Уникальный климат

Чакке казалось, что она умирает: её трясло противной мелкой дрожью, кожа покрывалась липким холодным потом, тошнило так, что, казалось, её вырвет прямо здесь, в тележке велорикши.

Слабым, очень-очень слабым утешением служило то, что «попугайчики», которые ехали вместе с ней, вообще были в полуобморочном состоянии. Коротко стриженный кучерявый блондин конвульсивно подергивался рядом, удачно откинув голову в противоположную от Чакки сторону, а тот, что был более неприятен, — брюнет с волосами, собранными в хвост, — сжался в комок на сидении напротив. Его хвост растрепался и закрывал лицо, но ни волосы, ни модный в этом сезоне красно-черно-белый макияж не мешали увидеть, какой он бледный с прозеленью.

Велорикша обернулся и задорно улыбнулся Чакке.

— А ты ничего, девушка лейтенант третьего круга, крепкая. Внешняк?

Чакке хотелось придушить его за эту улыбочку, за бодрость, с которой он крутил колеса своего допотопного транспорта, за то, что снова назвал её девушкой, а не по званию. Но ей едва хватило сил лишь на ответный кивок. Парень удовлетворенно качнул головой: мол, так и знал.

— Эти-то тоже наверняка. — И бросил насмешливый взгляд «попугайчиков». — Только тренированы плохо.

И вновь вернулся к дороге, беззаботно насвистывая какую-то мелодию. Чакка узнала шлягер Руслана Сказко и резко придвинулась к бортику тележки — её затошнило с новой силой.

В общем, как они миновали перевал, она не заметила. Не заметила огромного моря, почти такого же огромного, как небо, только внизу. Природа, удивительной красоты и роскоши, тоже промелькнула мимо. В себя она стала приходить лишь тогда, когда среди деревьев замелькали домики, а попутчики, современные молодые люди, которых Чакка называла не иначе как «попугайчики» из-за пристрастия к яркой одежде и макияжу, постанывая, стали приходить в себя.

А ведь она даже обрадовалась на какое-то мгновение, когда товарищ генерал первого круга, посверкивая своими огромными кружками на погонах, объявил ей задание на ближайшую неделю. Здорово! Можно уйти далеко, туда, где нет устойчивого биомагнитного поля, где Руслан не достанет её своими слезными просьбами вернуться. Впрочем, радость была недолгой — Чакка хорошо понимала, что эта командировка унизительна, что это дискриминация, что все из-за её внешнего помощника. Обычно-то в эту аномальную дыру ездили практиканты — ну надо же их чем-то занять?

Это называлось «послать за почтой». Сама фраза казалась бредовой, если вдуматься: как можно послать за почтой? Почта приходит сама, на электронку, то есть на электронный почтовый ящик. Он же потому и почтовый, что на него приходит почта. Так как же можно кого-то слать за почтой? Впрочем, долго об этом она никогда не думала, раз дело её не касалось.

Но вот она-то не практикант, она, между прочим, выпускница столичной Академии МЭК, лейтенант третьего круга, молодой специалист, ищущий, где себя проявить! И ей бы какое расследование, а не эта командировка. И тем более не вот это ужасное чувство, когда ты выныриваешь из биомагнитного поля. Её передёрнуло.

— Парень. Как тебя зовут? — Кашлянув, чтобы справиться с севшим голосом, Чакка потыкала парня-велорикшу в спину. — А ты как это переживаешь?

Он отвлёкся от дороги и коротко усмехнулся.

— Семён зовут. А помощник я в поездку через перевал не надеваю. — Поднял левую руку. — На голом запястье с полоской незагорелой кожи блеснул пустой штекер, — и хохотнул издевательски.

Чакка облизнула пересохшие губы, оттолкнула плечом «попугайчика», заваливающегося теперь в её сторону и, в душе поливая бранью Семёна-велорикшу, укоризненно спросила:

— Что ж ты не предупредил, Семен? Я бы тоже сняла.

Парень метнул на неё быстрый взгляд через плечо и деланно засмеялся:

— Ха. Ха. Ха. Никто, ни разу, сколько не предупреждал. И ты бы не сняла.

И всё. Больше не сказал ни слова. А Чакка, снова мысленно выругавшись и обдумав его слова, согласилась: не сняла бы помощника, даже если бы ей грозили смертью.

Чем ниже они спускались к морю, которое было почти не видно между деревьями и домами городка Отрадное в бухте с тем же именем, тем легче ей становилось — биомагнитное поле снова пронизывало всё вокруг, подпитывая непрерывным потоком энергии.

Она заберёт почту на пластике — какая же дикость! — и вернётся в столицу как можно скорее. И плевать на приказ товарища генерала первого круга про три заката. Он ей ещё тогда не понравился.

— …И погулять там не забудь. По набережной. Я там бывал в юности. — Взгляд генерала затуманился. — Там климат… У-ни-каль-ный! — Это всё из-за гор. Ах, какие там горы!.. — он откинулся на спинку, и псевдокресло чуть качнулось, меняя центр тяжести, чтобы генеральский комфорт стал ещё комфортнее. И креслу это удалось, потому что веки генерала смежились от сладких воспоминаний. — Вот так, бывало, стоишь на набережной бухты Отрадной… Справа Медведь-гора… Слева гора Кошка… Позади Рассветный хребет… И солнце садится в море так, будто это кусок расплавленного металла тает в пламени… В общем, съездишь, дыхнешь морским воздухом. Искупаешься… Море, солнце, кустотерапия…

Она, конечно, сделала лицо значком «лучший лейтенант МЭК», но про кустотерапию ей не понравилось. Значит, генерал знает про её разрыв с Русланом? Отправляет её лечить душевные раны? Лучше бы расследование какое дал.

***

По спине опять пробежала мелкая дрожь, под форменную куртку забрался неприятный, колючий какой-то ветерок, и в голову полезли тревожные мысли. О том, права ли она была, разрывая отношения Русланом Сказко, который был её партнером целых пять лет. Он занимался музыкой и слыл весьма перспективным и довольно известным для своих лет музыкантом, и были люди, ужасно завидовавшие Чакке Ягодкиной, которая стала его музой.

В какой-то момент их партнерства Руслан без её согласия запросил разрешение на продолжение рода. И её признали негодной для воспроизводства замечательного генофонда музыканта Сказко. В полученном по электронке документе стояла виза: «Запрещено навечно. Причина: недостаточный уровень биомагнитного потенциала товарища Ягодкиной Ч.».

Не то, чтобы она мечтала стать его половиной. Нет. Чакка прочитала визу даже с каким-то облегчением. Для неё это значило, что не нужно больше выслушивать весь этот шум, посвященный ей, то есть музыку, да. Не нужно глохнуть на его концертах в сценическом кубе, транслирующем выступления в сеть, душном, жарком и чудовищно громком, и фальшиво улыбаться. Не нужно переживать, что временный татуаж на лице не успеет сойти ко времени дежурства в МЭК, и её с позором отстранят.

Да, разрешение запросил Руслан, визу поставило Агентство контроля за производством биомагнитного поля планеты, но уйти-то, разорвав партнерство, решила именно она! Руслан же кричал вслед: «Чакка, останься! Ты моя муза! Не покидай, Ягодкина!» А вдруг он захочет ей отомстить? У него же связи. И если захочет, не скажется ли это на её карьере?

По спине прошмыгнули холодные колючки паники.

