В деревне Федякино, стоящей на краю густого леса и разбросавшей свои избы неподалёку от узенькой речки Шерны, царили уныние и тишина. Даже деревенская скотина помалкивала, будто неразумных животных тоже проняла всеобщая атмосфера страха. Тому была причина: набеги нечисти, приходящей с забытых лесных погостов. В былые годы такое тоже бывало, приходил упырь-другой, похищал человека или козу и пропадал на неделю. Тогда федякинский староста направлял в город, к князю, гонца за помощью. На следующий раз одного или двух оголодавших упырей уже ждали в засаде десяток крепких стражников с освящёнными мечами. С наглой нежитью они быстро управлялись, и деревня снова облегченно вздыхала на какое-то время. Полностью извести упырей не удавалось никак; разбросанных погостов от давным-давно сгинувших языческих племён в шернских лесах десятки остались. Не захотели язычники новую веру принимать, инородцами и предателями прежних соседей назвали, бились с ними, пока все не погибли, а волхвы своих врагов прокляли, когда их, последних жрецов, жгли на кострах. Главный волхв – Селегаст, пообещал, погибая в огненной муке, что мёртвые всё равно всю округу изничтожат, не успокоятся пока светлый город Радославль и все его деревни безлюдными не станут.
Три века с той поры прошло, несколько раз мертвецы поднимались и наведывались к живым из лесных чащоб. До городских стен не доходили, но прилесным деревням доставалось хлебнуть горя. Потом всё поутихло на целый век, и вот, двадцать лет назад, начало снова проклятие мало-помалу действовать. Те самые упыри-одиночки стали захаживать ночами, в полнолуние. Пока от князя помощь приходила – терпимо было, но после нашествия кочевников светлый град Радославль сгорел, погиб вместе с княжеской дружиной, жителями и самим князем. Уцелели как раз те небольшие деревеньки, которые на окраине лесов прятались. Да и грабить там кочевникам особо нечего было, а население, хитрое и острожное, чуть что – сразу в леса уходили. Леса степняки боялись, не совались туда.
От кочевой орды убереглись, но древнее зло о себе чаще напоминать стало, будто почуяло, что защита ослабла.
По ночам, в холодном свете полной луны, из темноты леса доносились зловещие звуки — постанывание, вой, топот многочисленных ног. Испуганные жители уже месяц не смели выйти из своих домов после заката, запирались на все замки и засовы, ставили капканы-ловушки на упырей, свору грозных псов-волкодавов привели из соседней деревни.
Но всё равно каждое полнолуние в трёх уцелевших деревнях пропадали дети. Больше всего Федюкино доставалось. Сначала исчезали малыши, потом подростки. Родители, охваченные паникой и горем, искали их при свете дня, но толку никакого не было. Да и заходили они в чащи недалеко, непреодолимый страх гнал их прочь из леса. А ночью ни один безумец бы в лес не сунулся.
И вот странность ещё — нападения были, а самих упырей в этот раз ни разу не видели. Пока старая Агафья у себя в избе высокий, худой силуэт ночью не увидела, который её внучку Алёнку забрал. Она обмерла тогда от ужаса и только наблюдать могла. Говорила, что это не простые упыри ужасные вещи творят, а их главный предводитель — Селегаст. Древнее, злобное существо, жаждущее детской крови и страха, пробудилось и больше не слало своих слуг, а являлось лично.
Болтала бабка, будто бы проклятый волхв проходил сквозь стены и уже потом становился плотным, осязаемым. На него, окутанного чёрной магией, не реагировали волкодавы, не видя его, не ощущая запаха. Легенду про Селегаста все знали назубок, потому и приуныли. Если с обычными упырями мужики как-то могли, собравшись толпой, совладать, то верховный мёртвый жрец — дело другое. И не просто так он детей похищает, а собирает силы, чтобы поднять армию нежити. Огонь его однажды убил, но нашествие орды из степи с последующими тысячами смертей снова вернуло его из пепла. А упырей по одиночке не шлёт, потому что армию копит.
Так гласила легенда, и исходя из неё выход был только один — убить предводителя упырей, но поразивший Селегаста и сам падёт. По поводу последней части легенды местные не раз спорили, ибо суть сказания переврать могли за века. Однако в любом случае нужен был сильный отряд в сотню воинов во главе с толковым командиром. Где же такого взять теперь — было неизвестно.
На следующий день после того, как из Федюкино пропало сразу двое детей, в деревню явился всадник, закованный в пластинчатые дорогие доспехи. Даже конь у него в кольчужной попоне был. Назвался всадник Яромиром. Высок он был и силён, темноволос, красив лицом и с чёрными глазами, жгучими как угли. Не успел он с товарищами на оборону Радославля, после нагнал один из отрядов степняков и бой дал, несмотря на то, что врага больше было в разы. Перебили кочевой отряд, но и его воины все пали. И вот, возвращаясь к себе, услышал он в деревне Мышкино о федюкинской беде. Жалобы о похищениях дошли до него, и он решил помочь людям, чтобы хоть так свою горечь поражения в войне со степняками унять. Едва прибыв в Федюкино, он опросил местных жителей, чтобы узнать, где они видели погосты, и на своём вороном коне отправился в лес, полный решимости покончить с древним ужасом. Как ни говорили ему, что каков бы он ни был богатырь и умелый мечник, но без хотя бы полусотни бойцов ему не справиться, Яромир не послушал. Только похвалился мечом, который ему восточный странник подарил за спасение, якобы могущим убить любого, улыбнулся и перед отъездом в лес Машку-молодуху крепко поцеловал. На удачу, как он выразился.
