Упаси боже стать госпожой!

Жанна медленно приоткрыла глаза, пытаясь стряхнуть остатки сна. Ее ресницы дрожали. Потолок над ней был расписан сложными узорами: золотые звёзды, полумесяцы, и какие-то вьющиеся орнаменты, незнакомые, словно из какого-то старинного восточного дома.

Недоуменно уставившись в потолок, она медленно оглянулась по сторонам, не понимая, где находится и как вообще сюда попала. Сердце ухнуло куда-то вниз, и знакомая тревога начала разрастаться, цепляясь за каждую мысль, за каждое «что, если…». Но Жанна не растерялась, и воинская дисциплина подняла свою голову. Сначала нужно было разведать обстановку, а после уже убраться к чёрту. И потом, уже дома, в безопасности, можно будет вдоволь поистерить. Но не здесь. Не сейчас.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Паника отступила, ведь натренированное за годы тело знало, как справляться.При следующем вдохе её кольнуло: воздух был странный. Как в храме… или, может быть, в музее? Тяжёлый, сладкий, с примесью ладана и чего-то ещё.

Она медленно приподнялась, стараясь не шуметь, боясь спугнуть женщину, возможную похитительницу, которая спала на низкой кушетке у стены. Женщина была укрыта бордовой накидкой. Ее голова была повязана шарфом, из-под которого выбивались несколько прядей седины. Даже во сне она выглядела строгой и напряженной: губы поджаты, лоб нахмурен, руки сложены на животе, словно она спала на часах.

Одежда на ней была строгая, восточная: длинная туника, широкие шаровары, поверх был лёгкий жилет, а на ногах носки, рядом стояли мягкие туфли. Всё чисто, продумано, как будто перед ней служительница дворцового этикета из прошлого. Не случайная тётка с улицы.

Жанна почувствовала, как по коже пробежал холодок. Закончив анализировать женщину и комнату, она перевела взгляд на себя, подсознательно понимая, что увидит, и ее сердце снова пропустило удар.

Тело. Не ее. Ни мышц, ни привычных форм. Плечи были узкие, руки тонкие, а живот мягкий и плоский. Кожа была светлой, гладкой, незнакомая. Детское тело на вид было худым и слабым. На ней была длинная ночная рубашка: тонкая, с мелкой вышивкой по подолу и у горловины и со свободными длинными рукавами, не стесняющий движения.

Жанна моргнула. Ткань была удивительно приятной на ощупь и гораздо нежнее и тоньше, чем её одежда из муслина.

Рука — крошечная, с тонкими детскими пальцами — лежала поверх тяжёлого покрывала, расшитого золотыми нитями. Похожее она видела разве что на картинках из музеев и исторических фильмов. Явно не из ИКЕА или «H&M Home». Жанна сжала ткань пальцами, почувствовав, что она была скользкой, прохладной, и податливо струилась между ними. Не синтетика. Комната была просторной, с дорогими предметами, резьбой, мозаикой и медью. Возможно, это действительно был настоящий шёлк.

Прочистив мысли, Жанна кратко резюмировала всё для себя:

По руке можно было судить, что телу от пяти до восьми лет. Волосы гладкие, тёмные. Дорогая и старинная на вид одежда. Комната выдержана в восточном стиле, с богатой мебелью и без единого современного предмета. Возможная похитительница была одета в традиционную мусульманскую одежду, если это, конечно, так можно назвать.

Из этого можно было сделать лишь один вывод: либо её накачали галлюциногенными препаратами, и мозг выдал сюрреалистичную реконструкцию по мотивам фильмов и музеев, либо она действительно попала в чужое тело и, вдобавок ко всему, в прошлое.

Из этих двух вариантов самым приемлемым был бы первый — если бы её просто накачали препаратами, — подумала с истеричной надеждой Жанна.

Но ей не могло бы так сильно повезти, поэтому оставалось надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. В конце концов, это было ее жизненным кредом, которое редко подводило.

Она не хотела будить женщину, не зная, чутко ли та спит, и что произойдёт, если проснётся. Координация в этом теле была бы ни к чёрту, ведь оно было чужим, слишком лёгким, непривычным. Вставать с кровати было рискованно, Жанна могла легко упасть, задеть что-нибудь, издать шум… а значит, выдать себя. Поэтому Жанна медленно легла обратно, стараясь не издать ни звука, и закрыла глаза, притворившись спящей. В голову полезли всякие нехорошие мысли, начиная от «убила ли она девочку случайно», заканчивая «как ей выбраться отсюда»

План действий сформировался быстро: подождать, пока женщина проснется или кто-то зайдет в комнату. Послушать, на каком языке говорят. Притвориться больной по необходимости — слабой, сонной, с лихорадкой, чем угодно — лишь бы не тащили куда-то сразу. И понять, в какой именно век она, чёрт побери, попала.

