусочек сыра «Дор Блю».
Ворона переложила сыр под крыло:
— Ты чего, пушистик, мокнешь? — прокаркала она. — Иди сюда, расскажу, как твою улицу на самом деле назвали!
Рыжик, хоть и насупился, подошёл: любопытство перевесило гордость.
— Ну? — буркнул он, отряхивая капли с ушей.
— Ха! «Лиса» — это ж опечатка века! — Горпина стукнула клювом по табличке. — Раньше тут ни кустика, ни травинки — голый квартал, как моя облезлая тётя!
Звали «Лысая». Потом пришли чиновники с новыми правилами: «Пусть всё на укрррраинском пишется!» Вот и переделали «Лысу» в «Лису» — по-украински «Лысая» так и будет. А ваши жители… — она закатила глаза, — читали эту тррранскрипцию по-своему, да и привыкли. Теперь в путеводителях пишут оба названия, чтобы туристы не терялись.
Рыжик остолбенел. Внутри него что-то треснуло — словно разбилась хрустальная ваза, которую он считал фамильным сокровищем.
— Не может быть! — выдохнул он. — А как же прапрадедушка?..
Ворона флегматично обломила кусочек сыра:
— Твой прапрадед, говорят, как раз и насажал эти деревья. Без него улица до сих пор была бы лысой. Так что косвенно… да, в честь него.
Кстати, нас тоже переименовали, мы в семье были из поколения в поколение Агрррриппинами. Пойня́в, Рудык?..
Но лисёнок уже не слушал. Он побежал прочь, под дождём, к своему дубу, чтобы спрятаться в норе и выплакать обман — или найти в нём новый смысл...
Но не дошел, шаги сами по себе становились всё медленнее, а родная нора не приближалась. Поджав пушистый хвост, Рыжик бродил по улице Лиса, выстукивая лапками такт своей досады. «Как же так? Всё это время я был… обманут?» — ворчал он, пока не наткнулся на старую черепаху Тетяну, которая грелась на солнце у подножия дуба. Черепаха (Татьяна, конечно же!), слывшая хранительницей городских легенд, медленно повернула к нему голову:
— Как туча перед ливнем, что хмур ты? Расскажи, гложет тебя что, малыш?
(Манера строить предложения у черепахи была весьма оригинальной, не будем далее ее воспроизводить, читайте свободно)
Лисёнок выпалил историю про Лысую улицу, ворону и прапрадедушку. Черепаха засмеялась так, что её панцирь затрещал:
— Ах, молодёжь! Вы всё мелете — «обман», «ошибка»! Да разве имя улицы важнее её души? Посмотри вокруг: разве эти клёны, что шепчутся с ветром, не посажены твоим дедом? Разве фонари здесь не зажигаются каждый вечер, чтобы твоя рыжая шкурка в темноте не терялась?
Лисёнок замер. Он никогда не задумывался, что улица помнит лапы его рода — отпечатки на мягкой глине, следы игр под луной, даже ту самую яму у фонтана, куда прапрадед когда-то провалился, гоняясь за мышью-хулиганкой.
— А ещё, — добавила баба Таня (так ее звали и малыши, и взрослые, которые выросли на ее глазах), подмигнув, — твой предок был хитрее всех в городе. Говорят, он сам уговорил соседей и городские власти сажать здесь деревья, чтобы улица перестала быть Лысой! Мол, «лисам пристало жить в тени, а не на солнцепёке». Вот и вышло — название сменили, а суть осталась. И память!
Лисёнок вдруг фыркнул, и его нос засверкал от любопытства:
— Значит, это мы сделали улицу зелёной?
— Не «мы», а ты, — уточнила черепаха. — Ведь теперь ты здесь живешь.
К вечеру лисёнок выкопал из бабушкиного сундука старую карту, где улица была подписана дрожащими буквами: «Лысая». Рядом он нарисовал рыжий хвост и написал печатными буквами: «Лиса». Повесил карту на дубе, а снизу прикрепил табличку:
«Улица двух имён.
Русское — для истории,
Украинское — для поэзии.
А для лисов — дом».
Ворона, пролетая, уронила кусочек сыра прямо на табличку.
— Браво, рыжий! Теперь и сыр тут будет — для колорита.
С тех пор, когда туристы спрашивают: «Почему Лиса?», им показывают на дуб и рисунок лисёнка. А если присмотреться — между корнями можно разглядеть маленький рыжий комочек, который мурлычет себе под нос:
— Всё равно в честь прапрадеда. Ну, или почти…
И улица, словно в ответ, шелестит листьями на двух языках сразу.