А как её встретят в Отрадном, в тамошнем отделении МЭК? Новый виток тревоги окутал Чакку. А что, если там недолюбливают посылаемых из центра сотрудников? Вдруг их боятся или вовсе травят? Или предвзято относятся к тем, у кого помощник не внутренний, а внешний, как у неё? Что ей тогда делать?!

От мысли, что тут не работает связь, и, если что, то придётся снова ехать через перевал на ту сторону гор, накрыл давящий ужас, плотный и душный, словно пыльное бабушкино одеяло.

Чакка застегнула на все пуговицы китель, прячась от пронзительного неприятного ветерка, и усилием воли заставила себя остановить панику. В конце концов, всю информацию, которая может понадобиться, она качнула в свой помощник ещё в столичном отделе МЭК, и никуда ехать не придется; Руслан занят поиском нового поэта для своих музыкальных шедевров, а это для него намного важнее мести; служба есть служба, и никакой травли по определению быть не может, потому что она только заберет пакет с почтой и сразу же обратно. И так и быть снимет браслет с помощником на время поездки через перевал.

И Чакка, жестко держа в кулаке свою тревожную панику (или паникующую тревогу?), обратила внимание на юношей-«попугайчиков». Они сидели прямо, но выглядели неплохо, хоть и бледновато.

— Так, сначала к Калошиным. — Ловко вписываясь в повороты узких улочек, проговорил Семён-велорикша. — А потом я вас, девушка лейтенант третьего круга, отвезу в вашу контору.

И только борьба с тревогой помешала Чакке поправить злящее её, не к месту вставленное «девушка».

Они двигались в гнетущем молчании, так противоречащем окружающей красоте. Она, эта красота, в городе приобрела какие-то просто невероятные формы: цветущие кусты, обнимавшие дома до второго и даже третьего этажа, деревья, то стройными свечками прокалывающие небо, то развесистыми хвойными облаками перегораживающие вид на бирюзовое море, пылающие разными цветами клумбы, извилистые улочки, открывающие, будто тайны, невероятные сочетания всего растущего и цветущего.

Апогея тревога достигла, когда их велоповозка остановилась у длинного решетчатого забора, увитого цветущими, нежно пахнущими розами.

— Приехали, — сказал велорикша.

Ярко разодетые юноши, молчавшие, но всем обликом источавшие тревогу, выбрались из повозки и снимали багаж, когда открылась калитка, не замеченная ранее среди роз, и из неё показалась… дама. С полностью седыми волосами, уложенными в изысканную прическу конца прошлого века, в длинном бархатном платье, тоже старинном, с тяжелыми крупными украшениями, каких уже лет сто как не встретишь столице. Но при всей её устарелости дама казалась такой представительной, словно… «Словно белый рояль», — пришла в голову Чакке странная мысль. Она видела такой раритетный музыкальный инструмент, сияющий лаком и очень солидный.

— Здравствуйте, Людмила Владимировна, — немного нервно улыбнулся Семён. — Я письмо привёз. Эмильену.

— Давай, — коротко сказала дама и вытянула руку.

Парень быстро вынул из-за пазухи пластиковую пластину и вложил в эту руку. Дама отвернула верхний слой, пробежала глазами текст, поджала губы, буркнула: «Спасибо, Семён», — и тут же была сметена вихрем.

— Мама! Что там?

— Всё в порядке, сынок, — спокойно сказала Людмила Владимировна, поворачиваясь к вихрю, которым оказался довольно молодой мужчина с усами, тоже, кажется, старинными. — Не беспокойся.

— Значит, опять отказ…

И такая тоска накатила на Чакку от слова «отказ», что она едва не расплакалась. Юноши-«попугайчики», которые уже вошли в калитку, побросали свои огромные чемоданы («Зачем это здесь?» — мимоходом удивилась Чакка) и, с двух сторон приобняв мужчину, который перестал казаться вихрем, повели вглубь усадьбы, что-то доверительно и тихо ему втолковывая. Следом поплыла Людмила Владимировна.

— Это Эмильен Калошин. Вы его знаете? — сказал удрученный Семён, которого, кажется, тоже накрыло тоской, и даже ветер тоненько и уныло подвывал в прутьях забора.

Она покачала отрицательно головой и отдёрнула руку от браслета внешнего помощника — только-только хотела зашныриться, чтобы уточнить кто такой этот Эмильен.

— Непризнанный гений. Жить может тут — у нас климат уникальный, ему доктор прописал, — а признание только в столице зарабатывают.

Хорошо, что паренёк уже отвернулся — Чакка не сдержала отвращения. О чем, о чем, а о признании она знала много, даже больше, чем хотелось бы. И таких непризнанных гениев она повидала множество — сколько их крутилось вокруг её бывшего! И через неё тоже пытались к нему прорваться, чтобы он оценил.

Грустно было так, что хотелось плакать.

***

Город был маленьким, и велорикша домчал её до отдела МЭК так быстро, что Чакка даже не успела проглотить слёзы.

Веселенький особнячок мало походил на серьёзную контору. Но что есть, тем и пользуются. Она распахнула тяжелую старинную дверь и, осматриваясь в новом помещении, привычно хлопнула ладонью с браслетом по стене, чтобы отпечатать свое присутствие в отделении. Но вот ответного пружинящего отклика не получила. С удивлением обернулась — на привычном месте, где в любом отделении стоял биоскан, ничего не было.

Недоверчиво прищурившись, Чакка присмотрелась к стене. Нет, это не ремонт и срочный демонтаж. На привычном месте даже просто следов часто прикладываемых ладоней не было. Совершенно обескураженная, она снова стала оглядываться.

Внутри, в просторном холле, было свежо и чисто до ощущения стерильности. Но совершенно пусто. Чакка постояла, ожидая, что, раз нету скана и никто не распознаёт её прибытия по внутренней сети, то хотя бы на звук открывшейся двери выглянет дежурный и поинтересуется кто она такая и зачем явилась.

Не то, чтобы ей прямо нужна была официальная встреча… Просто хотелось бы поскорее узнать, где начальник, забрать пакет с почтой и двинуть обратно на перевал и домой — в таком состоянии души, в каком она находилась сейчас, не хотела никакого моря, никакого курорта и закатов, а особенно отвратительной казалась идея кустотерапии. И даже пытка поездки через перевал не пугала.

Но… Тишина холла и её личное одиночество никем не нарушились, и Чакка, набрав в грудь воздуха, покашляла. Громко так, звучно. Затем сделала несколько кругов по холлу, стараясь клацать каблуками погромче. Подошла к входной двери и хорошенько ею хлопнула. В ответ — тишина. Тогда раздраженная Чакка, не чинясь, крикнула: «Есть тут кто-нибудь?!»

И наконец…

— Это кто же тут кричит? — раздался не менее раздарженный голос, не понять — мужской или женский.

И из неприметной дверцы под лестницей высунулась голова. Женская.

И Чакка поняла, что голос тоже женский, только низкий и немолодой. Потом из-за дверцы явилась и вся женщина целиком. Пожилая, седая, с простым пучком, очень бюстонарная и… тоже, как и её начальник, генерал. Чакка едва сдержала удивленный свист — кто бы мог подумать, что в этой ж… э… глуши отделом магконтроля руководит целый генерал, да ещё и женщина?

— Лейтенант третьего круга Чакка Ягодкина по поручению головного отделения МЭК явилась для получения почты!