День прошёл, сумерки прошли. Богатырь перемещался от одного погоста к другому, перехватывая то тут, то там не ожидавших атаки упырей. Днём они в оцепенение впадали и пока успевали сообразить, что происходит, и атаковать воина, гибли под ударами меча Яромира.
Наступившая ночь была лунной. И без факела богатырю видно всё было в лесу, да и лес в тех местах, куда он добрался, не такой густой был. Шестое чувство вело его от погоста к погосту, пока он не добрался до нужного. Увидев десяток разъяренных упырей, глаза которых светились в темноте, он понял, что достиг цели. То не обычные упыри были, а мёртвые волхвы, помощники Селегаста, его личная стража, будущие военачальники мёртвой орды. Облачённые в ржавые доспехи, с огромными секирами в руках, они окружили воина, нашёптывая заклинания на древнем языке, пытаясь ослабить и замедлить его. И у них бы вышло, как бы не было у Яромира волшебного меча, подаренного странником с Востока. Почуяв белую магию заколдованного оружия, появился и сам Селегаст, желая завладеть им.
Сражение произошло жесточайшее. Яромир сражался отважно и умело: его меч сверкал в ночи, разрубая старые, но необычайно крепкие тела нежити. Упырей пало много, но их количество прибывало. Понял богатырь, что пока не сразит Селегаста, не видать победы ему. Прорубился сквозь мерзкую толпу, разрубил гнилую башку главного упыря вместе со шлемом могучим ударом. Верный конь топтал упырей, сбивал копытами и крупом с ног, помогая спешившемуся хозяину. Пал Селегаст, истаял, но перед тем один из мёртвых стражей ухватил зубами Яромира за ногу, где слетел у него наголенник в пылу схватки. Был тут же убит, но своё чёрное дело сделал.
Сражение закончилось победой Яромира — с окончательной смертью Селегаста рассыпались в прах его слуги. Но и сам богатырь уже начал страдать от неглубокой, казалось, раны. Его охватил озноб, дрожь по телу прошла, силы он терять стал и без того истощённые долгой битвой, перед глазами расплывалось всё. Сообразил Яромир, что дело худо, выругался, едва не упал. Но вдруг услышал детский плач. Глядь, а там из-за языческого столба, покрытого письменами детская светлая головка выглядывает и носом хлюпает. То была маленькая девчушка из Федюкино, внучка Агафьи, которую уволок Селегаст в своё логово для последнего ритуала. Алёнка бросилась к спасителю, обняв его за слабеющие ноги.
Понял Яромир, что ещё у него задача осталась, которую обязательно завершить нужно. Сбросил с себя тяжелые доспехи, взобрался кое-как с дитём на коня, придерживая Алёнку, в деревню поехал, доверив верному животному самому отыскать обратную дорогу. Другой бы, обычной силы человек, давно бы уже умер или обратился, а Яромир держался, собрав оставшиеся силы и волю. Пропадёт ведь девчонка без него в лесу, а конь без него в Федюкино не вернётся, не бросит. Пришлось превозмогать.
Когда он вернулся в деревню с уснувшей девочкой на руках, его лицо уже начало меняться: кожа мертвенно побледнела, а глаза стали безжизненными и пустыми. Едва передвигался и конь, который тоже оказался ранен и отравлен. Встречали героя всей деревней, жена старосты всех оббежала и позвала. Забрали девочку у него, хотели рану обработать, травами обложить, но Яромир обречённо махнул рукой, с грустью глянул на павшего вороного, сердце которого уже остановилось и, развернувшись, побрёл обратно в лес. Лезвие меча волочилось по мокрой от росы траве. Оружие едва держал он в руке, но упорно не выпускал. Строгим окриком отогнал тех, кто решил за ним последовать.
Больше Яромира никто и никогда живым не видел. Многие года прошли, десятки лет. На княжество и невзгоды обрушивались, и хорошие времена бывали, но про своего защитника не забывали не только в Федюкино, а и в других деревнях. Слухи про его последний бой даже до вновь отстроенного Радославля дошли, в летописи подвиг записали.
Казалось бы, истории на этом конец, но когда наступали смутные времена и в окрестностях местных деревень появлялись банды разбойников, то стоило им зайти в шернские леса, как оттуда они не возвращались. А один из выживших бандитов был пойман дружинниками. Он совершенно обезумел и молил о помощи у городских ворот. Перед тем как его обезглавили за преступления, осуждённый успел рассказать, что всю его банду перебил мёртвый воин в проржавевших доспехах. Выглядел он ужасно, и какие бы раны ему не наносили, ничего не могли с ним поделать. Даже на плахе бандит что-то болтал о магическом мече и его неживом владельце, но топор палача оборвал путанную речь.
В летопись, конечно, рассказ бандита не внесли. Но до простого народа молва всё-таки дошла, и вскоре всякий крестьянин считал, что шернские чащи и ближние к лесу деревни теперь навсегда оберегает дух Яромира-защитника…