Умная задница

Есть такой тип людей, которых не любят в школе. Не за похабные надписи на парте, не за драки на задворках спортзала и даже не за тупое упрямство. Нет. Ненавидят за ясность ума. За то, что ты видишь ответ, когда другие ещё мучительно переваривают условие задачи. И самое главное в том, что ты не притворяешься. В этом был мой главный грех. Я не умел и не хотел играть в тупого.

Миссис Кларк, наша учительница математики, с лицом, всегда выражавшим лёгкое отвращение к реальности, написала на доске уравнение. Оно было сложным, с корнями и степенями и должно было занять у нашего девятого «Б» минут двадцать. Я увидел решение через три секунды. Да! Оно просто вспыхнуло в голове как лампочка.

Я выдержал паузу. Целых десять секунд. Рука сама потянулась вверх.

— Да, Винсент? — миссис Кларк произнесла моё имя так, будто я попросил у неё почку.

— X равен четырём, — сказал я ровным голосом.

В классе повисла тишина, которую резали лишь тиканье часов и тяжёлое дыхание чела с задней парты. Миссис Кларк медленно, не отрывая от меня взгляда, подошла к доске и начала вязнуть в решении. Прошло пять мучительных минут, в течение которых я мысленно прокручивал в голове биржевые котировки, которые смотрел утром. Наконец, она, покраснев, вывела ту же четвёрку.

— Верно, — бросила она, и в этом слове прозвучало обвинение.

Со звонком на перемену я, как обычно, засел в телефоне, проверяя сводки с рынков. Рядом пронеслась стайка одноклассников, один из них намеренно толкнул меня плечом.

— Смотри, куда идёшь, Умная Задница! — бросил он через плечо.

Это прозвище прилипло ко мне лет в двенадцать и стало таким же неотъемлемым как и дата моего рождения. Его произносили беззлобно, со смаком, с ненавистью и с завистью. Для всех я был «Умной Задницей». Вначале это ранило. Потом я провёл анализ. Я был не таким как все и не интересовался дурацкими сериалами, дешёвым пивом на стадионе и тупыми розыгрышами в соцсетях. Моим развлечением были цифры. Они рассказывали мне истории. Цена акции компании — это не просто цифра, это сгусток страхов, надежд, ожиданий и глупости тысяч людей. Я это видел и чувствовал.

На уроке экономики, который вёл вечно восторженный молодой преподаватель, речь зашла о базовых принципах спроса и предложения. Он нарисовал на доске классический крестик двух кривых.

— Итак, рынок всегда стремится к точке равновесия, — вещал он, сияя.

Меня передёрнуло. Это была та самая ложь, которой кормят детей, чтобы не пугать их хаосом взрослого мира.

— Это не совсем так, — снова поднялась моя рука, будто сама по себе.

Учитель удивлённо поднял бровь. «Умная Задница» резала правду-матку и на его уроке.

— Пожалуйста, Винсент, просвети нас.

— Рынок не стремится к равновесию, — сказал я, чувствуя, как на меня устремляются десятки глаз. — Он стремится к панике, эйфории, стадному инстинкту. Равновесие — это краткий миг затишья между бурями. Всё решают не законы, а эмоции толпы. А эмоциями можно и нужно управлять.

В классе снова воцарилась тишина. Не потому, что меня не поняли. А потому, что поняли слишком хорошо. Я говорил на языке силы и того, кто знает, где спрятаны рычаги.

— Интересная… точка зрения, — с натянутой улыбкой сказал препод. — Но давай пока придерживаться учебника.

После уроков я шел домой один по лужам. В кармане жужжал телефон. Сегодня падал индекс S& P, и я предсказал это вчера, заметив странности в объёмах торгов. Я всегда был прав, когда дело касалось цифр. Они были моим единственным по-настоящему верным другом.

Меня ненавидели за то, что я был умнее других. Но они даже не подозревали, насколько. Они думали, что «Умная Задница» — это про то, как решать уравнения быстрее всех. Они не знали, что для меня весь мир был одним большим, бесконечно сложным уравнением. Уравнением денег, страха и жадности. И я уже тогда, в шестнадцать, потихоньку начинал его решать.