— А, курьер… — чуть смягчила тон генерал. — Заходи-ка тогда.

И посторонилась, давая младшему лейтенанту проход в кабинет. Первое удивление по поводу начальницы-генерала сменилось вторым: кабинет был маленьким. А потом и третьим: кабинет был похож на что угодно, но не на кабинет. В тесной каморке помещался только маленький столик, причём кухонный. И на нём — кухонная биоутварь для напитков, посуда да плюшки-пирожки.

Хм. Странно. Не бумаги, а чай?

Ну ладно. Может, здесь так принято? Может, это комната психологической разгрузки? Ей сейчас и в самом деле не помешала бы такая комната.

Чакка ещё раз глянула на генерала. Китель на ней был не парадным, но при этом не отпечатанным на принтере, а сшитым, причем, отлично. Это опять же вводило в глубокое недоумение — такая глушь, а форму повседеневного ношения шьют. Шьют, а не печатают на принтере. Это же сумасшедшая растрата средств!

Начальство с интересом выглянуло в окошко, тоже, кстати, маленькое, цыкнула зубом (Чакка удивилась в четвертый раз), повернулась и проговорила:

— Что-то настроение неважное. Давай-ка чайку выпьем пока, а там, глядишь, и наладится всё.

Чакка застыла на минуту в недоумении, а потом проговорила неуверенно:

— Товарищ генерал, мне бы пакет забрать…

— Успеешь ещё, — грубо оборвала её генерал и резким жестом махнула рукой на стул, едва поместившийся между дальней стеной и столиком. — Садись уже!

Чакка села, а генерал, будто обычная секретарша, завозилась с установкой для горячих напитков. Казалось, что с суровой товарищем генералом пить чай они будут в полном субординационном молчании. Но когда генерал налила чай в блюдце и, зажав в зубах кусочек сахара (снова диво-дивное!), потянула его губами, ошалевшая Чакка ляпнула:

— А что это вы так чай пьёте? Из тарелочки?

Генерал побуряковела так, что юный и неопытный лейтенант мигом поняла все свои ошибки. Начальство посмотрело строго, но ответило спокойно, хоть и после солидной паузы.

— Это местоночтимая традиция — чай из блюдца. Я внакладку пью, можно вприкуску. Так вкуснее. Сама попробуй.

И Чакка попробовала. И в прикуску, и в накладку, и в приглядку.

Необычная эта традиция сблизила их почти мгновенно, растопив барьеры и стерев предубеждение. И уже через пять минут между двумя женщинами завязался дружеский разговор, и Чакка слушала историю жизни товарища генерала, устав считать удивления, которые то и дело ловила. Единственное, что она успевала — контролировать язык, чтобы меньше болтал.

— Вот так генерал, меня избавил от тюряги. Золотой был человек!

Как оказалось, у товарища генерала, которая сидела сейчас перед Чаккой, было просто сумасшедшей динамики прошлое и серьезные жизненные испытания, от сочувствия к которым она второй раз за день прослезилась.

Оказалось, генерал в прошлом — воровка, и если бы не один серьезный человек, то так бы она и скатилась на дно. Но благодаря его чуткому вниманию она теперь здесь, как все нормальные люди.

— Он был тогда генеральным генералом, и вот он говорит…

— Генералом первого круга, — поправила размякшая и шмыгающая носом Чакка.

Женщина-генерал махнула на неё рукой.

— Ой, ну ты же и так понимаешь! Так вот… Он и говорит: «Нюся, я бы женился на тебе, но я женат». Представляешь, какой он честный? — В голосе бюстонарной генерала прозвучала слеза.

Чакка представляла. И единственное, чего она не представляла и не могла понять, как человек, занесенный в базу как вор, мог дослужиться до генерала?! Нет, был и ещё один момент, которого она не понимала: когда же ей передадут пакет, чтобы везти его в столицу. Но спросить никак не получалось: то генерал Нюся говорит, и перебивать старших по званию как-то не принято, то шмыганье в носу такое, что того и гляди потечет, куда уж тут вопросы задавать.

— Ты плюху вот тоже попробуй, — посоветовала генерал Нюся, тоже шмыгнула размокшим от воспоминаний носом и указала на старинное блюдо с подогревом, на котором лежала свежая, все ещё умопомрачительно пахнущая выпечка: несколько пирожков и плюшка.

— Плюшку, что ли? — уточнила Чакка.

— Понимаешь же! Что переспрашивать? — Возмутилась генерал и спокойнее пояснила: — Это я сама пекла. Там секрет есть, очень такие мой генерал уважал!

Чакка взяла плюшку. Надкусила. И в самом деле, что это она разболталась? Ешь и молчи. На языке запузырился, словно шампанское, тонкий вкус корицы. От такого чуда даже глаза удивленно округлились.

— Во-от! — Довольно воскликнула генерал Нюся, улыбнулась совсем не по-генеральски и прошептала: — Я один ньюанс знаю. От него ресепшен становится только лучше.

— Нюанс в рецепте? — уже почти привыкнув к странностям генеральской речи, перепросила Чакка, проверяя скорее себя.

— Во-во! — Обрадовалась генерал и тут же резко посерьезнела: — И зачем тогда спрашивать, если и так все понятно?

Чакка выпрямилась, насколько позволял стул, и вытянулась сидя, мол, прошу прощения, товарищ генерал, больше не повторится! Над головой послышались шаги — кто-то шел по лестнице, и генерал подняла неодобрительный взгляд к потолку.

— О, явился. Наконец-то.

Чакка чуть нахмурилась не понимая. А Нюся улыбнулась на её невысказанный вопрос.

— Так начальник наконец изволил на службу предстать.

«Наверное, явиться», — боясь переспрашивать, молча перевела сама себе Чакка.

— Ну, беги к нему, лейтенант третьего круга.

— А вы… — Чакка хотела спросить, кто же тогда она, генерал Нюся, если начальник там, вверху?

— А я ещё чайку выпью, — улыбнулась женщина-генерал. — За кем тут пол мыть-то? Да и жалко генеральского подарочка. Сама по фигуре подгоняла.

И никакой не генерал Нюся любовно погладила обшлаг кителя. В полной растерянности Чакка вышла из комнатки, которую по ошибке приняла за кабинет.

***

Поднимаясь по лестнице, все костерила себя за низкий уровень профессионализма. А ведь ещё на товарища генерала обижалась — не ценят её, такую особенную, дискриминируют. Да и правильно! Она же без внутреннего помощника, она должна быть внимательнее, должна быть в реальный мир больше погружена. Да, в конце концов, она Академию закончила, а такую промашку совершила — не поняла, что Нюся вовсе не генерал, а обычный клин-мастер.

Осторожно приложив браслет с помощником к скану у приоткрытой двери, чтобы предупредить о своём появлении, Чакка так же осторожно вошла и вытянулась по стойке смирно.

— Лейтенант третьего круга Чакка Ягодкина прибыла для получения почты и доставки её в столицу!

Однако человек, стоявший у окна, не повернулся. Он даже не пошевелился. Так и держался за подоконник и глядел в приоткрытую створку. Кстати, был он не по форме, в обычном, не новом пиджаке. И туда же, в окно, что-то говорил. И Чакка даже чуточку сдвинулась от двери, чтобы и самой рассмотреть, с кем это он разговаривает.

— Какие такие пакеты? — говорил он тихо. — Вечно приедут, когда ничего не готово. Всё потом. Позже.

