Умоляю, забудьте

Я сидел за рабочим ноутбуком и сочинял рассказ – о том, как я сижу за рабочим ноутбуком и сочиняю рассказ. Хотя не о себе, а о моем приятеле Володьке, который в настоящий момент валялся на гостиничном диване в измятом после пьянки костюме и изображал мертвеца.

В изображении недоставало важной детали – такой, без которой художественной правды не добьешься. Я задумался и вскоре понял, чего именно недостает: храпа. Выпившие люди – после того, как отрубаются – частенько начинают храпеть, а мой приятель лежал тихо, даже носом не сопел.

Художественная правда диктовала иное. Стараясь во всем ее придерживаться, я написал, что Володька храпел – и что бы вы думали?! В тот же момент, когда строчки возникли в рукописи, мой приятель – в точности так, как я изобразил в тексте, – принялся храпеть, хотя до того лежал тихо.

Совпадение выглядело забавным. Однако же, я засомневался, имею ли право – несмотря на художественную правду – допускать вымысел? Я позиционирую цикл рассказов о Володьке как абсолютно документальный – в этом его неповторимая фишка. Нафантазировать можно что угодно, но жизнь моего непутевого приятеля круче любых писательских фантазий, посему – зачем ее улучшать?!

В конце концов я усовестился и вычеркнул упоминание о храпе. Сначала-то Володька не храпел – художественная правда состояла именно в этом, а не в том, как вызывающе приятель захрапел впоследствии!

И что бы вы думали?! Храп мгновенно прекратился.

Это могло быть случайностью – хотя маловероятной, – но на всякий случай я решил проверить и выполнил отмену действия в Ворде. Удаленная строчка – о том, как пьяный Володька, лежащий на диване в мятом костюме, храпел, – восстановилась. И в тот же момент приятель захрапел снова.

Меня пробил горячий пот: я понял, что могу творить реальность.

Естественно, я многажды проверил возникшую гипотезу – и каждый раз получал подтверждение. Я вписывал в рукопись строчку о храпе – Вольдька начинал храпеть; удалял – храп прекращался.

В начале было слово, и я был его официальным апостолом. К примеру, напечатав в файле, что Володька стал президентом, я сделал бы его президентом, а напечатай, что захлебнулся рвотными массами, убил в реальности.

Естественно, возникла мысль поэкспериментировать над собой, ведь я являлся частью той реальности, которую мог свободно видоизменять. Но вовремя сообразил, что – изменив себя – рискую утерять способность к сотворению, поэтому одумался. Самого себя трогать не следовало ни в коем случае – зато остальной мир оставался в полном моем распоряжении. Владей – не хочу.

Распахнувшаяся бездна возможностей мучила выбором, но я медлил. После получаса раздумий решил, что – по соображениям совести – не могу воспользоваться доставшейся мне привилегией. Кто я такой, чтобы отвечать за все мироздание?! Заурядный литератор, занятый сочинением цикла рассказов о беспутном приятеле Володьке – никак не Творец.

Однако – в рамках начатого цикла, – я чувствовал себя обязанным зафиксировать все, что только что испытал. Так диктовала художественная правда. Посему – хотя чертовски устал, да и рассвет близился – вновь уселся за компьютер, чтобы скрупулезно изложить события, связанные с Володькиным храпом.

Поставив финальную точку, завалился спать.

Проснулся через час, когда только-только начало светать. Мое лицо горело от привидевшегося кошмара. Я не мог припомнить, что именно меня напугало, но не сомневался, что кошмар связан с последними внесенными в рукопись исправлениями.

Тут я осознал, что, обнародовав свои истинные возможности, совершил ужасную ошибку. А что если – теперь, когда мое могущество по преобразованию реальности раскрыто, – кто-нибудь решит этим воспользоваться?! Кто-то могущественный и циничный? На меня надавят – я сломаюсь и начну сочинять под диктовку. Так хочу ли я оставаться Творцом, не представляя всех сложных взаимодействий составных частей мироздания, – даже не понимая, во что мое неквалифицированное вмешательство может вылиться?! Навряд ли.

Осознав, какую глупость сморозил, я кинулся к ноутбуку и удалил все, написанное после так некстати открывшейся истины. Последней строчкой стало сообщение о том, что Володька лежал тихо, даже носом не сопел.

Я не вписывал ничего о Володькином храпе. Не экспериментировал с дьявольской строчкой, под воздействием которой храп то вновь возобновлялся, то прекращался – по моему желанию. Всего вероятнее, я заснул, и эти события мне попросту привиделись. Однако, в течение некоторого времени – того, что я спал, мучаясь кошмаром, – они безусловно существовали.

Если вы, уважаемый читатель, ознакомились с вариантом рукописи, в котором я утверждал, что Володька храпел, умоляю: поскорее об этом забудьте. Не желаю причинять вреда никому, но – если однажды обо всем вспомню и захочу пересочинить мироздание – Бог весть, что может произойти. Поэтому навсегда позабудьте о моих экстраординарных способностях. Их попросту не существует: в этом рассказе вы ни о чем подобном не читали.

Пусть злополучные строки навсегда сотрутся из вашей памяти. Я вас умоляю.