Ждать пришлось недолго, так как женщина проснулась и поднялась с кушетки. Жанна напрягла слух, пытаясь понять, что та делает, ведь взглядом следить не могла.

Она услышала тихие шаги и скрип двери. Женщина ушла. Жанна открыла глаза. Подождав минуту на всякий случай, она услышала шелест одежды, словно женщина переодевалась. Спустя несколько секунд в соседней комнате послышалось плескание воды. После этого наступила секунда тишины, но вскоре опять возобновился шелест ткани. Видимо, она переодевалась в повседневную одежду.

Всё это заняло не больше трех минут.

Скрип двери, шаги… видимо, женщина снова вернулась. Жанна сжалась под простынёй, как будто её могли разоблачить одним взглядом.

Три минуты. Чёртовы три минуты. Этого даже не хватило, чтобы перевести дыхание, не говоря уже о том, чтобы попытаться встать.

Она надеялась, что женщина будет купаться подольше. Намного дольше. Что омоется, причешется, нарядится, может, даже помолится, как в старых фильмах.

Что у неё будет хотя бы десять - пятнадцать минут, чтобы аккуратно сползти с кровати, походить, понять, насколько тело слушается, насколько ноги способны держать вес.

Почувствовать координацию тела, в конце-то концов!

Жанна попыталась скрыть разочарование, но сама почувствовала, как губы поджались, а лицо сморщилось. Благо, она была повернута лицом от женщины.

Всё, что ей оставалось — продолжать притворяться спящей. И ждать. Снова ждать.

Шаги приближались. Тихие и мягкие… женщина передвигалась бесшумно, как те самые медсестры, которых Жанна знала по полевым госпиталям. Ни лишнего движения, ни звука.

— Gülbahar… — раздалось шёпотом. Что-то прохладное коснулось лба. Пальцы были мокрые, с каким-то лёгким цветочным ароматом. Женщина, скорее всего няня или мать, очевидно, хотела разбудить её мягко, без резкости.

— Uyanınız, güzel kızcağızım — ещё один шёпот, почти напев.

Жанна едва удержалась, чтобы не вздрогнуть. Сердце грохотало так громко, что ей казалось, что его вот-вот услышат. Но она не пошевелилась. Дышала ровно. Лицо было безмятежное, будто по-прежнему спала.

Женщина медлила, возможно, наблюдая, не изменится ли дыхание. Потом, должно быть, решила, что она может поспать подольше и ненадолго отошла.

Ну что ж, теперь Жанна знала имя девочки, у которой вероломно — или нет? — украла тело. Гюльбахар. Звучало почти красиво. И всё же…

Она, чёрт возьми, не могла ни говорить, ни понимать на старо-древнем турецком!

Как ей прикажите, в таком случае, не выдать себя сразу? Да ее же на костер первым делом поведут!

Легче уж язык себе прикусить или отрезать, но и тогда что? Она даже не знала, какая тут медицина. И вообще… это же прошлое. Здесь у женщин почти нет прав. А женщина без голоса — это ещё хуже.

Боже мой. Боже мой. Боже мой, да она же умрет.

-------------------

Через некоторое время Жанна вновь заставила себя успокоиться. Паника накатывала волнами, — липкими, душными, не дающими вдохнуть, — но она гасила их упрямой волей. Нет. Не сейчас. Не в этом положении, когда одно неосторожное движение, один странный взгляд и здравствуй, местная психбольница. Или, что ещё хуже, костёр.

Да, ей хотелось закричать, зарыдать, ударить кулаком по стене, по полу, даже по голове Гюльбахар — выпустить хоть немного боли наружу. Но она не могла, поэтому спокойно лежала на кровати, всё ещё притворяясь спящей. Как будто не украла чью-то жизнь. Как будто девочка по имени Гюльбахар не исчезла, вытеснённая кем-то, кто появился ниоткуда. Как будто у этой девочки и у Жанны не отняли всё.

Как будто её не поведут на костёр только за то, что она не знала местного языка, тогда как Гюльбахар должна была его знать!

Опять почувствовав, как накатывает истерика, Жанна с усилием вытеснила эти мысли прочь. Как быть теперь? Времени было всего, дай бог, несколько минут, пока женщина снова не попытается её разбудить. Нужно было быстро придумать что-то. Уже был намечен план притвориться больной, но, судя по всему, Гюльбахар была важной персоной по местным меркам, и ей обязательно вызовут опытного врача, поэтому он через некоторое время поймет, что она симулирует.