За окном высмотреть никого не удалось. И это было странно. Не с птицами же начальник говорит, верно? И Чакка ещё разок продемонстрировала свою готовность выполнить поручение:

— Жду! Ваших! Распоряжений! — отрапортовала чётко.

И начальник местного магконтроля пробормотал громче, так, что она наконец поняла, что говорят с ней:

— Потом придете. Отчеты не готовы.

— Слушаюсь! — ответила по форме Чакка. — Разрешите идти?

— Идите, — вяло откликнулся от окна начальник и бросил на неё косой взгляд.

Лейтенант Ягодкина развернулась и задумчиво пошла обратно. Ей, может, показалось? Не могут же у мужчины быть заплаканными глаза? Или все же могут?

***

— Ну что, забрала пакет? — улыбнулась ей ненастоящий генерал Нюся через открытую дверь своей каморки.

Чакка только покачала головой.

— Сказал, что почта не готова. — Оглянулась на пустую контору. — Оно и понятно: ни одного инспектора нет на месте, все по территории, видимо. Нужно прийти потом. — И охнула: — Я же не спросила когда!

И уже дернулась бежать наверх, но Нюся пренебрежительно махнула рукой.

— Когда-нибудь потом. А лучше никогда.

Чакка удивилась и даже расстроилась.

— Как так — никогда? Мне же назад надо… И почему? У него что-то случилось? Он как-то… — Попыталась подобрать слово поделикатнее. — Странно себя вёл.

Нюся разулыбалась и даже подмигнула:

— Что, с окном разговаривал?

Чакка нерешительно двинула плечом — будто соглашаясь, но не совсем; возможно, что и отрицая — обсуждать и осуждать начальство не положено. На что ненастоящий генерал Нюся рассмеялась не таясь:

— Это он всегда так. Не раскаивайся. Денька через три зайдёшь, может, что и напишет.

— Через сколько?! — Чакке показалось, что ей с размаху зарядили в солнышко, и прохрипела удивленно: — И в чем не раскаиваться?

Не-генерал Нюся так сверкнула глазами, что с трудом дышавшая Чакка тут же задышала глубже и ровнее, поняла, что имелось в виду пожелание не расстраиваться. Отдышавшись, спросила у недовольной Нюси:

— А в каком смысле — он напишет? А инспектора?

— Ой, да какие инспектора? — расстроенно махнула рукой Нюся. — Сам он всё. И начальство, и инспектор, и отчеты, и почта, и вообще почти что пэр.

Пэр? Чакка призадумалась, глядя не на саму Нюсю, а на её генеральский китель. Может, мэр? Ну, да какая разница…

— Теть Нюсь, это мне что, жить здесь три дня? — расстроилась вконец.

— Да и поживи. У нас тут хорошо, курорт. Под старину все, универсально.

«Уникально?» — чуть неуверенно перевела про себя Чакка, почти настроившись на нужную волну. Хотя какая уж тут уникальность, в этой ж… глухомани, где даже помощники работают через раз?

— Отдыханты к морю поближе хотят жить, но там и подороже. А тут гостиничка есть недалече, за углом почти. В ней все корректировочные селятся.

«Командировочные», — почти без запинки перевело подсознание. А прагматичная Нюся, сверкая золотыми кругами на генеральских погонах, завернула в салфетку оставшуюся «плюху» и вручила Чакке со словами:

— Вдруг есть захочешь, так покусишься.

Покусаешь? Съешь?

Но привычка быть вежливой в любой ситуации взяла своё, и Чакка, поблагодарив, приняла угощение и пошла искать гостиницу за углом.

***

В гостинице, которая и в самом деле нашлась быстро, был уютный прохладный холл. В середине — старинная стойка. А за ней, прямо как в старинных фильмах, находился человек. Он показался Чакке очень неприятным: какой-то весь приглаженный, прилизанный и с красными, будто заплаканными глазами.

Сияющий приглаженными волосами и белоснежной рубашкой мужчина спросил, и голос у него оказался гнусавым:

— Желаете номер? У нас сейчас богатый выбор — сезон ещё не начался. Даже видовые по цене обычного.

Что за странный город! Это уже четвертый плачущий человек за последние десять минут! Но чтобы не раскиснуть самой, Чакка побыстрее провела помощником по сканеру, регистрируясь и одновременно расплачиваясь за сутки. И побыстрее сбежала к себе.

***

Номер сначала показался грустным, хотя и со всеми современными удобствами, работающими на биоэнергии. Но когда она вышла на балкончик, а лица её коснулся ласковый ветерок, расплылась в блаженной улыбке. Воздух был наполнен сладким запахом, какой бывает только в маленьких и уютных курортных городках. Ей вдруг захотелось рассмеяться как в детстве — без причины, просто оттого, что она живет, что впереди ещё целые сутки в этом чудесном месте и все отлично!

Ну что ж. В таком настроении только гулять, тем более почта не готова, а товарищ генерал первого круга дал поручение транслить закат. И, сбегав в душ, Чакка переоделась и спустилась в холл.

— Посоветуйте, что у вас можно посмотреть, где погулять? — спросила у портье.

Мужчина был все тот же, но теперь, кроме приглаженных волос и белой рубашки, сиял улыбкой. И то ли от этого, то ли от улучшившегося настроения самой Чакки вдруг показался не таким уж неприятным. Даже наоборот — очень симпатичным!

— О, конечно! — Портье оживился и стал ещё симпатичнее. — Само собой — море. Пляжи, набережная — любая улица, если она ведет вниз, выведет вас туда. Там есть что посмотреть, у нас все для туристов. Есть несколько парков, но это в гору.

— А что с питанием?

Портье прищурился и приподнял указательный палец.

— Да, вы же из столицы и никогда здесь раньше не были. Я вам расскажу. — О, какой у него при этом был голос! Чакка слушала бы его и слушала! — Если вы увидите на улице рядом с каким-нибудь домом столик или два, это приглашение. Садитесь, и хозяева поделятся с вами своим завтраком, обедом или ужином.

— Как это? — от удивления у Чакки перехватило дыхание.

— О, да! — снова засмеялся портье. — Во многих домах нашего города сохранилась традиция готовить самостоятельно. Плата умеренная, а у вас в отпуске самое разнообразное и удивительное меню! Если у кого-то что-то особенно понравится, можете договориться о доставке в номер.

А потом вспомнилась не-генерал Нюся с её «плюхами», которые она пекла сама, и героиня покивала понимающе. Любовь ко всему миру наполняла все её существо, и Чакка, боясь натворить глупостей, как можно быстрей сбежала на улицу.

***

Второй обед стал явно лишним. Но Чакке так хотелось попробовать чего-то нового и вкусного, что она не смогла себе отказать. К тому же день клонился к вечеру, она который час гуляла по городу, постепенно двигаясь к набережной, набиралась впечатлений, и от еды в том числе.

Набережная оказалась одета в каменные берега, обсажена диковинными растениями, которые будто соревновались в том, кто красивее, ярче, пышнее цветет, наполнена редкими гуляющими, в основном местными, и множеством развлечений: попрыгать, покататься, поглядеть, повосхищаться, поужасаться, полюбоваться и купить, купить, купить.

Утомившись, Чакка устроилась на общем сиденье с видом на море. Оно было спокойным, чуть заметной волной накатывало на песок пляжа под каменной набережной. Здесь же, на сиденье, уже сидели две пожилые женщины. Они обстоятельно обсуждали погоду, вспоминая климатическую хронику лет за тридцать. По поводу объективности у Чакки возникли вопросы, зато пожилых приятельниц удалось идентифицировать как местных, причем коренных, как минимум в третьем поколении.

Они поделились друг с другом мнениями о прошлом курортном сезоне и обсудили прогнозы на предстоящий, плавно перейдя на обсуждение какой-то Мани, жадной, вечно голодной и, несомненно, колготной. Чакка даже повернула голову, чтобы посмотреть о какой такой Мане идет речь. Особенно заинтересовало слово «колготная». Оказалось, обсуждали чайку, которая, кося оранжевым глазом, бегала по краю каменной набережной туда-сюда и покрикивала, выпрашивая хлеб.

Чакка забыла, что можно обратиться к помощнику собственно за помощью, и надолго застыла, глядя прямо перед собой. Она подсчитывала, сколько же лет нужно просидеть на набережной, чтобы знать в лицо и по именам всех чаек.

Впрочем, от бесплодного этого занятия она оторвалась вовремя — солнце, висевшее прямо напротив, над створом бухты, коснулось своим нижним краем воды, и та загорелась, запылала расплавленно-оранжевым, ярким-ярким. И Чакка зашарила по руке, ища браслет, чтобы включить объёмную трансляцию: начальник не просто был прав, он был прав трижды! Но обычные человеческие слова не могли, просто были не в состоянии передать всю ту грандиозность зрелища, которое она сейчас благоговейно созерцала.

Кнопка трансляции не поддавалась, и Чакка на секунду оторвалась от садящегося в море солнца. Глянув на свое наручное устройство, скривилась: зона-то здесь была аномальная, из-за гор биомагнитное поле работает криво, и транслировать закат не получится. Вариант один — только запечатлеть. Да, впечатления, конечно, совсем не те, ну да ладно, она и запечатлеет, ей совсем не сложно, главное — ничего не пропустить…

Но досмотреть закат до конца ей не удалось — на узкую полоску пляжа под набережной вкатились несколько велосипедов и велотележек с молодыми людьми. Сразу стало тесно и шумно. Все смеялись, шутили, роняли друг друга и велосипеды, кто-то тут же сбросил одежду и прыгнул в море. Кто-то, наоборот, побежал наверх, к автомату с прохладительными напитками и холодными десертам.

Колготная Маня не выдержала шума и взмыла в воздух. Чакка же взмыть не могла — она запечатлевала для начальства закат вместе с шумной компанией. И должна была смотреть и то, и другое до самого конца. Её всегда раздражали такие активные и шумные молодые люди. Особенно когда она заметила среди них двух знакомых «попугайчиков», с которыми ехала из предгорья на велорикше.

Старушки, знающие всех чаек в лицо, так же знали в лицо и всю местную молодежь. Поэтому, помолчав совсем недолго и весьма недовольно, предложили одному из прибывших вести себя тише. В молодом человеке Чакка с удивлением узнала Эмильена Калошина. Сейчас он казался обычным великовозрастным шалопаем, был весел и доволен жизнью, перед старушками извинился, но утихомиривать своих гостей не стал.

Недовольные женщины вскоре ушли, а Чакка ещё какое-то время наблюдала молодежь и вдруг поняла, что уже не отдыхает: что-то вокруг изменилось, и она вдруг мгновенно из Чакки превратилась в младшего лейтенанта Ягодкину при исполнении.

Но что?

Всю дорогу до гостиницы, потом, уже забравшись в минималистическую капсулу сна, размышляла. Что, что так насторожило? Отчего встрепенулись воспитанные в Академии инстинкты? Но додумать не успела — уснула.

***

Утром Чакка проснулась поздно. И как будто выспалась, и как будто все хорошо, а настроение… Опять в голову лезли прошлые обиды и опасения, портье опять казался неприятным до отвращения, а есть не хотелось, и было совсем неинтересно, что приготовила та или другая хозяйка на завтрак. Опять задувал неприятный, колючками холодящий ветерок, от которого никак не получалось увернуться.

Семен-велорикша едва не сбил Чакку на одном из живописных поворотов узкой улочки, так густо засаженной цветами, что она казалась пешеходной. Он буркнул неприветливое «здрасте» и, не оглядываясь, мчался вниз, к набережной.

Чакка все больше тревожилась. Но о чем, и сама не могла бы сказать. Словно ноющий зуб, с которым вот-вот нужно будет срочно искать медкапсулу. На периферии сознания вертелась мысль, что начальник отраднинского МЭК, скорее всего, так и не подготовил отчеты. Но тревога-то не от этого?

Она оказалась права: начальник снова «говорил с окном» по точному выражению Нюси, и снова: «Ничего не готово! Я же сказал: зайдите потом, позже!»

Зато женщина-не-генерал снова усадила её пить чай с какими-то горячими булочками.

— Не расстаивай! — наставляла она. — Сейчас ветер сменится, и станет лучше. Как тебе наш Отрадный?

Чакка перевела: «Не расстраивайся» — и ответила на вопрос:

— Мне очень понравилось. Закат — просто волшебный. Ваш обычай кормить своим обедом отдыхающих меня покорил в самое сердце! — На душе у Чакки потеплело от воспоминаний, но угрюмые мысли опять поднялись со дна памяти. — Вот только с утра тут, похоже, у всех плохое настроение. Будто и вправду ветер не с той стороны дует.

Нюся, снова пившая чай местным традиционным способом, в прикуску с блюдца, важно кивнула.

— Да, тут всегда так.

— И мальчишка чуть меня не сбил. Велорикша который.

— Семен, что ли? — Удивилась Нюся и задумчиво буркнула: — Он обычно уважатый. Утро просто.

Уважающий.

Чакка не стала придираться и вдруг снова почувствовала себя на службе, почти как вчера, только сегодня соображалось лучше.

— Получается, это от ветра у всех меняется настроение? — Проговорила медленно, вытягивая догадку, слово за словом, будто удочку из моря.

— Ветер-то, конечно, тоже. Но тут всегда так. А на Семена не обижайся — это он от Калошиных ехал. Из вилки ихней, — со знанием дела ответила Нюся, с шумом втягивая чай через кусочек сахара.

Из виллы.

Чакка во всю работала: так и эдак сопоставляла факты. Не вязалось что-то, не связывались концы веревочек, не соединялись, а все вертелись и вертелись в голове, мешая и беспокоя.

— Они утром почту как получают, так сразу груздь наступает.

Грусть наступает?

Так, эти игры в слова только сбивают с мысли! Чакка поднялась из-за стола.

— Благодарю за чай с плюхами. Мне надо прогуляться.

Плюшками! Ужас! Кажется, это заразно!

***

Чакка где-то бродила, и сама бы не вспомнила где — она так глубоко ушла в размышления, что ничего не замечала вокруг. Она складывала узоры из фактов так и эдак, снова и снова, но картинка все не вырисовывалась. Все было не то, не то…

Но откуда берется ветер? Причем, когда он дует с гор, приносит приятные запахи разогретой хвои, настроение у всех хорошее, а когда дует с моря… Так. Чакка вспомнила, что генерал первого круга говорил что-то про особый климат, который обусловлен… Обусловлен который…

Чакка села куда придется — пришлось на край клумбы — и открыла помощника.

— Все особенности климата отрадненской бухты! — скомандовала она.