Да и что потом? Долго симулировать ей не удастся — местные лекари, даже в XIV–XVII веках, были хоть и не совсем осведомлены, но даже они удивились бы заболеванию без явных симптомов. Ещё подумали бы, что в нее вселился бес или что это какая-то новая напасть — а это грозило серьёзными последствиями. Да и забыть турецкий язык из-за «болезни»? И знание нескольких словечек благодаря турецким сериалам в таком случае точно не поможет! Это полный абсурд.

Жанна осторожно повернулась в сторону женщины, которая что-то делала у стола, и сквозь ресницы снова окинула комнату отчаянным взглядом, надеясь, что решение само придёт к ней. Через секунду её взгляд упал на высокое окно с деревянной решёткой, сквозь которое пробивался утренний свет, и слышался лёгкий шум улицы. Рядом с окном она заметила приоткрытую дверь с металлической ручкой — и сразу поняла: за ней находится балкон.

В таком случае оставался лишь один путь, мрачно подумала Жанна — упасть с балкона и симулировать потерю памяти. Благо, она умеет правильно группироваться и сможет минимизировать ущерб телу, — этому она научилась ещё в бушующем подростковом возрасте — но опасность все равно оставалась огромная, так как это тело хрупкого ребенка, которое на раз-два могло бы сломаться.

А насчет того, какой высоты был балкон в комнате… что ж, стоит проверить. Тем более женщина вновь зашла в другую комнату — уборную, словно предоставляя Жанне шанс на спасение. Решившись, она полностью открыла глаза, тихо откинула одеяло и медленно встала на пол. Сделав шаг, Жанна тут же чуть не грохнулась вниз, что не было удивительным — не ее же тело, но неудача не могла её остановить, и, прислушиваясь к звукам вокруг, Жанна осторожно и тихо, иногда спотыкаясь, двинулась к балкону.

Подойдя ближе, она открыла дверь, стараясь не издать ни звука, и выглянула наружу. Балкон оказался узким, но достаточно просторным, чтобы сделать пару шагов и перегнуться через перила, глядя вниз на каменные ступени и сад. Ни клочка травы, ни рыхлого песка. К сожалению, также не было и тряпок, навесов или свисающих простыней, за которые можно было бы уцепиться при падении. Лишь беспощадно твёрдая поверхность, на которой она, возможно, и сломает себе что-нибудь. Но выбора не было.

Повезло лишь в одном: балкон был достаточно невысоким, и шанс выйти без серьезных травм был хорошим. Взрослый человек, скорее всего, отделался бы лишь синяками… но она больше не в своем теле. Жанна снова взглянула на дверь, ведущую в комнату, и затаила дыхание, прислушиваясь. Шорох воды, звон — женщина была ещё в уборной. Больше нельзя было медлить, так что она глубоко вздохнула, почувствовав, как сердце начало быстро стучать, и мысленно приготовилась к тому, что предстоит сделать. Ее руки слегка дрожали, а пальцы, стиснувшие перила, побелели от напряжения. Сделав еще один успокаивающий вдох, она взглянула вниз.

— Ну давай, — прошептала Жанна себе, пытаясь настроить. — Вперёд. Или сгоришь заживо.

Главное — не сломать шею. Надо сгруппироваться, упасть на левый бок, перекатиться, встать… и уже после — падать в обморок. Или хотя бы притвориться.

Жанна поставила одну ногу на нижнюю перекладину, подтянулась, ухватилась покрепче за выступ стены, не позволяя себе даже секунды на сомнение.

«Сейчас или никогда».

И она прыгнула.

Тело полетело вниз. За короткое мгновение Жанна успела поджать колени, прижать подбородок к груди и слегка развернуться, чтобы удар пришёлся на внешнюю сторону бедра. Удар о каменную плитку был оглушающе болючим, ее левый бок тут же вспыхнул болью, а в ушах зазвенело. Стиснув зубы от боли, она перекатилась, как могла, ударившись плечом, бедром и ребрами, сбив дыхание и расцарапав кожу об камень. Оставалось лишь одно — удариться головой. Едва подняв голову, она почувствовала тёплое пятно у виска, видимо, кожа была рассечена. Жанна зажмурилась и, пока тело не сдавалось, сделала последнее отчаянное усилие — наклонилась вперёд и со всей оставшейся силой ударилась лбом о плитку. Глухой звук удара раздался в черепе, и всё начало расплываться пятнами. Мир затих, словно уши заложило ватой.

Она ещё слышала — будто бы из-под воды — крик женщины, чей-то топот, и высокие голоса мужчин, срывающиеся на тревогу.