И погрузилась в просмотр материалов. Да, климат и в самом деле особый — субтропики, необычная растительность, горы блокирует потоки воздуха внутри бухты… Угу. Вполне может быть, что особенности географии и биоэнергетики наслоились одна на другую. Может, конечно, может. Но все равно должен быть мощный генератор биомагнитной энергии. Где он?

Чакка почувствовала, что устала: ходить по крутым улочкам Отрадного не так и просто даже с её спортивной подготовкой, да и время уже было к ужину, хотелось есть, а в голове крепко застрял приказ товарища генерала третьего круга о третьем закате. И она пошла в сторону набережной, по пути испробовав еду у двух гостеприимных хозяек.

На набережной снова отдыхали местные старушки, те самые, которые знали в лицо всех чаек. Они, похоже, приняли Чакку за свою или за ещё одну чайку. И поздоровались с ней, как с родной. Чакка надеялась, что, признав своей, её не причислили к наглым и жадным, а вот к колготным?.. Загадка слова оставалась, но она мерка перед другой: что здесь происходит?

Ну а раз уж она тут стала своей, задала вопрос и старушкам — про ветер и настроение. Бабульки задумались, а потом наперебой убедили Чакку, что так оно и есть, подтвердив это несколькими, примерно тридцатью, примерами.

Солнце медленно садилось в море, окрашивая его в невероятные цвета расплавленного железа. Старушки, не прерывая беседы, смотрели за погружением светила, Чакка снова это запечатлевала, а разговор шел дальше. Правда, теперь речь шла о том, что бывало. И местные долгожительницы вспомнили — после примерно двадцатиминутного обсуждения — что так было не всегда. В смысле, настроение менялось одновременно не всегда. Да-да, раньше такого не было!

Чакка смотрела, как горячее море медленно заглатывает ещё более горячее солнце, и молча слушала. Попытка отделить стоящую информацию от пустой провалилась. Стоило бы сказать — с треском, но это было бы неправдой: если бы не болтовня старушек, то в мире царила тишина. Едва заметный ласковый ветерок и тихий, умиротворяющий шум ласковых волн не в счет.

— Сколько лет назад началось такое, как думаете? — вбросила Чакка осторожный вопрос, не отрываясь от заката.

Бабульки, тоже не отрываясь, с новой энергией принялись вспоминать — в качестве костылей для памяти в ход пошли дни рождения детей, внуков, поездки в столицу и приезды особо заметных туристов. И наконец консенсус был достигнут:

— Где-то лет десять-пятнадцать назад.

Солнце почти полностью растворилось в море, оставив лишь сияющую полоску на горизонте. Да и та медленно таяла.

— А что в то время происходило в городе? Какие события? Может, что-то удивительное или редкое? Такое, чего никогда не было?

Последовавший поток информации Чакка только и успела, что зафиксировать в помощника — пусть искусственный интеллект рассортирует да соответствия выявит между тем, кто что купил, где поселился, какие цветы высадил, кто родился, кто умер, а какой отрог горы Кошки стали застраивать. Чакка уже устала до изнеможения, и по пути в отель даже не нашла сил выпить чаю у ближайшего столика.

***

На следующее, уже привычно невеселое утро случилось чудо — начальник БЭК наконец отдал младшему лейтенанту Ягодкиной отчеты! И она теперь была свободна и вольна ехать обратно в столицу!

Вот только мысль о неразрешенной загадке странных ветров, от которых у всех менялось настроение, мучила её посильнее камешка, попавшего в обувь. Помощник Чакки ещё вечером готов был выдать ей все, что проанализировал из обильных воспоминаний старушек, но…

Сначала Чакка была сильно уставшей и уснула без задних ног, едва попала в капсулу сна, потом портье — опять неприятный до отвращения, потом Нюся со своими словечками, которые требовали дополнительного перевода, и плюхами, то есть плюшками, потом — ура! ура! — начальник вручал пакет с пластиковой почтой… В общем, было не до того.

Но теперь, когда наконец выдалась минутка, и Чакка выдохнула, на неё навалились догадки вперемешку с данными помощника.

Первое, что она наконец поняла: про компанию на пляже. Все были дозные, то есть, если вспомнить учебник, показывали признаки передозировки биомагнитной энергии. Это был простейший, совершенно очевидный случай, будто по писанному. Вот только… Как такое могло быть?

От напряжения Чакка кусала губу. Если опять вспомнить теорию, то, получается, в городе кто-то генерирует биомагнитную энергию буквально в воздух, не скидывая её в бэ-съемники. И вопросы клубились словно облако, застрявшее на одном из пиков Рассветного перевала. Кто? Почему? И как так вышло, что не скидывает?

Хотя вот это как раз она объяснить могла. Сейчас в ней тоже бурлила избыточная энергия — возбуждение любого рода оно такое, способствует, — а вот сбросить её было некуда: съемники в Отрадном почему-то встречались крайне редко.

Вот и ещё один вопрос: почему?

У Руслана Сказко вообще один был едва не у самого дома — творческие же генерируют биомагнитную энергию в особо крупных объемах. «Не то, что лейтенанты биомагнитного контроля», — пришла в голову горько-едкая мысль, намертво спаянная с воспоминанием об обидном: «Запрещено навечно. Причина: недостаточный уровень биомагнитного потенциала…»

Запретив себе не только обижаться, но даже думать в этом направлении, Чакка включила профессионала: вскинула руку с помощником и скомандовала развернуть карту Отрадного с отметками съемников и углубилась в изучение. Картина выходила хоть и правильная, но печальная: съемники ставили давно, в расчете на небольшое население Отрадного, и наплыв туристов в летнее время не учитывался, и значит, часть из имеющихся съёмников либо разрушилась от перегрузки, либо функционировала со сбоями. Потому что… Ну какой тут контроль и отладка, если начальник МЭК один за всех, и даже, кажется, за мэра, да ещё и разговаривает с окном?

Так. Что имеем? Имеем ситуацию, в которой избыток биомагнитной энергии вихрится в бухте, съемники с его поглощением не справляются, и это сказывается на ветрах. И на людях. Но откуда избыток? Кто его генерирует? И, главное, как?

И если припомнить, что на пляже и на набережной, кроме компании Калошина, больше передозных не было… Чакка ещё раз перебрала воспоминания. Нет, больше никого под дозой не было. Значит… Значит ли это, что генерит кто-то из них?

Но невозможно генерировать биомагнитную энергию просто так, прогуливаясь по пляжу! Она это знала точно: помнила, как, бывало, на её бывшего, как он говорил, «нападал стих» — приходила мелодия. Руслан впадал в сумасшедшее состояние — писал, создавал звук, пробуя снова и снова, бегал по своему музыкальному кубу, опять писал, опять наигрывал или напевал. В это время его потряхивало, зрачок полностью закрывал радужку, волосы липли к мокрому лбу, а руки крупно дрожали.

Но в тот вечер на пляже не было никого в состоянии такого вот творческого ража. И что это значит?

Чакка опять шла по извилистым улочкам — то спускаясь вниз, то поднимаясь вверх. Мысленно она рисовала картины: то сумасшедшего, бьющегося в припадке и генерирующего биомагнитную энергию, то в унисон поющий хор человек из пятидесяти, то художника, один за другим сбрасывающего с мольберта полотна, рожденные его кистью и бешеной фантазией.

Она застыла на месте, когда почувствовала: вот оно, мгновение смены ветра, и унылое настроение стало выравниваться.

Вывод был один: нужно найти человека-генератора и определить, как он это делает. И, возможно, тогдла станет понятно, как это связано с ветрами, меняющими всем настроение. Прежде всего нужно проверить всех этих приятелей непризнанного гения, Калошина. Если они творческие, то, возможно, кто-то из них. Чакка опять присела в первом попавшемся месте и открыла помощник.

— Все друзья Эмильена Калошина! — Приказала и принялась перебирать всплывшие файлы.

Помощник то и дело сигналил об отсутствии связи с общей сетью, но и того, что было, Чакке хватило, чтобы более-менее составить представление о людях, приезжавших хоть раз к Калошиным на вилку, как сказала бы не-генерал Нюся. Да, творческие, да, талантливые, не все, конечно. Некоторые. Многих она знала если не лично, то через одного-двух знакомых. Но ни у кого такого потенциала, чтобы генерировать столь мощный поток, быть росто не могло.

Внимание привлек затерявшийся за другими файл, который значился «Э.Калошин с друзьями на персональной выставке». Это была информация про самого Эмильена, и Чакка открыла её просто, чтобы познакомиться уже со всем материалом, не надеясь найти что-то стоящее.

И зависла.

Старинная техника акварель — Чакка такое видела у кого-то из друзей Руслана. Скала над морем. Просто камень и позади бирюза воды. На скале сосна. Просто кривоватое, но пушистое дерево, вцепившееся корнями в камень. Всё. Но оторваться Чакка не могла. Разве скалы зеленые? Разве стволы сосен — фиолетовые? Разве от картины может быть такое щемящее чувство, что у тебя все хорошо, просто сказочно и преотлично, и тебе не надо ни за что цепляться над обрывом, у подножия которого плещется такое красивое с виду, бирюзовое море…

Файл был о другом, а картина эта выглядывала у кого-то из-за головы, но Чакка смотрела и смотрела. Приближала изображение, удаляла, впитывала парадоксальное сочетание цветов и длила щемящее чувство в груди.

Медленно, будто нехотя, смахнула изображение и приказала помощнику:

— Подробная биография Эмильена Калошина, проекции работ.

Родился, учился — ого, две Академии художеств! Профессор?! В таком возрасте? Болен… Предписания врачей, медкапсулы бесполезны, Отрадное, климат творит чудеса, расцвет таланта.

Работы потрясали. Над каждой Чакка замирала, и время для неё останавливалось.

Проведя в этом ошеломляющем ощущении довольно долгое время, она уже знала, кто генерирует мощное биомагнитное поле даже в покое. Ведь Калошин не только художник, он Мастер Слова, гениальный поэт. У таких людей творческий процесс идет непрерывно, они лишь меняют сферу, в котрой творят — музыка, изобразительное искусство или ваяние, поэзия. И бэ-съемника нет! Чакка схватилась за голову — да его вилку утыкать этими съемниками надо!

Но… Как он влияет на погоду? Как образуются эти ветра?

Чакка набрала в грудь побольше воздуха, будто собиралась нырнуть в поиск ответов на свои вопросы, но ей помешал приятный мужской голос:

— Девушка, подскажите, пожалуйста, как найти виллу Калошиных?

Чакка вздрогнула — надо же так попасть в её мысли! — и повернулась к говорившему. Это был невысокий мужчина средних лет с несовременной бородкой клинышком, в легком двубортном пиджаке строгого покроя, но почему-то в крупную клетку, которая полностью разрушала впечатление строгости и солидности от его внешнего вида. В руках он держал чемодан и выглядел растерянным.

Чакка раздраженно скривилась. А как тут не раздражаться, если все сбивают с мысли? Да ещё эта дурацкая клетка на нормальном пиджаке, и эта демонстративная, какая-то подчеркнуто детская беспомощность.

— А вы тоже творческая личность? — Не без иронии уточнила Чакка. Всё же не стоит людям в пиджаках в дурацкую клетку подходить к ней с утра.

Человек замялся, двинул плечом, будто хотел пожать, но на полдороги передумал.

— Ну… Не совсем. Скорее мне самому нужна творческая личность. Я ищу одного человека. Мне сказали, что он у Калошина на вилле застрял.

На вилке.

Чакка ухмыльнулась одним уголком рта. Но потом недовольно закатила глаза. Отвернулась, вздохнула и принялась объяснять дорогу:

— Так. Сейчас вам нужно будет пройти вот по этой улочке, — и махнула в сторону узкого прохода между домами, практически незаметного из-за кустов жимолости, густо растущих вдоль заборов. — Только имейте в виду, она виляет, как собачий хвост, и все время идет вверх. Если вдруг чувствуете, что идете вниз, значит, сбились.

Чакка словила себя на том, что уже не злится. Вспомнила, как заблудилась на этой улочке сама и даже посочувствовала бедняге с чемоданом, не приспособленным к булыжнику старой мостовой, ещё и имеющей приличный уклон — вилла Калошиных возвышалась над морем и иногда служила ориентиром и поводом для гордости местных жителей. Чакка снова обернулась к мужчине. Он удивленно рассматривал разросшиеся по обе стороны улочки кусты.

— Слушайте, а почему это Семен вас не довез?

— Семен? — переспросил мужчина, задумчиво хмуря брови.

— Парнишка-велорикша. Он всех через перевал перевозит.

— А, этот! — просветлел лицом мужчина. — Ему нужно было что-то доставить в другой стороне. Так он сказал.

Чакка усмехнулась понимающе — видимо, снова отказ привез и не хотел попасть под плохое настроение непризнанного гения. Гений! Боже, но ведь он и в самом деле гений!

— А идемте, я вас провожу. — Вдруг предложила Чакка, хоть и не любила творческих.

Мужчина оглянулся и спросил:

— А далеко идти?

— Не так чтобы очень. Здесь всё рядом. Но в горку.

— О, я тога сниму пиджак. Уж очень э… — он скептически его оглядел, — э… жарко. Да, очень уж в нем жарко.

И быстрым движением снял, аккуратно сложил пиджак и приторочил к своему чемодану на воздушной подушке. Чемодан приподнялся и двинулся за ними следом. Чакка оценила это чудесное усовершенствование — до чего дошел биоэнергетический прогресс! А ещё, искоса взглянув на приезжего, подумала, что он, пожалуй, симпатичный.

Мужчина бодро шагал рядом. Оно и понятно: сегодня было прохладно, и, пожалуй, в одной рубашке и прохладно, хотя клетка на пальто и правда дурацкая, и отрадно, что человек это понимает.

— А вы здесь живете? — прервал мужчина тишину спустя минуту или две.

Чакка, которая перебирала в уме виденных на пляже друзей Калошина и пыталась понять, кого из них этот мужчина ищет, ответила почти не думая:

— Нет, я здесь в командировке. Третий день всего.

— О! — сказал мужчина и с интересом посмотрел на Чакку. — А так и не скажешь. Вы будто местная. И как вам тут? Живописно, не правда ли?

— Оно-то да, — с сомнением протянула Чакка, глянув вверх, на Рассветный хребет. Он будто вырастал над ней, и в этом чудилась то ли угроза, то ли, наоборот, обещание защитить. Ещё немного и нависнет, заглянет в самую душу. — Но иногда тут бывает… неуютно.

— Плохая погода? — с интересом обернулся к ней мужчина.

— Ну… Думаю, я с этим разберусь, — задумчиво ответила Чакка. — А вы, наверное, не смогли связаться со своим знакомым, да?

Мужчина приятно улыбнулся, кивнул и снова переключился на открывающиеся виды. По мере того как улочка поднималась, картинки становились все красочнее: бухта раскрывалась перед ними, обрамленная справа Медведь-горой, а слева горой Кошкой, и солнце уже касалось нижним краем горизонта.

— Не знаю, что за человек этот Калошин, но жить красиво он умеет, — заметил спутник, застывая от вида на великолепие бухты.

А Чакка ответила:

— Я знаю. Он гений. — Осмотревшись, ахнула: — Вот же она!

— Кто? — повернулся к ней удивленный спутник.

— Так вилла Калошиных.

Её уже было видно из-за соседнего строения — невысокого, обсаженного острыми кипарисами. Чакка снова обернулась к морю. Да, здесь было невероятно красиво! Казалось, что ты маленькая песчинка в круглой чашке, лежащей на боку, и над тобой буйствует природа: ветер шумит листвой, солнце плавит небо, синеют горы, пахнет настолько упоительно, что хочется закрыть глаза и пить, пить этот воздух!

— Я не представился, — заговорил мужчина. — Примите мою визитку.

И он сбросил со своего внешнего помощника на её короткую информацию со своими именем, фамилией и сведениями о профессии. Она кивнула и махнула рукой, прощаясь. Повернулась к морю, ещё несколько минут постояла, любуясь поистине великолепным видом.

На ощущение себя на дне большой раковины наложилось воспоминание о шуме моря внутри закрученного перламутра рапана, затем — биомагнитная карта района, слова двух старушек с набережной о том, что безобразия с погодой начались лет пятнадцать назад, информация от помощника о Калошине, который поселился тут семнадцать лет назад, потом в памяти всплыла картина о его отчаянии, свидетелем которого она сама стала…

Чакка замерла.

Ещё раз внимательно осмотрела бухту, обернулась на виллу, которую сейчас было плохо видно из-за густой зелени. Вспомнились часто натыканные энергосъемники у дома её бывшего, его слова: «Я так рад, что у меня есть ты, Чакка моя, Берри моя!» И со всей силы хлопнула себя ладонью по лбу. Ну конечно! Уникальный климат!

Климат бухты Отрадной обусловлен особой, чашеобразной формой гор, близкой не замкнутой сфере. Из-за чего потоки тепла отражаются от нагретых за день горных поверхностей, перемешиваются, соприкасаясь с противоположной стенкой «чаши», и концентрируются внутри объёма. После захода солнца и остывания горных пород, теплый воздух стекает по всему объему бухты, долго сохраняя тепло. Данный феномен придает флоре и фауне бухты Отрадной уникальность. Здесь растут сосна реликтовая, земляничник ореховый, финик нежный, а так же особые сорта винограда, которые больше нигде не удалось вывести.

Если теплые потоки воздуха отражаются и собираются внутри объема бухты, то ведь тоже самое может происходить и с биомагнитными потоками! А вилла Калошиных находится в самом центре этой сферы! Конечно, конечно, конечно! Именно там порожденные потоки биомагнитной энергии и концентрируются, отраженные стенками «чаши» всей бухты! Мало того, что Калошин сам по себе мощнейший генератор, так ещё и особенности геологии концентрируют его собственные эманации вокруг места его обитания.

Конечно! Вот и теплый воздух подхватывается волнами биомагнитной энергии, свободно циркулирующей в незамкнутой сфере, бухты! И ветер, который лишь транслирует его настроение людям городка, — малая часть неприятностей, которые может создать талантливый человек в неправильном месте. Да как он ещё не взорвал тут все, при его-то потенциале и непризнанности!

И, схватившись за голову от ужаса, Чакка побежала в отделение биомагнитного контроля спасать человечество вообще и бухту Отрадную в частности.

Эпилог 1

Мужчина, которого Чакка провожала к вилле Калошиных, оказался продюсером. Он искал потерявшегося режиссёра. Нашёл. А теперь никак не мог уехать из прекрасного места, бухты Отрадной и городка с таким же названием.

Вот прямо сейчас он стоял на балконе виллы Калошиных и смотрел на закат.

— Я бы устроил тут филиал нашей киностудии. — Говорил он мечтательно. — Плохо, конечно, что добраться сюда можно только велосипедом или гужевым транспортом. Но виды… Какие же здесь виды! Они все компенсируют. Эти закаты! О! Море, горы… Леса опять же — все для натурных съемок. Как мне жаль отсюда уезжать!

— Я останусь, наверное, — задумчиво сказала Чакка, тоже не в силах оторваться от заката над морем. — Здесь прекрасное место, но бимагконтроля не хватает. Мне и место предлагают. Вместо прежнего начальника. И обещают повышение, если соглашусь. Море опять же. Горы. Я, кажется, в них влюбилась. А, главное, Калошин. За ним глаз да глаз нужен — такой гений в глуши может натворить много бед.

Продюсер прошелся по Чакке заинтересованным взглядом. И этот взгляд не был похож на пренебрежительный взгляд товарища генерала первого круга. Наоборот, он будто даже одобрил её, полностью с ног до головы, такой, как она была прямо сейчас. И на душе у Чакки потеплело.

— А где вы, Чакка, говорите, решили остановиться?

— Ещё не решила. Но, возможно, во флигеле у Калошиных. Людмила Владимировна — матушка Эмильена — согласна сдавать его за ту сумму, что мне управление выделяет на поднаём жилья.

Продюсер ещё раз обежал взглядом всю фигуру Чакки, всмотрелся в её лицо, озаренное садящимся солнцем, а потом задумчиво уставился в морскую даль.

— Ах, до чего же отменные виды… — Прошептал. — Надо… Нет, просто необходимо устроить здесь несколько павильонов нашей студии, а то ведь так можно и упустить что-то очень важное в жизни… Или кого-то…

Чакка не прислушивалась — она тоже смотрела на прекрасный плавящийся закат над бухтой, где справа была Медведь-гора, слева — гора Кошка, а за спиной возвышался Рассветный хребет. И так ей было хорошо, так здорово!

Эпилог 2

Много лет спустя

Чакка сидела в псевдокресле, и мысли её витали где-то далеко. Дверь пиликнула, предупреждая о посетителе. Она села ровнее и повернулась к вошедшему.

— Младший лейтенант третьего круга Иванов Петр Клавдиевич по вашему приказанию прибыл!

— Так, лейтенант, слушай задание. Едешь сейчас в командировку в Отрадное. Нужно забрать пакет с отчетами и проверить заодно, как идут дела. А то что-то давно оттуда не поступало никаких вестей. Ну и прогуляешься там… Там уникальный климат. Горы, леса, кустотерапия…

Подчиненный сделал едва уловимое движение бровью, и генерал первого круга Чакка Ягодкина присмотрелась к нему повнимательней. Кажется, ему не понравилось слово кустотерапия?

— Значит, так, — тихим, каким-то даже утробным голосом проговорила генерал. — Поедешь, и точка! — И для убедительности прихлопнула ладонью. — Заберешь пакет и для отчета запечатлеешь мне два, нет, три! Три заката над бухтой! — Генерал расслабилась, откинулась на спинку псевдокресла и задумчиво продолжила, с каждым словом все мечтательнее улыбаясь: — Ах, какие там закаты! Расплавленное золото! Справа Медведь-гора, слева гора Кошка, а позади Рассветный хребет…